I'll help you (but I can't help her)

      Эндрю сидит на этом жёстком стуле уже третий с половиной час. Он не шевелится, оперевшись затылком на холодную, шершавую стену и смотря на стену напротив. Рядом сидит Аарон, который уже прекратил стараться докричаться до брата. Его плечи напряженны, он вечно ёрзает, что-то яростно клацает в телефоне время от времени, и дышит неровно. По другую сторону сидит Рене. Она вся немного подрагивает в безмолвных рыданиях, торопливо утирая слёзы и сопли. Её никто не стремится успокоить. Дышит тоже неровно, со свистами. Эндрю кажется, что он сейчас взорвётся. Вокруг всё слишком громко, но медленно. Каждое чёртово движение людей вокруг, их голоса и звуки, которые они издают — всё будто бы в замедленной съёмке. Он концентрируется на своём дыхании. Внезапно, ни о чём другом не думая. Только о слишком глубоком вдохе и быстром выдохе. Снова вдох. Эндрю чувствует как воздух встаёт где-то в глотке. Выдох. У него затекло всё тело, нужно размяться. Сходить покурить, выпить крепкого кофе, может даже пробежаться, чтобы наверняка. Но он не встанет, до тех пор, пока ему не скажут, что его девочке стало лучше. Что она дышит. Хотя на самом деле, Эндрю знает, что просто развалится, стоит ему подняться на ноги.       Эндрю шагал вверх по лестнице, к детскому отделению, как увидел, что дежурный врач побежал по коридору, а за ним два санитара с носилками. Он незаметно для себя прибавил шагу, толкнул дверь и замер на месте. Люди забежали в их палату. Воздух вдруг кончился. Эндрю сорвался с места, чуть не снося какую-то медсестру. Бежал так, как никогда не бегал, не делая не единого вдоха. Третья палата от конца коридора, по левую сторону. В глазах всё помутнело, чёрный мошки замельтешили, а давление на них усиливалось с каждым шагом. Он врывается в палату. Слышит каждое слово медсестры, что помогает поставить девочке кислородный баллон. Все её трогают. У Эндрю в голове горит красным. — Суки, если вы ещё хоть раз её… — Эндрю! Прошу вас, успокойтесь! Остановитесь! — он толкает санитаров, не жалея бьёт каждого, и старается прикоснуться к своей дочери. Шаг, он не слышит её дыхания. Мужчина, санитар, валит его на постель, заламывая ему руки. Эндрю кричит. Дёргается, рычит. Ему стараются вколоть что-то, но промахиваются, царапая кожу. Глаза направлены только на Элу. Глаза закрыты, лицо такое умиротворённо-спокойное Она всего лишь спит. Только когда дверь хлопает, скрывая за собой его дочь, он впервые за всё это время вдыхает. Так глубоко, как только может. Тело обмякает. Через несколько мгновений его отпускают. Сердце колотится так быстро, что ему кажется, что он задыхается. Всё его внимание внезапно переключается только на дыхание. Ни о чём другом, кроме того, что он делает слишком глубокий вдох и быстрый выдох, не думается. А потом они догонят врачей с его дочерью. Последнее, что он слышит: — Тридцать пять ударов в минуту.       То что его начинает трясти, первой замечает Рене. Она знает, что в таком состояние его касаться нельзя, потому, шёпотом попросив прощения у Господа, тянется к сумочке. Все люди разные, у кого-то в сумке автомат, у кого-то запасная одежда, а у кого-то запасной паспорт. У неё фляжка с коньяком. — Эндрю, — этого достаточно. Она вкладывает её, в крепко сцепленные ладони. Вокруг почти нет людей. Эндрю класть на них хотел, но медлит. Руки дрожат. Шрамы на запястьях чешутся. Что-то внутри тоже. Неприятно так, со скрежетом, который громко бьёт по ушным перепонкам. Но только потом понимает, что это он задыхается. Скрипит, хрипит, с силой