Вместе-одиноко

Зимние каникулы приближались очень быстро. Снег на улице уже лежал толстыми сугробами на бордюрах, сыпался с крыш подъездов и хрустел под ногами, когда Ваня поздно возвращался домой. Морозик бил по лицу пощёчинами особенно по утрам, когда ещё сонный идёшь на учёбу уже на рефлексах, не осознавая, куда ты и что ты. Привычка за столько лет засела очень глубоко, потому что кроме школы и художки он никуда не ходил. Идёт и идёт, куда — непонятно, но всегда доходит до школы, даже витая при этом в своих мыслях. Ване никогда не нравилась зима, потому что было холодно, и ему не нравилась его шапка, которую он был вынужден носить. Но с недавних пор даже это перестало его заботить. С Серёжей холодная зима сменилась жаром, похожим на только-только заварившийся чай. С ним зима не проникала под рукава, не связывала Ваню тугими плетями мороза, и даже щёки краснели не от шквального ветра со снегом. Щёки были всегда тёплые. К ним Сергей любил прикасаться и греться, потому что у него никогда не было перчаток. Ваня разгорался ещё сильнее, чувствуя, как ожоговые пятна на лице появлялись с узорами чужих отпечатков. А потом Серёжа сказал, что у него красивая шапка. И тогда зима стала самой любимой порой для Вани. Серёжа подарил вновь сердечки под глазами. Ваня в этих сердечках уже ничего не замечает, кроме широкой улыбки и глаз шоколадно-карамельных. Когда он глядит на него — в душе кусочки от счастья откалываются и летят прямо в холодные руки друга. Тот счастье ловит, в кармашек к себе прячет и обещает сохранить. Ваня в нём убивается. Ваня в нём забывается. Вот он и забыл, что сегодня должна была быть заключительная контрольная по истории России. Но когда он об этом уже вспомнил перед самым началом урока, то плюнул и написал Серёже, что он дебил. В ответ незамедлительно пришло фиолетовое сердечко и чёрный палец вверх, что означало: «Бро, ты идиот, но я тебя всё равно люблю». От этого стало легче, и Ваня, который с недавних пор сидит на последней парте, чудом написал пару вопросов про Октябрьскую революцию и Вторую мировую, потому что они с Сергеем недавно как раз это обсуждали. Серёжа любил историю, хотя у него и стояла тройка, потому что его учительница просто ненавидела, но Ваня был уверен, что его друг знает даже больше, чем она сама. Ему нравились времена Петра I и Отечественная война 1812 года, поэтому «Войну и Мир» тот прочитал всю от корки до корки. Эта странная, несвойственная для Серёжи тяга иногда пугала Ваню, и он преждевременно останавливал тираду друга, например о том, почему так сильно Пётр I ненавидел стрельцов. Ваня ещё на полном серьёзе спрашивал, откуда Пётр l определял, что человек именно стрелец и был ли в то время вообще гороскоп? Серёжа ещё долго с него смеялся, заставляя Ваню краснеть в смущении, говоря, что стрельцы — это такое сословие. Да, Ваня чуть от стыда не помер, но он лишь ударил друга и позвал играть в бравл. Хватит с него истории. Единственное, что радовало, так это то, что сегодня последний учебный день в этом году. Да уже и тот подходит к концу, у Вани осталась лишь тренировка по баскетболу, после которой он наконец-то облегчённо ляжет в кровать, вытянется и засядет в телефоне до самого утра. И так, две недели абсолютного отдыха ему точно обеспечены, а к ЕГЭ подготовиться можно и на следующих каникулах, не горит. Спокойно и тихо всё равно не получится всё время просидеть дома, ведь у него появился Сергей, которому дома постоянно скучно и тот шляется к нему теперь каждый день, объедает, мнёт кровать и счастливый уходит. Если честно, то Ваню немного это раздражает, но он не хочет признавать тот факт, что без него было бы совсем по-другому. Его серая, невзрачная квартирка