Лекарство от одиночества

      Вооружённое Детективное Агентство. Ацуши всем сердцем любил это место, его мирное офисное здание, кафе на первом этаже и знакомые кабинеты, множество родных лиц его неординарных коллег, что могли обескуражить любого обычного человека своим поведением. Каждый день начинался с приятного аромата утренней свежести и лёгкого мороза, перебиваемого горьким кофе, что обычно пили усталые работники. Затем шелест бумаг и звуки принтера, расслабляющая зелень офисных растений, которые Тигр втихую трогал, потому что скучно часами не сводить глаз с монитора. Уже позже обороты набирал дикий шум, потому что Дазая снова нет, или он есть, но ничего не делает, а потому делать что-то заставляли уже Ацуши. Очередное нервовымогающее задание, с которым Рампо бы справился за пять минут, а парнишка убил целый день, рискуя своей шкурой, точнее, своей одеждой, которую юноша задолбался покупать и уже видеть не мог, так что в повседневности детектива можно было увидеть в чём угодно, только не в белой рубашке, никакого галстука и подтяжек и, Боже упаси, перчаток. Вообще, собственный вид казался Ацуши странным, отражение в зеркале мало его радовало, позволяя найти всё больше недостатков. Слишком цветастые глаза, слишком светлые волосы, слишком тонкие и длинные конечности, да он похож на аляповатого человечка с детского рисунка! И этот достаточно большой рост, не позволяющий полностью скрыться в толпе. Шпала. Громоздкая, не знающая, куда себя деть, неуклюжая и такая неловкая, что порой становится не по себе от такой неудачливости. Действительно, ведь Накаджима часто не мог удержать свои руки на месте, ноги не переставали назначать друг другу встречи, спотыкаясь о воздух, а лицо не выглядело счастливым, сколько парень не пытался растягивать губы, поднимая уголки рта вверх. И так день за днём. Неделю. Перерыв на выходные, на которых всё равно влипаешь в истории, и снова работа, офис, задания, люди, бандиты и якудза. Мафия уже четвёртый раз за месяц посылает к ним отряд Чёрных ящериц. Куникида ворчит из-за счётов на ремонт помещений. От жизнерадостности Кенджи начинает подташнивать, когда он в очередной раз поливает несчастный фикус, умирающий от количества влаги. Кёка слишком молчалива и услужлива, настолько, что Накаджима уже не может найти тему для разговора, а молчать ещё хуже, потому что так юноша слышит собственные мысли, жужжащие и убивающие в нём остатки любого желания, но в конце концов Ацуши забивает и на это. Да в общем-то на всё. Ему уже не страшно, если его отчитают за рассеянность. Он блядски устал. Одно и то же. Пошлость бытия. Слишком сложные загадки и одинаковые выкрутасы коллег, слишком много отчётов, один вид которых действует лучше любой колыбельной, и готово. У парня нервный тик. Правый глаз дергается, когда он пялится в экран больше двух часов к ряду, все пиксели начинают размываться от мелких слёз, накрывающих красные от раздражения глазные яблоки. Методично. Пару раз моргает. Дазай по-дружески положил руку на плечо, переводя свою речь плавно от его вчерашнего заплыва в реке к просьбе о помощи с бумагами. Дёрг. В него вцепился Доппо, уже неважно, из-за чего, но это так оглушительно громко, что одним случайным движением руки Ацуши стирает целый абзац написанного им текста. Дёрг. На перерыве Изуми приносит ему чёрного кофе и спрашивает что-то о том, как общаться со сверстниками, сверкая невинными и ждущими голубыми топазами, точно зачарованный ребёнок. Горячая жидкость тут же оказывается у него на бриджах и жжёт кожу. Дёрг. Ацуши начал срываться, периодически откровенно хамя окружающим его людям. А ведь Накаджима никогда не был грубым. По крайней мере он так думал, пока в одной забегаловке, в которую Тигр залетел пообедать в перерыве, официант не попросил подождать, проходя мимо. То ли есть он так сильно хотел, то ли просто был на нервах, но чёткое желание злобно крикнуть вслед: «Будешь так говорить своей девушке в постели, а сейчас обслужи меня!», было подавлено с большим трудом. И что с ним стало? Кошмар! В Ацуши в тот момент что-то перемкнуло. Он же всегда хотел спокойствия, стабильности, уверенности в грядущем, так что не так? У него есть всё! Работа, семья, дом, деньги, даже два выходных в неделю, в которые он может послать всех и не выходить из квартиры, поедая чипсы под очередной сверхпопулярный сериал. Вот только человеческая природа жаждет всегда того, чего не имеет. Чего же ему не доставало? Что он так яро хочет найти, что вся его реальность просто идёт по швам?

