в твоей голове

Антон сидит с лицом мемной собаки, которая забыла как какать. А вот лично Арсений наложит сейчас таких кирпичей от данной реакции, что можно будет смело переезжать в новый дом. Адрес он Антону не скажет, не дай Бог тот его ещё найдёт. Арсений уже собирается с позором отстраняться, когда Шастун отвечает на поцелуй. Они целуются медленно и осторожно, будто боясь спугнуть друг друга. Вкус антоновых губ всё такой же, ментоловый и с нотками табака, невероятно родной. Спустя, кажется, целую вечность (полторы минуты), они одновременно отстраняются, смотря на лица друг друга какими-то невидящими взглядами. Первым голос подаёт Арсений. — Мы будем это обсуждать? — Нет, — уверенно отвечает Антон тут же. Он склоняет голову Арсению на плечо и вдруг начинает хихикать. Выходит так, что они оба смеются в голос, хватаясь друг за друга. Это нервное. — Чай, кофе? — чуть успокоившись, спрашивает Арсений, собираясь уйти на кухню. Лицо у него слегка опухшее от слёз, глаза красные, но в общем и целом, он чувствует себя так, будто выиграл эту жизнь. — Потанцуем, — Антон на полном серьёзе встаёт и подаёт руку Арсению, приглашая на танец. — Какой же ты дурак, — заключает парень с легкой улыбкой и берёт его за руку. Они двигаются в ритме вальса плавно, в такт какой-то музыке, известной только им двоим. На эйфории от переизбытка эмоций им так хорошо, словно и не было тех ужасных шести месяцев, а вчера они смотрели в обнимку «Друзей» и целовались до посинения губ, после чего заснули в крепких объятиях. — Ты же знаешь, что нам нужно будет поговорить, — шепчет Арсений на ухо Антону, от чего тот поводит плечами как от холода. К этому моменту они переходят на простое топтание на одном месте в объятиях, которое похоже на танец только если наблюдающий закроет глаза. — Знаю, конечно знаю, Арсень, — Антон тоже шепчет и в этом эротики как у бобра в кепке, но Арсению от чего-то кажется, что это самое интимное, что происходило в их отношениях. Медленный танец, шёпот и эйфория от поцелуев — вот, что видел он в своих хороших, не страшных снах. — Антонь, я спать хочу, — он выдыхает это Антону в шею, положив голову на плечо. — Давай поспим. Они закрывают шторы, укладываются на кровать, укрываясь одеялом, и обнимаются. *** Арсений просыпается спустя три часа и чувствует спиной прохладный ветер, дующий из форточки. Оборачивается и видит, что Антона нет. Паника охватывает тело, но последняя адекватная нервная клетка убеждает его в том, что, может быть, парень просто в другой комнате, потому что проснулся раньше и не хотел будить Арсения. Но Антон не находится ни в одной из комнат, что пугает. Арсений даже под шкаф на нервах смотрит, и под кровать, в надежде хоть где-то найти его. Ни записки, ни смски, прекрасно. А возможно Арсений просто поехал крышей и утром к нему никакой Антон не приходил. Он, наверное, просто в слезах вырубился, и ему все приснилось. Эмоций на переживания уже будто и не хватает, так он вымотался за последний месяц. Арсений достаёт из ящика стола ноутбук, врубает рандомную серию скаченных «Друзей» и ложится в кровать смотреть. Мать приходит где-то в десять часов с работы, он это слышит, но она не заглядывает к нему, а просто, по звукам, моет руки и уходит в свою комнату спать. Впрочем, ему и не важно, он уже привык. Арсений бездумно листает ленту инсты, случайно ее обновляет и ему выскакивает довольно занимательный пост. Профиль Антона приватный, у него там от силы подписчиков 15, хотя есть и основная страница, где подписчиков хоть отбавляй — он пользуется популярностью среди учеников школы и людей с их района. Тем не менее, пост, внезапно появившийся на экране, отнюдь