заиграла новыми красками после появления там Серёжи, и мама хвалит его, что Ваня наконец начал есть её супы. Её невкусные супы он так и не ест, но вот Серёже вообще похуй, что в рот совать, и он уплетает по две миски за раз, а перед уходом просит добавки. Ваня не жадничал, просто мыть посуду после этого кудрявого придурка ему надоело. А самое ужасное для Вани было то, когда Серёжа не вламывался к нему домой после школы. Иногда Сергею задавали слишком много домашней работы или у него были какие-то другие планы, и он не приходил, тем самым не давая покоя Ване. Он осознавал, что без него вообще никак, и даже сидеть и пить чай после школы чертовски скучно. Тогда Ваня пересиливал себя, набирал выученный номер и звал его к себе. В такие дни Сергей как будто специально это делает. Он будто знает наперёд, что Ваня, не увидев его на своём пороге, сам побежит за ним. И он как всегда прав. На баскетболе Ваня тоже себя чувствует ужасно. Ему хочется быстрее взять телефон и написать Серёже, чтобы тот встретил его после тренировки и они немного прогулялись по городу, зашли в магазин и купили чего-нибудь вкусненького в честь последнего учебного дня. Сергей точно бы не отказался. Но Ваня оставил мобильник в раздевалке, и придётся ждать до конца, чтобы туда пойти. У Вани игра вообще не идёт. Эдуардович делает ему замечания, но он их игнорирует и лениво бросает мяч в кольцо, который, конечно же, перехватывают. Ему эта игра перестала нравиться после класса девятого, когда его сделали капитаном, хотя он не горел желанием вообще сюда ходить. Ходил лишь потому, что физрук его задолбал вечными упрашиваниями, из-за чего и пришлось согласиться. Вот и играет. — Бро, давай уже серьёзней, у нас соревы сразу после каникул, — Санёк подлетает к нему со спины, хлопает пару раз и вручает ему мяч. Эдуардович орёт что-то на фоне. — Ты не представляешь, как мне похуй, — Ваня вытирает кистью руки пот и ухмыляется, зацепившись за сердитый взгляд сокомандника. — Раньше ты так не думал, — Санёк злится, но на словах никогда этого не показывает — слишком воспитанный и добрый, что не скажешь о внутреннем мире Вани. — Пацаны за твоей спиной говорят о тебе ужасные вещи. Ваня аж встрепенулся и проигнорировал просьбу физрука подойти к нему, случайно встречаясь со взглядами своих сокомандников. В груди загорелся какой-то опасный огонёк, который очень сильно начал жечь горло. Ох, как интересно. И что же ему могут сказать эти двуличные мрази, которые на протяжении стольких лет лизали ему зад, а сейчас просто так отвернулись из-за парочки проёбов? Услышали, что Ваня умеет отвечать за слова, может курить косячок за гаражами и прогуливать контрольные? Все люди одинаковые, думает Ваня и корит себя за то, что раньше не показал, кем он является на самом деле: эгоистичным ублюдком с завышенным чсв. — И что же они говорят? — его голос такой холодный, что Санёк мешкается и оглядывается на друзей. Стукачам после дебюта живётся ой как не просто. — Да так, бред всякий, — он слабо улыбается — Ваня видит, что не по-настоящему — и пытается ретироваться к тренеру, будто ему срочно понадобилось решить важный вопрос. Такое поведение Ваню раздражало, и он остановил друга, придержав его за плечо. Санька пробило на страх, и он опасливо глянул на Ваню, с лица которого пропали былое веселье, мягкость и нежность. Он был чертовски опасен. — Сань, если ты не сосёшь хер этих уродов, то будь другом, поделись, что они про меня пиздят. Просто любопытно. Это была правда — всего лишь разыгралось любопытство, ведь не каждый день стадо баранов начинает считать своего волком. Ваня хотел знать подробности, пока есть такая возможность, ведь говорить про кого-то за его спиной — минимум