Много Леди, не их Кот

Своё детство Маринетт провела, переезжая вместе с родителями из страны в страну. Из-за этого её обошло детское преклонение перед героями, собирание мерча с ними и игры в подражание. Маринетт ни разу не была в салочках Маджестией или Шанхайским Драконом, не играла в прятки от Мафиозо и совсем ничего не знала про «Злодеев и Защитников». Естественно, она не жила в полнейшем вакууме, а потому знала о существовании людей и нелюдей с суперсилами. Но вся информация про них как-то обходила Дюпэн-Чэн стороной; намного важнее для неё было, сможет ли она остаться завтра в той же стране, в которой засыпала сегодня, и будут ли следующие родственники приятнее, чем нынешние. А ещё — будет ли мама плакать, а папа курить, пока они оба думали, что их никто не видит. Так что не было ничего удивительного в том, что впервые с супергероикой Маринетт по-настоящему столкнулась только в Париже. С героем, который сразу запал ей в сердце. Она про Бражника, конечно же. Ей было двенадцать лет, она только научилась не просыпаться из-за копошения Тикки на подушке рядом и пошла в новую школу. У Маринетт была своя комната, ещё пустоватая, но теперь точно её. Проблемы с пекарней прошли благодаря перестановкам и советам Тикки, и всё должно было наконец стать хорошо. И вот в этот период, когда проблемы, казалось, начали рассеиваться дымом от костра, Маринетт едва не умерла. Она была очень осторожной девочкой: знала, что нельзя брать у чужаков конфеты; когда надо убегать от подозрительных людей; как переходить дорогу и даже что делать при пожаре. Но при этом Маринетт оказалась совершенно не подготовлена к атаке акумы. Дюпэн-Чэн просто ничего не знала про акум! Да, она жила в Париже почти год, но это был слишком насыщенный период, чтобы смотреть по сторонам. Потом, пролистывая сводки новостей, Маринетт насчитала минимум десять акум, которые бушевали в Париже. Которых она пропустила, будучи слишком увлечена своей жизнью без переездов. Одиннадцатая акума едва не стала для неё фатальной. Маринетт прогуливалась по улочкам города, поедая мороженое, когда её фигурку накрыла тень. Девочка успела только поднять голову и увидеть машину, летящую прямо в неё — как в фильмах про Мстителей. Она могла видеть железное днище автомобиля, грязное от езды в плохую погоду, и крышу, загаженную птицами: машина крутилась, пока летела в её сторону. Как поросёнок на вертеле в фильмах про средневековье. Маринетт так вцепилась в рожок с мороженым, что вафля хрустнула. Руке стало липко и холодно; этот же холод анестезией прошёлся по мыслям, полностью отключая их. Время замедлилось, давая Маринетт рассмотреть свою приближающуюся смерть во всех подробностях. Потом были чужие руки и рывок в сторону. Маринетт уткнулась лицом в тёмно-фиолетовый фрак, вцепилась грязной рукой в лацканы и не могла заставить себя закрыть глаза. Герой, спасший её, отнёс её в метро — там обычно скрывались горожане, не успевшие спрятаться в каком-нибудь здании. С рук на руки он передал оцепеневшую Маринетт какому-то мужчине и отстранился, намереваясь уйти. Девочка успела увидеть разводы от мороженого на фиолетовом костюме и крикнула: — С ткани мороженое лучше всего убирается хлебом! Герой, — она не знала тогда, что он герой, — повернулся к ней, удивлённо подняв брови. Голова у мужчины была в серебряной маске, как у рестлера. Только область вокруг рта и оставалась свободной. — Или нагретым мокрым крахмалом, — продолжала маленькая Маринетт, сцепив ладони. — Простите! У вас очень красивый костюм! Мужчина рассмеялся. — Это всё работает только на белой ткани, малышка. — П-правда?.. я не знала. Простите. Он подарил ей ещё одну улыбку, люди рядом разразились необидными смешками. Потом Бражник ушёл, чтобы победить существо, рождённое из его же сил. Естественно, Маринетт тотчас влюбилась. Бражник стал первым и единственным