Нехорошо забытое старое

Всё начиналось с ничего. Ничем и закончилось. А то, что в промежутке была буря, уже не имеет значения. Я просыпалась каждое утро, словно от самого кошмарного сна. Подолгу сидела на кровати, смотрела в стену и думала. Думала, что так больше продолжаться не может. Что нужно что-то в жизни менять. Она была похожа на колесо, которое крутилось и заставляло спотыкаться на одной и той же прорехе в нём. Меня тошнило, и было безумно жалко себя, что я всё никак не могу вырваться из порочного круга. Однажды было решено изменить всё, что окружает. Всё, что бросается в глаза и никак не уходит из головы. Я развелась, уволилась со старой работы, съехала из прежней квартиры. Мне хватило пары месяцев отпуска, чтобы перекроить и прошить новыми нитками своё сознание, свои чувства и людей рядом. Но мысли остались. Каждая неверная, неправильная, недолжная мысль осталась со мной. Я по инерции упаковала их в свой чемодан и выложила на полку в новой спальне. Я не могла не думать о ней. О Рите. Эта несносная девчонка блуждала внутри меня днями и ночами. Я травила её настоящей, реальной жизнью: встречалась с подругами, пила вино, гуляла по вечерам в парке, флиртовала с мужчинами, говорила с бывшим так, как не говорила до развода. Не спасало вообще ничего. Она ежесекундно была со мной и въедалась в изнанки век, как татуировка. Я уже не представляла себя без неё. Не помнила, как была без неё. Мне казалось, что с наступлением сентября я остыну. Но опять она. В новой школе. В новом учебном году. Опять она, которая по-прежнему открывает дверь с ноги. Которая по-прежнему смотрит щенячьими глазами. Которая по-прежнему позволяет себе больше, чем нам диктует устав. Как-то утром я наткнулась на стопку стикеров своём ящике. Они были мне напоминанием о том, на что эта девчонка способна. Обклеила мне весь компьютер и стол! Как по-детски, но как цепляет. Я после этой выходки долго и мучительно о ней думала. Я собрала все стикеры, забросила в стол и стала ждать какого-то подходящего момента. И он настал. Он настал тогда же, когда я проверяла её тетрадь. Она не сделала домашнюю работу. В очередной раз. Но это не стало последней каплей, нет. Мне просто хотелось совсем слегка отомстить ей за её отношение ко мне, к моему предмету и за моё отношение к ней. Незаконное, аморальное, но сладкое, как карамель. Вдохновляющее, как её любимая поэзия. Я заклеила в тот день все страницы в её тетради стикерами, а она ворвалась потом и кричала. Я смотрела на неё, не в силах оторвать взгляда. Мне нельзя было так делать. Мне нельзя было смотреть на неё, желать её, подчиняться ей. Когда она влетела в меня своими губами, я еле удержалась на ногах. Думала, упаду прямо там. Каблуки так резко стали ножами, по которым я имела неосторожность ходить. Я боялась, что меня рассечёт пополам. И когда пелена спала, прошло похмелье от её поцелуя, я поняла, что творю. Я поняла, как грешу. И я оттолкнула её. А потом половину ночи опять думала. Смотрела в бесконечно высокий потолок и чувствовала на губах её поцелуй. Они всё ещё помнили, как она пахнет, как трепещет при виде меня, как жаждет чего-то большего. Но всё большее нам было строго запрещено. Она была моей ученицей, а я не имела морального права влюбляться в неё. × Однажды утром на проходной меня остановил охранник. Я даже не сразу его заметила. Пока он не дотронулся до моего плеча, мне было плевать на весь этот мир. Он протянул мне чёрную коробку и сказал, что доставили с курьером. Я молча взяла, сил хотя бы поблагодарить не было. Коробка была лёгкая, но оттягивала мне руки. Казалось, в ней столько всего, что не видно невооружённым глазом. Столько всего, что тяжело исключительно морально. И с этим я, пожалуй, не ошиблась. В чёрной коробке, как по законам иронии, были цветы. Кровавые розы с безумным ароматом. Четыре кровавые розы, от которых голову сорвать может вообще любому человеку. Да, их было четыре. Рита неплохо постаралась с выбором. Сделала всё так, что не придерёшься. И нет, мне совсем не стало не по себе. Я не испугалась и, более того, не удивилась. Мне чем-то даже понравился этот жест. Очень элегантный, искусный, как и сама девчонка. И эта ситуация навела меня на мысль, что я тоже могу и хочу быть такой же искусительницей. Она приползла ко мне на урок через десять минут после звонка. Была какая-то помятая, не в настроении, глаз на меня не