Buongiorno Italia

Потому что наша единственная надежда – влюбиться

В тех, кем мы являемся,

И в то, что мы хотим делать.

Это будешь ты?

Это буду я?

Какого это: узнать о возможности спасти дочь, найти так быстро редкую кровь, владельцем которой оказался близкий-чужой человек, а в итоге доктор выходит со словами, что им стоит подождать. Они ведь совсем забыли, что ехали не из дому, а с клуба, где пили спиртное. Все пили. Да, от такой ситуации трезвость наступила моментально, а вот алкоголь из крови так быстро не выветрится. Нельзя делать переливание, когда в организме присутствует этот чертов яд, и Тэхен готов был поклясться, что мало от отчаяния не свалился в обморок. Еще ждать, а время на подходе и судьба-злодейка словно специально его тянет. Так это ещё и злило в какой-то степени. Его нервы были на пределе, натянуты так сильно, что лишний раз не то скажи — разорвутся с громким треском. И следующие слова доктора о специальной процедуре, интенсивной инфузионной терапии, после которой кровь Чонгука сможет быть пригодной для переливания, позволили облегчённо выдохнуть. И сказать было, что тот опять ощутил прилив прежней надежды — ничего не сказать. Но время. Оно шло быстро, не собиралось останавливаться и ждать. Оно испытывало Тэхена, с каждым разом подбрасывая различные новости: то плохая то хорошая, и так по кругу. А ему бы просто закричать на весь коридор о том, что хватит, он не железный, а сердце не вечный механизм, в скором времени не выдержит. Бродит как помешанный с угла в угол, на слова друзей только рычит. Только бы сосредоточиться на дочери, вспомнить все молитвы и взывать к Богу, раз к судьбе не получилось. Перед глазами только песочные часы, а он считает каждую падающую песчинку, какое там сосредоточение? Несчастный, вымотанный, изрядно потерпевший несколько поражений. А за что ему это? Уход любимого человека, а после пытка его возвращением, далее смерть жены, — она была ему так дорога, — после дочь на грани жизни и смерти, а с кровью процедура все дольше и дольше тянется. Он в прошлой жизни сжёг целый мир, чтобы в этой медленно терять все, что так дорого? Ответов нет, одни испытания на жизнеспособность. И он все ждёт последний экзамен, после которого все должно закончится. Медсестра предложила ему выпить успокоительное, но Тэхен вежливо отказал. Какое может быть спокойствие в такой момент? А Хосок все с Намджуном сидят на лавочке и наблюдают за напряжённым мужчиной: он сейчас как оголённый нерв. И первый, кто не выдерживает этой метушни перед глазами — Хосок. Мужчина поднимается и подходит к другу, хватает за худощавые плечи и разворачивает к себе это тревожное лицо, что будто постарело на несколько лет от нервов. — Послушай, сядь и перестань мешать персоналу работать, — смотрит в карие глаза и видит в них целую бурю негативных эмоций. — Я не могу, Хо, меня трясет всего. А если мы не успеем? — Не смей так думать, слышишь? Успеем, тут хорошие доктора, все будет с Патрицией хорошо, — и ведет медленно к лавочке, заставляя того сесть. — И вправду, тут лучшие врачи, не волнуйся ты так, не хватало, чтобы еще и тебя откачивали, — подает голос Намджун и устало трет переносицу. А Хосок все-таки жалеет, что Ким отказался от валерьянки и принял сторону нервозности. Сидит сейчас с трясущимися руками, теребит подол накидки и давит в себе желание сгрызть внутреннюю сторону щеки. Все думает, об очень многом, но в первую очередь о дочери. Все ли пройдет хорошо? Насколько быстро она очнется и как ей нужно будет сказать о смерти Розы? Его жизнь за несколько часов приобрела серые краски, все сплылось в одну некрасивую кляксу и будь рядом холст и кисти, Тэхен бы изобразил всю ту боль, все терзания, что на его душе