героем, мерч с которым Маринетт скупала, не смотря на цены. Во-первых, она по-настоящему фанатела от мрачных выражений лица Бражника; она-то знала, как по-другому он выглядит, когда улыбается! Во-вторых, Бражник был мало популярен среди горожан, и найти что-то с ним оказывалось настоящей удачей. Поэтому Маринетт и сама старалась, как могла: вышивала бабочек на рюкзаке, делала подвески, имитирующие белые крылышки, и даже всерьёз размышляла о том, чтобы декорировать комнату в фиолетовый и лавандовый. Потом-то она решила, что розовый любит больше, но мысль-то была! Тикки на такую фанатскую преданность совершенно не обижалась, чего Маринетт опасалась поначалу. Напротив, квами помогала подруге находить самые крутые вещи в интернете и рассказывала о том, как выглядели носители Талисмана мотылька раньше. Это давало много вдохновения для создания одежды. К сожалению, Маринетт больше никогда не встречалась с Бражником вот так, вблизи. Но видела его, прыгающего по крышам вместе с новичком-Котом и защитниками. И постоянно сталкивалась с его Воинами, использовавшими свои силы. Огромный каменный человек, тащащий в кулаках сопротивляющихся бандитов? Пожарный, у которого вместо рук два шланга? Медик с феячими крыльями и волшебной заживляющей пыльцой? Обычное зрелище для Парижа. Поэтому Маринетт и не испугалась, когда попала в руки Мима. Она его и в обычной жизни знала: Фред Апрэль, отец её одноклассницы Милен. Очень приятный мужчина, но совершенно не приспособленный для самостоятельной жизни. Мог забыть время встречи, ключи от дома и пообедать. Мим был другим. Казалось, что при преображении во Фреде просыпались скрытые таланты: он с лёгкостью за секунды продумывал сложнейшие тактики боя против разнообразных противников, использовал невидимость используемых предметов в свою пользу и был, пожалуй, одним из наиболее нелюбимых для Арлекина противников. Миму достаточно было представить того в кубе и дождаться, когда уйдёт золото из глаз. Почему-то Воины никогда не пытались убить Арлекина. Только остановить, дать время переждать приступ бешенства. Причин этого никто не знал, а Бражник отказывался что-либо комментировать; Маринетт предполагала, что Арлекин или является хорошим знакомым для героя, или же угрожает его настоящей личности. А может даже и семье. Эти предположения разбивались об одну деталь: если Арлекин встречался с Бражником один на один, то сражения велись насмерть. Герой нападал с настоящей ненавистью, едва сохраняя голову холодной; Арлекин смеялся и словно танцевал во время этих боёв. И никакого результата. Было даже видео, где Бражник попал-таки своим клинком в грудь Арлекина. Злодей на это расхохотался, сделал реверанс и убежал. Вместе с оружием. Может, Воины не пытались убить этого сумасшедшего, потому что тот был бессмертен? Мим привёз Маринетт на своей невидимой машине к неприметному домику. В подъезд девушку вносил уже не Воин, а обычный мужчина. Фред выглядел донельзя серьёзным и таким непривычным, что Маринетт почти не была уверена, что он действительно тот самый отец Милен. Который растяпа. Голова у Маринетт была лёгкой и пустой, в ушах раздавался звон, словно её оглушило. Тикки тихонько сидела в кармане комбинезона; там же лежала коробочка с серьгами. Думать ни о чём не хотелось, осталось только одно желание: выключить голову, чтобы избавиться и от воспоминаний, и от этого ужасного дня. Фред поднялся с ней на руках на четвёртый этаж и даже не запыхался. У него не получилось открыть дверь одной из квартир ключом, так что мужчина поставил Маринетт рядом с собой. Он продолжал аккуратно придерживать девушку за талию, перемазав свой чёрно-белый костюм мима неподходящей к образу краснотой. Квартира сначала показалась тёмной. Чёрный пол, мертвенный индиго на стенах. Глубокий, красивый цвет. Плинтуса из венге, причём из настоящего. Не