Горсть васильков

☀20 марта 1569 года. — И что, совсем ничего нельзя сделать? Тишина в ответ. В комнате полумрак и тоска. Холодный сероватый свет льётся без преград сквозь развешенные окна. От этого вид наружу загадочным образом теряет очертания, мутнея без причины. Обстановка в комнате выглядит ещё темнее и Наташе кажется, что всё вокруг окаменело, замерзло, застыло в немом несогласии. И в ожидании неизбежной кары. Но за что? Торис занят делом. Он собирает заново свою дорожную корзину, выкладывая поношенные вещи, заменяя их более свежей одеждой. Это ему кажется достаточно весомой причиной, чтобы иметь право на молчание, затягивая разговор. Наташа скрещивает руки на груди, хмурясь. В серо-чёрной комнате воздух тяжелый, ей едва удается сделать вдох. Но она не собирается поддаваться этому впечатлению. Решительно подойдя к Торису, она выхватывает из его рук какую-то часть одежды и швыряет её в корзину вместо него. Это производит неожиданный эффект — парень несколько мгновений тупо смотрит на свои руки и затем медленно шагнув назад, осторожно садится на табурет, будто боясь расплескать переполняющие его эмоции. — Кажется, всё уже решено за нас… — он закрывает лицо ладонью, прячась от неё и она понимает, что он не врёт. Рука судорожно хватается за край корзины в поисках опоры. Как-то не получается охарактеризовать их жизнь за последнее время иначе, чем “дорога в ад, выстланная благими намерениями”. Сейчас она невыносимо слаба, оказавшись на перепутье интересов сразу нескольких независимых игроков в игру “собери всех славян, до которых сможешь дотянуться”. Но страшнее здесь то, что ослаб он. — Так и знала, что ни к чему хорошему это всё не приведёт. Он вскидывает уязвленный взгляд, голос звучит с укором: — Я тебя позвал не для того, чтобы ты меня тут распинала, Наталья. Она помнит свои первые попытки разглядеть в нём за крепкими кулаками и боевой смекалкой кого-то ещё. В некотором роде это было вынужденным действием, потому что иначе отказ от объединения грозил ей, да и всем соседям, куда большими проблемами, напиравшими тогда со всех сторон. Помнит, как вспыхнула тонкая искра сочувствия и жалости к нему. Как ей захотелось попробовать помочь ему, указать путь к свету из тьмы языческих веков. Как искренне она радовалась их общим успехам в развитии культуры и жизни вообще. Всё под соусом тех же “благих намерений”… В итоге им уже есть чем похвастаться — как на поле боя, так и в миру. История их не забудет. Даже если им суждено разделить с Лукашевичем одно государство. — Мы же все равно останемся собой, — почему-то торопливо выдает он свои мысли. — Они оставят нам наши внутренние дела, взяв под крыло во внешних, где у нас достаточно проблем. Это же… это же то, что нам нужно сейчас… — он коротко смотрит на Наташу. — Московит точно тебя не обижал? Она отрицательно качает головой, прерывая поток его попыток убедить самого себя. Даже внешняя проблема отошла на второй план. Даже если это — Московское царство, отобравшее её родной Полоцк. Однако, учитывая то, что ей позволили ненадолго выезжать за его пределы с условием возвращения, такой уж большой проблемы из этого уже не получалось. Просто ни у кого из них не было достаточных сил, чтобы прервать установленный порядок. Поэтому оставалось только подчиниться. — Я понимаю, что он тебе не нравится… — Торис мучительно хмурится, подбирая слова, но Наташа его перебивает: — Это мы ему не нравимся. А вот наши земли - очень даже… — Не говори так о нём, — вяло протестует литовец. — Он совсем другой по сравнению с нами, это нормально не понимать его… — Продолжай его оправдывать. Наташа отворачивается к окну, невидяще уставившись в полуразмытый городской пейзаж. Она ничем не могла объяснить странную тягу Ториса к этому поляку. Лично ей он был весьма неприятен. Он всегда своими действиями как будто стремился сбить Ториса с его пути, привести к состоянию, в котором он бы попросил помощи у него взамен на что угодно. А тому наоборот такое внимание и “дружба” только льстили. Это вызывало лишь большие приступы разочарования. Видел ли он все те уловки, которыми Феликс все прочнее затягивал его в свои сети(и её вместе с ним)? Видел ли он проблески его истинного отношения к ним? Еще важнее, если видел, то осознавал ли он последствия? Или тут уже она ничего не понимает? Впрочем, ей было достаточно отказа польских наемников находиться в одном стане с их людьми по причине нежелания слышать “посторонний язык”. Её охватывает тоскливое чувство неизбежности, когда вдруг осознает, как та искра начинает в ней гаснуть. Но деваться всё равно некуда — даже если эта лодка потонет, ей предстоит цепляться за обломки до последнего, просто чтобы доказать, что это всё — не повод сдаваться. — Что ты собираешься делать? — голос звучит непривычно задумчиво и мягко. Торис вздрагивает чувствуя перемену в её настроении. — Мы попробуем собраться радой… Может, получится поиграть формулировками, потянуть время… — он вздыхает, понимая, что лучшего плана у него нет. Его голос становится тише. — Ты останешься? — Нет, — она вздыхает. — Я должна к утру вернуться назад. Мне лучше не испытывать чужое терпение.