Красная тинктура

      «Интересно, когда уже можно признать, что я вот-вот выплюну свои легкие?» — Дамиано скосился на Итана, показывающего путь, и тут же был вынужден ответить сам себе, что в их случае ответ: «Никогда!» Он просто не имеет права говорить, что подъем наверх оказался для него почти непреодолимым препятствием, он же чертов спортсмен. Да и не так высоко они поднимались. В здании — одном из доходных домов, что каким-то магическим образом впихнулись в застройку — было всего пять этажей. Шестой — цоколь, наполовину утопленный в земле, и седьмой — мансарда.       Им нужно было на седьмой. Лестница, что начиналась как широкая и плавная, с кованной решеткой, представлявшей собой стилизованные охапки не то лютиков, не то лилий («это арт-нуво, при этом нетипично сдержанный для Италии» — бубнило в голове голосом Итана), и что обвивалась змеей вокруг шахты неработающего уже многие недели, если не годы, антикварного лифта, затянутой в мелкую черную ромбовидную сетку, оказалась коварной. Миновав второй — «аристократический» этаж, она принялась сужаться и становиться все круче, а к концу их пути и вовсе превратилась почти в отвесную.       Итан, едва слышно считавший каждую ступеньку, на которую наступал — «сто восемьдесят два… сто восемьдесят три…» —, выглядел как майская роза и даже не изменил темпа своих шагов. Ну да, он же тут живет. Привык. А вот Дамиано хотелось уже хвататься за поручень и молить о пощаде. Но ведь сам виноват!       В их с Викторией и Томом троице все было предельно просто: двери их домов были всегда или почти всегда открыты. Итан же долгое время даже не называл угол Рима, куда лежал его путь каждый вечер, а когда все же начал ходить с ними до автобусной остановки — почему-то спокойно садился на первый подошедший. У Дамиано ушло неприличное количество времени, чтобы понять в чем дело. Он собирал информацию по крупицам, как золотоискатель. У Итана, оказывается, было несколько адресов: один — тот, по которому он должен был по-хорошему жить, не меньше трех, что принадлежали его единокровным братьям и сестрам, что уже выпорхнули из гнезда (девять детей, девять и почти все женского пола! Не мудрено, что тот алкал тишину и порядок, а их стычки разнимал как волшебник!), и тот, по которому располагалась его студия. В студию они сейчас и поднимались. И Дамиано было даже не стыдно, что он вынудил Итана пригласить его к себе. На самом деле манипуляция была предельно простой и имела кодовое название: «моська обиженного младшего брата».       Виктория и Томас, как обычно, упорхнули с репетиции, оставив на них двоих, как самых ответственных, приведение студии в порядок. Несколько тяжелых вздохов — и Итан в своей манере курицы-наседки принялся интересоваться: что же случилось? Пришлось «скрепя сердце» рассказать и про родителей, ушедших в рейс, и про старшего брата, что собирался привести в гости подругу, и поэтому просил его прийти как можно позже, а лучше — вообще не приходить, и про то, что он — Дамиано — из братской солидарности решил спать на полу в студии. Вот даже принес плед.       Итан выслушал эту историю, как-то очень критично прицокнул языком, но наживку заглотил.       — Напиши брату, что заночуешь у меня.       — А твои родители не будут против?       — Им не обязательно все знать. Я… — казалось, он бережно подбирает каждое слово, — я часто остаюсь в студии.       Играть смущение было сложно, но вроде получалось, а инстинктивное желание пошутить про вшивую аристократию, способную снимать школьнику художественную студию в центре Рима, Дамиано пришлось проглотить. Не для того разыгрывался весь этот спектакль. И даже не для того, чтобы целых полчаса из-за короткого провода наушников сидеть с Итаном почти в обнимку на заднем ряду почти пустого автобуса, пытаясь расслышать хрипловатый старческий голос Джона Иллсли с лондонской записи. Спектакль разыгрывался для того, чтобы Итан, гремя связкой, повернул в замке нужный ключ и, толкнув дверь от себя, сказал заходить. Дамиано сделал глубокий вдох — в нос ударил горьковатый запах масляных красок и скипидара, и послушно переступил порог.       