крашеная подделка. Мебель была светло-бежевой, как тело Жука. Маринетт задрожала, едва увидев диван в гостиной, и категорически отказалась приближаться к нему. Нелогично и глупо, она и сама это понимала, но сделать с собой ничего не могла. — Тут есть барные стулья, — тихо сказал Фред. — Сядешь? Они были деревянными. Тоже из венге. Маринетт села. Фред налил воды и поставил стакан перед Маринетт. Потом достал из шкафчика аптечку и вытащил успокоительное. Действовал мужчина уверенно, он явно был в этой квартире не в первый раз. Дюпэн-Чэн вяло следила за его перемещениями и думала, насколько высока вероятность того, что всё вокруг окажется просто сном. Фред заставил её выпить успокоительные, которые Маринетт до этого игнорировала. Оценив степень заляпанности комбинезона, мужчина вздохнул и ушёл в другую комнату. Вернулся он уже с тёмно-синим халатом и таким же полотенцем. — Маринетт, ты сможешь сама помыться? Или тебе помочь? Я понимаю, что ты уже взрослая и всё такое прочее, но у меня дочь твоего возраста, ничего такого, честное слово. — Я сама. Она поморщилась от того, как прозвучал её голос — хрипло, надломано. Словно она много кричала. Но ничего такого не было, если крик и раздавался, то только в её голове. Нельзя ведь было привлекать внимание Жука, а на звуки он реагировал… — Только дверь в ванную не закрывай на замок. Договорились? Она не ответила. Но всё-таки сделала, как попросил Фред. Ей несложно, на самом деле. Тикки вылетела из кармана вместе со шкатулочкой и уселась на полочку перед зеркалом. В ряду дорогих флакончиков она смотрелась инородно. Игрушка между пен для бритья и лосьонов с разными отдушками. Квами открыла шкатулку, вытянула серьги и закинула их в рот. Жевать она старалась максимально тихо. Раздеваться было сложно, на самом деле. Одежда казалась неподъёмной, словно каждый предмет гардероба весил целую тонну. Маринетт стянула с себя кроссовки, комбинезон и бельё — всё это отправилось в раковину, потому что было замазано кровью. Белая футболка легла сверху, словно прикрывая своей чистотой кровавое месиво одежды. На ткани тотчас проступили красные разводы. Маринетт почувствовала, как у неё свело судорогой губы, и залезла в ванную, сразу включая воду. Не обращая внимания на холод, она направила на себя душ и принялась оттирать кровь от тела. Если бы не Тикки, подлетевшая и отрегулировавшая температуру воды, Маринетт вполне могла бы простудиться или обморозить себе кожу. Квами также схватила шторку для ванной и задвинула её, чтобы не плодить лужи на чужом полу. Первый попавшийся гель для душа ярко пах апельсинами с ноткой грейпфрута. Маринетт вдохнула этот сладкий запах, чувствуя себя немного спокойнее. Так пах Габриэль, самый надёжный человек в её жизни после родителей. Этот запах стойко ассоциировался у девушки с домом и уютом. Она села на корточки и, продолжая вдыхать сладкий аромат, заплакала. Она ведь не хотела этого всего. Не так. Она хотела помочь Тикки, но не представляла, с чем ей придётся столкнуться. Жук… Жук никогда для неё не был реален. Она знала про него, — как и любой другой парижанин, — про его способности к отвлечению внимания, про постоянный голод и последствия его трапез. Однако знать и понимать — это два совершенно разных состояния. — П-п-почему-у… Тикки подлетела ближе, чтобы лучше увидеть Маринетт. Девушка посмотрела на квами широко раскрытыми глазами, пытаясь справиться со стуком зубов и нервной дрожью. — Почему что, Маринетт? — П-почему он… такой? — Жук? — Да. Ему было… больно… Возможно, это был шок. Скорее всего, он. Маринетт не должна была спрашивать этого, не в её состоянии. Было бы лучше, если бы она думала про умершую девочку или про Глазчатого — как закатились его глаза в момент смерти, к примеру. — Дело в том, что… — Я убила его, — прервала квами Маринетт. — Да? Я убила его. Если бы не я, то он бы