Треснувший лёд

      Прохладный ветер шелестел листьями деревьев. Алое солнце катилось за горизонт, постепенно уступая место луне. Они стояли над обрывом, держась за руки. Дилюк до сих пор помнит одновременно тёплую и ледяную руку Кэйи. Если бы он знал, что случится в эту ночь, он бы никогда её не отпустил, даже если бы наступил конец света. Но тогда он не знал, лишь беззаботно наслаждаясь прекрасным моментом.        Кэйа сжал руку возлюбленного немного крепче, заглянул ему в глаза и улыбнулся. Дилюк чуть подался вперёд и их губы соприкоснулись. Поцелуй сначала был лёгким и мягким, будто летний ветерок, но парень почувствовал, что он хочет большего, и стал сильнее ласкать губы Кэйи своими. Он положил руку любимому на талию (которая у Кэйи была, мягко говоря, офигенная, особенно когда её не прикрывала одежда) и прижал его к себе. Когда тот почувствовал, что ему уже нечем дышать, Дилюк мягко отстранился, слегка ухмыльнувшись.  — Солнце уже зашло. Закат всегда проходит очень быстро. Идём в Монштадт, Кэйа.       Несмотря на то, что активом в их отношениях почти всегда был синеволосый, в эту ночь доминировать собирался Дилюк. Он потянул возлюбленного за руку, и они медленно пошли назад к Монштадту, разглядывая звёзды, сияющие высоко в небе.

***

       Спустя час прогулки парни зашли в ворота Монштадта. Кэйа отпустил руку Дилюка и улыбнулся, хитро сощурившись.  — Жители могут что-то заподозрить. Пусть это пока что останется тайной.       Дилюк кивнул. Кэйа первым зашёл в узкий проулок между крышами, чтобы зайти в «Долю ангелов». Красноволосый, чуть повременив, пошёл за ним, но услышал гулкий удар, от которого внутри всё оборвалось.       На Кэйю упал кирпич.       Дилюк замер, не в силах ни что-то сделать, ни что-то сказать. Он ничего не видел, только кромешную тьму. Но его выражение живо рисовало окровавленный труп. Дилюк пошатнулся. Он с трудом опёрся об стену и постарался прийти в себя, позвать на помощь. Сначала у него получился только сдавленный хрип, но потом он тихо зашептал: «Помогите…» Конечно, никто его не услышал. Стараясь побороть пелену в глазах, он закричал громче, но жители Монштадта не спали только в «Доле ангелов», где из-за громких криков и песен посетителей таверны ничего нельзя было услышать. Парень шумно выдохнул и наклонился, чтобы поднять Кэйю. Его руки почувствовали, что тело было ещё тёплым; кажется, ритм сердца лишь замедлился, но не остановился. Дилюк поднял его и понёс в собор, немного шатаясь, скорее от потрясения, чем от тяжести.       В соборе Барбатоса их встретила Барбара, которая дежурила этой ночью. Увидев Кэйю, она зажала рот рукой и испуганно шагнула назад, явно не веря в происходящее. Через пару секунд она взяла себя в руки и принялась осматривать пострадавшего, не задавая никаких вопросов, на которые Дилюк был явно не в состоянии ответить. Барбара, дрожа, сказала сёстрам в соборе принести бинт, а сама принялась накладывать сложные чары на рану. Дилюк сидел рядом, слишком шокированный, чтобы что-то понимать. Он почти ничего не видел, а если и видел, не осознавал, что именно. Слышен был только шум и гул, будто море во время шторма утягивало на дно, в темноту. Он пришёл в чувство, лишь когда Барбара подняла голову, оторвавшись от пострадавшего, и что-то шепнула дрожащим нервным голосом. Парень увидел, что Кэйа открыл глаз, растерянно глядя на Дилюка, и явно его не узнавая. Вряд ли он вообще видел сейчас что-нибудь. Он приоткрыл рот, силясь что-то сказать. Дилюк, всё ещё будто в тёмном тусклом сне, резко продвинулся ближе и склонился над Кэйей.  — Дилюк?.. — Кэйа всё же узнал его, но слова явно давались раненому с огромным трудом, — Да. Да, это ты, я чувствую… Не. Нелепо, да? Кирпич. Какая глупая смерть…  — З-Закрой рот. Какая смерть… — так же тихо прошептал Дилюк.       Кэйа растянул губы в улыбке, стараясь засмеяться, но лишь странно захрипел:  — Хаах… О.Ох, Дилюк. Ты ведь меня. Любишь? Скажи это последний раз…  — Почему последний. — по щеке парня катилось слеза. Его будто обдало ледяной водой, утопило в озеро зимой, а в следующую секунду накатил жар. Дилюк зажал рот рукой и постарался глубоко вздохнуть, однако в горле стоял ком, было невыносимо душно, будто он вот-вот задохнётся. — Блин, Кэйа, конечно я тебя люблю. Барбара, — его голос начал срываться, — он должен жить, почему ты сидишь?       Девушка лишь дёрнулась в его сторону, и Дилюк заметил слёзы в её глазах. Тут Кэйа закинул голову назад, ударив ей об твёрдую скамью. Дышать и так было невыносимо трудно, но сейчас он вообще не мог добыть хоть крупицу кислорода — лёгкие жутко сводило, и казалось, будто ему сломали рёбра, а не голову, или даже испепелили их волной пламени. Судорожно ловя губами воздух, Кэйа протянул парню дрожащую руку и прошептал:  — Ха. Хах, Дилюк. Какой же ты замечательный… И какие замечательные у нас были ночи, — Намёк в речи и горькой ухмылке был невероятно нелеп, когда это говорил умирающий человек, но в тоже время очень красноречив, — я люблю тебя, Дилюк.