Дороже печати Королей

— Почему ты вернулась? Пожалуй, это первый раз, когда они говорят не о делах Ордена и их не разделяют стекло шлема, нескончаемая вереница планов и необходимость отыгрывать роли. Порой Лелуш не уверен, что за всеми его масками осталось хоть что-то, кроме пустоты. Кроме Зеро. С.С. поднимает бровь, не прекращая жевать пиццу. Форма Ордена идёт ей больше, чем то смирительное нечто, в котором её застрелили у Лелуша на глазах; в котором она наделила его силой и навсегда отделила от других людей, прочертив резкую линию, похожую на силуэт птицы. Ныне она в чёрном. Лелуш не хочет это расценивать, как ещё одну натянувшуюся нить между ними. О том, что С.С. выбрала самый неординарный способ пробуждения его воспоминаний, он старается и вовсе не думать. Их взаимоотношения и без того осложнены обязательством Лелуша выполнить невесть какое желание. «Мы сообщники» — А тебе хотелось и дальше быть послушной императорской куклой? Подтирать своему лживому братцу сопли, прогуливать уроки и чувствовать, как реальность рвёт тебя на части? Лелуш кривится. Почти не сжимает кулаки, думая о Наннали. С.С. никогда не чурается выражений. Поначалу эта прямолинейность, граничащая с явным желанием выбить его из колеи, бесила. Теперь Лелуш ценит правду не на вес золота. Гораздо, гораздо дороже. Куда дороже, чем проклятый сакурайдат. Возможно, дороже самой печати Королей. — Ты знаешь, о чём я, — он раздражённо отмахивается. Шлем лежит между ними на столе. Камнем преткновения, ещё одной связующей нитью. Напоминанием о долге перед собой, Японией и, самое главное, перед Наннали. Обо всей лжи, в которой Лелуш погряз по самую шею. Ещё немного — и он не сможет дышать, когда вся эта кипящая смола зальётся ему в рот. — Ты могла оставить меня, как сделала это с Мао. И под стать самой С.С., он тоже едва разменивается на что-то столь эфемерное и мифичное, как милосердие. За плотным стеклом витражей — противостояние, почти разразившаяся война, которая назревает чем-то более страшным, нежели минувшее Чёрное Восстание. Лелуш косится на берлинскую лазурь неба и барашки плывущих по нему облаков. Мнимое, нарощенное спокойствие. Ложное, как и всё вокруг; как благие намерения Китайской Федерации. Как благие намерения самого Лелуша. — Могла бы найти кого-нибудь другого для исполнения своих желаний, — замечает он. От буйства красок хочется и вовсе смежить веки. Зажмуриться. Лелуш смотрит на небо, пока в глазах не начинает щипать. С.С. дожёвывает, забравшись на диван с ногами. Взглядом препарирует Лелуша со змеиным спокойствием, пока вытирает пальцы салфеткой. В коробке остаются ещё четыре куска, и ему бы наконец усмирить свой сволочизм вместе с потребностью говорить о серьёзном и узнать, почему ей так полюбилась именно пицца. — Ты редкая заноза, Лелуш, — произносит С.С. — От личной молодой и бессмертной ведьмы слышу. — Личной? Какой ты жадный мальчик. — И это всё? — он поднимает бровь. Гиасс вгрызается в зрачок необходимостью отдать приказ. Только ей он приказать не может. С.С. тонко улыбается. Заправляет волосы за ухо. — И это всё. И тянется за ещё одним куском.