ожил. — Кто? — Глазчатый. Ты говорила, что он может перерождаться. Что он… а я, выходит… я убила? Убила… Тикки вздохнула, взяла душ из рук Маринетт и зависла над девушкой, поливая той спину тёплой водой. — Я могла бы сказать «да», но это будет не совсем правдой, — сказала Тикки, ведя душ взад-вперёд. — Почему? Он ведь мог бы… а теперь нет… — Послушай, Глазчатый на самом деле способен возрождаться без ограничений. Он восстановился бы буквально из кончика пальца, лишь бы был кусочек плоти. Из крови — нет, не выйдет. Только из мяса или кости, даже не из волос. Понимаешь, к чему я клоню? Перед глазами у Маринетт встала картина: Жук, жадно запихивающий в отверстие на голове руку с рыцарским копьём. Жук, подъедающий тело защитника. И то, как она отфутболила его голову в сторону, чтобы сбежать. Маринетт подняла голову и закрыла глаза. Вода била её по лицу. Тикки отвела душ. — Он его сожрал?.. — Да. Жук начал его переваривать ещё до смерти Глазчатого. И, учитывая, каким стал Жук, я не уверена, что мы смогли бы вернуть Глазчатого даже при помощи силы возрождения и твоего Исцеления. Маринетт медленно кивнула. Лунное Исцеление не сработало, оторванная и съеденная рука не вернулась. Рана затянулась, но и только. Значит, если бы она исцелила голову… то что? У неё была бы говорящая голова? Как президенты в Футураме? Это вызывает смех. Чёрное веселье, сорвавшись с губ, обратно уже не заталкивается, и Маринетт смеялась, не в силах остановиться. Она хотела, чтобы Тикки направила струю душа на неё: тогда бы Маринетт захлебнулась в тёплой воде, и этот смех оборвался бы бульканьем. Но квами только продолжала поливать её спину, не давая замёрзнуть. Смех оборвался, когда Маринетт услышала стук в дверь. Сердце у девушки сразу заросло ледяной коркой, спустя секунду растаявшей под струями тёплой воды. Это не Жук. Жук не стал бы стучаться. — Да? — Тебе нужна помощь? — услышала она знакомый голос. Не Фред. Совсем. — Нет, месье Габриэль, спасибо, — отозвалась Маринетт, почти не понимая, с кем говорит; на губах у неё цвела улыбка, а из груди рвались едва сдерживаемые смешки. Мужчина за дверью молчал секунды две, прежде чем ручка провернулась. — Я вхожу, — предупредил Габриэль. — Нурру, отмена. — Я не одета, — уже не сдерживаясь рассмеялась Маринетт. За шторкой — взрыв фиолетовых искр и лавандового цвета. Совсем как у Маринетт при применении Лунного Исцеления, только оттенки другие. Она щурилась, поджимая губы и замерзая в теплоте настроенной Тикки воды. Габриэль, — это точно его фигура, вот почему в квартире такие высокие потолки, ха! — какое-то время перебирал одежду, которую Маринетт сгрудила в раковину. Хмыкал, бормотал что-то о швах и выбранной ткани. Против воли Дюпэн-Чэн покраснела от стыда за свою старую работу. — Неаккуратные стежки отстрочки. Не увеличивала интервал? Это же джинса, пусть и розовая. — Теперь красная. — Цвет скорее бургундия. Кровь свежая, легко выведется. Но мне нужно, чтобы ты вылезла из ванной. В квартире ни единого завалящего таза, мне негде застирать твой комбинезон. Маринетт шмыгнула носом, но воду всё-таки выключила. Тикки повесила душ в держатель. Габриэль слегка отодвинул шторку и, не глядя, протянул девушке полотенце. Потом так же отдал халат. — Там ещё пятна от травы, — сказала она, отодвигая шторку до конца. — Я и с этим справлюсь. Вернул же к жизни те вещи, что мне принёс от тебя Адриан. Увидев Габриэля, — она до последнего сомневалась, — Маринетт всхлипнула и протянула к нему руки. Месье Агрест подхватил девушку как ребёнка, обнимая крепко и надёжно. Казалось, что в этих руках сосредоточена вся сила мира; никакая проблема не довлела над Маринетт, пока она была в объятиях своего второго отца. Она любила Томаса. Просто обожала. Её папочка был лучшим, без вариантов. Но Габриэль… он стал ей вторым отцом, более жёстким и строгим, но при