некрасиво. — Вань, ты изменился, — Санёк сглатывает и даже в ответ не может посмотреть — боится. — Все это заметили. — А это вас всех ебать не должно, — он хмыкает и зачёсывает мокрые волосы назад. Санёк странно дёрнулся и пихнул Ваню, чтобы пройти. На его лбу сдулись вены — настолько он был зол, как будто у него под кожей не кровь качается, а какой-нибудь бензин для поджога. Ваня знает, что тот может сорваться в любой момент и, если надавить ещё немного, то всё как на духу расскажет. Поэтому Ваня провокационо усмехается ему в спину, и Санёк не сдерживается, разворачивается и шипит сквозь зубы. — Тот чел из десятого сделал тебя таким быдлом! Ты хоть знаешь, что он натворил пару лет назад?! Он домогался своей одноклассницы и закладки под скамейками искал! Его не выгнали лишь потому, что у него родители померли. А бабка, с которой он живёт, даже воспитать его не может! Вот и вырос аморальным уродом! Удар прилетает прямо по носу, но у Вани от неопытности рука соскальзывает, и из-за этого удар становится мягче. Костяшки начинают ныть сразу же, но он не успевает размять руку, как Санёк выравнивается и ударяет в ответ по подбородку, разбивая ему губу. Его удар больнее, сильнее, и кровь сразу начинает течь изо рта и пачкать Ванину белую футболку. Он сразу прикладывает к ране руку и поднимает освирепевшие глаза на друга, тут же дёргаясь, чтобы ударить ещё, но его вовремя хватают сзади, и Эдуардович сразу же становится между ними. — Вы в край охренели! Бессмертных, у тебя и так репутация в последнее время не ахти, а ты ещё полез с кулаками! Плакала твоя золотая медаль, идиот, директор точно выговор сделает! — Да пошли вы! — Ваня сплёвывает кровь вместе со слюной и пытается вырваться из рук своих уже бывших друзей, но они держат с обеих сторон, поэтому приходится успокаиваться. — Этот ублюдок пусть за базар свой отвечает! — Тебе нужно смириться и прекратить эту бесполезную дружбу, — Санёк держится за нос, собирая немного крови в кулак, но глаз от Вани не отводит — чувствует себя победителем. — Не порть себе жизнь. — А ты, блять, не лезь в мою жизнь, сука! — Прекратили! — физрук ударил Ваню по голове и подтолкнул его на выход, когда того отпустили парни. — Пошёл вон! Пока в себя не придёшь, можешь не приходить! Ваня до боли прикусил губу, чтобы кровь с пробитого зуба не капала на пол, и засунул руки в карманы спортивок. Ярость кипела в нём, как вода при ста градусах, и казалось, что лишнее движение может взорвать его крышку. Руки подрагивали, а зубы сжимались до скрипа в дёснах. Нагорело — вот и вырвалось. — Мечтал это услышать. Он развернулся и направился на выход. Чёрт. Только за дверью Ваня ощутил ноющую боль в челюсти, ненормальную дрожь своего тела и противную соль между ресницами. Он не плакал, просто что-то резало за глазными яблоками, нервировало, но Ваня пытался не обращать на это внимание, идя по тёмному коридору в раздевалки. В школе сейчас работает только спортзал, и чувство одиночества ударяет по глазам, потому что оно ощущается очень чётко. Ваня забылся и потерялся, как будто заблудился в незнакомых лестничных пролётах на какой-нибудь заброшке. Тут также сыро и темно, да теперь ещё и кровью воняет и мерзким запахом предательства и досады. Ваня будто увяз в этом дерьме по самое колено и затрудняется идти дальше. Ноги не идут. Лёгкие вдыхают сероводородный газ тины и камышей. Желудок выворачивает от этого смрада, и хочется блевануть за ближайшим горшком с фикусом, но Ваня напористо идёт в раздевалку, кусая и так израненную губу. Ему нужен телефон. Иначе он задохнётся к чёртовой матери. Ваня не колется и никогда пробовать не будет, он не отец, но руки у него трясутся так, будто у него все вены сплошное сито. Телефон