Замуж за друга

Чонгук появляется в ресторане грандиозно, вышагивает модельной походкой путь от зелёной арки до центра белоснежного зала, воображая, что он суперзвезда. Чимин на его выходки пытается не обращать внимания, но то и дело дарит ему скупые взгляды, пока общается с администратором заведения. — Ваш жених? — угадывает мужчина, наблюдая, как обаятельный брюнет машет невидимым фанатам по обе стороны от себя и отправляет им воздушные поцелуи. — Да, это он, — «я выхожу замуж за придурка» — мысленно дополняет Пак, но не может подавить в себе нежных чувств к этому горе-артисту. К тому же, как назло, Чон выглядит сегодня вдвойне притягательно в мешковатых джинсах, чёрной оверсайзной футболке и клетчатой флисовой рубашке навыпуск с кучей серебряных аксессуаров поверх. Уютный и сексуальный — в этом весь Чонгук. Администратор здоровается с новоприбывшим клиентом и осведомляет, что всё почти готово для утверждения меню и начинок для свадебного торта, а пока они могут проверить план рассадки гостей. Откланявшись, он их ненадолго покидает, а Гук, наконец оставшись с хёном, распахивает руки для мягких, комфортнейших и наверняка табачно-ванильных объятий: — Потрясающе выглядишь. Очень соскучился по тебе. — Привет, — Чимин проходит мимо, так и не уважив младшего никаким телесным контактом, поскольку тот ни толики не заслужил. Гук так и остаётся с поднятыми в воздух руками, оскорблённый до глубины души. Старший фокусируется на списке имён на серебристых кованных столах, но спина его горит от присутствия ста восьмидесяти сантиметрового раздражителя. — Да и пошёл я на хуй, я считаю, — кивает Чон в ответ на пренебрежение. Даже сейчас шутит. Если Пак однажды решится на его убийство, он и тогда не сможет воздержаться от саркастичных комментариев. Сжав челюсть, Чимин разворачивается и пускает шпильку: — Да. Пошёл ты на хуй! Звучит твёрдо и немиролюбиво, однако Чонгука это поручение, естественно, лишь раззадоривает. Улыбка трогает его губы, он делает шаг вперёд, и ухо подставляет: — Хён, не расслышал, связь плохая. Как в сорокоградусную жару Чимин плавится от вида заячьих зубов, что убивает в нём агрессию навсегда, и лишь посмертный её возглас отдаётся в недовольном: — Иди на хуй, говорю. Чон мотает головой: — Что ж такое, сеть что ли не ловит? — каков актёр! Национальный театр Кореи теряет такое юное дарование в его наглом лице. — Хён, не слышу! Но на всякий случай, иди на хуй! — Помехи какие-то, плохо слышно! — старший подхватывает настроение и играет по установленным правилам. И так всегда! На Чонгука невозможно долго злиться: он заговаривает зубы абсурдным юмором до тех пор, пока не забываешь причину ссоры: — Чонгук, иди на хуй! Бархатный смех младшего разливается мёдом да молоком по телу. Пак прощает все обиды враз и просто хочет упасть в сильные руки, если они раскроются для него снова. При этом старается сохранить внешнюю сдержанность и на жениха меньше смотреть, иначе потеряет лицо в дым. Тем не менее, близость Чонгука отдаёт некой вибрацией, ощутимой где-то на интуитивном уровне. Непонятно только, что с этими sensations делать: лежать и плакать? Или лежать и бесконечно целоваться? — Ты уверен, что позовёшь только Югёма и маму? — спрашивает Пак, не зная, как этот огненный шар выдохнуть. Он засел в районе рёбер и сжигает все близлежащие органы. — Угу, — младший становится плечом к плечу и тоже приступает к изучению списка. Оформление его с изображением папоротников и суккулентов такое же, что и на приглашениях, уже разосланных госпожой Пак гостям. Она обо всём позаботилась, выбрала модный ныне ботаник-стиль (видимо, кто-то посоветовал), что прослеживается в сочетании белого, серебристого и зелёного, и в большом количестве растений в интерьере. Too much, конечно, но если это делает матушку счастливой, то почему бы и нет. — Югём придёт с девушкой. Их троих можно усадить за один стол. — Хорошо… — Чимин