С этой миссии не вернётся никто
***
Дазай, стоя на противоположной стороне дороги, слегка запрокинул голову вверх, рассматривая четырёхэтажный дом, немного отличающийся по стилю от япоснкой традиционной архитектуры. Это можно было назвать «европейским уголком Йокогамы», но все же это просто район Нака, улочка Басямити. От одного взгляда на зашторенное окошко на третьем этаже хотелось бросить всё и очутиться посреди своей комнаты, по-ребятчески взять свое рыжее счастье за руку и гулять по своему городу. Это было единственным, что Дазай считал своим во всем мире. Наверное, это всё служит вымешленным якорем, что крепко держит Дазая, не давая свести концы с концами. Но что будет, если Накахара не впустит его ? Что, если откажет выпить с ним по бокалу Петрюса 1889 ? Конечно, Осаму это вряд ли остановит, но даже оказавшись любым другим способом в квартире, Чуя может просто не заметить его. Посреди комнаты будет стоять лишь призрак, что так отчаянно пытается разбить стену между собой и своим напарником. Одна похожая мысль заставляет сжать горлышко бутылки в руках еще крепче и никогда не отпускать. Каких-то несколько десятков шагов разделяют Дазая с Чуей. Их так легко преодолеть, но только не сейчас. Сейчас это кажется непостижимой задачей, что поставил перед собой Осаму. Раз.. Два.. И он посреди дороги. Машины вокруг резко тормозят, выкрикивают всяческие ругательства, проклиная Дазая, пищат гудками. Три.. Четыре.. Все еще непреодолимая дорога. И вот, сделав ровно двадцать девять шагов, получилось ощутить родное тепло стен. Подушечками пальцев Дазай прикоснулся к слегка раскрошившимся кирпичам. Кажется, будто от одного лишнего касания дом рухнет. Но точно не от рук Дазая.***
Дзы-ы-ынь... Тот момент, которого Осаму ждал сегодня больше всего. Сейчас, сонно потирая глаза, Чуя откроет дверь, на несколько секунд повиснет тишина, а после Накахара не на шутку разозлится, может, даже врежет Дазаю. Но это такой пустяк.. Какой-то один жалкий удар, когда он готов вытерпеть намного больше. И снова повиснет тишина, но уже с более положительным концом. «Чего приперся?»—спросит рыжий. Дазай, улыбаясь, покажет бутылку любимого вина и поздравит с днём рождения. Они отправятся на свою кухню, в теплоту своего дома. Да, все именно так и должно быть. Осаму слишком хорошо знает напарника. Но не слишком ли он поверил в счастье? Не забыл ли, в каком мире живет? Не забыл ли, что Чуя остался один в Портовой Мафии, где из него могут сделать очередную марионетку? Ответ был лишь один: да.***
Дверь не открывали уже вторую минуту, что очень не похоже на Накахару. Он всегда подрывался с места и бежал на звонок или глухой стук. Дазай легонько толкнул дверь и она.. открылась? Так просто? Неужели рыжик так верил, что Осаму придет сегодня, потому открыл дверь заранее? Хотелось верить в это. Хотелось, чтобы надежда не стала великим разочарованием. Хотелось просто провести день с его напарником. Дазай осторожно зашел в квартиру, прикрыв за собой дверь. — Чу-уя! Неужели даже не встретишь своего старого друга? — звонко позвал Осаму. Но ответа не было, — да ладно тебе, неужели ты обиделся, как тогда в речушке? Почему-то подступила тошнота. Дазаю было противно от своих же слов: «неужели ты обиделся?». Так беззаботно отозваться о всем том, что чувствовал Чуя после его ухода.. Но слов назад не заберёшь. Дазай, приподнявшись на носочки, заглянул сначала в гостиную, потом в кухню, но у дверей их комнаты замер. Замер точно так же, как замирал уже сегодня у бара Lupin. Хотелось убежать в ванную и выплюнуть все органы — вот, что чувствовал сейчас Осаму. Он знал, что виноват перед Чуей, знал, что этот визит должен был принести лишь что-то хорошее, но никак не то, что сейчас он ощущает. —Неужели ты спишь, Чиби? — постучавшись, Дазай сразу же открыл дверь и.. О боже, то, чего он боялся больше всего: вместо рыжеволосого, улыбающегося Накахары, на полу валялись скомканные бумажки, которые выпали из опрокинутой мусорки. Осаму сглотнул слюну и в горло, казалось, вонзили тысячу игл. Куда мог уйти Чуя? Что означают смятые, разорванные на мелкие кусочки, листы и одинокая ручка на краю стола, что, кажется, держится лишь на чьем-то обещание? Дазай зашел в комнату и, не издавая ни звука, сел на корточки, подняв разбросанную бумагу. Два листа были разорваны, третий лишь начат, а потом и это короткое начало зачеркнуто. Наконец, слегка дрожащей рукой, Осаму развернул четвертый лист. Да, это было письмо адресованное ему.