пару раз выпадает из рук, костяшки ноют, но он это игнорирует и сразу набирает знакомый контакт. «Месяк». Три гудка ощущаются первыми нотами серенады для мёртвых, и Ваня сдирает с ногтей кутикулу, кожицу возле большого пальца — это привычка в стрессовых ситуациях. А потом замершее сердце в преддверии знакомого голоса начинает биться часто-часто, возвращая сбившееся дыхание в норму, а кровь обратно в вены. И отпускает, и губы больше не болят. «Чё звонишь, соскучился?», — у Серёжи голос сонный, и ничего страшного, что уже семь вечера — тот спит с четырёх до восьми и гордо называет это тихим часом. «Как я рад его слышать», — думает Ваня, сжимая телефон предельно сильно. — Заебал. Быстро подошёл к школе, — он не церемонится, потому что Сергей привык, что он эгоистичная сука. «Какого? Я сплю, отъебись», — но Ваня слышит, как тот уже поднимается и натягивает свои трусы. — И возьми что-нибудь, чтобы ебло подправить. В динамике резко затихли копошения, и Ваня уже хотел сбросить, как Серёжа с беспокойством спросил: «В смысле? Тушь или вату?». — Ты ебнутый? Второе конечно же! «Что случилось?», — он явно был напряжён, и одежда зашуршала сильнее, но Ваня не стал отвечать на его вопрос и скинул. Ваня вздохнул и зачесал волосы назад, чтобы быстренько переодеться и сложить сумку. Если хотите спросить, беспокоит его эта ситуация или нет, то я вам скажу, что ему было абсолютно похуй. Набил лицо своему другу — с кем не бывает? Всё бывает в первый раз: и сигарета, и секс, и первые разбитые костяшки. При том он бил не просто так, а за дело, за то, что взбесил слишком сильно. Всю жизнь Ваня сдерживал свои эмоции, прятал за поломанной улыбкой и длинной чёлкой, и все думали, что мухи его лучшие друзья. Как они, блять, все ошибались. Он выпускал свою злость на фонарные столбы, на мусорки, на уличных котов и голубей. Всю жизнь он так делал. Но с недавних пор эти оковы, связывающие его по рукам и ногам, ослабли, и он стал творить всякую хуйню. И это не Серёжа его учит, как все думают. Он просто родился выблядком, и это уже не изменить. Сергей в душе хороший, добряк с сердцем, как мешок Деда Мороза. Он разговаривает с чёрными галками, которых Ваня постоянно гоняет, любит сладкий чай с тремя ложками сахара и глазированные сырки, помогает бабушке по дому и кормит уличных котов под подъездами. А Ваня плохой мальчик, изолирующий себя ото всех, кроме своего кучерявого друга. И он мусорит везде, где приходится — Серёжа за ним повсюду убирает, он матерится, как обдолбанный алкаш, не хочет курить электронки, потому что они слишком сладкие, и суёт между зубов Кэмел голубой, и шлёт нахуй всех девочек, которые к нему подходят. Гадкий тип, не правда ли? Ваня себя таким признал и сжёг все свои дипломы на прошлой неделе за гаражами на керосине, который принёс Сергей, хотя тот думал, что они идут травить мандаложек. Ваня попробовал водку — им купила её алкашня возле продуктового за четыреста рублей, но сдачу с пятьсот забрала себе. Ему не понравилось; Серёжа пил как воду. Ваня наконец-то осуществил давнишнюю мечту — нарисовал член на газарегуляторном здании во дворе и подписал, что его сосёт некое кудрявое чмо, но всем понятно, кого именно он имел ввиду. Художник с большой буквы. И это было никак не связанно с ориентацией его друга, просто подстебать — это святое. Ваня нехороший. И ему слишком плевать на тупое мнение окружающих. На улице мороз щипает его за уши и щёки, но Ваня слишком спешит навстречу к другу. Ему кажется, что, если он сейчас не увидит его — кинется на железнодорожные пути. Поезда отсюда ходят недалеко, через пару улиц, буквально рядом с домом Серёжи, и ему не составит труда лечь там в своей посмертной позе и ловить снег