этом таким же любимым. Габриэль отнёс Маринетт в гостиную. Диван, до того пугавший Дюпэн-Чэн своим белым телом, был накрыт огромным пледом: красные, жёлтые, зелёные зигзаги. Напоминало Мексику и в тёмной стильной квартире смотрелось совершенно инородно. Габриэль сел на диван и принялся укачивать Маринетт у себя на коленях. Неподалёку стоял Мим — снова в виде Воина. Монохромный и нереальный. Он стоял абсолютно без движения, даже не дышал, будто был статуей, а не настоящим человеком. — Что произошло, Маринетт? — Ты Бражник. Почему-то оказалось очень просто принять тот факт, что этот потрясающий мужчина и герой ранней юности Маринетт — один и тот же человек. Конечно, кто ещё мог быть Бражником, если не Габриэль? Они же были одного роста. Ну, ещё таким же высоким оставался Арлекин. Но Габриэль был слишком хорошим, чтобы вдруг оказаться психопатом. — А над тобой был парящий душ. — Аргумент. Он накинул на голову Маринетт пушистый капюшон. Отгородившись от мира этой мягкостью, девушка поняла, что стало немного легче. — Жук. Это был Жук. Она рассказала максимально укороченную версию своей встречи с существом, которое не должно было существовать. Габриэль во время монолога гладил Маринетт по спине, и только из-за этой поддержки Дюпэн-Чэн смогла закончить и не сорваться в истерику. Габриэль ничего не комментировал, просто задал несколько вопросов. Из тихих ответов он узнал про Тикки, Сабрину и собранные серьги. — Глупые дети, — вздохнул Габриэль, — что же вы всё в одиночку делаете. Ладно ты, но Кот-то куда смотрел… Маринетт совсем не думала про Нуара. Перед её глазами Жук снова пожирал трупы и облизывал траву от крови. — П-почему он такой, — снова проскулила она, вжимаясь щекой в пиджак Габриэля. — Почему… — Потому что пошёл против своего Талисмана, — ответил Габриэль. — Ему не повезло, что эта часть отвечает за самозащиту, — добавила Тикки. Габриэль, не услышавший комментария квами, почти слово в слово повторил её слова. Потом продолжил: — У каждого Талисмана есть такая функция. Это логично, если подумать: квами обладают слишком большой силой и могуществом, чтобы никак не защищать себя, верно? Что им делать, если носитель окажется уродом? Квами Кота разъедает Катаклизм, Нурру поглощает сознание, Тикки… перерождает, очевидно. Обычный механизм самозащиты, засбоивший из-за разделения серёжек Созидания. Мим постучал по пустоте, привлекая внимание. Звук был такой, словно он стукнул по дереву. — Да, сейчас. Маринетт, подожди немного. Он усадил девушку на плед и поднялся. Трансформация с Нурру выглядела изумительно: обилие тёмного света, — такое возможно вообще? — белые отсветы, напоминавшие бабочек, атмосфера мрачной таинственности. На выходе — самый любимый для Маринетт герой. Бражник перекинул трость из руки в руку, обернулся, посмотрел на девушку и усмехнулся. Повернулся к ней, прикладывая набалдашник своего оружия к лацкану сюртука. — Как видишь, мороженое пятен не оставило. — Ну слава богу, а то я ночами не спала, думая о судьбе ткани. — Это потому, что ты будешь великолепным модельером. Другой бы ребёнок забыл об этом случае. — Я слишком фанатела по Бражнику, чтобы забыть свою единственную встречу с ним. Смущённый таким признанием, мужчина отвернулся и подошёл к Миму. Тот сразу опустился на одно колено, словно перед монаршей особой. Габриэль стукнул своего Воина по плечу, и лицо Мима искривила ухмылка. — Паяц, — без злобы хмыкнул Бражник. — Ладно. Он поставил трость на пол и опёрся о неё двумя руками. На лице Мима вспыхнула голограмма бабочки, осветившая монохром фуксией. — Воины, — сказал Бражник. — Слушайте. Маринетт и сама вся обратилась в слух. Это было нечто вроде фанатского задора. Она видела своего героя, — который ей, оказывается, почти как отец! — так близко! Так круто! Невероятно! Волна ненормального веселья захлёстывала с головой, и