Неизбежно

Ремус сидел, всматриваясь в свой почти чёрного цвета чай и вдыхая пар, но не пил его. Молли заварила слишком крепкий, а его желудок скрутило в узел после встречи с Дамблдором. Она была такой же быстрой и касающейся сути дела, как он и думал, что будет. Дамблдор хотел, чтобы он начал следить за сообщниками Сивого и попытался понять, связывались ли они с Волан-де-Мортом или ещё нет. Он считал, что крайне важно первыми установить контакт с оборотнями, и поэтому Ремусу нужно было отправиться на север, где была замечена стая, уже на следующей неделе. Эта мысль заставила что-то в груди сжаться. Возможно, лучше было оставить чай и пойти на крышу покурить. Громкий стук сверху разбудил портрет Вальбурги, и её крики заполнили пространство. — Мерзкие грязнокровки! Как вы смеете позорить мой дом! Ремус поморщился от визгливых ноток в её голосе. Сегодня утром он тоже случайно потревожил её, пробираясь по тёмной гостиной, чтобы встретиться с Дамблдором. Сейчас она быстро замолчала, и он услышал что-то похожее на чемоданы, катящиеся по полу. Минутой позже по лестнице спустилась Тонкс, а прямо за ней шла Гермиона Грейнджер. — Доброго утра! — поприветствовала его Тонкс. Она была как всегда бодрой и жизнерадостной. Ремус натянуто улыбнулся в ответ. Он не мог не вспомнить о прошлой встрече с ней, как её глаза сверкали от гнева, когда она пронеслась мимо него после ссоры с Сириусом. — С добрым утром, дорогие, — тепло сказала Молли. — Выпейте чашку чая или кофе, я сейчас начну готовить завтрак. — Спасибо вам, — благодарно ответила Гермиона, опускаясь на стул. — Здравствуйте, профессор Люпин. Ремус прекратил попытки убедить детей называть его «Ремус» или, по крайней мере «мистер Люпин». — Здравствуй, Гермиона, — сказал он. — Хорошо добрались? — Это была её первая совместная аппарация! — Тонкс просияла, наливая в кружку кофе для Гермионы. Он послал Гермионе сочувствующий взгляд. Та выглядела довольно потрясённой и была бледна. — К этому привыкаешь, — доброжелательно сказал он ей. Что-то упало наверху, и Тонкс громко воскликнула: «На этот раз это была не я!» — тут же снова послышались вопли Вальбурги, разносившиеся по всему дому. — Она просто очаровательна, не правда ли, — непринуждённо сказала Тонкс Гермионе. Та поморщилась, глядя на свою чашку. — Ты надолго останешься, Тонкс? — спросила Молли. Она, казалось, не обращала внимания на крики, размеренно покачивая палочкой так, что яйца взбалтывались сами. — Мне нужно быть на работе через час, — ответила ей Тонкс. — Похоже, у Кингсли сегодня будет очень интересный доклад. Ты знал, что он ответственный за поимку Сириуса? — обратилась она к Ремусу, озорно улыбаясь. — Неужели? Та кивнула и глотнула кофе: «Надеюсь, он отправит Сириуса куда-нибудь, где красиво и солнечно». Ремус хмуро улыбнулся: «Это было бы хорошо, не правда ли?» — А где он, кстати? Я хотела поздороваться, прежде чем уйду. — Наверное, ещё спит. — Во время этого шума? Как по мановению волшебной палочки крики наверху резко прекратились. — Это, должно быть, Артур, — сказала Молли, смотря на потолок. — Джинни и мальчики скоро должны спуститься, Гермиона, дорогая. — Хорошо, спасибо. Что-то толкнуло Ремуса по ноге под столом, и он подпрыгнул от неожиданности. Тонкс захихикала и снова слегка толкнула его. — Так у вас всё налаживается? — её ярко-голубые широко раскрытые глаза уставились на него из-за края кружки. Ремус мог практически почувствовать губы Сириуса на своих, жар их тел, сплетённых вместе, резкий запах пота, смешанный с густым ароматом секса... Он почувствовал, как