***

      День начался весьма неплохо. Последствия весёлой ночки сгладила способность, после чего тигр, недовольно мыча, улёгся набок, всем своим видом говоря, что акция разовая и на сегодня его задача выполнена. Вот же вредная тушёнка. Ну и ничего, зато впереди целых два выходных дня! О, настроение было непривычно хорошим, словно ещё не выветрилось с прошлой ночи. Воспоминания пестрили разными событиями, от которых Ацуши ещё пару недель назад был бы в полном ужасе. Сейчас улыбка играла на лице, настоящая, не дежурное выражение, которое нужно было показывать коллегам, не отчаянная попытка не давать Кёке лишний раз волноваться, улыбаться хотелось, потому что было хорошо. Приятно знать, что вчера он помог кому-то, сделал это без особого труда и способности, сделал, потому что действительно того желал. Да, чуть менее сердитый Акутагава в воспоминаниях — именно то, чем стоит гордиться! Может, Накаджима единственный, кто видел его таким за последние годы? Так тепло, тепло, аж страшно, что организм может ни с чего вот так загореться и пылать. И тут... — У нас кончились продукты, — совершенно обыденно указала Кёка, стоя перед пустым холодильником. Ацуши резко захотелось отвесить себе хорошую такую пощёчину. Ну конечно! Он пропустил свою очередь ходить по магазинам вчера, просто смылся, не оставив даже записки, после рабочего дня, точно унесённый призраками, и, как идиот, надеялся, что при этом его отсутствие выглядит естественно! Как гавкающая ворона или сухопутная рыба. Парень испуганно уставился на ничего не выражающее лицо Кёки, пытаясь найти там подозрение, осуждение или полный отчёт о том, где он вчера шастал и с кем, подкреплённый фото и видеосъёмкой. Как настоящее досье, уложенное в бежевую папочку. Ацуши и чувствовал себя преступником. Боги, он мило улыбался человеку, который заставлял Изуми убивать людей! Если она узнает... Если кто-то об этом узнает, будет просто полная, критическая катастрофа! — Да?! Точно! Ну что ж, тогда я сейчас пойду и всё куплю!.. Сейчас!.. Пойду... В магазин... — подсознание выло белугой. Что он несёт! «Ну да, Ацуши, как доводить Акутагаву до белого каления, так ты первоклассный актёр, меняющий свой голос и внешность по щелчку пальцев, спокойный, как гробовщик! Но стоит сказать тебе пару ничего не подразумевающих слов, как ты тут же превращаешься в Пиноккио, выдающего себя одним лишь существованием! Видимо, я оставил свою голову в том клубе вместе со здравомыслием!» Натянув что-то из шкафа, Накаджима абсолютно не подозрительно, как обычно, вышел из квартиры, мило попрощавшись с Изуми; точнее, выбежал оттуда, словно кипятком ошпаренный, крикнув в закрывающиеся двери: «Я ушёл». «Нужно быть более сдержанным». И всё же, стоило Ацуши остаться одному, как новая волна вновь захлестнула его с головой, отделяя от реальности. Эмоции лились через край, разные, Накаджима даже не подразумевал, что может быть таким искромётным, флёр его ночного переключения играл на нервах, как на арфе, и был настолько же ярким, какой была и та беспросветная тоска, тянувшаяся изо дня в день долгие месяц уныния. Как это проявлялось? В мыслях, летящих с скоростью света, и в чувствах, солнечных и мягких. Он улыбался прохожим, наслаждался дорогой, утренним холодным воздухом, красками города и лёгкости тела. Чудеса! Даже его странное поведение больше его не тревожило, ему было смешно от того, насколько он опешил перед простой девочкой! Теперь Ацуши чувствовал себя настоящим авантюристом, героем детективного романа, скрывающим свою личность. Это было