дикая клубника

Хосок носится между сосен в обличие пушистого серенького волчонка. Его ушки ещё плохо стоят по стойке смирно, а потому болтаются как попало, смешно заламываясь. Юнги чистит картофель, складывая корнеплод в огромную миску, а очистки выгружая прямо под ближайший куст — своеобразный компост. Его шея всё ещё немного зудит из-за того, что Чонгук укусил его, поставив свою метку. Юнги то и дело фырчит, вспоминая об этом и желая сбежать куда глаза глядят, так ему неловко и… Радостно. Да, радостно. Чонгук разве что пылинки с него не сдувает. Опять новую одежду принёс, побрякушки, вроде тех, что продают на ярмарках с разными ракушками и бусинами. Теперь они много разговаривают. Юнги не привык к такому вниманию, а потому каждый раз чувствует себя не в своей тарелке. А ещё очень-очень счастливым. — Ты останешься здесь? — всё выпытывает волк. — Останешься со мной? И каждый раз Юнги что-то мешает честно ответить, что он просто не сможет забыть эту волчью сказку и отправиться непонятно куда. У него же дома никогда не было. Никогда. А тут целая большая семья. Даже другие волки потеплели и стали воспринимать его как кого-то из своих. — Так вот в чём дело, — звучит внезапный голос, заставляющий внутренности Юнги враз заледенеть. Канхо находится на расстоянии вытянутой руки. Одетый не по погоде легко, а значит добрался сюда в волчьем воплощении. — Нужно было догадаться, что мелкий тощий человечек не так-то прост. Получил, что хотел? У Юнги дрожат пальцы, да и всё тело разом. Они с Хосоком отошли от оживлённого двора всего на ничего, но всё равно далековато, чтобы их услышали. — Нужно было тебя тогда убить, — рычит Канхо, оскалившись. Клыки в человеческом рту смотрятся ужасно. Очень страшно, невыносимо. Юнги сам не понимает, как так получается, просто вытягивает руку вперёд, поведя кистью. Канхо как-то забавно попискивает, опуская голову вниз. А внутри Юнги поднимается волна ужаса, когда чужие ладони окрашиваются в алый. Его собственная рука держит ручку ножа, который он использовал для чистки картофеля, а лезвие утонуло в коже волчьего живота. Очевидно, Хосок замечает их, раз поднимает настоящий переполох, завыв изо всех сил. Юнги отступает, брякаясь на задницу, и ползёт, ползёт, начиная задыхаться. Перед глазами всё расплывается, а в голове звенят голоса. Ему кажется, что из леса вот-вот выпрыгнет вооружённый клыками и когтями волчара, чтобы разорвать его и полакомиться. Так и выходит. Только приходят не агрессивные дикие звери, а взволнованные люди, услышавшие отчаянный зов Хосока. — Юнги, всё в порядке, — падает перед ним на колени Чонгук. — Слышишь меня, котёнок? Всё хорошо, ты не виноват. Эй! Юнги попадает в оковы чужих объятий, начиная плавиться под напором горячих губ. Чонгук целует куда придётся: в нос, лоб, щеку. Пару раз перепадает губам, и это вообще-то первый поцелуй. Первый поцелуй Юнги, который он получает сидящим на снегу, окольцованный руками Чонгука, в той неразберихе, что поднимается вокруг, когда Канхо падает набок. — Я его убил, — шепчет Юнги, чувствуя себя хуже некуда. — Нет-нет, эта мразь будет в порядке, — отрицает всё Чонгук, сильнее сжимая руки, почти принося боль. — Не обещаю, что навсегда, потому что теперь его жалеть никто не будет. Шутка ли, нарушить столько клятв? Но ты здесь точно будешь ни при чём. — Но я же… — всхлипывает Юнги, растирая щёки. — Я ударил его. Ножом. И у него кровь пошла. Много крови. Вот, — указывает на свою руку, которой тоже досталось. — Ты просто защищался, — бодает его лбом Чонгук. — Ты молодец. Спасал не только себя, но и Хосока. Не то, что я. Ты очень сильный, малыш. Я тобой горжусь. Юнги зарывается в ворот чонгуковой куртки, вдыхая успокаивающий аромат лаванды. Его всё ещё бросает в дрожь и зуб на зуб не попадает. Он старается не смотреть на то, как Канхо волочат куда-то в лес. Но всё равно краем глаза видит это. — Что с ним будет? Его убьют? Чонгук вздыхает, проходясь ладонью по его затылку. А затем спускается вниз, по спине, укладывая между лопатками. — Не думай об этом. Главное, что он никогда больше здесь не появится. — Юнги! — прерывает их уединённость звонкий детский голос. Хосок влетает в них, словно маленький ураган. Щёчки его порозовели, а глаза на мокром месте. — Я так испугался! Так испугался! Мне показалось, что я больше никогда-никогда тебя не увижу! Ты же не уйдёшь? Не уйдёшь же, плавда?! Пожалуйста! Мне так стлашно! Юнги кажется, что это какая-то диверсия. Он отклоняется, чтобы провести пальцами по чужой нежной коже, смахивая тёмные, совсем как у его отца, волосы со лба Хосока. И идёт ва-банк. — Куда же я от вас денусь? Я же вас люблю.