расставляет таблицы с нужными именами на одном столе и отходит к другому — где должны расположиться молодожёны. Есть ли необходимость отделять их так? Да ещё снабжать небольшой столик целыми кустами искусственных растений и цветов? — А как отреагировала твоя мама? — Пак с опаской смотрит на донсена, который теперь уже из другого конца зала морщит нос в усмешке: — Она сказала: «Ну, тебя и занесло, Чонгук»! Услышанное забавным не кажется. Вроде как, это отнюдь не похоже на родительское благословение. Чон это замешательство видит и спешит пояснить: — Она это шутливо сказала. Так, по фотографии ты ей понравился, — тёплой улыбкой он стремится старшего ободрить и, подойдя ближе, вспоминает: — Она сказала, что ты очень красивый. И умный, раз уж работаешь синхронным переводчиком. — Она не против нашего решения? — Не беспокойся об этом. Она приедет и отпразднует с нами. Чимин думал, что ни с кем больше, кроме как с семьёй, он не сможет обрести тотальное спокойствие. Только с матерью, отцом и братом ему приходило осознание, что всё на своих местах, обстановка безопасная, и даже если случится что-то — все родные рядом, а значит и беспокоиться не о чем. Так вот, это чувство он испытывает опять, прямо сейчас, когда рядом нет никого из вышеперечисленных людей. Только Чонгук. И он дарует ощущение благонадёжности щедрой любовью в чёрных глазах и размеренным вельветовым голосом, в котором нет ни капли тревоги. — Хорошо, — Чимин сглатывает и отворачивается, чтобы оставить незаметной стихийную сентиментальность. Оставшиеся таблички с именами он расставляет как попадётся по двум столам. — У меня чуть больше гостей. Родители Хёрин тоже придут, мы с ними тесно дружим. И Намджун с Суён. — Ты разве не позовёшь этого своего Джексона Вана? Отличный повод вызвать у него ревность. А? Джексон Ван? Ну, и вспомнил же он! У Чонгука фальшивая ухмылка на лице. Вряд ли он жаждет видеть малознакомого китайца среди зрителей на собственной свадьбе. Так почему же спрашивает? — Хах, я бы сказал, что это слишком крайняя мера, чтобы вызвать ревность, — отмахивается Пак. В это время заносят несколько тарелок с бисквитными ломтиками. У каждого — разные слои, но все куски до единого выглядят до одури аппетитно. Пара благодарит кондитера, усаживаясь за стол, и аккуратный, чистенький мужчина средних лет презентует свои труды: — Первый — ванильный шифоновый бисквит с ноткой цитруса, на клубничном компоте. Крем на основе двух видов сыра. Второй — шоколадный торт с вишнёвым муссом на основе бельгийского шоколада. Третий — морковно-апельсиновые коржи с орехами и кремчизом. В прослойках сливочная карамель. Четвертый — торт-сникерс на арахисовом креме с прослойкой из солёной карамели. Пробуйте. Я скоро вернусь! Они дегустируют по очереди из одной вилки. Чимин по натуре брезгливый, но этого юношу он в интимные места целовал, так что глупо теперь нос воротить. — Мм! Мне нравится морковный! — восклицает донсен, ещё не успев проглотить отправленный в рот кусок. Старший прыскает: — Неудивительно. — Понял, очередная отсылка к моим зубам, — и в отместку получает кремом по губе, на что возмущённо тянет «Эй!» и заставляет младшего убрать салфеткой следы его пакости. Хотя салфетка под рукой, Чонгук предпочитает воспользоваться другим средством. Ему стоит лишь немного наклониться, чтобы коснуться языком верхней чиминовой губы, и он это делает, тотчас вызвав у старшего шок и оцепенение. Замерев, тот приоткрывает рот, но Гук не проникает внутрь, а лишь скользит по мягким подушечкам, собирая с них нежный кремчиз. — Однозначно, отдаю голос морковному торту! — провозглашает он, не отстраняясь вовсе. Мечтательно он озирает хёново лицо и давит довольную лыбу. За наглость же он получает слабый удар по плечу. Чимин отворачивается и пробует вишнёвый торт, решив не зацикливаться на только что пережитом потрясении. — Так что там с Джексоном? — вопрошает