вовсе не похоже на его роль недодетектива в тигриной шкуре, который вечно заикался и пытался совладать с большой кошкой внутри себя. На этот раз обошлось без отправления его ноги в свободное падение, без неприятных криков, без огнестрела и боли. И что-то подсказывало парню, что такими и должны быть настоящие приключения. Абсурдными, странными, но приятными. В этом была своя романтика, скрытый шарм. И он оставлял свой след на сетчатке глаза, полностью меняя точку зрения. Накаджима лёгкой рукой методично укладывал в корзину овощи и мясо, рис и сладости с чаем, не пропуская ни одно действие на автомате, наслаждаясь ими, словно бы кто-то открыл для него красоту простых мелочей. Определённо, он был не в себе, когда пожелал кассирше добрейшего дня, ослепив белизной двух рядов зубов, сошедших прямиком с упаковки пасты, и когда вприпрыжку пошёл по длинному пути, через парк, чтобы подольше насладиться картиной тихой субботы, написанной тёплыми оттенками жёлтых тонов. Можно было различать отчетливые мазки белой масляной краски, будь она реальным произведением художника. Настоящий праздник, не хватало только музыки, танцев и красных флажков. Красных... На площадке, упрятанной от пыли городских дорог и шума, играли дети, а их уставшие родители сидели на скамеечках, о чём-то беседуя. Непередаваемая атмосфера была наполнена жизнью, являлась по сути её прямой аллегорией. Смех и задорные крики раздавались отовсюду, буквально пронизывая счастьем, с которым малыши были погружен в свои фантазии. Ацуши остановился как вкопанный, взирая на это, но чувствуя себя как-то неправильно. Это сложно было описать, он словно попал на пышный широкий бал, богатое пиршество, где пузырьки шампанского шипели под стройный мотив живой музыки, звенели бокалы... И, стоя в эпицентре этого маскарада из мирской естественности и привычного всем умиротворение, он ощутил себя нищим и ободранным, уряженным в лохмотья шутом, пытающимся изобразить участность, доказать, что он не лишний. Всего мгновение отделило его от сказки и бросило обратно в кошмар. В лёгких закололо пульсирующей болью, нарастающей с каждой секундой. Ацуши далеко отсюда, стоит на сцене театра и щурится от ярких софитов, пронзающих холодную темноту, пытаясь убедить себя, что он тоже часть представления, но никто не замечает его, даже не смотрит в его сторону, людям безразлично его существование, словно бы он пустое место, лишь тень, о которой тут же забываешь, стоит взгляду упасть на что-то другое. Они, холодные и далёкие, шутят и смеются где-то там, пока Накаджима скован, освещённый узкой полоской света, в пределах которой он не может пошевелиться, даже не может сделать глоток воздуха. Зажатый, испуганный, Ацуши боится шелохнуться, о чём-то беззвучно умоляя прохожих, впиваясь глазами в счастливую семейную пару с маленькой дочкой в голубом платьице, мысленно вытягивая к ним руки, озираясь на старушку, кормящую голубей, на продавца мороженого, на студента, читающего конспекты, на старика, гуляющего с внуком, на серьёзную даму с болонкой, громко тявкающей на прохожих и любопытных детей. Никто не отзывается. А Ацуши трясёт, дрожь идёт по всем его конечностям, усиливая панику, она накрывает его целиком, поглощая и стирая все звуки, ускоряя ток крови в венах до предела, так что звон начинает радоваться в ушах. И тут всё взрывается фантасмагорией грохота и искривленных подсознанием форм и цветов, голова плывёт, за ней и разум, одолеваемый страхом и безумием. Громко, адски громко, невыносимо, круговорот качает и вертится, ноги