сейчас. Залил все черной краской, как это сделала его судьба с его прекрасными глазами. Что и света больничных ламп не видать, только пелена, только страх. Только размывающиеся на фоне его внутренней тоски голоса спешащих работников. Тут жизнь идет свои полным, быстрым ходом, а его вот остановилось. На ручных часах все еще вечер, все еще клуб, громкая музыка и черные зрящие глаза. Кровь на разбитой губе, на белоснежной футболке и взгляды двоих людей, устремленные друг на друга, молящие их судьбы сойтись, молящие о чем-то, что поможет им стать счастливыми. Они захотели — они получили. О цене речи не шло. Несчастье получили, на котором, как говориться счастье не построишь. Но так ли это в данном случае? Ведь сейчас все, что сможет успокоить Тэхена — родные руки, любящие глаза и то самое, такое обещанное его плечо. Как бы мужчина не поднимал голову высоко и отталкивал Чонгука, без него сейчас рассыпается. И если Ким, сидя на лавочке и терзая губы до крови не понимает и не думает об этом, Чонгук же все наперед знает. Знает, что нужна будет помощь и благодарит самого себя, что решился вернуться к порогу больницы. И приходит Тэхеново облегчение, когда доктор, спустя сорок минут, наконец-то выходит и заявляет, что процедура прошла успешно и Чонгука готовят к переливанию. Предложил парням на лавочке ехать домой, а вот Тэхену ничего не сказал. Это бесполезно, по нему видно: что не ступит и шагу за порог больницы, пока не удостоверится, что дочь в порядке. — Мы поедем тогда, Тэ, ты держись, как сообщат о результатах, позвони нам, обязательно, — крепко обнимает его Хосок, хлопая по спине. Как бы ему не хотелось остаться рядом с другом, но усталость берет свое, да и на работу ему завтра, не стоит ночевать в больнице, это ничего не изменит. Намджун так же, обнимая прощается, желая удачи и вместе с Чоном сливается с нервной толпой персонала и больных. Мужчина устало валится на лавочку, вот теперь если что, можно дать себе слабину, согнуться клубком и ждать — это все, что ему остаётся. Терпеливо, с верой только в лучшее. Потому что он не сможет, без жены будет сложно, без дочери — невозможно. И вот, перед глазами ее оливковые, смотрящие с нежностью, а губы алые, пухлые, говорящие о том, как сильно любит. И Тэхену действительно очень жаль, что любил он ее далеко не так, как она. Роза в некой степени помогла ему забыть Чонгука окончательно, отучила от частого использования алкоголя и дала надежду, что он ещё кому-то нужен. Она знала, что тот переживал разрыв, но даже не догадывалась, что это был мужчина. Сейчас Тэхену кажется, что и чувствовала она только благодарную любовь, дружескую, но никак не ту, которую отдавала взамен. Ему стыдно, что таскался по всяким отелям с первой любовью, что поднялся за ним на балкон тогда, что ночевал на студии, солгав ей. Либо Роза должна была знать, либо он не должен был все это делать. А если бы, отказав Чонгуку в ресторане, стерев его образ окончательно с памяти, дав отпор, она была бы жива? Они бы вместе сходили в парк, пешком, как часто это делали. И ничего бы не случилось. Это ему такая карма за ментальную измену собственной жене? Не слишком ли жестоко по отношению к человеку, которого рвали на части семья и любимый человек? Ведь это самый печальный случай, когда две важные части не есть одно и то же. Все таки, внутри, Тэхен всегда ждал и любил Чонгука, как бы там он не "выжигал" его имя из памяти. Он уверен, сейчас, была бы Роза жива — рассказал все, объяснил, извинился сотни раз и пообещал, что больше такого не случится. Вот только Роза не дышит, а он задыхается. С такими мыслями Тэхен засыпает, удобно устроившись, свернувшись клубком. Ожидание слишком затянулось, а он был через чур измотан.