впиваясь ногтями к ладони. Быстро затыкает себя коротким горлышком. Маленький глоток. Он не вдыхал уже двадцать одну секунду. Снова вдох. Рене предлагает обняться. Эндрю позволяет. Слышит только вдохи. Она дышит с разрывом в две секунды. Вдох-выдох, остановка. Снова вдох-выдох. Дыхание спокойное, только сердце пока не может найти ровный ритм. А сердце Элы нашло нуж- Стоп. В мыслях всё путается. Снова сбивается дыхание. Вдохи слишком короткие, а выдохи слишком обрывистые. Рене сжимает крепче. Имя Элы в голове тысячами словами на тысячах страницах. Её бледное лицо, не подымающаяся грудь. Безмятежное лицо, словно она спит. Эндрю никому не позволит тревожить её сон. Кожа на руках щиплет. Но он позволил помешать. Позволил касаться её, когда она, скорее всего этого не хотела. Позволил себе бросить её, когда она нуждалась в нём. Когда её сердцебиение замедлилось, а вдохи прекратились. Он мог что-то сделать, но не сделал. Он мог, но ушёл, поддавшись этому врачу. Эндрю хочется истерически смеяться. Ей лучше? Она почти выздоровела? Тогда почему она не дышала. Почему пульс её был тридцать пять ударов в минуту? Его бесят эти слишком громкие часы в конце коридора. Они заполняют мысли. Тикают ровно, как его дыхание. Каждую чертову секунду он слышит этот звук и подстраивается под него. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. А воздух играется. То перенасыщает его лёгкие, то не поступает и вовсе. Когда такое было с ним в последний раз? Когда дочери поставили диагноз? Когда он впервые попробовал наркотическое вещество? Когда убил Тильду? Когда Дрейк нас-иЛоВВал-ЛлLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLL((((((((. Всё нескончаемо плывет. Часы и скрипы близко и громко. Он видит абсолютно всё и одновременно ничего. Ручки дверей, персонал, пол, руки, стены, лица… Всё это бьется, кричит, пульсирует. Хочется плакать. Так сильно хочется плакать, что Эндрю кажется, что он умирает. — Эндрю, прошу тебя, смотри на меня и дыши вместе со мной, — Аарон прямо перед лицом. Как зеркало. Он дышит громко, но слишком медленно. Эндрю хочет дышать быстро, воздуха совсем не осталось. Но Аарон настаивает, Рене рядом касается его волос, гладит по голове. Она делала так раньше, после спаррингов. Дыхание медленно восстанавливается. Слишком редко с ним случаются панические атаки. Сегодня он был не готов. Завтра или вчера он бы справился лучше. Не шевелился бы дольше, дышал бы медленнее, не концетрировался бы на всём, отвлекая себя курением, посмотрел бы фильм или поел бы мороженое, как делает это всегда. Но Эндрю был не готов. Нил оказывается здесь не вовремя. Он бежит по коридору, натягивая на плечи халат. Его лицо всё ещё красное из-за мороза. И дышит он отвратительно сбивчито и резко, быстро. Эндрю замечает его сразу. В мельчайших деталях его видно. Как страх меняется грустью и отчаянием, как снова становится страхом, ужасом и чем-то не похожим на любые из эмоции, которые он видел на лицах людей. Эндрю не привык винить других людей. Он держит всё под строжайшим контролем, молчит, находит человеку оправдание. Но ненавидеть легче, чем прощать. Эндрю слишком заебался выбирать сложные пути. Когда Аарон теряет бтительность, Эндрю вскакивает на ноги. Стул скрипит, Рене хочет его ухватить, но в голове только шум. Во всё виноват Нил. Этот ебаный врач, которые уверил его, что с его дочерью всё в порядке, когда на самом деле, ей было намного хуже. Кулак прилетает врачу в нос. Он вскрикивает и пытается согнуться, но Эндрю хватает его за грудки впечатывая в стену. На лице не единой эмоции, потому