Чон как ни в чём не бывало. Он пробует оставшиеся варианты, но ни один не может превзойти впечатливший его морковный торт. Чимин увлекается вишнёвым, поглощает его вилка за вилкой взволнованно, думая, стоит признаться аль нет. — Он меня недавно поцеловал… — всё же начинать отношения, пусть и открытые, со лжи — неправильно, так что он предпочитает сказать правду, заставившую Гука тут же протянуть: — Вау, даже так? — он неестественно оптимистичен, улыбается чудно: — И что, вы теперь вместе? Можем всё отменять? Радуется, что ли? — Ты хочешь всё отменить? Чимин озадаченно глазеет на Чонгука, который в свою очередь убивает остатки полюбившегося торта. Судя по всему, в этом тоже есть что-то неуравновешенное, потому что младший проглатывает тесто, толком не прожёвывая, и с набитым ртом объясняет: — Я для тебя говорю. Если моя миссия выполнена, и вы теперь вместе, то я могу уйти в закат. Крупные крошки остаются на его бантиках-губах, которые он в сотый раз тянет до ушей. Зачем он говорит такое? Шутит? Жалеет и хочет отменить пугающую затею? Ревнует? Раздражённо Пак вытирает большим пальцем губы напротив и изъявляет неудовольствие: — Не неси чепухи! Он мне больше неинтересен. Чонгук, наконец, отрывается от тарелки, где остаются лишь воспоминания о торте в виде следов крема да ореховых крошек, и откидывается на спинку стула, медленно шевеля челюстью. Он недолго молчит, уставившись на безлюдную сцену с музыкальными инструментами, а затем возвращает взор хёну с заявлением: — Это ты — чепуха! — Нет, ты! — Ты чепуха! — Ты, я сказал! — Что-то уже понравилось? — перед ними словно из ниоткуда появляется уже знакомый им кондитер в сопровождении не менее знакомого администратора. Оба они нетерпеливо ждут от пары решения, что Чимин торжественно озвучивает: — Да, я думаю, шоколадный с вишнёвым муссом — самое то! — Но я же хотел морковный! — протестует Чон, глубоко обиженный. Хён ведь знает, что морковный — его фаворит, но ему вопреки выбирает другой, даже не полностью распробованный торт. Кондитер поправляет стерильно-белый фартук и выдвигает предложение, способное угодить обоим заказчикам: — Мы можем сделать второй ярус морковным. — Нам не нужен такой большой торт. — Но, — администратор приподнимает указательный палец к лицу, рискуя вмешаться: — госпожа Пак по телефону говорила о двухярусном торте. Ох, господи… Госпожа Пак пригласила бы и премьер-министра Южной Кореи на свадьбу своего сына, будь на то её воля. — Мы же столько не съедим! — настаивает Чимин, но тут его жених накрывает ладонью его пальцы и авторитетно произносит: — Я съем. Сделайте второй морковным. Сговорчивость второго клиента их заметно одухотворяет. Кондитер запоминает заказ и немедленно удаляется для его планирования, а администратор переходит к следующему вопросу: — Прекрасно. Сеты по меню уже выбрали? Чонгук бросает небрежный взгляд на представленный им список блюд и, недолго думая, проговаривает: — Пусть будет побольше клетчатки и вермута с тоником для моего возлюбленного. А гости оценят каре ягненка с каким-нибудь гарниром на ваше усмотрение и несколько холодных закусок с красным вином. Пока его возлюбленный закатывает глаза и гордо сдерживает смешок, администратор делает беглые заметки у себя в кожаном ежедневнике, констатируя: — А вы умеете принимать решение, господин Чон. — Конечно. Я ведь, как никак, глава семейства! — младший высоко держит голову с воображаемой короной на ней, поэтому Пак чувствует необходимость её с него сбросить, а то уж слишком тяжело ему станет: — Разве что глава морковной грядки, чепуха! Ещё час они проводят в ресторане, финализируя проделанную чиминовой мамой работу. Далее садятся в классическую красную BMW 2002-го года, о которой Чонгук так долго грезил и наконец приобрёл, и едут не абы куда, а в пресвитерианскую церковь. Однополые браки в настоящее время не регистрируются в Республике, однако всемогущая