***

— Тэхен? — чьи-то холодные руки ложатся на горячие пурпурные щеки. Ким открывает глаза и видит перед собой жену. Он резко поднимается, в полном шоке смотрит, глазами клипает, не понимает. Ему же сказали, что она мертва, так почему как ни в чем не бывало стоит прямо перед ним? Такая, необычно красивая, в цветочном его любимом платье, подаренным им же самим на годовщину. — Роза...? — Дорогой, ты чего такой напряженный? — смеется и садится рядом на лавочку. Вокруг пусто, тихо, словно все за несколько минут исчезли. Это заставляет напрячь уши, дабы хоть какие-то разговоры услышать. Но нет, будто бы остались совершенно одни. — А как ты..? Ты жива? — осторожно спрашивает, непонимающе смотрит большими глазами, чувствуя, как выступают слезы. От радости или от отчаяния? Роза же смотрит, улыбается, обворожительно, так как умеет. Но молчит. Только моргая следит, как холодный пот стекает по лицу Кима. Улыбка резко пропадает, оставляя на лице полную серьезность. Теперь ему становится страшно. — Нет. И сотни мурашек бегут по коже. Что она только-что сказала? То есть, вы хотите сказать, что перед Тэхеном сидит призрак? Он моргает часто, протирая глаза, что были на грани мокроты, но она все никак не испаряется. Это заставляет мужчину обернутся еще несколько раз, увидеть хоть кого-нибудь, иначе со своими галлюцинациями от утраты он сойдет с ума. — Но Патриция жива. И она будет жить, дорогой, долго и счастливо, — кладет холодные руки ему на шею и смотрит, пристально, казалось бы в последний раз. — И ты будь счастлив. Тебе ведь хорошо с этим мужчиной? Он спас жизнь нашей дочери, дай ему шанс. — Но.. — Тш..— прикладывает палец к теплым персиковым губам. Опять нежно улыбается и целует в лоб. Со всей любовью и трепетом, все в него вкладывает, что Тэхен на секунду прикрывает глаза. Они прощаются, не успев в реальной жизни, прощаются в его сне. Мужчину резко дергает и он распахивает глаза. Перед Кимом стоит врач, а вокруг гул больницы, спешащие медсестры и недовольные чем-то больные. Это был сон, странный, прохладный, грустный сон. Он поднимается и все еще чувствует ее губы на лбу, словно остаток. Тэхен бы все сбросил на усталость и стресс, но это ощущение, странной легкости, будто отпустило, заставляет задуматься: а что если она действительно приходила к нему во сне? Попрощаться. Такие глупости думает, но, будь-то стресс или усталость, верит. Теперь он кажется поверит во все. Потому что хочеться. — Переливание прошло успешно, — начинает доктор, а тот внимательно слушает и от первых слов груда камней падает с души. — Господин Чон оказался идеальным донором, но к девочке сейчас нельзя, до утра она точно будет в реанимации, когда состояние улучшиться и её переведут в палату, сможете навестить, — заканчивает доктор и Тэхен с облегчением выдыхает. — Спасибо вам огромное, — поднимается на ноги и устало улыбается. — Скажите спасибо лучше вашему спасителю. Вы можете пройти в палату донора, с такой кровопотерей ему, конечно, придётся прокапаться и понаблюдаться до утра. Можете подождать новостей там. И Тэхен на несколько секунд теряется. Становится страшно почему-то пересекать порог палаты и смотреть этому человеку в глаза. Что ему говорить? Спасибо? Упасть может после на колени и расцеловать ноги? Теперь, получается, Тэхен ему должен, а тот может этим распорядиться как захочет. Странные ощущения охватывают, но все же кивает доктору и следует за ним. Сердце бешено колотиться, а вся та ненависть, желание стереть Чона с лица земли куда-то улетучивается. На смену приходит нерешительность и спокойствие. Сейчас он точно не готов стереть с лица ту улыбку, которой он встречает Кима, как только тот проходит в палату. Доктор закрывает дверь за ним, оставляя обоих в полной тишине. Вид у Чонгука конечно не ахти: весь бледный, с легкими посинениями под глазами, со взъерошенными волосами. Ему бы вздремнуть. Да и сам Тэхен выглядит не лучше, помятый от сна, кто знает, сколько длилось переливания и сил нет на часы взглянуть. Мужчина проходит и садиться на стульчик около койки. Смотреть на него не хочется, от чего глазами цепляется за каждую вещь в белоснежной палату, как можно дольше оттягивая разговор. Но Чонгук решает тут же нарушить комфортную мужчине тишину: — Я был донором, но хуже выглядишь из нас двоих именно ты, — улыбается и говорит охрипшим голосом. Тэхен сразу же поднимает глаза на Чонгука и раздражённо хмурит брови. — Спасибо. — За что? — За комплимент и за дочь, — опять отводит глаза и мнется. Все ещё присутствует тот самый внутри горький осадок после тех громких слов перед клубом, после всех ругательств и