не с основной страницы. Сначала Арсений охуевает от того, что его ещё не удалили из подписчиков, потому что ну… должен же был Антон разорвать хоть какие-то связи. А потом он ещё больше охуевает с содержания данного поста — на фотографии Арсений мирно спит на собственной кровати, и подпись лаконичная: «наелся и спит». Мем с умершим котёнком всплывает в голове, и это что-то вообще не смешно. Дрожащими пальцами он пытается удержать телефон и случайно попадает по ебучей кнопке лайка, чтоб её черт побрал. Нужно будет написать создателю инстаграма, кто бы он ни был, чтобы ввели функцию, которая при нажатии бы произвела всплывающее окно с надписью «А оно вам это точно, блять, надо — этот пост лайкать?». Потому что Арсению это всё вообще не надо. Отлайкать он не успевает, пост благополучно пропадает — видимо, Антон его удалил. — Ебать, — шепчет Арсений себе под нос, потому что его озаряет — эта публикация подтверждает то, что он пока что адекватный, и его больной мозг не выдумывал приход Антона. С этим осознанием он потирает уставшие от экрана глаза, откладывает телефон и укладывается спать, проверив напоследок будильник. *** Утро ничем не отличается от других. Мама как обычно уже ушла, оставив завтрак на кухне, а Арсений как обычно проклинает всё, на чем свет стоит, за то, что он перестал быть ранней пташкой. Сейчас встать в семь утра — пытка, каких поискать, хотя раньше он вскакивал с кровати и улетал на крыльях любви в добрый путь, весь заряженный позитивом. Возможно, проблема в том, что эта самая любовь, что дарила ему крылья, ушла. Арсений банально сбил режим ещё в марте, когда расстался с Антоном, а сбил он его тем, что плакал до трёх часов ночи, а потом просыпал все уроки. Мама не спрашивала, а он обошёлся простым «заболел, мам». И никто не узнает, что он делал себе горячий чай — для горла, конечно же — и держал градусник на кружке, чтобы поднять температуру. Арсений выходит из дома за пятнадцать минут до начала уроков, чтобы успеть дойти и спокойно расположиться. На улице дождь и сейчас в голове возникает «на улице rain, на душе pain, хочется под train», мем, как никогда подходящий под ситуацию. В этот раз Арсений вспоминает, что нужно перед выходом на улицу проверять погоду, поэтому не плетётся, как мокрый котёнок, а пафосно идёт под зонтом, в своём шикарном чёрном пальто, как король этого мира. Школа встречает запахом рыбных котлет, доносящимся из столовой. Он морщится, оставляет пальто и зонт в раздевалке и направляется к лестнице. До звонка пять минут, одноклассники уже подгребли в кабинет. Арсений замечает Иру на третьей парте ряда у окна, она выглядит свежо и довольно неплохо, смеётся с какой-то шутки рядом сидящей Оксаны. Ира переводит взгляд с подруги на него и приветливо машет, излучая только искренность этим движением. Он машет в ответ, скорее просто из вежливости. «Хотя, — думает Арсений, — может они с Антоном расстались?» После этой мысли весь запал для игры в сучку пропадает, хотя присутствовал последние месяцы. Как-то и нет обиды, Ира же ничего не сделала ему, только помогла. Антон входит в класс почти последним, где-то секунд за пятнадцать до звонка. Арсений ярко и нежно ему улыбается, в знак приветствия. — Чё вылупился, педик? — с наездом риторически спрашивает Антон. И игра начинается снова. *** С момента, когда Антон только начал его задирать прошло девять месяцев, а с момента, когда это возобновил — два месяца. Всё это время Арсений жил как будто в пузыре. После их поцелуя в комнате, он почувствовал, что снова живёт, а на следующий день их отношения откатились назад и Арсений снова выживает, а не живёт. Он отдалился от всех, даже с Серёжей