The Strings of Fate

      Мидория был худым, долговязым мальчиком, который заикался и ёрзал так сильно, что напоминал дрожащего чихуахуа. С большими глазами лани и невысоким ростом, это позволяло легко придираться к нему.             Конечно, его еще больше выделили после того, как один ученик узнал, что у него нет причуды, а потом проболтался об этом. Это не заняло много времени, чтобы распространиться, пока вся школа не узнала, что Мидория Изуку был беспричудным: бесполезным. Всего лишь камешек под ногами на пути к величию. Студенты позаботились о том, чтобы дать понять, насколько нежеланным был Изуку, как он был простой обузой.             Это не заняло много времени, чтобы запугивание перешли от чистых словесных оскорблений к физическому насилию. С учителями, которые были нулевой помощью в этом вопросе.             — Они просто негодяи! – Одна дама в очках фыркнула.             — Почему вы так стремитесь разрушить мечты этих ярких студентов? Разве вы не понимаете, что он лжет, чтобы привлечь внимание? – Дородный мужчина хрипел, вытирая пот мокрым носовым платком.             — Ваш сын просто ревнует. – Другой учитель усмехнулся.             Инко вскипела. Ее сын не сказал ей прямо о жестоком обращении, которому он подвергся от рук своих хулиганов, но это было нетрудно увидеть. По мере того, как шли годы, он медленно закрылся в себе, вскоре после того, как начал возвращаться домой с большими синяками и порезами, усеивающими его тело. Больше не ждал школы и говорил все меньше и меньше.             Это разбивало ей сердце.             Однако каждая её жалоба встречалась множеством оправданий со стороны учителей. Педагоги, которые должны были научить его и помочь осуществить его мечту, вместо этого принижали и закрывали глаза на жестокое обращение, происходящее в их классах. Если бы она могла себе это позволить, Инко подала бы на них в суд и вываляла бы школу в грязи.             А сейчас все, что она могла сделать, — это быть рядом с сыном.             Но однажды она втопчет эту школу в грязь за то, что они сделали с ее ребенком.      

***

      Шел дождь, и комендантский час давно миновал: без сомнения, мама беспокоилась о нем. Но Изуку пока не мог пойти домой, вместо этого он бродил по темным улицам в поисках своей сумки.             Поскольку она была ярко-шафранового цвета, её должно было быть легко найти, но это было не так. Его надежды таяли с каждым пустым переулком или мусорным контейнером, который он проверял.             Она была сорвана с него и брошена хулиганами в его школе. Они загнали его в угол после того, как им удалось получить одну из его записных книжек, подписанную Бест Джинсом. Записная книжка, которая лежала у него в рюкзаке.             Его рюкзак украли и бросили в каком-то месте. И он не мог найти его.              Изуку был явно занят. Его телефон разрядился, и ему нужно было быть дома, прежде чем мама запаникует и объявит его пропавшим.              — Ещё один переулок, — пробормотал он, борясь со своим комплексом вины, пока шел к последнему переулку, который он осмотрит перед тем, как отправиться домой спать.             Свет его телефонного фонарика был слабым и едва пробивался сквозь туман от осадков в воздухе. И все же он был способен слабо освещать переулок и не показывал никаких признаков почти неоново-желтого рюкзака. Изуку подавил вздох разочарования и приготовился повернуться и отправиться домой, пока его внимание не привлекло легкое шарканье, едва слышное из-за грохочущего дождя.             Подайте на него в суд, он был любопытным ребёнком и издевательства не умерили его природное любопытство.             Снова включив фонарик, он посветил в направлении звука и отпрянул, увидев его. Грязно-белый мех тонко натянулся на видимые кости и тощие конечности, это была какая-то маленькая собака, большая крыса или что-то среднее. Но Изуку не мог догадаться о его истинном виде. Он подумывал о том, чтобы повернуться и уйти от существа, пока его собственное сознание не подняло уродливую голову.             Ты бросишь его здесь? Умирать? Ты ничем не лучше тех хулиганов. Он не продержится долго в такую погоду, если ты откажешься от него.             Поэтому, с тихим вздохом, Изуку начал подкрадываться ближе к существу. Его глаза немедленно сфокусировались на нем, но он не сделал ни малейшего движения, чтобы что-то сделать. Вместо этого он лежал там, тяжело дыша. Тяжело и болезненно.             — Я не причиню тебе вреда, – пробормотал Изуку, медленно приближаясь. Его движения были точными и маленькими, он изо всех сил старался не напугать беднягу.             Однако в тот момент, когда его рука соприкоснулась с тем, что, как он предположил, было его плечом, голова быстро, как змея, рванулась вперед и впилась зубами в его руку. Изуку вскрикнул и не смог удержаться от непроизвольного рывка руки. Челюсти не разжались, заставляя тело тащиться вместе с движением.             Во время его резких движений телефон упал и, возможно, разбился при ударе, так как фонарик больше не горел. Однако, когда над головой сверкнула молния, Изуку смог разглядеть его морду. Черные глаза, расширенные от ужаса, и толстая рана под глазом, из которой все еще медленно сочилась кровь. В тот момент, когда они встретились взглядами, Изуку увидел себя в этом маленьком существе.             Попав в жестокие руки судьбы, он прошел через ад и вернулся обратно. Только для того, чтобы в последний раз сразиться с человеком, который, как он предполагал, убьет его. Он явно пострадал от чужих рук.             Совсем как он.             Его челюсти больше не были плотно сжаты, в какой-то момент он полностью расслабился и начал медленно сворачиваться. Дрожь пробежала по его мокрому телу, когда он, казалось, уступил своей собственной судьбе. И, лишь немного поколебавшись, Изуку сбросил куртку и обернул ее вокруг существа, прежде чем подхватить его и побежать домой. Он едва успел схватить телефон и выбежал из переулка так быстро, как только мог.             Он не хотел, чтобы это животное умерло прежде, чем он сможет попытаться спасти его.      