обвинений, после разбитой губы. Но благодарность в его тоне имеет быть. Все таки, Чонгук спас его дочь, удачно оказавшись на пороге больницы. Тэхен про себя смеется, мол, как нелепо: удача с неудачей смешались в горький коктейль с привкусом карамели. Соленой. Прям, как и его бесконечные слезы. — Говоришь так, словно я только-что ее родил, — смеется и так пристально смотрит на него, разглядывает. Опять, как в последний раз. Что-то у них эти дни один сплошной нелепый "последний раз". — Дурак. Спасибо, что не ушел, — поднимает медленно глаза и решается посмотреть. А в глазах на против сплошное тепло да любовь. Господи, он смотрит на него точно так же, как двадцать лет назад, после того, как они оба друг другу признались в чувствах. Когда Чонгук его бросил, Тэхен считал ошибкой раскрытые тогда чувств, что пробурлили по итогу в нем сплошную дыру. Сейчас, когда он появился в его жизни, случайно да не случайно, когда говорил уже не так много, только извинялся и смотрел виновато. Как и должно было быть. Сейчас, после того, как Чонгук отдал свою кровь Патриции, Тэхен думает, что правильным было решение рассказать о симпатии. Все это было правильным: и опыт в любви, и опыт в слезах. — А я так хотел. — Так почему остался? "Потому-что безумно люблю" — звучало только в мыслях. Не стоит говорить это, не стоит вспоминать их вчера, их три дня назад и двадцать лет. Сейчас не стоит. Тэхен потерял жену, а Чонгуку не хочется быть тем самым негодяем, что так бессовестно будет претендовать на ее место. Пусть решает Ким: прогонит — он уйдет без лишних вопросов; позволит остаться — больше не позволит литься чужим слезам. — Чувствовал, — от части тоже правда. — Тогда мне стоит низко уклонится твоей интуиции, — слегка поднимает уголки губ вверх, а Чонгука распирает внутри от радости. Он улыбается. Слегка, совсем не приметно, но улыбается. А Тэхен ловит глазами эту улыбку и снова переводит взгляд на белые стены. Почему-то внутри становиться легче от этой улыбки. Он ему как успокоительное сейчас, да и всегда было. Просто из-за глупостей им пришлось разойтись на долгое время, но чувства никуда не ушли. Так, заледенели. И стоило им встретиться, как непроизвольно оттаяли. Тэхен скрывал это, но Чонук сразу подметил. Глаза все рассказали, пока разум выдумывал отмазки. Но это не значит, что Ким простил. Не значит, что забудет. Чону станет уроком следующие слова, которые кинжалом серебристым по его сердцу пройдуться, казалось бы, насквозь полосуя. — Но не думай, что я тебя прощу. Не думай, что таким способом ты сможешь загладить вину. Я премного благодарен тебе, но буду еще больше, если как только тебе станет лучше, ты улетишь первым же рейсом. И поднимается с места. Надежды надеждами, а реальность не благоприятна. Их реальность, в которой Тэхен не будет принадлежать Чону. Слишком поздно, истек срок годности. Мужчина резким движением руки хватает Кима за запястье, на что тот разворачивается в ожидании. Нет, он не хочет сейчас слышать эти "не уходи" и "дай последний шанс", не сейчас, не тогда, когда он отталкивает его потому, что не время. Сейчас не их время, хотя подпитка его прикосновениями такая нужная, да и весь Чонгук, как его жизненно необходимая батарейка. Вот только у него настают не легкие времена, когда привязанная так сильно к матери дочь обязана дальше без нее жить. Когда Тэхену прийдеться стать ее поддержкой, тогда как от своей сейчас отказывается. Чонгук читает легкую боль и сожаление в родных глазах. Зачем он так с ним? Зачем так с собой? Мужчина понимает: Тэхену сейчас он как никогда раньше нужен. Чону кажется, что тот не справится сам с потерей жены, с дочерью, которой придется принять тот факт, что мама больше не почитает сказку на ночь. Но, как он уже решил: если прогонит — уйдет без вопросов. — Да, я так и думал. Работа не станет ждать, — совсем еле еле говорит, опуская взгляд. Улыбка исчезает с лица и кажется он становиться еще более бледным. Неприятная тема, неприятный момент. Сожаление и полное отчаяние. А Тэхен не отводит глаз, рассматривает каждую деталь. Не решается говорить, но и уйти тоже не может, словно приковали к полу. По-началу думает о том, что хочет сказать, а после о том, стоит ли вообще что-то говорить. Но все же кажется, что этими словами сможет развеять тот негатив и напряжение, что повисло в палате на секунды, которые Чонгук продолжал держать его руку. — Я стану ждать, — вырывает запястье, быстрым шагом, не отвечая на вопросы, раздающиеся сзади, уходит и с громким эхом закрывает дверь. Чонгук остается один на один с брошенными тремя словами, которые анализировать получалось ой как плохо.