стал общаться изредка, и то — в школе. Кстати, как выяснилось, учёбу он заваливает на ура, неудивительно, если и ЕГЭ сдаст также, плакали его мечты стать маркетологом. Не то чтобы это правда его мечты, скорее мама вбивает это в голову, сам-то он хочет на актёрский поступить. Воскресный вечер проходит не за уроками, которые задавали на понедельник, а за бессмысленным просмотром сериала, это, кажется, что-то под названием «Риверхуивер», или как там его. Арсений отмечает, что сериал с каждым сезоном становится всё более идиотским, а главное — наркоманским. Джагхед на экране вещает что-то про игру и оленя, всё это на прекрасном американском английском. Хоть как-то Арсений готовится к ЕГЭ, и на этом спасибо. На телефон приходит сообщение. Серёженька-пироженка: Арс, ты там как, живой хоть? (21:45) Серёжа не писал ему неделю, и в жизни они перекидываются в последнее время только какими-то фразами, связанными с учёбой. Арсений думает, что парень понимает, из-за чего он отдалился — Антон в грубой форме доёбывается до него чуть ли не каждую перемену, но выглядит это как диалог со стеной из мема, потому что Арсений тупо молчит, не отвечает, и на лице у него не написано ничего, кроме огромного разочарования. Арсюха: Нихуя подобного)) (21:47) Серёженька-пироженка: Шастун? (21:47) Вопрос, скорее риторический, потому что каждый, кто не великий слепой, знает, что если Арсению плохо — это из-за Антона. Одноклассники не привыкли видеть Арсения счастливым, он всегда ходит понурый и будто совсем не в школе и не в этом мире, шагая в этой своей прострации по коридору и пугая младшеклашек. На вопрос от Серёжи в пору бы не отвечать, и так всё понимает. Но выплеснуть всё, что накопилось всё же хочется. Арсюха: Да заебал он меня, Серёж, с этими своими эмоциональными качелями, люблю-ненавижу, сегодня сосёмся, завтра он опять с этими «гомиками». Сам, блять, в себе не разобрался и сейчас херачит это на меня, выбрал, что называется, козла отпущения. (21:49) Серёженька-пироженка: Так, всё, надоело Звонишь сейчас этому своему хахалю и выясняешь чё да как Размазываешь сопли по кулаку уже который месяц, хотя я бы кулаком этим на твоём месте ему навалял (21:50) Арсений не размазня, он не будет мешкать. Нет, будет. Но только не сейчас, когда реально осточертело. Контакты открываются, первый же в списке «Антон» набирается. Раздаются гудки. — Арсений? — Антон звучит растерянным, хотя звонок и может искажать реальные эмоции. — Меня же педик вроде бы звали, нет? — сразу же язвит он. — Нет, Арс, подожди. Я не… — выдыхает Антон. — Не кто, Антон? Не пидорас, не гомик, не гей? — Да, Арсений! Я не гей и не собираюсь с тобой никаких отношений строить! — Шастун практически кричит в трубку, его голос надрывается. — Срать мне, Антош, гей ты или нет. Ты, блять, издеваешься надо мной прилюдно, и будь ты хоть на сто двадцать три процента нормальный гетеросексуальный пацанчик — в чём я конкретно сомневаюсь — это не даёт тебе право унижать и буллить меня! — Арсений тоже срывается на крик. На обеих сторонах трубки воцаряется молчание. Но это не такое молчание, когда всё высказал и просто не лезет наружу ни одна буква уже, а такое, когда очень много всего недосказанного, но каждый молчит, боясь и звук из себя выдавить. — Я боюсь, — выдаёт Антон, и толи динамик искажает звук, толи его голос дрожит как ноги новорождённого оленёнка. — Сильно боюсь, Арсень. Нужно будет поговорить. Звонок сбрасывается, оставляя Арсения недоумевать. Ладно, нужно поговорить, значит нужно поговорить. *** Встретиться для разговора договорились после школы у Антона дома. Арсений хотел, чтобы они все обсудили вне дома и, чуть что, ни у кого