госпожа Пак смогла выйти на пастора, согласившегося провести церемонию для её сыночка и его избранника. От влюблённых лишь требуется встретиться с ним лично и внести предоплату. Следует признаться, Чимину вся эта подготовка напоминала игру и развлечение: они едят торты, примеряют наряды, выбирают цветочки. Но как только он заходит в церковь, Святой Дух наседает на него с вопросом: «ты готов к этому?». Их брак не будет иметь юридической силы, но таинство, совершённое доверенным лицом Господа, в сто раз серьёзнее печати в документах. Пастор СМС-сообщением оповещает, что задержится, и просит подождать его в главном зале. Убранство там почти как на концертной площадке: многочисленные ряды выстроены полукругом по направлению к сцене, и лишь гигантский подсвеченный крест на ней отличает помещение от светских. Вокруг ни души — люди приходят в определённые часы на проповеди, и сейчас, видимо, время не молитвенное. Смущённый и напуганный, Чимин нащупывает скамью, продолжая изучать величество зала. Многочисленные потоки света, исходящие от светодиодных ламп, порождают плавающие мушки у него перед глазами. — Ну, чего ты? Садись! — голос Чонгука эхом проносится по пустому пространству. Он давит старшему на плечо, заставляя наконец приземлиться на деревянную поверхность рядом с ним. — Ты правда не прикалываешься насчёт свадьбы? — спрашивает тот, поворачивая к другу лицо, полное ужаса. Чон беззвучно подсмеивается в ответ и произносит негромко, дабы не быть услышанным, видимо, Богом: — Чимин, мы уже оплатили аренду ресторана и купили костюмы. И всё одно, Чимин не понимает. — Зачем ты это делаешь? — Потому что я люблю тебя. Поразительно, как искренне это звучит, и как натурально выглядит выражение юного лица. Действительно ли Чон верит, о чём говорит? А если верит, не путает ли это чувство с простой привязанностью? — Нет, не любишь. Ты не мог полюбить меня за такой короткий срок, это невозможно! Чимин немало думал о тех словах, что были сказаны Намджуном в последнюю их встречу. Чонгук влюбляется легко, но с такой же лёгкостью он может влюбиться и в другого человека послезавтра. Поэтому Пак сомневается и продолжает это делать, даже когда младший сплетает длинные пальцы с его, чтобы изъясниться: — Но я люблю. Я чувствую себя счастливым рядом с тобой, я люблю с тобой разговаривать, с тобой смеяться, на тебя смотреть. — Чон цепляется крепче о чужую руку и целует её. — Мне нравится, как ты ухаживаешь за собой и красишься, мне нравится, как ты двигаешься. Ты честный, настоящий, с тобой легко. Почему ты думаешь, что я не могу тебя полюбить за два месяца? Паку очень хочется верить. Он находится на полпути к тому, чтобы прыгнуть в бездну слепого доверия к Чонгуку, но слишком много преград встречается на подъёме к обрыву: намджуновы высказывания, до сих пор звенящие в ушах, недавние приключения Чонгука… — Если любишь, зачем тогда развлекался с той девушкой в Китае? Младший поднимает в удивлении арочные брови, ахает сначала, думая, что его разыгрывают, потом смекает, что старший в действительности такой нелогичный: — Так ты же сам сказал, чтобы я взял с собой девушку! — невольно повысив голос, Чон пускает его по всему залу, и сокрушённый Чимин отправляет крик следом: — Какая разница, что я сказал?! Если бы ты любил меня, ты бы не переспал с ней! — ноющая обида слышится в его реплике. Чонгук не может ошибиться, потому что сказанное дублируется в воздухе несколько раз: Чимина нехило задела его китайская интрижка. Младший исследует его лицо долго и мучительно, вызывая желание спрятаться под сиденьями от одержимого интереса. — То есть ты больше не хочешь свободных отношений? Чимин оказывается в тупике собственных же убеждений. Вначале он с пеной у рта уговаривал друга вступить с ним в такие отношения, теперь он первый на них и жалуется. А всё из-за его жадного стремления обладать Чонгуком всецело. — Я не