Судьба сокрушает нас двояким образом: отказывая

нам в наших желаниях и исполняя их.

А. Амиель

***

— Слышал, на этих выходных синьор Ким устраивает выставку своей новой коллекции картин. Говорят, она посвящена годовщине смерти его жены, — уже не молодой, бывший любитель искусства, попивая белое сухое обращается к старому другу. — Ох, помниться, я бывал на их свадьбе. Она воистину превосходной женщиной была! — восклицает похититель молодых да наивных женских сердец, имеющий свою собственную копилку. — А чего стоит только взглянуть на дочь! Девочка станет настоящей красавицей, такая восхитительная смесь. Прекрасное творение прекрасных родителей. — Согласен, — чокаються и продолжают испивать любимый напиток. — Я слышал, у него молодость бурной была, — совсем шепотом, приближаясь к сидящему другу по ту сторону столика, на что тот поднимает заинтересовано брови. — Говорят, мол, с мужчиной дела имел. Тот по-актерскому хватается за сердце, ишь как потрясла старика такая новость. Любителя картин, их непревзойденного стиля и, конечно же, манер художника, что их пишет. Но о таком явно не думал услышать. Как это, вести амурные дела с мужчиной не подобает настоящему джентльмену. Точно не горячей итальянской крови. Хотя и поспорить стоит, кто еще из них настоящий джентельмен-итальянец. — Ох, его совершенный образ померк в моих глазах. — Ну, Рауль, это всего-то слухи, чист в этом как холст твой синьор Ким Тэхен. Я так думаю. — Это точно. Не станет такой мужчина связываться с другим мужчиной, — и вмиг улыбка на лице, от чего морщины сложились неприятными складками. И все же не о таком мечтал Тэхен, когда возжелал стать известным, не о таких слухах. Все получилось наилучшим образом, когда, после уезда Чонгука, тот все таки разместил у себя в галере парочку картин. Им стали заинтересовываться зарубежная пресса и другие художники. За этот год он провел не мало встреч и выставок, удавалось и летать за границу, оставляя любимую дочь на Хосока, который в ней и души не чаял. А что на счет Патриции? Там все было сложно. Девочка пришла в себя через парочку дней, когда след Чонгука уже простыл. По-началу, Тэхен отделывался глупыми отговорками, но в итоге, как она немного поправилась, рассказал все как есть, без преуменьшений. Он считал важным знание Патриции о сути смерти, о том, что мама не куда-то уехала, как любят говорить другие родители. Пусть она узнает это сейчас, с правильным подбором слов, и что возможно она наблюдает сейчас за ней с небес, нежели солгать, а в итоге огребать проблемы о понятии смерти. Она уже взрослая, мыслит и сама не по-детски, должна понимать и принимать. Должна учиться строгости жизни. И Тэхен будет рядом, ее опорой, как и она его. Обоим пришлось тяжело, обоим пришлось отпустить дорогих людей. Правда, если он оправился быстро, то Патриции понадобилось долгое время. Но раны затягиваются, особенно если рядом родные люди процес проходит быстрее. Друзья Кима были рядом и поддерживали, а радостная новость о том, что Хосок обзавелся наконец-то хорошей пассией и планирует свадьбу только больше сыграло на приятном настроении в последние месяцы. Да и Патриция нашла себе отличного нового друга, который частенько, приходя к ним в гости приносит одну белою веточку гладиолуса. Данте недавно исполнилось семь, а толк в ухаживаниях за такими милыми девочками знает. Они познакомились, когда Хосок привел с собой будущую невесту знакомиться с друзьями, его единственной семьей. И тогда оказалось, что у прелестной женщины, их ровесницы, есть сын от первого брака. Синьора Риччи оказалась вдовой и с пятилетним сыном на руках, мало кто захочет брать в жены женщину с ребенком, но, видимо, Хосоку не помешало, ведь его взгляды далеко отличались от общественных. Она оказалась очень доброй и порой даже робкой, словно молодая девушка, только