слабеют, ладони скользкие и мокрые, но холодные, словно лёд. Накаджима срывается с места, ужас мелькает в зрачках, мигает светофором, а грудь разрывают застывшие в ней отчаянный крик и слёзы. Сумасшедшие аметрины жадно обыскивают каждого встречного, заглядывая прямо в лицо, разум отступает и туманится, и парень, точно во сне, невидящими, стеклянными глазами пытается кого-то найти в безликой толпе и дыме, размывающим черты домов и тротуаров. Абсолютно потерянный, Ацуши призраком бредёт среди иллюзий в неизвестном ему направлении, обвив себя руками, пытаясь сдержать плач. Горечь оседает на языке. Он подобен маленькому острову в открытом океане, на который обрушиваются гигантские волны его собственных эмоций, разрушая его шаткий берег. Когда всё замирает, опускается вниз, точно последние крупинки в фигурном корпусе песочных часов, Ацуши находит себя и своё бренное тело в каком-то углу, рядом с автоматом с кофе, на перекрёстке пустующих улиц. Место кажется незнакомым, отстранённым и холодным, радом стоит потрёпанный и грязный, но всё ещё полный, пакет с продуктами. Фиолетовые тени тянутся длинными линиями по оранжевому от закатного солнца асфальту, что знаменует собой вечер. Что он делал всё это время? Как объяснить свой запоздалый приход Кёке? Брал ли он в магазине мороженое, которое сейчас должно было превратиться в лужу? Вообще, думать не хотелось. Тянущая слабость расплылась по всему телу, приковывая к земле, словно это притяжение планеты стало сильнее, не давая подняться. Глаза жгло, он плакал? Надо будет найти по дороге какую-нибудь отражающую поверхность, чтобы посмотреть свой внешний вид. Будет ещё больше неловко, если он придёт домой потрёпанный. — Хех, — ужасно неубедительная ухмылка. «Какой же я всё-таки жалкий». Трясущимися руками Ацуши достал из кармана зажигалку и провёл подушечкой большого пальца по колёсику. Усталый мозг его ещё пару минут просто смотрел, как язык пламени сливается с диском солнца, красными лучами убегая в бесконечность. Дым петлял и клубился, точно так же, как и он всего каких-то пять-десять минут назад. Лёгкие заполнились неприятным вкусом и жгущим теплом, которое тут же покидало организм, живот сворачивался от пустоты, слюна во рту приобрела вкус желчи. Уже более привычное состояние. Через некоторое время, когда стук сердца перестал напоминать удары в колокол, а голод притупился, лишая последнего чувства, доказывающего реальность происходящего, парень двинулся в, как ему казалось, сторону дома. Переставляя тяжёлые, как двадцатикилограммовые гири, ноги, Накаджима пытался понять, что, собственно, случилось? С ним, безусловно, бывало всякое, но вот такое... С долей равнодушия парень заметил, что у него не осталось сил, чтобы бояться или удивляться. Реальность всё ещё не хотела возвращаться к нему, давая лишь возможность немного ориентироваться в мире вокруг. — На помощь!!!!! За истошным, приглушённым ветром криком, раздавшимся вдалеке, последовал хлесткий звук пощёчины и глухое падение. Ацуши равнодушно вздохнул, опуская плечи, словно бы услышал не явные признаки нападения, а рык Куникиды, визжащий сиренным воем. Вечно же он попадает в истории, хорошая карма должна так работать? Ну и пусть, зато этой, кажется дамочке, голос женский, сегодня явно сопутствует удача. Накаджима оставил несчастный пакет у кирпичной стены и пошёл на зов, пытаясь придумать про себя уже более правдоподобное оправдание своему долгому отсутствию. Может, дать пару раз проткнуть себя ножом? Для реализма. Юноша завернул за угол и тут же пустился вперёд...