что Джостен не заслужил. Аарон хватает его за плечи, тянет назад, но Эндрю успевает ещё раз проскользить по его лицу. Боли отчего-то не чувствует, хотя второй кулак прилетает в стену. Нил уворачивается. Жалкий трус. — Прекратите. Эндрю, пожалуйста, хватит. Мне жаль, я не знал… Всё ведь начало улучшаться и я правда не знаю, как так получилось… — Нил сильно отличается от того Нила, которым Эндрю видел его в кабинете. Его морозит от слов сказанных врачом. Хочется разбить его голову о стену. — Лучше не стоит, мистер Джостен. Прошу вас. Не сейчас, — Рене становится между ними, перекрывая Эндрю вид. Но тот и не тянется больше, отталкивая брата. — Она умрёт из-за тебя. Всё это на твоей совести. Каждый её стон боли. Каждый пропущенный вдох и замедляющиеся сердцебиение. Каждая слезинка. Всё это на твоей совести, Нил Джостен, — Эндрю уже не помнит, когда в последний раз говорил с таким ядом переполняющим рот. Но он устал тащить всё это внутри себя, хоть и считал что такова его судьба. Но Нил позволили себе слишком много, решив, что способен обманывать его о состоянии его дочери. Лишь ради неё Эндрю борется и встаёт по утрам. Лишь она имеет значение. Миньярд не видит его лица и не хочет. Зато видит Рене. Мало чего меняется, губы поджимаются, глаза закрываются на несколько секунд и брови немного вытягиваются вверх, когда он делает глубокий и чутка рваный вдох. — Простите меня, — всё-таки добавляет он. — Не прощу. Нил тысячу раз посмотрел на анализы, пока ехал обратно, пока оформлялся, забегал в свой кабинет и мчался сюда. Он не мог понять что не увидел, смотрел на снимки, на результаты УЗИ. Нил слишком рано пообещал что-то Эндрю. Вытащил его из палаты слишком рано. И слишком непрофессионально отнесся к Эле. Он должен был быть внимательнее, старательнее. Но он не был. Когда врач первым выходит из палаты, то сразу же обращается к Нилу. — Ей срочно нужно будет прекратить химиотерапию и сменить лекарства. Как ты вообще не заметил, что из-за них сменился уровень лейкоцитов в крови? Снова хочешь стать медбратом или чтобы тебя вышвырнули из больницы? — на чужом лице усталость. Он находит взглядом близнецов и быстро отличает их. Присмотревшись, это не так сложно. — Она останется в реанимации. Вам нельзя там быть, поэтому едте домой. Время посещения висит около регистратуры, мы позвоним вам сразу же, если её состояние изменится. На сегодня увидеть её уже не получится, но мы смогли пока что восстановить хоть какую-то работу сердца. Она не умрёт, если поддерживать его. Завтра подпишите новый договор об отказе от химиотерапии и мы назначим вам новое лечение, — Эндрю старается сосредоточиться на его словах, но он цепляется только за какие-то ключевые. Что-то скребет и кусает пальцы и шрамы от мысли, что его дочери касались против её воли, а всё потому что он ушел и оставил её. — Мне нужно остаться с ней. Я не могу уехать, — Миньярд хочет хотя бы попытаться. Он больше никогда не хочет терять её из виду или отпускать тёплую ладонь. Даже когда она спит и ест. — Нельзя. Возвращайтесь домой, мистер Миньярд. Спокойной ночи, — утирает слега вспотевшие ладони о подол халата, — а ты, иди за мной. Обговорим с тобой всё, и потом ты останешься на ночное дежурство. Рене всё это время смотрела на опечаленное и полное страха лицо Нила. Ей жаль. Она ему верит. Но друг ей Эндрю, а Эла почти как родная дочь. Она мягко касается ладони Эндрю, кивая на дверь. Хоть тот и отдёргивает руку, но уходит. Напоследок Нил произносит: — Мне правда жаль. Спокойной ночи. Эндрю желает, чтобы Нил больше не проснулся.