знаю… — молвит раздосадованно он: подвёл самого себя, теперь выглядит дураком. — Не знаю, чего хочу! Он замолкает, и Гук замолкает, не переставая старшего изучать. Тот опускает глаза и корит себя за капризный нрав и детское поведение. Пак совсем запутался и повёл Чонгука за собой в этот зеркальный лабиринт. Горячее дыхание обдаёт его шею перед деликатным поцелуем. Чон кладёт голову на хёново плечо, заставляя на него посмотреть. — Просто скажи, — просит он, преданным взором обнимая мужчину. — Я сделаю всё, что ты скажешь. Чимина завораживает вложенное в его слова беспрекословное повиновение. Удивительно, что Гук вообще остаётся рядом с ним после столкновения с глупостью и упрямством. Пак бесконечно благодарен, он сам чувствует всепоглощающую любовь, тогда почему не верит во взаимность донсена? — Давай займёмся сексом, — выдаёт он неожиданно для себя. Неизвестно, как это получилось: слова самовольно вылетели из губ, будто кто-то вселился в Пака и сказал за него. Сказал и немедленно вышел из тела, оставив его владельца разбираться с последствиями самому. У Чона расширяются и без того круглые глаза, он поднимает голову и смотрит на старшего с таким же неверием. Но оно быстро растворяется в мягкой улыбке и покровительственном «Хорошо». Чонгук не медлит ни секунды, чтобы накрыть губы хёна своими. Он в этом действии голоден, нетерпелив и даже мстителен, наверно, ведь старший так долго не позволял дотронуться до его губ. — Чонгук, не здесь! — задыхается Чимин, когда цепкая рука юноши обвивает его горло. Любое сопротивление лишь усиливает хватку, и Пак чувствует себя загнанным в угол своей и чонгуковой похотью. Но не могут они это сделать здесь — всей жизни не хватит этот грех отмолить! — Чонгук… — шевелит он губами без какого-либо голоса, а донсен зацеловывает каждый его протест, едва что-то намеревается выйти. — Понятное дело, что не здесь, — говорит он, наконец, — Здесь аперитив, а дома — основное блюдо. Он улыбается хищно перед тем, как протолкнуть язык в чиминов рот, раскрытый для него гостеприимно. Второй рукой он тянет податливое тело к себе, жмётся к нему всем существом, пока утопает с коротким стоном в чужих устах. Чимин понимает, что отвратителен, но как же приятно таким быть. Как же приятно сосать чужой язык, выгибаться в сильных руках; как приятно разводить в стороны ноги, чтобы почувствовать между ними давление. Он дышит сбито, громко, ещё чуть-чуть и перейдёт на откровенные всхлипы. Гук путешествует губами по его шее, рисует на ней тёплым языком, кусает и втягивает в рот тонкую чувствительную кожу. Чимина кроет до потери сознания, слёзы поступают на глаза и размывают свет от ламп и алого креста. Как же стыдно и хорошо! Чон отстегивает пуговицу и вжикает молнией на чужих брюках — это начало конца. — Боже, Чонгук, это же церковь! — охает в ужасе Пак, когда младший спускается перед ним на колени. Приходится кусать собственное предплечье, чтобы не издать ни единого звука, иначе никак: Чон Чонгук приспускает его боксеры и незамедлительно слизывает с головки члена густо выступившую смазку. Становится плохо. Пак тревожно оглядывает помещение, сгорая от страха и возбуждения. Младший аккуратно зацеловывает его ствол по всей длине и водит широко языком от основания до самой уздечки, дразнит её кончиком, оттягивает крайнюю плоть. В целом, делает всё, чтобы Пак Чимин умер прямо сейчас и отдал богу душу, не отходя от кассы. Затем он погружается глубоко в рот младшего, а там так горячо и влажно, и вталкиваться внутрь каждый раз становится до безумия приятно. Чонгук фанатично посасывает головку временами, поддерживая смущающий зрительный контакт. — Нравится? — в перерыве шепчет он, на что старший, заламывая брови, угукает. — Какой ты крышесносный, когда хочешь меня. Поскорей бы тебя трахнуть! Наглый dirty talk заставляет в изнеможении кусать губы. Вот бы вечность провести, совокупляясь с Чонгуком! Он