языком. В душе душило. Но он не понимал почему: потому что его всё слишком бесит, или потому, что Санёк такое наговорил про его друга? Ваня не может слышать, как люди, совсем не знающие о Серёже, говорят о нём плохо. Лучше бы придержали языки за зубами, чем распускали такие глупые слухи. Домогался? Да Сергей гей с класса седьмого, этого не может быть. А насчёт наркоты, ну и что? Хоть в это и с трудом верится. У Серёжи нет семьи, которая полноценно обеспечивала бы ему беззаботную жизнь, а пенсии его бабушки вряд ли хватает намного. Его семья погибла в пожаре, а Серёжа выжил только благодаря стечению обстоятельств, потому что в день трагедии находился как раз у бабушки и дедушки. Потерять семью в возрасте семи лет — самое ужасное, что может случиться с ребёнком. И Ваня, зная об этом, бесится каждый раз, когда кто-то начинает: «Он вырос ублюдком, потому что у него матери с отцом нет». И руки давно чесались показать, что это совсем не так. Хотя понятно, что теперь будут говорить и так: «У него тоже отца нет, а мать вообще не появляется дома, его вообще кто воспитывает»? Жизнь. Это ебанная жизнь теперь учит ходить, говорить и переходить дорогу в нужном месте. Они оба получали слишком мало любви и ласки, они не воспитывались родительскими руками и не получали сказку на ночь, они рано научились врать и поздно решили показаться свету. Но, встретив друга друга, таких разных, но одновременно похожих, они окунулись в чувства, которые никогда не испытывали. Это чувства родства, близости и любви. И не будь Ваня эгоистом, он бы давно признал, что в Серёже видит сердечки и считает его покруче Майли Сайрус. Красная куртка Серёжи мелькает вдалеке улицы, и Ваня сразу чувствует облегчение, лёгкое покалывание у губ. Тот бежит навстречу, разрезая своим телом сыпавшийся снег и морозный ветер, с шарфом, но без шапки. Ваня пытается улыбнуться ему, но губы болят и получается слишком косо. — Ваня-я-я! — он кричит набегу, спотыкается об бордюр и летит прямо на Ваню. Он больно врезается Ване в грудь, заезжает локтем в живот и ударяет головой об ноющий подбородок, заставляя друга болезненно застонать. Вот чёрт, думает Ваня, но в ответ на его объятия смущённо хлопает по спине и сразу же оттягивает от себя. Согревает его щёки и заледеневшее сердце. И кажется, будто ничего и не произошло и они просто вышли погулять перед сном. — Хватит кидаться, ты тяжёлая собака, — Ваня кряхтит, пока Сергей рядом становится и смотрит пристально, пытаясь в жёлтом свете фонарей разглядеть лицо друга. В глазах Серёжи — отражение Вани, такое чёткое, будто в зеркало смотрит. А рядом огонёчки оранжево-красные, яркие, насыщенные, наполненные ослепительными чувствами. Ване на секунду становится стыдно, что он заставил беспокоиться Серёжу, но когда тот нежно накрывает его тёплую щеку своей холодной ладонью, у Вани в груди весна цветёт тюльпанами и нарциссами. Фонарный свет со снегом ощущается занавесом их продолжавшегося столько спектакля, а они, стоя посреди пустой улицы, будто герои театра, которые наконец-то отыграли свои сцены. Теперь они за кулисами и могут снять свои разрисованные маски. — Что случилось, родной? — у Сергея голос нежный, а рука ледяная, будто он всю дорогу сжимал снежки. Ваня тает в нём, как снежинки в ресницах. — Как видишь, ебло разбили, — он отмахивается, как бы говоря, что пустяки, но Серёжа сразу всё видит. Умный, чертяка. — За меня? — А за кого же? За других не впрягаюсь. Серёжа вздыхает и убирает руку, пряча её в карман. Не может согреться, странно. — Дебил, лучше башкой начни думать, ты же хоронишь себя. — Принесёшь мне гвоздики и водки? В глазах Вани веселье, у Серёжи — отчаяние. — Ты не любишь ни цветы, ни водку, — он улыбается