познавшая суть любви. Ее приняли в родной семейный круг, а ее сын стал первым ухажером Патриции, при виде которого пухлые щёчки придавались лёгкому румянцу. Тэхен нарадоваться не мог, смотря на развитие отношений между детьми, а Хосок все шутки шутил о помолвке, мол, сердце его дочери уже украдено. А что, и Ким был не против объединить в будущем семьи, стать не просто друзьями, так ещё и сватами. Жизнь действительно в последние месяцы наладилась, а о Розе вспоминали только с теплой грустью и улыбкой. Да, порой Патриции снились ночами кошмары, в которых, по ее словам к ней приходила мама и каждый раз гладила по кудряшкам, как это было при ее жизни. Она прибегала к отцу, забиралась на белоснежную постель и обнимала со спины, тихо всхлипывая. А он просыпался каждый раз, от каждого шороха, разворачиваясь и обнимая дочь так крепко, как самое ценное в своей жизни. И это действительно было так; Патриция — все, чем он живёт и дышит, то, ради чего обещал себе быть всегда сильным. Была его солнышком в самый хмурый день, была той, что дарила улыбку. Ту самую, которую ему дарил когда-то один человек. Отпускать Чонгука было сложно, но необходимо. Утром, когда Ким решил зайти и попрощаться ещё один раз, палата оказалась пустой, а доктор сказал, что донор уехал, как только полегчало. Ему тогда позвонил Хосок, сообщил, что Чонгук решил все дела с полицией и хотел было помочь с организацией похорон Розы, но Чон вежливо отказал, мол, улетай лучше. И он улетел. Тоска наполнила Тэхена с ног до головы. А ведь же хотел, просил столько раз, дабы тот скрылся с его виду, вот только теперь оказалось поздно. Чонгук слишком задержался, вернув Киму былые чувства. Внутри все загорелось и ему пришлось опять все тушить. Но в этот раз самому, не втягивая в это счастливого друга. Опять переживал разрыв, только в этот раз не такой болезненный. В этот раз они порешали все проблемы, выслушали друг друга и успели несколько раз проститься. И ему больше не нужно было возвращаться, дабы поставить точку в прошлом. И если бы не те слова, которые бросил ему Тэхен в последний раз, он бы и мыслей таких не имел. "Я стану ждать" — столько надежд в этих словах. Он будто бы в самый последний момент позволил тому быть рядом, позволил не уходить. И Чонгук был бы слишком глуп, не воспользовавшись таким шансом. Он понимал, что ему нужен перерыв, им обоим. И с дочкой не пристало бы знакомиться в такой момент. Вот Чонгук по-тихому и ушел. Но не навсегда и в этот раз не на двадцать лет. Ушел, в надежде, что те слова не станут пустым звуком. Сокджин, его верная правая рука и школьный друг был в не себя от злости, потому что Чон задержался на несколько дней. Так и прилетел весь бледный, далеко не в той форме, в которой улетал неделю назад. — Ну что, повидал этого Ви? — начал разговор о причине отъезда уже в машине по дороге домой с аэропорта. — Да, и картин несколько привез. — А задержался так чего? — Вел деловые переговоры, — устало говорит Чон и валиться на сидение, полностью закрывая глаза. Он толком не спал ночью, не получилось, а в самолёте дорога была нудной и долгой, так ещё и ребенок сидящий сзади него был шумным. Конечно, летел в бизнес-классе, но и там никто не отменял избалованных детишек. — Не томи, Чон, я знаю что у тебя там с ним когда-то что-то было, — выворачивает руль и становиться на красный цвет. — Я ж говорю, вел переговоры о нашем прошлом. — Не о том думаешь, дружище. Тебе стоило бы отпустить этого итальянца, жениться и завести детей. — Не нужны мне твои нравоучения, Ким, — хмурится, как только тот трогаться с места. Уж с ним он не особо хочет говорить на тему Тэхена. — Я хочу быть с этим человеком, строить семью. — А дети? — А что дети, некоторые люди и без них обходяться, это не первая необходимость. — Тебе нужен наследник. — Я планирую уйти