От жилища их барабанщика, в особенности принимая во внимание то, что он был еще той темной лошадкой можно было ожидать, что угодно: аскетичного скандинавского минимализма, классицизма и даже барокко, но комната, имевшая форму неправильного многоугольника в желтом свете старомодного торшера с абажуром из куска выцветшего и кое-где даже заштопанного гобелена, казалась местом из другой реальности. Первое что бросалось в глаза — вавилонские башни абсолютно одинаковых черных коробок вдоль одной из стен, и лишь потом взгляд уже замечал и натянутые под потолком веревки, на которых на бельевых прищепках висели эскизы, и мольберты, и старый патефон, стоящий почему-то на табурете, и керосиновую лампу, и пару кресел, обитых вытертым плюшем, и выгоревшие обои начала двадцатого века и рассохшийся дубовый не стол — секретер, на котором было расставлено столько странных склянок и змеевиков, что впору было заподозрить подпольное производство наркотиков.       — Оу, вау… Какой провинциальный музей ты ограбил на досуге?       Итан, как обычно, вопрос проигнорировал.       — Чаю будешь? Сахара у меня нет, но есть варенье из фейхоа.       Не найдя в себе силы бороться со странной атмосферой студии, которая почему-то в три секунды сбила желание говорить в полный голос, Дамиано кивнул. Итан цапнул с деревянной доски эмалированный ковшик с пионами и скрылся за низковатой ширмой, которая отгораживала угол, отведенный под ванную, чтобы набрать воды. Симметрично расположенная вторая деревянная конструкция с теми же японскими мотивами, по всей видимости, прятала от лишних взглядов спальное место. Им что придется делить одну кровать на двоих? Этого в плане не было!       — Прямо дева в первую брачную ночь.       Дамиано подскочил на месте, голос точно был Итана. Но слова. Какой бес в него вселился?       — Не боись, насиловать не буду. Если на то пошло, то могу положить между нами меч. Ковшик с грохотом приземлился на одну из двух подкопчённых конфорок настольной электроплитки, которая, должно быть, была ровесницей Адриано Челентано, пока Дамиано пытался прикинуть откуда у Итана может быть меч, и к какой очередной книжке тот опять сделал отсылку. Бесполезно. Проще было смириться и сесть за выскобленный кухонный стол, подтянув к себе один из разномастных стульев.       Чайные пары — безупречные образцы вычурного викторианского кобальтового фарфора с позолотой —, что Итан достал из верхнего шкафчика вписывались в эти безумные посиделки в духе Льюиса Кэрролла с той же легкостью, как и все остальное. Дамиано из любопытства приподнял одно из блюдец — на дне в качестве клейма завода красовались два скрещенных меча.       — Ладно, сделаю вид, что не понимаю… — он бережно поставил вещь обратно, поймав на себе взгляд Итана. Мейсенский фарфор, алюминиевые погнутые ложки и липтоновские пирамидки, которые чаем могли назваться только с похмелья, а на деле на вкус походили на дорожную пыль — сочетание дикое, но почему бы и нет? А вот варенье, что они мазали толстым слоем на зачерствелую булку, было замечательным. Протёртое через сито до состояния инопланетного желе — оно пахло поздней теплой осенью: мёдом и почему-то цедрой апельсина. Дамиано наклонил банку.       — Не вижу этикетки… Какая фирма?       — Старый семейный рецепт.       — Почему я, блин, не удивлён?       — Не знаю.       Уголок заветренных губ едва заметно дернулся вверх: в интерпретации Итана это была широкая хитрющая улыбка. Дамиано в отместку дерзнул пнуть этого лиса под столом, но тот ловко убрал свои ноги куда-то в сторону. Ещё попытка — уклонение. Ещё одна — неудача. Ещё — хватаясь за столешницу, Дамиано рухнул со стула.       — Я даже комментировать это не хочу, — Итан, поднявшись со своего места, с каменным лицом протянул ему руку. Предполагалось, что за нее схватятся, чтобы подняться, но чужим благородством можно и нужно пользоваться в своих интересах. Сдернутый с ног Итан в падении не успел даже сообразить, что происходит, но в шутливое катание по полу втянуть себя не позволил: они сделали от силы три оборота, прежде чем Дамиано оказался расправлен и пришпилен к паркету, как экспонат энтомологической коллекции.       — Я бы предпочел дуэль на мечах этой бессмысленной возне, — сообщили ему чуть осипшим голосом, но отпускать не спешили. Ощущалось странно. Не плохо, не хорошо, просто странно. Так и подмывало спросить: «И чё дальше?» — но язык не поворачивался портить момент. Дамиано бы сейчас даже не удивился, если бы длинные густые тени, заполнявшие студию, пришли в движение и потянулись к нему, норовя утянуть в ад, туда, где у ног демона с тремя пастями, терзающими предателей, корчатся в муках бессметные полчища душ. Он почти чувствовал нестерпимый жар этой голодной бездны, что готова заглотить все живое и когда-нибудь, возможно очень скоро, и его самого. Итан точно был посланником ада, с этим своими длинными патлами, пропахшими горьким, мягкой покровительственной ухмылкой, в которой иногда мелькали кривые зубы, и почему-то алыми искрами на дне темных глаз.       Признавать свои поражения Дамиано не привык, и даже сейчас он пытался найти способ выйти победителем, но, к сожалению, его мозг под завязку забитый мангами и фильмами Марвел, не мог придумать умного решения. Или мог? Всего-то надо ввести противника в замешательство любой ценой.       — Плохая идея…       — Плохая?       — Очень, — Итан отпустил его и уселся на пятки.       — Ты даже не знаешь, о чем я думал.       — Поверь мне — знаю. У тебя на лице все написано было.       — И?       — Тебе завтра в школу ко скольким?       — Семь сорок.       Итан выразительно показал Дамиано экран телефона с часами.       — Да, мам! Понял, мам. Чистить зубы и спать, — Дамиано даже шутливо отсалютовал, — а…       — За ширмой.       За ширмой помимо унитаза с опущенной крышкой обнаружились лишь мутное зеркало с пятнами отставшей амальгамы и отмытая до блеска старая раковина, на краю которой соседствовали стакан со щеткой и старомодные песочные часы. Аккуратно подкрученный полупустой тюбик зубной пасты лежал по другую сторону от крана вместе… Дамиано едва слышно чертыхнулся: рядом с пастой лежала опасная бритва. Ведомый любопытством, он раскрыл ту и тут же едва не порезался — бритва явно лежала здесь не для острастки или стиля.       Решив не злоупотреблять чужим гостеприимством, Дамиано плеснул пару раз себе в лицо ледяной водой и счел вечерний туалет законченным.       — Я все…       Итан стоял в косой полосе лунного света (хотя, кого обманывать, свет шел от натриевых уличных фонарей) лицом к окну и баловался с добытым неизвестно откуда мечом, вращая тот какими-то замысловатыми восьмерками: не для позерства, не на скорость, а как-то неуловимо привычно, будто холодное оружие давно уже стало продолжением его рук. Одно движение плавно перетекало в следующее — так нормальные люди крутят между пальцами карандаш или погрызенную ручку. Рассекаемый воздух едва различимо взвизгнул, когда Итан резко остановил очередной оборот и в слепой атаке на голых инстинктах повернулся к шарахнувшемуся назад Дамиано. Будь студия чуть меньше — в шею ему бы непременно уперлось острие меча.       — Не… — Дамиано прочистил горло, пальцем отводя от себя не заточенный при ближайшем рассмотрении клинок. Однако, сердце, что сделало очередное мини-сальто за вечер, не спешило возвращаться обратно в положенное место, — не соврал про меч. Откуда добыча?       — Честный ответ или тот, который тебе понравится?       — Готов поспорить, что это эльфийская сталь.       — Гномья. А вообще это меч-бастард. Что-то вроде автомата Калашникова времён позднего средневековья. Кстати, у этой реплики даже баланс правильный, но сделан меч на кого-то ростом с Викторию.       Итан приложил свою игрушку навершием к выемке под грудиной. Острие оканчивалось на целую ладонь выше щиколоток.       — А должен доставать до пола.       — Только не отдавай его Вик, она и без меча опасна в ярости.       — Даже не думал. Подушку, какая понравится, — Итан указал острием в одну из коробок вдоль стены, — возьмешь здесь. А здесь, — меч скользнул вправо, — подходящую чистую наволочку. Я сейчас приду.       Дамиано кивнул. Значит, он прав. Одна кровать. Никаких проблем. Вот совершенно никаких… Каждая из обнаруженных подушек была запихнута вакуумный пакет, белье сложено так, что стопка идеально вписывалась в прямоугольник коробки — вот она квинтэссенция Итана и его привычек. Даже средство от моли — пакетик с лавандой, сшитый из искусственного шелка, имел подходящий случаю сиреневый цвет. Но что же было в других коробках — не могло же все быть заполнено бельем и вещами?       Дамиано приподнял крышку ближайшей — ему никто не сказал, что заглядывать внутрь нельзя, он мог и перепутать: они все одинаковые на вид! Внутри лежали бумаги, исписанные знакомым скупым неразборчивым почерком. В соседней обнаружились краски, расставленные по спектру, в третьей — нижнее белье и носки.       Вода за ширмой прекратила течь, так что сунуть нос в четвертую Дамиано не успел. Из-за ширмы Итан вышел с заплетенными на две стороны косами, и его взгляд тут скользнул по передвинутым коробкам. Неужели спалил эти подвижки на полсантиметра?       — Ты трогал бритву, — отпираться было бесполезно. Лучше было признать бритву, нежели получить по полной.       — Прости? Мне стало любопытно.       — Есть такая вещь, как личное пространство.       — Понял. Твое размером с Антарктиду.       — Дамиано… — лицо у Итана как-то странно скривилось, будто тот откусил от чего-то крайне кислого, — ты даже не представляешь в какую Марианскую впадину пытаешься нырнуть.       — Я любопытный. С водой в легких, если нахлебаюсь, буду разбираться потом.       — А если утонешь?       — Значит, утону.       «Не отводить глаза, не отводить глаза, не отводить глаза, » — пульсировало в голове у Дамиано, — «Иначе он никогда ничего не расскажет!»       — Очень хорошо, — Итан, наконец, кивнул и перестал сверлить его взглядом, — Идем.       Ах, да! Они тут пытаются лечь спать.       — Меч-то хоть здесь оставь, — фыркнул Дамиано, когда стало понятно, что Итан действительно собирался тянуть эту железяку в кровать, — рыцарь хренов.       — Не рыцарь. Военное искусство меня никогда не прельщало.       Дамиано почти запнулся за картину, стоящую у стены. Женский портрет почти в натуральную величину был последним, что он ожидал от спального угла. Незнакомка с черными, как нефть, волосами и почти фарфоровой кожей, лежала на низкой оттоманке с цветастыми подушками, облаченная в ничего не скрывающий пеньюар, и насмешливо смотрела на реальный мир из-под томно опущенных ресниц. Ее улыбка лишь краем рта была как-то неуловимо знакома.       — Итан, Итан, Итан… Нормальные люди прячут порно под матрас.       Итан, уже выключивший свет, как-то невнятно пожал плечами, усаживаясь на спальное место по-турецки, чтобы снять кроссовки.       — Могу повернуть к стене, если действует на нервы.       — Не надо. Вот, Итан, что ты за человек такой… любопытный.       — Спокойной ночи.       — И тебе.       Дамиано бросил подушку на свободную сторону и, завернувшись в свой плед, как кокон, улегся рядом. Но заснуть не получалась. Было такое чувство, будто кто-то наблюдает из темноты. Конечно, наблюдает. Чертов портрет — женщина в мутных сумерках походила на живую настолько, насколько вообще могла. Казалось, что незнакомка вот-вот вцепится в горло — какой тут уж сон, да еще и голова изнывала от мыслей.       — Марлена, — едва слышно произнес Итан. Дамиано перевернулся на другой бок — проверить разговаривает ли Итан во сне, но нет, тот лежал на спине, устремив пустой взгляд в скошенный потолок, — Женщину с портрета звали Марлена, если тебе интересно. Больше я пока рассказать не готов.       Дамиано вслепую нашарил чужую ладонь и со всей силой сжал.       — Спасибо.