Маринетт едва удерживалась от того, чтобы начать по-детски хлопать в ладоши. Ненормальное поведение. Она сама это понимала. Но ничего не могла с собой поделать. Маринетт надавила кончиками пальцев на веки, вызывая перед глазами взрыв разноцветных пятен. На их фоне Жук пожирал Глазчатого. Она понять не могла, хочет она плакать или смеяться. Тело бросало то в жар, то в холод. — Мои Воины. Найдите Кота Нуара и приведите ко мне. Займитесь парком Свободы, там нужно навести порядок. Мим снова опустился на одно колено. На этот раз в жесте не было никакой жеманности. На лице Мима Маринетт видела обожание и преклонение, словно Габриэль был для Воина спустившимся на грешную землю Богом. Выражение чистой любви, вплетённое в чёрно-белый грим, не вызывало никакого отторжения. Словно так и нужно было. — Спроси у него, сколько осталось от старых Воинов, — подала голос Тикки. — Из тех, кто был до пятнадцатого века. Маринетт повторила вопрос. Габриэль замешкался, прежде чем ответить: — Двадцать три. — Двадцать три! — эхом откликнулась потрясённая Тикки. — Почему? Как? Их было не меньше сотни! Мим встал с колена и потянулся было поцеловать Габриэлю руку. Бражник не дал, вовремя отступив. Глаза у Мима после этого прояснились: пропал тот флёр обожания, который можно было увидеть только у самых ярых фанатиков, и вернулся разум. Воин поклонился, прижав руку к груди и отведя вторую назад. Затем открыл окно и выскочил на улицу, словно дверь ещё не была изобретена. — Мне досталось пятьдесят, — покачал головой Габриэль. — Остальные пали из-за моих ошибок. Я был слишком одержим идеей убийства Арлекина и действовал небрежно. Но больше всего Воинов убил Безымянный. Тикки прижала лапки к большим щекам. — И он здесь?.. Маринетт повторяла за квами, чувствуя себя попугаем. И продолжала улыбаться, хотя щёки уже болели от этого выражения. — Давно, как я понял. Только не показывается. Ни один из моих Воинов его не видел. — Как же тогда?.. — Умирали, сожранные божьими коровками изнутри. От фразы, сказанной таким простым, будничным тоном Маринетт просто затрясло. Ну да, конечно. Ничего в этом не было. Умирали, сожранные изнутри. Как могла умереть Сабрина. Как мог умереть любой человек в этом городе. Жук, Арлекин, Безымянный. Всего трое, но какой же хаос они наводили! И как страшно было Маринетт жить с ними практически бок о бок! — Маринетт? Она слышала голос Бражника будто издалека, как через толщу воды. Комната перед глазами расплывалась и качалась, словно Маринетт попала в шторм. Щекам было мокро от слёз, они болели от улыбки. Ведь мама всегда учила: улыбаться — это правильно. Так мозг думает, что всё хорошо, и настроение само собой улучшается. Только почему-то в этот раз эта уловка не работала. Маринетт казалось, что её лицо сейчас треснет от улыбки, но внутри совсем не становилось лучше. Без тёплого душа сердце замерзало в ледяной корке, голова пухла от мыслей и страхов, уши закладывало. Она тонула, и даже горячие руки его любимого героя детства не могли вытянуть Маринетт из этой бездны. Зато могли другие. Тоже горячие. В чёрных перчатках с острыми когтями. Не алмазными, как у Холли Берри, но намного более настоящими. — Моя маленькая храбрая Леди, — услышала Маринетт голос Адриана, полный любви и заботы. Она подняла веки, но увидела не Агреста-младшего, а Кота. Нуар стоял перед ней на коленях, мягко взяв голову Маринетт в ладони и поглаживая большими пальцами по щекам. Улыбка от этого сама стекла, как грязь на окне под проливным дождём. Глаза у Кота были намного зеленее, чем у Адриана. — Моя маленькая храбрая Леди, — повторил Кот, ласково улыбаясь. — Ты устала, милая. Но теперь всё хорошо. — Правда? Она хотела ему верить. Нет. Только ему она и могла верить. — Правда, — кивнул Кот, приближаясь и прислоняясь своим лбом к её. Какие же у него были зелёные глаза!.. — А теперь — спи.