не было соблазна другого выгнать. Но Антон настаивал на том, что без домашней атмосферы не сможет раскрыться и рассказать все полностью. Конечно, Арсению еще хочется думать, что дома они будут и потому, что там можно начать целоваться и в открытую прелюбодействовать (если Майя Олеговна на работе). Однако, это лишь пустые грезы, за которыми он тщетно пытается скрыть нарастающий страх перед этим разговором — мало ли, что Антон может сказать, например что-нибудь едкое и неприятное. Весь школьный день перед встречей тянется мучительно долго, учителя будто специально разжевывают материал так, будто они не самый обычный класс, а стадо идиотов. Арсений зевает, но сидит как на иголках, все время поглядывает на Антона и встречает ответный взгляд, будто тот в него глазами вцепился и отрываться не хочет. Один раз, когда у старой учительницы географии звонит какой-то задорной попсой двухтысячных телефон, весь класс начинает в открытую хохотать и Арсений снова поворачивается на Антона, невольно тому улыбаясь. Парень улыбается также, кажется, даже искренне, одному ему. Идут до дома Антона они вместе, но в похоронном молчании. Арсений всё думает, что же Шастуну нужно рассказать, пытается силой мысли залезть тому в голову, но — и это неудивительно — не получается. В дверях подъезда Арсений цепляет носком ботинка порог и если бы не сильная рука Антона, удержавшая его поперёк груди, им было бы не до разговоров — пришлось бы дружненько ехать в травмпункт с переломанными арсеньевым носом. Шастун тихо произносит под нос что-то вроде «Арсений, мать твою, ты хочешь, чтобы я тебя по кускам собирал?», только побольше матерных слов. Фантомное тепло руки на теле преследует его в лифте и перед дверью квартиры. Антон аккуратно отпирает замок, кивает на вопрос Арсения, на работе ли мама и пропускает гостя первым. Прихожая всё такая же, на вид ничего не изменилось. Но атмосфера предстоящего разговора такая давящая, что голову посещает мысль отодвинуть Антона и выбежать обратно в подъезд и уносить, уносить ноги. — Не стой в прихожей, ну что ты как не родной? — хмыкает тот, а у Арсения сердце ёкает, опускается в кишечник и грозится покинуть бренное тело, потому что нельзя так шутить. Ведёт он себя как не родной, потому что он такой и есть — ну что непонятного? Именно это Арсений и бурчит, на что Антон в нераспознаваемом жесте нежно касается — будто гладит — его предплечья. — Садись в гостиную, я сделаю чай и поговорим, хорошо, Арс? — отвыкший от такого стиля общения, Арсений немного подтормаживает, пытаясь одновременно и что-то делать, и всё осмысливать. Чай вкусный, Антон рядом с ним уютный и весь запал начинать эту беседу пропадает, будто и не было. Но Шастун громко и глубоко вдыхает, выдыхает и начинает. — Так, я буду говорить, говорить долго, но ты меня не перебивай, просто слушай. Когда я только почувствовал, что ты мне нравишься, я не принял себя, потому что даже не осознавал, что я гей. Но внутри я просто ненавидел себя за то, что мы вместе, — увидев, что Арсений напрягся, он аккуратно берет его руку в свою и сжимает, — но не потому что ты плохой, а потому что я всегда думал, что принудил тебя к этому своим идиотским желанием. И дальше, всегда, стоило нам поссориться, это происходило по моей вине, ибо я выискивал в тебе хоть что-то плохое, чтобы убедиться, что я, такой еблан, нашел себе не ангела. Но ты всегда был прекрасен, и во внешности, и в поведении, и я цеплялся за мелочи типа открытой дверцы кухонного шкафа, хоть потом и осознавал, что это я вообще оставил ее открытой. А дальше, мой блудный папаша, не знал бы его, блять, существования, явился, — теперь очередь Арсения сжимать