горько, так, как улыбается всем остальным. — Включу тебе Пошлую Молли и спою «Нон Стоп» на минусе. — Тогда прихвати с собой сссеровских конфет, из гроба расскажу тебе про Шишкинские походы. — Пошёл нахуй твой Шишкин. Они засмеялись, и напряжение немного слилось со снегом, а потом Серёжа взял его за рукав и, не говоря ни слова, потащил его по дороге. Ваня знает куда, поэтому не спрашивает и идёт следом. Сердце дребезжит слабенькую песенку под окутывающее его тепло, пока Ваня прячет улыбку в воротнике. Даже когда болит, Серёжа рядом. Даже когда грустно, Серёжа рядом. И Ваня никогда не чувствовал себя тем, о ком так заботятся, но теперь счастье перед ним, и ему остаётся только протянуть руку, чтобы ухватиться за край красной куртки. Но он этого не делает и послушно идёт в свой подъезд, где они усаживаются на лестнице между вторым и третьим этажом. Они специально не идут к Ване в квартиру, потому что в спешке Серёжа наверняка забыл надеть какой-то элемент своей одежды, а мама должна прийти в любой момент. Но не только поэтому. Здесь им комфортнее, потому что холод намного лучше отрезвляет, чем запах чёрного чая с барбарисом. Перед ними надписи маркером оставлены не только другими детьми и подростками, тут почерк Серёжи перечёркнут Ваниным. А потом Сергей достаёт из-под батареи пачку со скинутыми сижками, которую тут прячут местные курильщики, и тянет две — одну белую Мальборо и с синеньким фильтром Портал. Первую протягивает Ване, вторую сует себе в рот, а зажигалку выуживает из кармана куртки и заодно перекись, вату и пару пластырей. Как-то почувствовал, что именно этот набор им сегодня понадобится. — Кто это сделал? — у Серёжи голос ледяной, в нём креститься можно. Ваня хмыкает и закуривает, нервно потирая разбитые костяшки пальцев. Не скажет. Потому что знает, что этот кудрявый придурок пойдёт мстить на полном серьёзе. У него нет ограничений, принципов насчёт мордобоя, потому что он и так заклеймён статусом «Хулиган» и ему уже терять явно нечего. Хотя Ваня уверен почти на девяносто процентов, что Серёжа никогда ещё кулаками не махался. Он же хороший и уступает женщинам места в автобусе, у такого кулаки точно не могут быть запачканы. — Да срать кто это сделал. Главное, что получил за базар. Серёжа поворачивает голову Вани к себе, зажимая между зубами дымящуюся сигарету, и рассматривает разбитую губу. Небольшая ранка на подбородке, оставленная, вероятнее всего, чужим ногтем, уже начала засыхать. Серёжа был очень напряжён. Его лицо было темнее ночи, и даже слабый свет от лампочки не осветлял его, оставляя в тени и во мраке. Ваня неосознанно загляделся. Серёжа казался ему красивым в этот момент, или просто Ваня случайно посмотрел на него совсем не так, как смотрел раньше. У Сергея бордовые кучеряшки ещё не до конца смылись, и они, запутанные, обрамляли его лицо, касались скул и целовали его щетинистый подбородок. Серёжа был... обычным и он не цеплял девушек, никогда не привлекал внимания и всегда находился в тени. Но сейчас, сидя на холодной лестнице и закуривая сигарету, он был для Вани самым красивым. Дрожащие тёмные ресницы, густые брови, сведённые к переносице, пухлые поджатые губы. Ване всё это нравилось намного больше, чем девчачья нежность и тонкость в чертах лица. И запах у него был не приторный и не сладкий, как у духов его одноклассниц. Сергей пах по-своему, наверное, именно так пахнет у него дома, Ваня ещё там не был, но ему кажется, что его гипотеза верна. — В следующий раз попробуй засунуть своего внутреннего пидараса поглубже и думать не яйцами, а головой, — Серёжа достаёт платок из кармана — сопливый, но ему всё равно. — В следующий раз я разобью этому гондону не только нос, — Ваня выпускает дым