краска заливает щёки, желая иметь возможность хотя бы немного это контролировать. — Всё хорошо, — бодро ответил он и прочистил горло. Он пытался не встречаться с ней глазами и чувствовал любопытный взгляд Гермионы, осматривающий их. — Я, наверное, пойду проверю, проснулся ли он. Поднявшись из-за стола, Ремус поспешил к выходу, прежде чем Тонкс успела бы ответить. Минутой позже он замер у двери в их комнату. Несмотря на его заверения Тонкс, он не был точно уверен в том, как обстоят дела у него и Сириуса. Они особо не говорили вчера; Ремус плакал, пока не заснул. Может быть, Сириус был прав. Может, он действительно думает слишком много. Ремус медленно отворил дверь, пытаясь не разбудить Сириуса. Тот спал урывками и так редко, что он не стал бы будить его, даже если бы был уже полдень. Но Сириус уже проснулся. Он лежал на спине и невидяще смотрел в потолок. На его щеках при небольшом свете, просачивающемся сквозь окно, блестели дорожки слёз. Одна рука свисала с края кровати, в ней он небрежно держал одну из сигарет Ремуса; половина сигареты уже превратилась в пепел и готовилась упасть. — Эй, — тихо позвал Ремус и прикрыл дверь, — всё... что-то случилось? Сириус слегка покачал головой, поднеся сигарету к губам. Пепел отвалился и упал на пол. Ремус осторожно сел рядом на край кровати и взял его свободную руку в свою. Сириус моргнул, взглянув на него, и по его скуле скатилась слеза, опустившись куда-то в волосы. Он выдохнул облако дыма, и у Ремуса защипало в глазах. — Просто. Она, — ответил он коротко. Его голос был хриплым и надломленным. — Всё утро. Ремус перевёл взгляд вниз на их переплетенные пальцы, ощущая жгущую вину. Он сегодня утром разбудил портрет, и все остальные тоже настолько привыкли к этим воплям, что даже не утруждали себя сразу же заставить его замолчать. Он знал, как это влияет на Сириуса, видел собственными глазами, что было в первый раз. Но не думал об этом, не обращал внимания. — Я, блядь, ненавижу быть здесь, — в словах того не было язвительности, это была просто горькая констатация факта. — Я знаю. — Даже не могу выйти как собака. В парк или просто пройтись по улице, никуда. Всё, что у меня есть — это этот дом, где постоянно её голос, и крыша, где всё осталось от моего чёртового идиота братца, — он сделал глубокий прерывающийся от дрожи вдох. Его глаза снова наполнились слезами. Ремус сбросил ботинки и перелез через него, чтобы лечь на другую сторону кровати, не отпуская его руку. Сириус повернул голову и уместил её на его плече; влажная от слез щека тут же намочила тонкую ткань рубашки. Ремус поднёс его руку ко рту и оставил на ней поцелуй. — Ты не думал о том, что её бы бесило больше, если бы ты повесил постеры с полуголыми мужчинами? — сказал он после минуты тишины. Сириус захохотал. — Возможно, — согласился он. — Но такого рода материал было вовсе нелегко купить в магазинах на углу тогда. — Да уж, — задумчиво проговорил Ремус. — К тому же, я могу оценить по достоинству женские формы, — сказал Сириус чуть ли не возмущённо. — Да? — Не настолько, как ты, очевидно. Он повернулся на бок и перекинул руку через грудь Ремуса; тот чувствовал его пристальный взгляд, сверлящий где-то в районе виска. — Я не думал, что это будет таким сюрпризом, — сказал Ремус, глядя на потолок. — У тебя не было девушек в школе, — Сириус звучал недовольно и тот знал, что если повернётся посмотреть на него, то увидит, что он надул губы. — Нет, — тихо ответил Ремус. — У меня был ты. Сириус издал мягкий сдавленный звук. Он поднял руку и обхватил его подбородок, держа