в отставку. — Что?! — в полном изумлении разворачивается и широко распахивает глаза. Такого он уж точно не ожидал услышать. — Ты все правильно понял, Сокджин, я действительно планирую оставить этот бизнес, оставить эту страну и эту жизнь, — встряхивает челкой и открывая глаза встречается с темно-карими, тяжело смотрящими через зеркало заднего вида. Тот сильнее прищуривается и не может поверить в сказанное. Итальянский воздух настолько промыл мозг его другу, или же сладкие речи горе-художника, по которому Чонгук сохнет как виноград без азота. — Понимаешь, не мое это. Сердце просит свободы, небольшого частного домика, любимого человека рядом и красного вина. — Ты бредишь, Чон. Недельный отдых пошел не по плану, тебе стоит выбросить такие мысли с головы. А мужчина только тяжело выдыхает. Не Сокджину говорить, как и с кем ему жить. Сам-то, сотни раз женился и разводился, несколько детей от разных женщин, которые его теперь ненавидят за распутное сердце. И это он будет еще что-то говорить Чонгуку о браке, о семье и детях? Нет, он не знает что это и пусть для начала посмотрит на семью Тэхена. Вот, что было примером, и вот, кого Чонгук бы послушал. Хотя это так и есть. Тэхен единственный, которого он слушает, чье мнение он учитывает и чьи советы принимает. И он его услышал, те самые три слова. Но для того, чтобы вернуться к нему, стоило бы закончить с его одиночеством, не любимой работой и отвратной страной, пропахшей коррупцией, смогом и фальшивыми чувствами. Его настоящим домом была солнечная Италия, любимый человек, краски на холсте и на лице, трепетные поцелуи и опера по вечерам, остров Сардиния и маленький домик у моря, летние ночи в сопровождении красного Амароне. Вот, где его душа была, есть и останеться. В этой стране, в этом человеке. И он обязательно к нему вернется, стоит лишь покончить с двадцатью годами одиночества и непроизвольной жизни. Чонгук думал, что все не затянется на долго, да только отец, умеющий оказывать сильное давление на сына, поумерил пыл, мол, как он смеет бросать то, чем тот дышал всю жизнь. Да только ему теперь не восемнадцать, он не наивный юноша, полностью зависящий от отца. Теперь все наоборот: старик ушел в отставку из-за болезни, а Чонгук его обеспечивает. Тот не имеет больше такой власти, поэтому, последнее слово все таки было за Чоном. Сокджин же встал по рекомендациям Чонгука на пост директора и был несказанно рад повышением. Но все еще не понимал, зачем, заразившийся итальянской пылкостью, его друг это делал. На что Чон только улыбаясь отвечал, что тут не его место, что он должен быть там, где сердце билось равномерно, а глаза искрились от забытой радости. Так и прошел медленно год. И Чонгук, если решил возвращаться, должен вернуться подобающе. Примерно, как и тогда: внезапно, в ресторане, появившись из толпы и встав перед Тэхеном весь такой уверенный. Поэтому, решив сделать сюрприз, созвонился на днях с Хосоком, попросив того смолчать о его визите. Конечно, Чон был не в восторге, что этот человек, натворивший столько в прошлом, решает вернуться туда, откуда его гнали абсолютно все. Наглая морда, что еще сказать. Но перечить не стал: все таки видел, что Тэхен в нем нуждался, что скучал, только в этот раз с улыбкой на лице. Ему не было ведомо, что было тогда в больнице, но видимо, они тогда нашли наконец-то общий язык и помирились. Выслушав Чонгука, сообщил ему новость, что Тэхен устраивает выставку в своей галерее в честь годовщины смерти Розы и это стало шансом Чонгука. Конечно, сама тема выставки не очень впечатляла, но что было поделать. Хосок пообещал, что достанет тому приглашение и попросил о встрече за день до выставки. Все так и получилось: Чонгук прилетел в пятницу, забронировал номер в отеле и отправился на встречу с Хосоком. А сердце бешено заколотилось, стоило опять