в сеуле весна

юнги выходит в 2:54, чтобы покурить. чонгук следом за ним просто постоять и понаслаждаться свободой, такой ощутимой сейчас. спустя три минуты ветер уже совсем растрепал его чёлку, и юнги выдыхает вместе с дымом маленький смешок, пытается их пригладить, но безуспешно. становится непонятно, что лучше — стоять на ветру, когда ветер дует прямо в лицо, или всё-таки против ветра. немногочисленные люди и две проводницы совсем на них не смотрят. и от этого даже легче. до отправления поезда ещё больше десяти минут, но они всё равно возвращаются в купе, которое делят вдвоём, несмотря на наличие ещё двух мест. чонгук надеется, что они до самого конца останутся свободными. юнги делает им чай. глаза слипаются, в голове полная неразбериха. хочется в тёплую постель и чтобы юнги был рядом, ещё ближе, чем сейчас, чтобы жался со спины, пытаясь впитать в себя запах, утыкался носом в макушку и тихо говорил, как сильно любит. но это значило продать их свободу, таким нелёгким образом добытую. так что чонгук не говорит ничего. в вагоне людей больше, они говорят вполголоса, но всё-таки достаточно различимо. чонгук улавливает несколько реплик, будто выбросанных из контекста. "да, этот вирус", "тапочки маленькие", "и он сказал, что больше не придёт, что больше...", "изделия меховые", "чай, кофе, семечки, напитки, вода без газа, лапша, не желаем". он будто подслушивает. юнги не говорит ничего, молча протягивает кимбап и пододвигает к нему ближе пакет с печеньем. чонгук улыбается в окно, щурится от наглого света, и становится тепло и уютно. от ветра, тихих голосов и чая, даже от движения поезда, сначала будто убаюкивающего, но потом ты просыпаешься совсем без сил и мыслей и жизни. время идёт и не останавливается. чонгук не хочет тоже. юнги ложится на койку и громко вздыхает. поезд трогается с места.