пока Ремус не посмотрел в сверкающие серебристые глаза. Сириус сократил расстояние между ними; губы соприкоснулись в нежном поцелуе. Сириус опять издал тот звук, похожий на скулёж на выдохе. Ремус повернулся к нему, углубляя поцелуй, и оплёл рукой его спину, крепко прижимая к себе. Руки Сириуса были зажаты между телами, одной он всё ещё держал его подбородок. Они лежали так, казалось, одновременно и целый час, и только одно мгновение. Ремусу вспомнились ленивые утра на выходных в их спальне, когда они валялись вместе, свернувшись клубком, так долго, что он забывал, каково это — не держать Сириуса в своих руках. Тот скользнул рукой под его рубашку и провёл ей вверх по спине. Ремус задрожал, когда его пальцы коснулись чувствительного шрама, пересекающего там кожу. Перекинув ногу через бедро Сириуса, он опрокинул его на спину. Тот застонал ему в рот, отодвигая рубашку дальше; Ремус сел, чтобы стянуть её через голову, и отбросил в сторону. Он перевёл взгляд на его покрасневшее лицо, на приоткрытый из-за тяжёлого дыхания рот. — Ремус, — прошептал Сириус, держа руки на его талии, нажимая большими пальцами рядом с тазом так сильно, что могли остаться синяки. Ремус медленно отклонился назад, прижимая их тела друг к другу сантиметр за сантиметром, пока не оказался на расстоянии поцелуя от его губ. — Предатели! Грязнокровки! Мерзкие, гнусные! Захватившие дом моих отцов! Земное зло! — Блядь. Сириус замер под ним. Ремус поспешно выпрямился снова, накладывая заглушающее на комнату, и проклятия Вальбурги тут же исчезли. Глаза Сириуса были зажмурены, а грудь поднималась и опускалась от частого дыхания. Ремус попытался отстраниться, но пальцы того сильно сжались на его талии. — Не надо, — сказал Сириус. — Просто, пожалуйста... — Всё хорошо? — Да, в порядке. Иди сюда. Ремус помедлил. Сириус перевёл руки ему на спину и подтянул к себе, заставляя его с кряхтением опуститься на локти. — Сириус, я... Тот прервал его, страстно поцеловав. Одна рука запуталась в волосах Ремуса, а другая скользнула вниз под край штанов. Сириус толкнулся бёдрами в него, вызывая резкий вдох. — Ты правда это имел в виду? — внезапно прошептал он. Его лицо было так близко к Ремусу, что у него практически не получалось держать его в фокусе. Он непонимающе заморгал. — Я... что? Имел в виду что? — он едва мог думать о чём-то, кроме давления члена Сириуса на его собственный. — Что я не знаю тебя, — его были широко открыты, и в них читалось отчаяние. — Что я не хочу тебя. Ремус напрягся. — Сириус, не надо... — Ты не видишь, Ремус? — Сириус тяжело дышал, Ремус не мог понять, от желания или от отчаяния это было. — Разве ты не чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — тот ещё раз вжался бёдрами в Ремуса; его ногти больно впились в спину. — Сириус, прекрати. Он отодвинулся так резко, что потерял равновесие и упал назад. Приподнявшись на локтях, Ремус увидел, что Сириус трясётся; он прижал руку ко рту, закусив рукав и будто пытаясь заглушить всхлипы. — Нет, — сказал тот сквозь ткань рубашки. Он поднялся, и его лицо было перекошено от гнева, — Ты не боишься, что я не знаю тебя. Ты боишься, насколько сильно я знаю. Ремус вгляделся в его сумасшедшие глаза, и внутри него что-то сжалось. — Я единственный человек, который действительно знает тебя, Ремус, — Сириус практически кричал сейчас, сжав простыню в кулаках. — Я знаю каждую деталь о тебе, каждый секрет, желание, надежды и мечты! Знаю твои страхи и сомнения! Я знаю тебя, Ремус. Ремус едва мог дышать и слышать слова, которые он говорил сквозь грохотание