двигается поступательно, пока плоть в его рту с каждой секундой всё чаще дёргается от крайнего напряжения. Чимин закрывает глаза и подмахивает бёдрами, задавая темп, нужный ему для жизненно-важного оргазма. Он хочет кончить так сильно, что саднит в мошонке, поэтому толкается слишком глубоко и слишком быстро, заставляя младшего давиться с непривычки. — Ах…да…сейчас, сейчас… — Пак сжимает край скамьи, собирая все занозы. — Извиняюсь за опоздание! — незнакомый голос раздаётся в помещении, именно когда Чимин второй рукой сжимает чонов затылок и льётся ему в глотку мощными толчками. Сильнейший оргазм отдаёт пульсацией даже в висках, а Чонгук в испуге вскакивает на ноги, рукавом рубашки вытирая уголки губ. В зале появляется пастор, с которым они договорились о встрече, и Пак при виде него выпрямляет спину как первоклассник и закрывает руками расстегнутые брюки. — Э… Здравствуйте!

***

— Ты думаешь, он всё видел? — взволнованный Пак всё ещё время от времени оглядывается, хотя уже нет надобности в этом у Чонгука в подъезде. Младшего такая паранойя развлекает, поэтому он лишь подливает масло в огонь: — Если и видел — это будет ему прямым доказательством того, как мы друг в друга бесконечно влюблены. В голос хохочет, когда хён устало прикрывает веки и тянет: — Ну, я же серьёзно! — Да нет, не переживай. Если бы он что-то видел, он бы выгнал нас из церкви с позором, — Чон отворяет дверь квартиры, пропуская вперёд друга: — Проходи, маленький грешник! — и как только старший делает шаг внутрь, Чон первым же делом шлёпает его по ягодице. — Хорош! — реагирует Пак немедленно и пытается обернуться к донсену с наездом, но тот действует быстро, тут же придавливая мужчину к стене прихожей. Чимин в тесной тюрьме чувствует себя прекрасно, почти не сопротивляется, когда юноша, его поймавший, увлекает его губы в поцелуй. Наконец, он может издавать звуки любой громкости и расслабиться, повиснув на чонгуковой шее. — Ты потрясающий, знал об этом? — заговаривает Чон, ни на миллиметр не отстраняясь от пухлых губ. Те стягиваются в лёгкой улыбке и выпускают хриплый шёпот: — Что-то слышал, да. У стены они целуются и трутся ещё несколько минут. В боксерах становится совсем уже липко, и Пак понимает, что ему стрелой нужно мчаться в ванную комнату, дабы подготовить себя к знаменательному событию. Несмотря на то, ему тяжко от нежных губ отлипать, ведь они знающе выполняют свою работу, лаская чувствительную шею и сквозь одежду целуя соски. — Мне нужно всполоснуться, — неохотно сообщает он в чувственном стоне. Чонгук возвращается к его губам, дышит в них жарко перед тем, как обхватить своими: — Пойдём вместе. Напоследок они целуются мокро и звучно, сплетаясь языками и тяжело вздыхая. Чимин цепляется крепко в чужую рубашку, чтобы ненароком младшего не потерять. Но тот обрывает поцелуй в сопровождении разочарованного всхлипа и берёт Пака за руку. Вместе они направляются в ванную и продолжают целоваться там, трепетно друг друга раздевая. Чонгук многослойный, как лук, в этой своей модной одежде. Его оголить занимает какое-то время, но Чимин наслаждается каждой секундой, всё больше и больше открывая для себя оливковую кожу. У Чона аккуратные маленькие соски, которые твердеют от лёгкого прикосновения подушечками пальцев. Безупречный пресс, что напрягается под губами старшего; идеальной формы пупок. Паку нравится трогать и целовать… нет, он до безумия любит это делать. И разворачивать Чон Чонгука как самый дорогой подарок он обожает и бесконечно готов. Через трусы он трогает крепкий член, по которому уже успел соскучиться, а его владелец выдыхает томно, разрешая хёну всё без ограничения. Освободившись от последнего элемента одежды, они заходят в ванну, где обнаруживают две наполненные водой кастрюли. — Ах, точно! У меня душ сломался, и работает только кран, — Чон улыбается виновато. — Я скоро починю, а пока наполняю кастрюли