пройтись по улочкам, опять зайти внутрь того самого отеля, как воздух перекрыли воспоминания. Родной сердце Рим, родные запахи, люди и этот итальянский акцент. И все-таки он не ошибся: тут его место, тут он и начнет новую жизнь и очень надеется, что именно с Кимом. Возросло и желание познакомиться с Патрицией, все таки если хочет греть место рядом с Тэхеном, нужно и дочь учитывать. И получается интересно: она — общая их кровь. Осознание этого тоже грело душу и Чонгук надеется, что найдет общий язык с девочкой. Хосок ждал его в ресторане "Мирабель", уже сделав заказ: крепкий арценте и парочку закусок. Чон не заставил того долго ждать и появился спустя несколько минут с момента, как принесли заказ. Поправив черный галстук, он сел напротив Хосока и заглянул в скучающие глаза. Те сразу округлились, заставляя мужчину сесть ровно. — Ну, buona serata, vecchio amico, — взяв наполненный бокал официантом и отсалютовал легким взмахом руки, здороваясь. — Добрый, — ухмыльнулся. — Давно не виделись. — Ровно год. — Медленно время шло, — берет свой бокал и, чокаясь с Чоном, выпивает. — Для кого как. Для меня словно вчера была та сцепка перед клубом, а потом больница и пошло поехало. — Как Тэхен, как Патриция? — Вижу, переходишь к делу, — говорит, сразу опустошив бокал и падает на спинку стула, складывая руки в замок. Он все еще скептически относиться к Чонгуку и тот это замечает, но не ждет, дабы его приняли с улыбками и распахнувшими объятиями. — Да. И ты мне не ответил. — Все с ними хорошо. С обоими. — А ты как? — Подлизываешься, — наклоняется, вопросительно изогнув бровь. — Отлично я. Нашел наконец-то ту самую, которой душа моя была важна, а не кошелек. — Да, это сейчас становиться редкостью. — Это всегда было редкостью, что сейчас, что в эпоху Возрождения. — Согласен, — в этот раз складывает руки Чонгук, оглядывая старого друга. Вот как получилось не хорошо: лишился по глупой ошибке не только возлюбленного, но и такого хорошего и верного друга, как Хосок. Это не Сокджин, тому только деньги да красивых женщин подавай. — Свадьба скоро должна состояться. — Охох, — вздымает брови и ярко улыбается. — Поздравляю. — Спасибо. Сын вон у нее есть, но мне это не помешало. Мы с Данте нашли общий язык быстро. Ах, а как быстро он нашел его с Патрицией. Каждый раз, как приходим в гости к ним, так берет с собой веточку гладиолуса. Говорит: для лучшей девочки на свете. — А паренек знает толк в ухаживаниях. — Есть такое, — напряженное лицо вдруг расслабляется, и на губах порой мелькает добрая улыбка. Пусть он сама строгость, когда дела касается Тэхена, но и этот ледник должен был когда-то оттаять. — Тэхен все нарадоваться не может, что его девочка теперь ярко улыбается, а то была мрачнее тучи после того, как узнала о смерти матери. Нет, я конечно был против такого, — и пошла следом бурная жестикуляция. Чонгук скучал по этой особенности, вдоволь насмотревшись на каменных людей. — Но с Тэхеном спорить было бесполезно. Говорил, что она должна знать правду. — И я с ним согласен. Правду открывать нужно, только мягко, подбирая правильные слова. — Вот он точно так же говорил. А мне то что, он ее отец, ему виднее, — опять наливают и опять делает глоток, удобно сев, закинув ногу на ногу. Чонгук только улыбается, зная, как у них с Кимом порой сбегаются взгляды на жизнь. Это определенно те люди, которые должны быть вместе: абсолютно разные по темпераменту и характеру, но с одинаковыми взглядами на жизнь. Их разговор медленно подходит к самой сути встречи. Хосок отдает тому приглашение и просит не опаздывать. Они по-дружески, как в старые добрые студенческие времена, прощаются и расходятся. Завтра, в шесть вечера, Чонгук наконец-то увидит своего мальчика, наконец-то опять вдохнет сладкий аромат и в этот раз, он сто процентов уверен, что Ким его не прогонит.