и чувствует, как его отпускает. Серёжа рядом сплёвывает в платок и хватает Ваню за подбородок. Смотрит пристально, отчаянно со злостью и почти задыхается. Ваня в ответ задерживает дыхание, и в голове начинают мелькать разнообразные мысли: побьёт или поцелует? От таких мыслей скручивает живот, и он даже не пытается вырваться, своими зелёными, в темноте почти болотными глазами бегая по непроницаемому лицу друга. Любопытство давит на грудь. — Если тебе нужно кому-то разбить ебло, у тебя стоит мой номер на быстром наборе. Сергей прикладывает к подбородку Вани платок и начинает пытаться вытереть закоревшую кровь, аккуратно, чтобы не сделать больно. Ваня замирает и смотрит на Сергея, пока сигарета сгорает между пальцами. На лице Серёжи ничего не прочтёшь и не увидишь, и у Вани снова появляется ощущение, что этот парень всё узнал раньше, чем это произошло. — Мне не нужна помощь, — Ваня отмахивается и шипит, когда друг пальцами надавливает на рану. — Прекращай выёбываться, у тебя плохо получается, — Сергей качает головой и открывает перекись, берёт ватку. — Не учи меня, чмо, без тебя разберусь, что мне делать. Он язвит, словно змеюка, но от ватки Серёжи не отворачивается, подставляется. Щёки странно горят, когда Сергей дует и осторожно касается скул, будто боится поранить больше. У Вани сердце подпрыгивает, как на батуте, и подлетает к чердаку под крышей, потому что невозможно быть таким нежным, таким чувственным. Это его топит в космическом болоте, где камыши это кольца Сатурна, а кувшинки — метеоритные дожди. Ему дурно, и запах табака только сильнее кружит голову. Своими прикосновениями Серёжа его сжигает до жидкого состояния, поднимает его температуру кипения в тысячи раз. Это невозможно. Ваня сглатывает и смущённо отводит взгляд. Ладно, да, он проебался. Да, ему нравится чёртовый Сергей Пешков, его первый и единственный друг! И это пиздец как плохо. Руки Сергея странно трясутся, когда он цепляет Ваню за подбородок и клеит ему на рану пластырь. Ваня это замечает, и неловкая пауза между ними затягивается, потому что почему-то Серёжа не спешит убирать свои руки от его лица. Греется, наверняка. — Серёг, — у Вани голос тихий, хриплый, и именно он заставляет кудрявого отцепиться. — Можно вопрос? — За отсос любой вопрос, — он пытается шутить, но от смущения никуда не скрыться. — Как ты понял, что ты педик? Они оба замолкают, и Сергей наконец докуривает свою сигарету, делая особо большую затяжку. И может Ване показалось, но в темноте, в скрытом дыме, он увидел на потрескавшихся губах Серёжи что-то наподобие улыбки. Наверное, просто показалось. — В пятом классе увидел Макса из «Закрытой школы» и подумал: «Бля, какой охуенный чувак, хочу, чтобы он мне вдул», — он хрипловато смеётся и кидает беглый взгляд на Ваню. За реакцией следит. Опять что-то знает. Ваня хочет спросить про то, что ему наговорил Санёк, но не хочет, потому что уверен, что это одна сплошная ложь. Ему не в чем подозревать и осуждать друга, тому живётся так же не сладко, как большинству подросткам в России. Главное, что теперь они блуждают по грязным улицам, мимо мусорок и поломанных скамеек не одни. Они вместе. Этого достаточно. — А... У тебя был когда-нибудь парень? — они об этом никогда не говорили, и Ване слишком стыдно. Он будто касается чего-то слишком личного, и хочется сразу начать что-то отрицать. — Ну, я, п-просто... — Нет, не был. Серёжа смотрит на Ваню с полуулыбкой, читает его вновь, самые заветные строчки запоминает. И скрыться от него не получается ни за чёлкой, ни за ресницами, ни за сигаретным дымом. Обнажённый. Именно так себя чувствует Ваня, когда случайно встречается с ним взглядом. Слишком умный. Ваня перед ним всегда забывает, где