Дочки твоей глаза

Небо, не тронь слезой. Утри ее глаза. Небо, за все грехи ее, ты накажи меня. Небо, прошу, прими моей мольбы слова. Небо, храни ее, услышь меня. Артем Симонов — «Сохрани её»

      Оказалось, что самое мучительное в жизни — это ожидание: Ожидание счастья, встречи, ожидание любви, ожидание ребёнка. Каждое из перечисленного мы ждём с особым трепетом и знаем, что как только это окажется у нас в руках, то мы больше никогда не отпустим то, что попало к нам в руки. Седовласый мужчина, который сидел в палате, положив голову на скрещенные руки, поднял голову и с болью во взгляде посмотрел на женщину, которая лежала на больничной кровати по пояс укрытая одеялом. Её голова была перемотана белыми бинтами, сквозь которые просочилась кровь, а лицо было в ссадинах. От руки тянулась капельница, а противный писк буквально сводил с ума. Мужчина едва коснулся пальцами женской руки, а потом и вовсе приник к ней губами, чувствуя, как из глаз против воли текут скупые слезы. — Лиза, только не бросай меня. Не бросай меня сейчас, когда я тебя только нашёл. Я ведь столько всего тебе должен сказать. Но самое главное сказать, что я до сих пор тебя люблю, — всматриваясь в спокойное лицо женщины, шептал он слова, которые сейчас ему казались сильнее молитвы. Она должна знать, что она ему нужна. Ему и Рите.       Услышав стук входной двери, доктор поспешил смахнуть слезы, а потом почувствовал, как на его плечо легла рука. Обернувшись, Земцов увидел сына, который смотрел на него с болью в глазах. — Пап, все будет хорошо. Ты должен верить.       Платон кивнул. Вера. Короткое слово, с которым он жил долгие двадцать лет. Вера в будущее, которое в те года казалось всего лишь красивой сказкой. — Как там Маргарита? — охрипшим голосом спросил Платон, отводя взгляд от Лизы и глядя на сына. — Без изменений, — младший из мужчин сглотнул подступивший к горлу ком. — Климовский сейчас рядом с ней.       Земцов вздохнул, запустив руки в поседевшие за эти годы волосы. Испытания, которые послала ему судьба двадцать лет назад, не собирались заканчиваться, и он уже не знал, что ожидать от завтрашнего дня. Хотя, хуже того, что происходило сейчас, быть не могло. — Побудь здесь. Я скоро вернусь! — попросил он, глядя на Артема.       Артём кивнул и сел на место отца, продолжая наблюдать за женщиной, которая была дорога его отцу. И как Артём недавно понял, что даже дороже собственной жизни.

***

      Он никогда не молился. Не знал, не умел или не хотел. Может быть просто не верил во все это, считая, что только человек — творец своей судьбы и ничего и никого выше нет. Есть только закономерность тех или иных поступков и действий, из которых складывается жизнь. Именно так он ей сказал, а она звонко рассмеялась, одарив его взглядом небесно-голубых глаз, которые навсегда его пленили, только в тот момент он ещё об этом не знал. — Рит, — шатен взял женскую руку и едва её сжал. — Пожалуйста, я знаю, что ты меня слышишь. Живи. Слышишь. Ты нужна мне. Своему отцу, своему брату. Своей маме, которая так долго тебя ждала. Рита, — Глеб уткнулся головой в постель, чувствуя, как вся его выдержка и безэмоциональность, которой он когда-то хвастался перед ней, даёт сбой. Никакой он не железный человек. И эмоции у него есть, и чувства тоже. Только смысла жизни нет. Потому что его смысл — она, голубоглазая девушка, с чёрными, как ночь, волосами, со своими взглядами на жизнь. Непокорная, независимая, но такая родная. Его Маргарита. Его жемчужина.       Мужчина поднялся и прошёлся по реанимации туда сюда. Заметив Платона, который стоял за стеклом и кивнул ему, Климовский подошёл к женщине и поцеловал её в лоб, а затем вышел. — Всё будет хорошо! — произнес Земцов, не отводя взгляда от дочери, которая лежала с закрытыми глазами и была подключённая к аппаратам. — Маргарита обязательно поправится. И мы забудем эти дни, как кошмарный сон.       Глеб кивнул, отвернувшись от созерцания бессознательной девушки, и, тяжело вздохнув, уставился в противоположную стену, чувствуя, как сердце отбивает удары. Раз. Два. Три. — Платон Ильич, это правда, — сероглазый замолчал, понимая, что лезет, скорее всего, не в свое дело, но ответ на вопрос он должен узнать, чтобы прояснить всю картину до конца. — Это правда, что Елизавета Юрьевна — мать Маргариты?       Платон молчал, глядя на спокойное лицо дочери, а сердце обливалось кровью, ведь никто кроме него не виноват в том, что сейчас происходит. В том, что две самые дорогие его сердцу женщины находятся на грани жизни и смерти. — Да, — наконец промолвил он, понимая, что молчать дальше смысла нет. Да и как показал опыт, молчание не всегда золото. Для него, для Риты и для Лизы это молчание принесло лишь слезы, боль и разочарование в самых близких и родных людях. — Елизавета Филатова — мать моей дочери. — Но как? — ужаснулся шатен, глядя на Земцова со смесью непонимания и недоверия. — Как так произошло, что Елизавета Юрьевна не знала о существовании дочери столько лет? — Это долгая история, Глеб, и вряд ли она тебе понравится, — с горечью в голосе промолвил доктор, опускаясь на кушетку и устало оперевшись спиной о стену. — А я никуда не спешу, Платон Ильич, — возразил мужчина, садясь рядом с Платоном. — До рассвета очень далеко. Я хочу знать все.       Земцов усмехнулся: сказанная фраза несколько дней назад уже была им услышана, и если бы он все тогда рассказал, то сейчас бы все было иначе. — Хорошо, — вздохнул мужчина, глядя на часы, которые показывали три часа ночи, мыслями возвращаясь на двадцать лет назад. В тот день, когда судьба внесла свои коррективы в его, казалось бы, размеренную жизнь.