сердца. — Тогда почему ты решил заменить себя Питером? Выражение лица Сириуса изменилось мгновенно. — Почему? — снова спросил Ремус. — Почему не сказал мне? Почему ты подумал... — его голос сорвался, и он продолжил едва слышно, — почему ты подумал, что это был я? Они балансировали на краю пропасти уже несколько недель. И он только что схватил его и швырнул их обоих в её пустоту. — Ты... Ты был с оборотнями, — сказал Сириус, как будто это бы всё объясняло. Эти слова заставили Ремуса медленно закипать. — На задании, — ответил он удивительно спокойно. — Было так легко поверить, что я могу присоединиться к ним? Сириус потряс головой, отводя взгляд вниз на кровать. — Почему? Почему ты... — Потому что мне нужно это знать, Сириус. Мне нужно знать, почему было так легко поверить, что я... — Это был Питер, — перебил его Сириус. — Я знаю, что это был Питер... — Нет, это из-за Питера. Он посмотрел на него, на его лице читалось страдание. В сердце Ремуса ёкнуло. — Он, это он наговорил нам, — сказал Сириус, проглатывая в слова в попытке быстрее выдать всё, что на уме. — Он вбил нам это в голову. Говорил, что ты всегда хотел встретить других оборотней, что ты сказал ему, что полнолуния с ними были лучше. Говорил, что ты никогда не был с нами своим, был всегда другим, но с ними ты ощущал себя на своём месте. Непрошеные воспоминания заполнили мысли Ремуса. В тот последний год Питер умудрялся появляться всякий раз, когда Сириус уходил, каждый раз небрежно произнося при этом: «А Сириуса нет, да?». Он внимательно изучал экземпляр «Пророка» Ремуса, указывая на преступления, совершённые Лестрейнджами, и бормоча себе под нос, будто считая, что он не услышит: «Не могу поверить, что Сириус в родстве с такими людьми». И Ремус отмахивался от этого, считая такие высказывания обычными для военного времени. Но поздно вечером, лёжа в полупустой кровати головой близко к подушке Сириуса и чувствуя его запах, он ощущал, как эти слова отравляли его мысли. Его разъедало то, что он не знал, где находился Сириус, что он делал и с кем был. А когда всё случилось, когда он вернулся в Лондон и узнал, что весь волшебный мир празднует, а его жизнь развалилась на куски, он вспомнил слова Питера и воспринял их как доказательство. Он в родстве с такими людьми. Он такой же, как они. Годами Ремус думал о том, что должен был заметить, к чему всё идёт. Потому что это было проще, чем попытаться копнуть глубже. Потому что тогда это приносило с собой боль до самой глубины души, а он был так сильно одинок, что не мог её вынести. Так что он просто запер это внутри, очень глубоко в закоулках разума, и был просто одинок, но не предан, не отвергнут. — Ремус? Сириус сидел, оперевшись на спинку кровати и подтянув худые колени к груди. Он закусил губу, выглядя при этом как ребёнок, боящийся, что его отругают. — Я... — слова застряли у Ремуса в горле. Он тяжело сглотнул и прочистил горло. — Я не догадывался. Я никогда не думал... «Я никогда не думал, что ты невиновен». — Ремус, — позвал Сириус снова. Его голос чуть дрожал, и Ремус ощутил боль в груди. — Ремус, я не... Тогда было так тяжело держать всё под контролем. Всё как будто происходило одновременно, все... все вокруг умирали и... и тебя не было... не было рядом... Вина сокрушающей волной накатила на Ремуса, что он был уверен, что она потопит его прямо там, на детской кровати Сириуса. — Прости меня, — выдохнул он. — Прости, что... меня не было. После того, как... — он не мог говорить из-за кома в горле. — Когда я вернулся, я был так... так зол, и очень долго. Я думал: «как я мог быть таким идиотом? Быть таким слепым? — он часто заморгал, пытаясь сдержать слёзы. — Он натравил нас друг на друга, Ремус, — тихо сказал Сириус. — И сделал это так незаметно, что я не понимал долгие годы, что это всё была его идея, его идея сделать его Хранителем. Я был так уверен в своей гениальности, уверен, что никто никогда бы даже не подумал о таком. Но выбрал бы я когда-нибудь его, если бы он не заставил меня сомневаться в тебе? — Самое худшее, что... — Ремус зажмурил глаза и позволил слезам катиться вниз. — Самое худшее, что он был прав. Я правда хотел встретиться с другими оборотнями. И правда в некоторой степени ощущал себя... на своём месте. Сириус нахмурился опустил взгляд на свои ладони. — Но это не значило, что... Что я был согласен с тем, чем они занимались, — сказал Ремус. — Я просто... сочувствовал им. Они думали, что у них не было выбора. И я... я боюсь. Возвращаться туда. И к этому образу мышления. Опять нужно будет прятаться, шпионить... и снова будет эта неизвестность. Я просто... — он замолчал и закрыл лицо руками. Он почувствовал, как Сириус придвинулся ближе и сел рядом с ним. Взяв его руки в свои, он мягко отодвинул их от его лица. Ремус посмотрел на него, и его лицо выражало столько тепла, что у него перехватило дыхание. — Сейчас всё не будет, как тогда, — решительно сказал Сириус. — Мы есть друг у друга. Никаких секретов или лжи. И я никуда, чёрт возьми, не денусь, Луни. Ты застрял вместе со мной, нравится тебе это или нет. Он улыбнулся, и это было так похоже на его двадцатилетнего, что из Ремуса вырвался небольшой всхлип. Он был подавлен воспоминаниями, которые как картинки из фильма мелькали перед его глазами, былые эмоции были по-прежнему сильны, сжимая его сердце. Как он сможет быть с Сириусом без постоянно преследующего его прошлого? И в то же время, как он сможет быть без него, такого улыбающегося, ласкового и одновременно надломленного? — Ремус, — пробормотал Сириус. Большим пальцем он гладил его щёку, собирая слёзы и убирая их в сторону. — Если ты не... если ты не хочешь... быть со мной. То... то ладно. Ты не обязан. Мне просто нужен ты. В моей жизни. Даже если... если мы просто будем друзьями. Ремус затряс головой, прежде чем тот успел закончить. Он знал это с того самого времени, как увидел имя Питера на карте. А потом Сириуса в Визжащей хижине, одержимого и с безумными глазами, из-за того, как тот произнёс: «Ремус». С того времени, как Бродяга появился вместе с Дамблдором на пороге его дома, голодный и скулящий. С того момента, как поцеловал Сириуса, и это показалось ему единственным правильным поступком, который он сделал за последние тринадцать лет. Сириус и Ремус неизбежно должны были быть вместе. И также неизбежно он потянулся вперёд и прижался своими губами к его. Ремус чувствовал, как Сириус улыбался в поцелуй, и чувствовал ямочки на его щеках, когда обхватил его лицо ладонями. Его руки обвились вокруг Ремуса, обнимая крепко, тепло и так правильно, и он опрокинул его на постель. — Луни, — прошептал Сириус, целуя его щеки, его нос, шрам, пересекавший лицо. — Сириус, — выдохнул Ремус. Его сердце безудержно билось, и он был уверен, что тот мог почувствовать это, пока спускался поцелуями по шее к ключицам. Сириус вжал его в матрас, толкаясь между его ног. Ремус застонал от этого трения и жара между ними. Сходя с ума от желания, он сжал его плечи и притянул к себе, вовлекая в отчаянный жаркий поцелуй. Схватившись за край его рубашки, Ремус дёрнул её вверх, заскулив от взгляда Сириуса, когда они отстранились друг