чужую руку, — мама послала его и как-то косвенно, даже не знаю, как, упомянула, что я с тобой встречаюсь. Этот мудозвон пошёл и начал объяснять, что я, гомосек и педик, недостоин быть сыном даже такого как он. Отец обещал набить и мне, и тебе морду, если я не онатуралюсь. Но это было ещё в январе того года, а расстались мы в марте и не поэтому. После того разговора я стал ненавидеть себя ещё больше, я этого даже не осознавал, Арс, понимаешь? Видимо, папаша распиздел на весь район, что я гей, на меня начали озираться, плеваться оскорблениями. В марте мой дед по маме тоже пришел с таким же разговором. А он был мне очень близким человеком. И это стало последней каплей, я решил, что больше не хочу отравлять ни себя, ни тебя, тебя в особенности. И я тебя бросил. Даже не могу представить, как больно было тебе, потому что мне было чудовищно больно, я тебя так любил… В комнате повисает молчание. В глазах Арсения стоят слёзы, в глазах Антона тоже. — Антош, и я тебя любил, — нарушает тишину Арсений. — Я до сих пор тебя люблю, до потери пульса. На душе становится в тысячу раз легче от осознания того, что он признался. Теперь не надо таить это в себе, прятать, а потом ночами не спать и плакать в подушку. Теперь не только Серёжа это знает. И от этого будто мир окрашивается в чуть более светлые тона, словно всё и не так, на самом-то деле, плохо. — Я хочу попробовать ещё раз, Арсень, честно. Но я не смогу двигаться так быстро, мне до безумия страшно. — Можно я тебя поцелую? Вместо ответа Антон сам подаётся вперёд, врезаясь в чужие губы своими. Горячий язык сразу же врывается в рот Арсения, будто Антон наконец дорвался. Они сталкиваются языками, сплетаются, как в танце и от этого Арсений громко стонет Антону в рот. Тот залезает руками под чужой джемпер, водит пальцами по плоскому животу, груди, спине. Задевает соски, от чего парень повторно стонет, цепляется за загривок так, будто от этого зависит его жизнь. Антон переходит с губ на шею, целует мокро, страстно, Арсению не хватает воздуха, словно легкие перекрыли, запретив ему нормально дышать. Появляется ощущение дежавю, которое переносит их в ванную на той вечеринке, без которой, возможно и не было их отношений сейчас. У Арсения уже полноценно стоит, а Антон порывается снять его джемпер, когда ключ в замке входной двери с громким звуком проворачивается, оповещая о приходе антоновой мамы. — Антон, ты пришел? — её нежный голос звучит слишком странно на фоне громкого дыхания Арсения и тихого разочарованного стона Антона. — Да, мам, я тут! — кричит он из гостиной, одергивая толстовку и прикрывая заметно спадающий стояк. Арсений параллельно хихикает, тоже приводя себя в порядок и располагаясь на диване как примерный мальчик. — Привет, любимый, — Майя целует Антона в щеку, передавая ему свою сумка, — Арсений, ничего себе! Она подлетает к Арсению, обнимая его. Да, он по этому безумно скучал. Своя мама никогда не была ему близким человеком, а вот Майя быстро расположила его к себе. Ему не хватало банального «Как дела?», поцелуя в щеку и расспросов про жизнь вне школы. Кажется, Арсений сейчас расплачется от счастья. — Сколько я тебя не видела, дорогой! Вырос, похорошел! — Да что вы, Майя Олеговна… — Просто Майя, мы это уже обсуждали, — Антон за её спиной неловко переминается с ноги на ногу, Арсению от этого смешно, и он аккуратно кивает, будто спрашивая «Что такое?». — Мам, мы тут, это. Отойдем на секундочку, — говорит Антон, сразу же утаскивая Арсения за собой. — Арсень. Вопросик назрел. Ты пойдёшь со мной на свидание на выходных? — Арсений в ахуе. Арсений кивает. — Ма, мы на свидание на выходных идём! — радостно кричит матери Антон.