«Я пишу это письмо уже четвертый раз и наверняка ты так же найдешь его разорванным. Сегодня мой день рождения, день, который я не переношу. А знаешь когда я начал его ненавидеть? В ту самую ночь, когда ты ушел. Утром мы вместе убежали от Анэ-сан и Мори-сана, держась за руки. Ты попросил довериться тебе и бежать уже с закрытыми глазами. И я не поколебившись закрыл их. Ты все так же держал мою руку, но уже крепче. Мы бежали, бежали, бежали... Мои ноги ни разу не подкосились, я не задался вопросом «куда он меня ведет?», глаза даже не хотелось открывать. И когда соленый запах морского бриза ударил в мой нос, ты остановился, сел на песок и потянул меня к себе вниз. Это был знак, что глаза можно открывать. И я открыл.. Да, Осаму, я могу признать, что благодарен тебе за то, что ты показал мне этот дикий пляж на берегу Токийского залива. Конечно, я видел его мельком и до этого, но в тот день он был особенным. Солнце залило всё золотистым светом, рябь на воде напоминала крылья бабочки, которая так и норовилась улететь за горизонт. Когда солнце уже заходило, ей это удалось. Она оставила лишь лунную дорожку за собой. И тогда ты сказал: «я очень похож на этот залив». Понял ли я тогда? Нет. Лишь мысленно сказал себе: «такой же удивительный». Мы сидели до глубокой ночи и пили Петрюс 1889, который ты мне подарил. И знаешь, даже тут я доверился тебе. Пил бокал за бокалом, что ты протягивал. И не заметил как заснул прямо у тебя не коленях. Не знаю, подмешал ли ты мне что-то в вино или просто рассчитал после скольки бокалов меня потянет в сон, но это было больно. Я проснулся в нашей комнате, накрытый нашим пледом. Но был один. Думал, что это какая-то твоя шутка. Я так считал еще несколько лет, гуляя по этому дикому пляжу, пока волны мочили мне ноги. Залив больше не был удивительным, лишь таким, каким его видят все – самым обычным. Ты ведь сейчас читаешь это, да, Дазай? Ты пришел спустя столько лет, чтобы извиниться или сделать мне больно? Этого я уже не узнаю.. Ночью ко мне пришел Мори-сан и сказал, что отправляет меня в Ямагути. «С этой миссии не вернётся никто»—кинул он, выходя из квартиры. Ты не глуп, поэтому понимаешь, что это значит. Ты не будешь рядом со мной тогда. И мое тело впервые не будет контролировать себя до последнего моего вздоха. Спасибо, что зашел спустя столько лет. Может, именно сейчас ты дашь мне ответы на вопросы, которые я задаю себе каждый вечер, ложась спать. Точнее не мне, а себе. Почему ты это сделал? Зачем подарил надежду, что каждый мой день рождения мы будем праздновать на берегу Токийского залива? Неужели ты не понял простой вещи–я тебе доверял? Ты хотя бы раз задавал себе вопрос, что я чувствую? Или.. ты думал, что я не чувствую ничего? Что я какая-то марионетка? Это была шутка надо мной? Зачем ты вернулся столько лет спустя? Ты хоть раз в своей жизни задумывался о нас? Знал ли ты, что мне бывает больно? Знал, что я видел в тебе опору? Знал, как часто я нуждался в тебе? Знал, что я отрабатывал перед Мори-саном за нас двоих, но все равно был лишь пешкой? Знал, как я, не чувствуя собственного тела, шел сражаться? И представлял ли, что я решусь подарить тебе кота в твой день рождения? Того кота, что всегда приходил к тебе во снах. Я нашел точно такого же, с рыжими и коричневыми пятнами, с маленьким хвостиком и повреждённым глазом.
Чиби.
P.s. если бы ты попросил меня сейчас закрыть глаза и побежать, я бы не закрыл их.» Дыхание стало прерывистым, а сердце пропускало по удару. В уголках глаз заблестели слезы, будто маленькие камушки. Слова ранят сильнее пуль. Всё вокруг Дазая, казалось, начало рушиться. Воздух потихоньку покидал легкие, сковывавая его руки и заталкивая в клетку, будто беспомощную птичку. Как он мог быть так слеп? Слеза за слезой скатывались по щекам; плачет не Йокогама, плачет человек, потерявший себя и свою надежду. Чернила на бумаге растекались, превращаясь в темные разводы, будто слезы дьявола. Смяв лист, Осаму прижал его к груди. Может, Чуя услышит стук сердца? Может, он жив? Если и да, то в ужасном состоянии. Нет, Дазай просто не был бы готов увидеть истощенное тело Чуи, что продолжает медленно и мучительно себя убивать. —Ты не должен был этого терпеть, — прошептал Дазай, устремив свои стеклянные от слез глаза вверх, — не должен.