от друга, чтобы стянуть её через голову. Его глаза были тёмно-серыми, цвета грозового неба, веки полуприкрыты, щеки горели, а губы порозовели и припухли. — Твою..., — простонал Ремус, выгибаясь, чтобы толкнуться в него в ответ; его веки дрогнули и закрылись, всё тело наполнилось жаром. Сириус отстранился и переместился, его широкое тело накрыло Ремуса почти полностью. Он лизнул его челюсть, остановившись на мочке уха, и тихо простонал низким хриплым голосом: «Ты такой красивый, Ремус...». — Блядь, Сириус, блядь. Сириус переместил руки на его бёдра, пальцы пробрались под брюки, мучительно близко. Ремус был уверен, что сейчас просто взорвётся от всего этого: от его запаха и ощущения его на себе, от его пальцев, очень нежно скользящих по твердеющей выпуклости в штанах. Он откинул голову назад, тяжело дыша. Сириус расстегнул пуговицу, засасывая кожу прямо под челюстью и посылая волну удовольствия по всему телу. Ремус приподнял бёдра, когда тот быстрыми рывками потянул штаны вместе с трусами вниз. — Боже мой... Сириус прервал его ещё одним поцелуем, таким глубоким и неспешным, что, когда тот наконец отстранился, у Ремуса закружилась голова. Пальцы Сириуса обхватили его член, большой палец провёл по головке, на которой выступила смазка. — Луни, Ремус, ты хочешь... — Да. Чёрт, да. Плечи Сириуса затряслись, и Ремус заморгал и, открыв глаза, увидел, что тот смеялся над ним. Он успел нахмуриться, но потом Сириус просто волшебно вжался в него бёдрами и озадаченное «что?», которое он хотел произнести, превратилось в скулящее «что-о-о...ах!». — Я забыл, каким громким ты можешь быть, — ухмыльнулся Сириус, садясь, чтобы сбросить пижамные штаны. Ремус взглянул на него снизу вверх сквозь опущенные ресницы. Он всё ещё был худощав, ключицы, плечи и колени выпирали, но больше не было видно каждое отдельное ребро. Ремус провёл пальцами по татуировкам на его груди с рунами и символами, которых он не знал, и, скользнув большим пальцем по левой стороне груди, остановился, задержав дыхание. Над сердцем Сириуса были вытатуированы толстыми изгибающимися линиями фазы Луны. В середине была большая и выделяющаяся полная Луна. — Сириус... — пробормотал Ремус, переведя взгляд на его лицо; в сердце что-то оборвалось. — Как я сказал, — тихо произнёс Сириус, — всегда был только ты. Глаза Ремуса наполнились слезами. — Не надо... — выдохнул он. — Хорошо, — согласился Сириус, ложась рядом с ним, — я не буду больше говорить тебе, насколько сильно я всегда хотел тебя. Его дыхание горячо ощущалось на шее Ремуса, а руки вызывали мурашки, проводя по животу. — Я покажу тебе, — прошептал он и скользнул пальцами между ног Ремуса. — Ты... Ах... Ты должен перестать... чёрт... говорить. — Слушаюсь и повинуюсь, — промурчал Сириус. Они долго ничего не говорили, помимо ругательств на выдохе и тихих стонов с именами друг друга. — — Вы хорошо выглядите сегодня, мальчики. Тонкс сидела на видавшем виды диване в гостиной, листая старый «Ведьмин досуг». Она сбросила свои потрёпанные кроссовки, вытянув ноги перед собой и скрестив лодыжки. Фиолетового цвета глаза озорно заблестели, когда она оглядела их обоих с ног до головы. Сириус тут же быстро убрал руку, лежавшую у Ремуса на спине. Ремус прочистил горло и сказал: «Я думал, ты работаешь?» Лукавая улыбка Тонкс стала ещё шире, а на щеках от этого появились ямочки. — Да, — она притворилась, что проверяет часы на руке, которых у неё на самом деле не было, — девять часов назад. Уже вернулась. Ну, собрание Ордена и всё такое. Ремус почувствовал, что покраснел так сильно, что