***

      — Мама! Мам! – Изуку захлопнул входную дверь в спешке, почти забыв закрыть её за собой, когда он карабкался к своей маме.             Инко резко проснулась и чуть не упала с дивана на крики сына. В какой-то момент она задремала, ожидая возвращения своего ребёнка.             — Изуку, уже почти… – ее голос застрял в горле, когда она увидела его внешность. Совершенно промокший и перепачканный, он держал в руках сверток. Закутанный в куртку, он что-то отчаянно бормотал, нервно покусывая нижнюю губу.             — Держись, сделай глубокий вдох, – она заставила себя успокоиться, паниковать бесполезно. В конце концов, это только подогреет панику ее сына. Как только он последовал ее совету и сделал несколько успокаивающих глубоких вдохов, она жестом велела ему продолжать.             — Я… я не знаю, что делать, — густые слезы потекли по его щекам, — я нашел его в переулке, и он выглядел таким испуганным и обиженным, что я просто не мог ничего не сделать. — Он слабо шмыгнул носом и заморгал, чтобы сморгнуть слезы, но безрезультатно.             Инко должна была сохранять спокойствие, как бы ей ни хотелось запаниковать, эмоции ее сына были слишком сильны, и если она запаникует, он последует ее примеру. Она не хотела этого.             Он положил обмякшую куртку в ванну, предварительно сняв ее с дрожащего существа. Она вошла как раз в тот момент, когда он заворачивал его в свежие полотенца, пытаясь сохранить сухим и теплым. В это время Инко пошла в свою комнату, чтобы взять одну из своих тяжелых аптечек первой помощи, надеясь помочь сыну.             Не обращая внимания на встревоженного сына, стоящего позади нее, Инко развернула существо и едва скрыла гримасу. Единственная видимая рана была под глазом, но она могла видеть мириады тонких, прямых шрамов, пересекающих его мех в болезненном виде мозаики. Она не была слепа к возможности того, что это была жертва какого-то эксперимента, на самом деле каждый знак, казалось, указывал на то, что это была именно эта ситуация.             Мех у него был тонкий и рваный, едва скрывавший под собой тускло-серую, как бумага, кожу. Атрофированные мышцы и слабые кости заставляли ее волноваться все сильнее.              — Изуку, — она схватила сына за плечо, когда он шагал позади нее, — иди продезинфицируй руку и обработай рану, вместо того, чтобы ходить.             Изуку фыркнул, но подчинился, пошел в другую ванную, чтобы позаботиться о своей маленькой ране и оставил мать продолжать импровизированный осмотр. Ей не потребовалось много времени, чтобы закончить. Нужно было только нанести немного мази на рану под глазом, и больше она ничего не могла сделать.             Отработанными движениями она вытащила одну из старой игровой коробки Изуку и накрыла его самыми мягкими одеялами, которые она прогнала через сушилку, чтобы нагреть. Теперь, завернутая в теплые одеяла, она видела, как его тело медленно расслабилось, усы перестали быстро дергаться, а лапы ослабили хватку на одеялах.             Когда Изуку, наконец, закончил, получив строгий разговор от своей матери о том, почему он так поздно пришёл, он чуть не споткнулся обо что-то посреди своей комнаты. Как только его глаза привыкли, он заметил форму странного грызуна, помещенного в одеяла в его старом манеже, когда он был ребенком.             — Спокойной ночи. — прошептал он в тишину комнаты.             Если бы он прислушался достаточно внимательно, то, возможно, услышал бы мягкое ответное чириканье от своего нового соседа по комнате.