водой и обливаюсь как в деревне. Чимин хихикает: — Очень вайбово, мне нравится. Они включают тёплую, и вода с напором льётся прямо в миниатюрные сосуды. Чимин выдавливает в ладонь гель для душа с уже знакомым запахом, наносит младшему на скалистые плечи. Всё происходящее для него в новинку, и Паку очень интересно и волнительно проживать текущие события. Он намыливает младшему руки, оплетённые бесчисленным количеством вен, наблюдает за реакцией. Чонгук обнимает его этими же теперь скользкими руками, водит ими по тонкой чиминовой спине, что покрывается мурашками сразу же. Они целуются, никуда не торопясь, а мучительную эрекцию укрощают, потираясь о бёдра. Чимин выливает на сплетённые тела тёплую воду и покрывает их гелем снова. Осторожно он касается чонгуковой плоти, водит по ней медленно кулаком, заставляя младшего на это смотреть и шумно вздыхать. В какой-то момент Чон не выдерживает и с рыком подхватывает миниатюрного хёна. Тот сталкивается спиной о вспотевшую плитку на стене и заключает лодыжки на донсеновой пояснице. Гук мажет ложбинку между его ягодиц обильным гелем и трёт там указательным и средним, пока целует в ключицы. Чимин становится очень скользким внизу, что позволяет пальцу вторгнуться в сжатое кольцо мышц. — Ты такой узкий, боже! Тебя ещё растягивать и растягивать, — изумляется Чон, распахнув зацелованный рот. Пак прижимает его к себе и целует красные губы опять, вкладывая в них: — Делай со мной всё, что хочешь, — и чувствует, как другая чонгукова ладонь сжимает его бедро до приятнейшей боли. — Какой ты, оказывается, развратный, — палец двигается настойчивей внутри, и Гуку не терпится добавить к нему ещё один. Он пытается это сделать несколько раз, но Чимин всё еще тугой донельзя, и требуется больше смазки. — Сплюнь, — он подносит к паковому рту влажную руку, куда тот покорно выпускает слюну. — Ещё!.. Да, вот так, грязная шлюха. Воу! Пак замечает, как дёргается его член от услышанного. Всё, что в повседневной жизни показалось бы ему ущемляющим его достоинство, здесь заводит до потемнения в глазах. — Нравится, что я тебя так называю? — ухмыляется Чон, увидев тоже. — Нравится быть грязной шлюхой? А? — он сжимает сурово челюсти и смотрит в лицо требовательно, пока проникает двумя пальцами в хёна. Тот захлёбывается в ощущениях, думая, что этого уже достаточно, чтобы кончить. — Мхм, да… Да, нравится! — всхлипывает он. — Ты грязная шлюха? — пальцы заходят глубже, давят с нажимом на тесные стенки. Чимин переходит на крик от несносного удовольствия: — Да… да! — Скажи: «Я — грязная шлюха». О боже, что он творит? Чонгук плюёт в руку сам и третий палец с трудом, но проталкивается тоже, растягивая пульсирующий вход. У Чимина сердце бьётся везде, голова пухнет в предобморочном состоянии, он молвит: — Я грязная шлюха, — и чувствует от сказанного невероятное удовлетворение. На что может надоумить этот дерзкий юноша! Просто кошмар какой-то! Они целуются развязно. Слюны очень много, что Пака обычно отталкивает. Но здесь он сходит с ума от того, как она гармонична. Он совсем не против поиграться языками, пока его трахают пальцами; он открывается для себя с другой стороны, и в этой ипостаси крайне счастлив. Как только Чон решает, что старший готов, они смывают друг с друга остатки пены горячей водой и влажные устремляются в спальню. Там донсен приказывает сесть ему на лицо, что Чимин без всяких пререканий делает. Он ещё никогда не оказывался в подобной ситуации, ему боязно партнёра придавить, а того хуже — задушить; но когда он оказывается над чонгуковой головой, всё выглядит правильно и безопасно. Младший обнимает его бёдра и лижет расслабленный анус так страстно, будто ему этот процесс доставляет больше удовольствия, чем любовнику. Там так приятно, что Пак невольно закрывает глаза и задерживает дыхание, сосредоточившись без остатка на ласкающем его языке. Единственное, он бы хотел, чтобы