вешала лишний раз. Села сразу за контрольную. А мне не сиделось. Я бродила по кабинету от парты к парте, заглядывая в работы. Её старалась по пустякам не беспокоить. Просто потому, что для неё я приготовила лучший в её жизни десерт. До конца работы оставалось около семи минут. Кто-то продолжал судорожно списывать, кто-то лупился в окно, надеясь, что знания с неба свалятся. Я подошла к Рите. Она не шелохнулась, когда поняла, что я где-то совсем рядом. Спина напряглась, ладонь крепче сжала ручку. Но она была как скала — ни эмоции, ни вздоха. Я аккуратно положила руку ей на спину и провела вверх по позвоночнику. Она напряглась ещё больше. Выпрямила спину, точно струну, и мне показалось это призывом к действию. Я провернула тот же жест, но с бóльшим напором и медленнее. Через рубашку я ощутила её дрожь. И сердце в груди заколотилось спешнее. Моё или её — я не разобралась. Дыхание у неё стало каким-то тяжёлым, ощутимым, будто намеревающимся выдать нас и наше маленькое преступление. Но всем было откровенно всё равно на нас. Она очень удачно сидела за последней партой, куда не долезают любопытные носы класса. Никто и понятия не имел, за какие рамки и я, и она выходили в тот момент. Я не убирала руку, поглаживающим движением ёрзая туда-сюда. Она забыла, что надо писать. Замерла над последней цифрой и фатально прикрыла глаза. Я скользнула рукой в ворот рубашки, чтобы почувствовать горячую кожу под собственными пальцами. Ей едва удалось сдержать полустоны, которые непослушно посыпались с её губ. Она поняла, что выдать себя нельзя. Звонок, прогремевший под потолком, включил мне мозг. Возвращаясь к своему столу, я поняла, что слишком увлеклась. Изначально я планировала просто подразнить, но неожиданно вошла во вкус и испытала от произошедшего невероятное удовольствие. Но мне было нельзя, нельзя, н е л ь з я. - До свидания, — моя любимая ученица швырнула с расстояния тетрадь мне на стол, а потом пулей вылетела из кабинета. Только пятки сверкали. × Её тело — пластилин. Оно плавится от касаний и с ним можно делать всё, что ударит в голову. За сотню долларов она вся моя. На самом деле, она стоит больше. Гораздо больше. Но никто ей об этом не скажет, даже я. Для меня она — плоть, в которую я вгрызаюсь, потому что совсем изголодалась по близости. Я целую её ключицы, скулы, потом где-то ниже. Я ударяюсь об неё, как бьются рыбы об лёд. Меня поймали на эту удочку уже давно. Я не могу дышать. Барахтаюсь, стараясь не сбиться с пути. Она не должна догадаться, что от неё у меня сводит нутро. Что я понятия не имею, как дóлжно с ней обращаться. Я иду к ней в наступление, надеясь, что она меня примет с распростёртыми объятиями. А ей это смешно. Она привыкла, что её берут, будто вещь. Она идёт по рукам, сталкивается с кучей лиц. А мне хочется, чтобы она запомнила только меня. Я двигаюсь в ней то резко, то нежно, то остервенело, то аккуратно. Она не успевает переключать эмоции. Её бросает по сбитой простыни, точно в бреду. Дышит, дышит. Я смотрю, как дрожат на ресницах капли пота. Как напрягаются желваки. И в какой-то момент вспышкой распахиваются огромные красивые глаза. Она притягивает меня к себе, и я почти падаю на неё, потому что сил больше нет. Она это знает. Её руки гладят мои волосы, а я медленно проваливаюсь в сон, улыбаясь. Зная, что она никогда не забудет эту чёртову сцену. Утром тело не болит. Оно просыпается легко, спешно. Я, восстанавливая в мыслях конструктор прошлого дня, провожу ладонью по месту рядом. Оно наконец-то не пустует. Она спит так мирно, словно ребёнок. В порыве нежности я собираю с её лица волосы, которые всё так же влажны и спутаны. Пальцами — к впалой щеке. Она любит это, я знаю. Моя. Рита. Моя Рита. И она распахивает свои волшебные глаза, заставляя сердце из моей груди болезненно рухнуть в пятки. Я проснулась. Проснулась и сразу нашарила соседнюю подушку. Пустая, холодная, ничья. Выдох облегчения сам слетел с губ, и я впервые ощутила солёную дорожку, скатывающуюся к шее. Это был сон. Просто сон. Я с головой накрылась одеялом. Я прислушивалась к своему дыханию, анализируя обострившиеся ни с того ощущения. Было жарко, было невозможно от недосыпа и было что-то ещё. Было внутри что-то клокочущее, жалящее, прыгающее от одной нервной клетки к другой. Я с силой зажмурилась, молясь провалиться в сновидения прямо сейчас. Но зазвонил телефон. Было уже начало первого.