прячет свой револьвер. — Что ещё хочешь спросить? — он уже играет, и у Вани кроме ругательств больше слов нет. — Всё, отъебись, я просто полюбопытствовал, — Ваня спрятал голову в коленях и прикусил губу. И так больно, а сейчас ещё сильнее. Серёжа внезапно приобнимает его за плечи и тянется ближе, от чего Ваня от неожиданности вздрагивает и пытается отодвинуться. Но двигаться некуда — дальше только стена. Сейчас взорвётся баллон с газом или термоядерная пушка бомбанёт прямо по ним — Ваня может сказать с точностью девяносто девяти процентов. — Я нравлюсь тебе? Сука. Как всегда попадает по мишени в самый центр, даже на сантиметр не сползает вбок. Ваня вылупливается на него, а язык немеет, к нёбу прилипает, и все слова катятся вниз, к пяткам. Этот сучёныш смотрит с небольшой улыбкой, в его тёмных глазах только черти не играют, только испуганное выражение лица Вани кривится. Серёжины руки подрагивают, но сквозь плотную куртку Ваня этого не чувствует и нервно усмехается. Сразу видно, что врать сейчас будет. — Ты конченый? Нет, блять, с чего ты взял?! С того и взял, что Ваня смотрит на него необычно долго и отводит взгляд тогда, когда Серёжа поднимает в ответ. Серёжа наблюдательный мальчик и знает про всю школу, кто у кого сосёт. А Ваня никогда врать не умел, ему просто нужно было время это понять и принять. — Да или нет? — Н-нет, нет! Серёжа улыбнулся и убрал руку. — Я давно догадывался, — у Серёжи улыбка довольная, будто ему подарили самого большего мишку в магазине. Ваню он начинает раздражать до безумия сильно. Кулаки чешутся и язык, кстати, тоже. — О чём ты догадывался, ублюдок?! Опять умного из себя строишь? Нихуя у тебя не получается! А Серёжа его не слушает. Если приглядеться, то глаза у него блестят, ресницы мокрые, а лёгкая улыбка скрывает торнадо и ураган красного уровня опасности. Внутри он полыхает, как загоревшийся лес, сжигает всё на своём пути и оставляет только пепел и обгоревшие сучки от деревьев. Под его ресницами любовь пишется татуировками Моргенштерна, она сердечками красными и фиолетовыми рисуется и цветёт, как первые цветы по весне. У него щёки горячие. У него всё тело температуры выше обычного. И если бы он так хорошо не умел справляться со своими эмоциями, кричал бы на всю Москву, как он счастлив и как сильно он влюблён. Серёжа любит слишком давно, чтобы уметь это скрывать. И даже сейчас, когда его чувства оказались взаимные, он сдерживается. Боится, что может ошибаться. Впервые, но всё же. — Не смей себе надумывать, скотина, я не такой, как ты! Серёжа неожиданно хватает его за ворот куртки и притягивает ближе. У обоих дыхание сбивается, и Ваня зажмуривается, ожидая удара. Но Сергей целует. Просто прикасается губами к его, чмокает и быстро отстраняется. Больно. — Да, родной, ты другой. Ваня замирает и не понимает, как реагировать. Целовать его в ответ или бежать нахуй отсюда подальше? Сердце приказывает первое, но у Вани давно не все дома в голове, и он вскакивает на ноги и бежит наверх. Серёжа оборачивается и хочет его остановить, но Ваня уже захлопывает двери своей квартиры и поворачивает ключ два раза. Это полнейший пиздец — только это приходит в голову. Ноги подкашиваются, а дыхание никак не может восстановиться от нахлынувшего адреналина и страха. Между пальцев так тепло, будто Ваня очень долго сжимал чужие волосы, а на деле лишь боязливо впивался пальцами в собственные брюки. И что это было? Как им, блять, теперь разговаривать после этого? Ваня вообще ничего не знает и смотрит на себя в зеркале, цепляя глазами пластырь на подбородке. С любовью клеил, чёрт. «Зря убежал». Серёжа в подъезде пинает лестничные поручни и бьёт себя по лицу. Идиот. «Зря поцеловал».

To be continued...