Wheel of the Year

——

      Жаркое лето клонилось к закату. По вечерам и ночью становилось всё прохладнее, и всё ярче сияли на небосклоне звёзды, напоминая зимнюю стужу, когда лики звёзд бывают ярче всего. Сверкающие, то тут то там вспыхивающие полоски падающих светил расчерчивали небо и терялись за горизонтом. Чонгук не знал, что это такое, но верил, что там, на этих светящихся точках, жили боги. Или добрые духи, следящие за людьми с высоты. Он жевал травинку, лёжа на склоне холма, и не мог оторваться от красоты ночного неба.       Чонмин заигрался с Сокджином в этот день, когда они вместе пекли черничные лепёшки на Ла́ммас, и уснул прямо в доме. Чонгук в лачужку не заходил, ожидая снаружи. Он давал Чонмину и Сокджину время, чтобы побыть вдвоём. Его несказанно радовало это лето. Самое прекрасное лето в его жизни, проведённое за работой в поле, за охотой и за наблюдением за своими любимыми омегами. Теперь он мог оставлять Чонмина с Сокджином, когда отправлялся в лес на несколько дней, и не бояться, что его ребёнок заскучает, хотя ему было хорошо и в домах его братьев. Намджун и Юнги никогда не отказывали в том, чтобы их супруги присмотрели за крохой, пока Чонгук был занят. Когда альфы отправлялись в поле или на охоту, детям не положено было в этом участвовать. Таков был непреложный закон.       Чонгук сказал братьям, что его омега особенный, что он попытается наладить с ним отношения и что хотел бы понимания и поддержки со стороны семьи. Юнги тогда загадочно улыбнулся, а Намджун сказал, что, вероятно, Чонгуку пришло время познать то, что обычно скрывалось от чужих глаз. То, к чему прикасаться позволено было лишь омегам.       Небесное полотно расчертила особенно яркая полоска, и Чонгук приподнялся на локтях, прося богов о благословении. Лето кончалось, за ним уже маячила осень, и зима была уже недалеко. Природа усиленно благоухала и приносила обильные плоды всем тем, кто трудился на земле всё лето. В воздухе уже пахло приближающимся умиранием, но на душе у Чонгука было спокойно. Он снова лёг, когда услышал тихий скрип двери.       Сокджин поднялся вверх по холму, минув загончик с овцами и кряжистую иву, прикрывающую его домик своими свисающими ветвями. Его ступни мягко приминали уже прохладную траву и почти совсем не создавали звуков. Он присел неподалёку от Чонгука и тоже всмотрелся в небо.       — В кого ты веришь? — спросил Чонгук, решив, что время было подходящим. — Как ты думаешь, твои боги тоже там, на звёздах?       — Нет, — ответил Сокджин. — Мои боги заведуют лесами, горами и озёрами.       — Ты покажешь их мне?       — Если ты хочешь.       Чонгук сел в траве и посмотрел на Сокджина. Искренен ли он был? Чонгук действительно мог пойти с ним и увидеть древнее забытое святилище?       — Чонмин спит в доме и вряд ли проснётся до рассвета, — проговорил Сокджин, продолжая смотреть на небо. — И мы могли бы сходить вглубь леса, я знаю дорогу даже в темноте.       Чонгук поднялся и последовал за Сокджином. Когда они минули первые деревья, темнота стала непроглядной, и Чонгук перешёл на обоняние и слух. Он шёл за шагами Сокджина, за его запахом и звуком его дыхания. Лес стрекотал цикадами, пах влагой и ночными цветами. Тропа петляла, и вскоре Чонгук потерял ориентацию в пространстве. Он не понимал, где находился, и был ли он всё ещё в том мире, где только что наблюдал за звёздами. Теперь всё зависело от Сокджина, и альфа не мог отделаться от мысли, что в этом лесу власть была только за ним — за омегой.       