удивился, как не сгорел от смущения: «А...» — Кто-то потерялся во времени? — Я пойду сделаю чай, Луни, — громко сказал Сириус. — Тебе сделать? — Умно, — заметила Тонкс, глубокомысленно кивая. — Восполните ваши жидкости. Сириус поперхнулся, закашлял и скрылся, спустившись по лестнице. Та изогнула голубую бровь, глядя на Ремуса. — Я полагаю, что это и есть ответ на тот мой вопрос. — Не имею ни малейшего понятия, о чём ты, — невозмутимо ответил он. Тонкс фыркнула и отбросила «Ведьмин досуг» на кофейный столик недалёко от неё. — Что ж, я очень рада за тебя, — она искренне улыбнулась ему. Ремус прикусил щёку изнутри и тяжело опустился на диван рядом с её ногами. Он заметил, что у неё были разные носки — один с вышитыми мётлами, а другой в розовую и зелёную полоску. — Но всё всё ещё... — запнулся он, опустив взгляд на руки. — Сложно? — предположила Тонкс. — Непонятно? — И то, и другое? — Ремус поднял на неё глаза и удивился, что дразнящая улыбка исчезла, сменившись мягкой и понимающей. — Это как странный диссонанс, — сказал он. — Между ощущением, что всё осталось таким же, как было раньше, но в то же время знанием, что всё на самом деле изменилось и что мы, возможно, больше не знаем друг друга так хорошо, как нам хотелось бы думать. Тонкс задумчиво хмыкнула, двигая туда-сюда пальцами ног в разных носках. — Думаю, у вас сейчас есть время, пока вы оба здесь... чтобы узнать друга заново? — Может быть, — сомневался Ремус. — Хотя Сириус, похоже, считает, что нам вовсе не нужно никакого «зановоузнавания». — Да, мне кажется, я припоминаю, как он загнал меня в угол на кухне, как ревнивый подросток, и кричал мне, что ты гей, — она легко пихнула его ногами, усмехаясь. Ремус тихо рассмеялся: «Извини за это». — Ты тут ни при чём, — ровным голосом ответила Тонкс. — Мы, Блэки, известны своим пылким темпераментом. Именно так мы привлекаем тихих и спокойных к себе. Противоположности притягиваются, и всё такое. Ремус почувствовал, что краска вернулась к щекам, и шутливо оттолкнул её ноги от себя. — Неужели? Тонкс потянулась, вытянув руки над головой, и широко улыбнулась ему, удовлетворённо хрустнув спиной: «Это простая математика, Люпин. Не я придумываю правила». — Подвинься. Сириус вернулся с кухни, осторожно левитируя три кружки чая, из которых шёл пар. — Оу, это для меня? — Тонкс подогнула ноги, и Сириус опустился между ними, медленно опустив кружки на кофейный столик. — Знаешь, я больше предпочитаю кофе. — Это чай-извинение, неблагодарная девчонка, — нахмурился Сириус. — Успойся, старик, — хихикнула Тонкс. Сделав глоток, она лукаво улыбнулась. — Но вообще я имела в виду, что мне нравится очень молочный чай. Ремус улыбнулся, наблюдая, как они продолжили препираться, и откинулся назад, наслаждаясь идеально сделанным сладким чаем с молоком. Его взгляд задержался на Сириусе, любуясь тем, как горели его глаза, когда тот насмешливо ухмылялся. Прядь его шелковистых мягких волос выскользнула из-за уха и упала на лицо. Недолго думая, Ремус потянулся и заправил волосы назад. Сириус улыбнулся ему, сверкнув глазами, и подался навстречу его руке. Тепло распространилось по телу Ремуса, и он не смог сдержать глупую улыбку, растянувшую губы. — Боже мой, вы двое просто отвратительны, — простонала Тонкс. Ремус громко и искренне рассмеялся. Было так хорошо, так правильно сидеть там, смеясь, вместе с человеком, которого он любил, любил всегда, и новым настоящим другом. Это заглушало сомнения, неизвестность и сковывающую боязнь того, что было впереди. Но, по крайней мере, пока этого было достаточно.