По вечерней дороге

***

      Узкая кровать едва вмещала двух взрослых парней. Впервые ночуя у Ромки, Антон взял свою самую тёплую пижаму, и видимо даже в ней ему было холодно, потому что чем объяснить то, что парень так сильно прижимался к Пятифану, неизвестно.       Впрочем, не сказать, что Рому это напрягало. Даже наоборот – неимоверно радовало.       Из-за отца парень редко мог водить Петрова к себе, но всё же иногда, когда позволял себе такое, мог только сидеть от слабости, возникшей из-за чувства счастья. Странно, на самом деле, испытывать такое. Счастье, казалось, может быть велико, но не до таких же размеров!       Антон идеально вписывается в интерьер комнаты. На фоне книг, стопками заполняющих комнату, старого кресла-качалки, маленьких бумажек с различными машинами, попавшимися в жвачках, которые ещё в детстве были приклеены на старый дубовый шкаф, он выглядел так, будто был создан в тот же момент, как была создана эта комната, с потоками её истории, детскими фантазиями и забавами, со всем этим временем. Поистине казалось, Тоша был тут всегда, наблюдал за всем, что тут происходило, как будто недостающая частичка огромного паззла. Сегодня солнце было особенно ярким, из-за чего его лучи, пробираясь сквозь белый тюль на окнах, играли с волосами зачитавшегося Ахматовой Петрова. В груди что-то больно защемило от правильности происходящего, и Ромка сел, сжав футболку в районе сердца. Он не думал, что быть счастливым – это приятно больно.       Отец уехал в военную часть на целую неделю, поэтому терять такой шанс не хотелось. Тем более, что дома у Тоши Ромка стал чуть ли не новым сыном – он знает даже, где Петровы прячут от Оли конфеты и печенье от Антона.       Перед сном Пятифан хотел немного покурить и даже уже открыл форточку, слушая вой бродячих собак и журчание воды из ванной, как вдруг услышал тихое:       – Накинь кофту, пожалуйста. Холодно у открытого окна стоять.       Развернулся. Снова то чувство, приятно-колючее, громко мурчащее, появилось сразу, стоило ушам услышать его голос. Ромка закрыл окно, пытаясь сдержать широкую улыбку, и подошёл к Антону.       Мокрая чёлка, с которой капала вода, полотенце на плече, очки на носу и любопытный заячий взгляд.       – За что мне такой Заяц?       Антон фыркнул.       – Жалуешься?       – Хвастаюсь.       Крепко обнял. Кажется, сколько не обнимай, всё равно будет мало – частичка Ромки, отделённая небесами, стоит здесь, рядом, в кольце крепких рук и тоже обнимает. Неудивительно, что Антона всегда будет мало. Знать, что вот она, часть тебя, прямо вот тут, но невозможность вернуть её себе полностью, слиться воедино...       Хотя как знать. Одним единым они уже были, и не раз, но всё равно было мало.       Так и сейчас, лёжа рядом, Ромка битый час рассматривал мирно сопящего на подушке блондина. Чёлка спадала ему на лицо, ресницы немного подрагивали, а душа сжималась до тысячи атмосфер, и всё равно было чертовски мало.       Всхлипнул. Никогда бы не подумал, что будет плакать от переизбытка чувств. С Антоном ведь всегда так – вечные "никогда" превращаются в "постоянно".       Тоша сонно приоткрыл глаза.       – Ты чего плачешь? – В ту же секунду резко вскинулся на кровати, осматривая парня.       – Я... – Хватило сил лишь на то, чтобы снова шмыгнуть носом и улыбнуться сквозь пелену слёз. Антон слегка успокоился и вновь улёгся на подушку, удостоверишись, что по крайней мере с ним все в порядке.       Пятифан осторожно приблизился, целуя, в который раз расстаяв от бархата кожи, словно масло, оставленное на солнце. Ответ не заставил себя ждать – парень обхватил лицо хулигана руками и приник сильнее.       – Ну, что случилось? Чего плачешь? – Слегка отстранился, осторожно стирая пальцами солёные дорожки. – Сон плохой приснился?       Отрицательно помотал головой.       – А чего тогда лежишь рыдаешь?       Тоша заглянул в тёмные глаза, и Ромка утонул в тепле и тревоге, что отражалось в зелёных напротив. Такой редкий цвет глаз у такого редко прекрасного человека... Ещё одна слеза прокатилась по щеке, расползаясь пятном на подушке.       – Просто люблю тебя очень...       Сказал и притянул ближе, зарываясь носом в шею, вдыхая ставший родным запах и щекоча солёными каплями ключицу. Антон крепче прижал хулигана к себе, поглаживая по растрёпанным волосам и иногда целуя в макушку.       – Я тоже. Очень сильно.