донсен любил его интенсивнее, поэтому, ведомый инстинктами, он крутит ягодицами сам в нужном ему темпе. Он даже задевает чонгуков нос в остервенелом порыве, и это ему жуть как нравится. Он делает так ещё, и ещё. И ещё, пока трогает себя. — Ох, н-нет, я кажется… — да, он, кажется, кончает. Просто так, с чонгуковым языком в себе, потираясь о его нос, он стреляет семенем себе на живот и уродливо вскрикивает. — О боже, Чонгукки… Младший целует его во внутреннюю сторону бедра, и улыбается по-детски, любуясь им снизу вверх: — Настолько понравилось? — У меня такого раньше никогда не было, — он дышит еле-еле, и такое ощущение, что сейчас умрёт. Он так устал, а ведь ещё даже не потерял формальную девственность. — Я рад, — Гук действительно выглядит счастливым, поглаживая хёновы икры. Счастливее Чимина, наверное, пусть даже и не кончил ещё за день ни разу. В следующую минуту они лежат оба и неустанно целуются. Пак вновь обнимает возлюбленного ногами, позволяя его члену дразняще тереться о его вход. Вязкий предэякулят ложится на его вход, и Пак спрашивает: — Ты же наденешь презерватив? — Я чист, — удивляется Чонгук, — а у тебя и не может ничего быть. — Ты спал с другой, — утверждает Пак, не тая обиды. Младший отпускает снисходительный смешок и чмокает парня в нос: — Мы предохранялись. — И мы тоже будем… пока не проверишься! — Какая ж ты бука! — вздохнув, Чон тянется к прикроватной тумбе. Где-то в её закромах он находит мятый кусок фольги и рвёт его зубами. Чимин с неприкрытым любопытством наблюдает, как юноша натягивает латекс, и кивает воодушевлённо на вопрос «Доволен?». И раз уж они перешли к организационной части предстоящего проникновения, Пак просит найти для него приемлемую смазку. Если всё, что Чон рассказывал о своей сексуальной жизни — правда, ему не составит труда отыскать немаловажный атрибут. Донсен фыркает недовольно и удаляется ненадолго куда-то. Через две минуты возвращается с пятидесяти милилитровым тюбиком лубриканта, подтверждая статус секс-магистра. — Мне, может, обработать его антисептиком, чтобы тебе было спокойнее? — ворчит он. Чимин задорно мотает головой, а младший хватает его за щиколотки и резко переворачивает. — Какой деловой, смотрите на него! Ладонь неожиданно ударяет Пака по его обнажённой ягодице, вызывая жалящую боль. Волна эндорфинов проходит по телу как электрический ток, и он просит ещё. — Ещё? — Чон шлёпает его опять, сильнее, отчего Чимин кричит благодарно. Ещё одно открытие: он упивается поркой. Младший наносит ещё несколько шлепков, наверняка оставивших на коже розовые следы. Далее он льёт из тюбика тягучую жидкость, что, ложась на ягодицы, охлаждает раздражённые участки кожи. Чимин в предвкушении качает бёдрами, выгибаясь точно течная кошка. Он знает, что друг непременно оценит это зрелище. И в самом деле, того задабривает внезапное хёново послушание: он целует места ударов с предельной нежностью и восхищением. — Я вхожу, ладно? — предупреждает заботливо Гук. Старший смотрит на него через плечо и, посерьезнев, шепчет «Да». Чон смазывает его хорошенько, но толстый член всё равно ощутимо растягивает тугие стенки. Чимин со звуком втягивает ртом воздух и круче выгибается в пояснице, принимая юношу в себя. — Всё хорошо? — интересуется Чон, охваченный волнением. — Да, — Пак приподнимается, чтобы почувствовать грудь младшего спиной. От этого движения плоть проскальзывает глубже. — Всё прекрасно. Он поворачивает голову в мольбе о поцелуе, и Чон спешит его им вознаградить. — Двигайся, — командует Пак, привыкнув к заполнившим его размерам, и младший двигается осторожно, не забывая старшего целовать. Руки он кладёт на чиминовы бока, ближе к тазовым костяшкам — так удобнее контролировать движения и задавать скорость толчков. Он всё делает старательно, чтобы обеспечить партнёру великолепный первый раз, и Пак любит его за это вдобавок ко всем другим причинам его любить.