Сокджин вёл зверя за собой, огибал широкие ветвистые деревья и переступал через выступающие из земли корни. Он отлично ориентировался в темноте и видел явно лучше Чонгука. Тот двигался следом со звериной осторожностью, и Сокджину даже на миг показалось, что он снова становится жертвой, убегающей от хищника. Но ощущалось это иначе. Может быть, потому что теперь Сокджину не нужно было надеяться на милость богов, которым было на него наплевать? Он нашёл других, древних, тех, что создали когда-то этот мир из мельчайших частиц. Тех, по чьим лесам многие поколения альф и омег устраивали свою летнюю охоту.       Тропа постепенно становилась шире и в итоге вывела их к небольшой поляне, на дальнем краю которой стояли каменные идолы неизвестных Чонгуку божеств. Он видел их очертания очень слабо и смог рассмотреть получше только тогда, когда Сокджин высек кремнем искру и поджёг хворост в каменной чаше у подножия идолов. Огонь вспыхнул и занялся, осветив поляну.       — Кто они, эти боги?       — Каждый омега знает их имена, — ответил Сокджин, ласково поглаживая витиеватую вязь рунных узоров. — Но их никогда не произносят вслух.       Чонгук молча ждал продолжения.       — Здесь, перед своими богами я могу быть откровенен, — Сокджин встал спиной к идолам и силуэт его потемнел, подсвеченный сзади огнём. — Ты самый настоящий зверь, Чонгук. Твоё племя проклято вашими же деяниями. Ваши боги не доверяют вам, ваши старейшины обманывают вас и делают несчастными. Конечно, тебе сопутствует удача, но можешь ли ты утверждать, что это от благих дел? Когда жизнь твоя начала налаживаться?       Чонгук попытался произнести что-то одними губами, но звука не выходило. Его поразило то, как Сокджин всё понимал. Кто его научил этому? Боги ли были тут замешаны или омега сам теперь стал божеством?       — Когда ты следовал тому, чему тебя учили люди, получал ли ты от богов то же благословение, что получаешь сейчас? Конечно, нет, — Сокджин двинулся к Чонгуку, медленно проговаривая слова. — Я тоже не был счастлив. Вся моя жизнь строилась по чуждым для меня законам, и когда я бежал через лес, спасаясь от зверя, моими слезами впору было бы напоить землю.       — Я думал, что поступаю правильно, — прошептал Чонгук, когда Сокджин подошёл к нему совсем близко.       — Теперь ты знаешь, как должно быть. И это только твой выбор — принять ту жизнь, которую я веду, или нет. Теперь я жертвую всем богам, и старым, и новым. И я намерен сохранить своё право выбирать то, где и как жить.       — Ты будешь учить Чонмина всему этому?       — Как он пожелает, Чонгук. Я поведаю ему все сказки, что знаю, и всё то, что услышал здесь, когда омеги стекаются на поляну и делятся древними знаниями. Они нигде не записаны и хранятся только внутри нас. Древние культы не забыты и несут омегам облегчение и надежду.       — Зачем ты привёл меня сюда? — Чонгук рассматривал лицо Сокджина так, будто видел его впервые. Таким живым и настоящим он казался ему в этот момент. Сила омеги теперь казалась бесконечной. — Что если я могу навредить?       — Я не верю, что ты сделаешь что-то. Ты просто запутался, теперь я это понимаю. Много воды утекло с тех пор, как мы были теми, кем были. Правда теперь с тобой. Твой сын с тобой. А я...       Сокджин прервался. Он смотрели друг на друга и не могли оторваться. Всполохи огня отражались в глазах альфы, и Сокджин больше не хотел называть его зверем. Зверь окончательно обрёл своё имя и стал человеком.       — Близится зима, — тихо произнёс Чонгук, и Сокджин понял.       Он понял всё.       И когда первый снег укрыл землю, Чонгук встретил его на пороге своего дома. Альфа улыбался ему, и огонь так же точно горел в его глазах, обещая тепло и уют в холодную зимнюю стужу.       Ничто не будет забыто. И никто не будет забыт. И Сокджин пронесёт через свою жизнь всё, что боги даровали ему и ещё даруют. Его сына. Его альфу. Его дом. Его тлеющие кости на песчаном озёрном берегу. И заросший травой холмик на краю глубокого оврага.

Конец