С любовью, Майкл

       Лисс стояла в тени дарующего дерева в Неверлэнде и оглядывала территорию ранчо. Майкл бы, наверное, не стал его выкупать, а ей вот захотелось. Какие бы плохие воспоминания ни связывали Джексона с этим местом, для девушки оно было домом многие годы. Здесь она впервые почувствовала, что не безразлична Майклу Джексону. В глазах вновь встали слезы, а грудь сдавило от боли. Как ей теперь жить без него? Ее окликнули, и женщина даже не потрудилась смахнуть свою печаль. Один из молодых телохранителей Майкла, успевший проработать с ним совсем немного времени, подошел к ней. - Миссис Джексон, - Лисс даже не посмотрела на него, - когда… я только начинал, Билл передал мне кое-что и наказал отдать вам, если… если мистер Джексон умрет. Он оставил это для вас.        Женщина все-таки обратила на телохранителя внимание. Он протягивал ей конверт из плотной бумаги. Лисс приняла его, поблагодарила. Мужчина кивнул и тактично направился обратно к дому. Совершенно измотанная организационными вопросами, женщина села прямо под деревом и разорвала бумагу. Внутри оказалось несколько листов, исписанных почерком Майкла.        Лисс. Лиззи. Элизабет. Ты знала меня лучше всех, но и тебе из-за своей застенчивости я, порой, не мог открыть, все, что у меня было на душе. Моя дорогая, любимая, понимающая жена. Если бы ты знала, сколько всего мне хотелось вложить в слова «Я люблю тебя больше» каждый раз, когда произносил их, глядя в твои глаза цвета хвойного леса. Ты, наверное, скорбишь, а, может, у тебя полно земных дел, и моя память растворится в воздухе, но я в это не верю. Ты лучшее, что случилось со мной за жизнь. И если бы тебя не было, я, наверное, уснул в 2009 от Пропофола с облегчением. Ведь тогда меня никто бы не поддерживал, мне некого было бы ждать, не на кого надеяться. Ты подарила мне смысл, показала, что я могу быть человеком, таким же как все, открыла для меня такие сферы жизни, о которых я и не подозревал. И ничего бы этого не было, не встреть я тебя в отеле.        Лиззи, ты хоть представляешь, какой была моя жизнь до тебя? Я был символом столетия, с шести лет на сцене, алмаз, который заметили и огранили, сделав из него бриллиант. Меня заковали в дорогие металлы, но, по сути, я был холодным и лишь отражал Божий свет. Для меня не было ничего больнее одиночества. Я заполнял себя музыкой, дарил любовь детям, животным, окружающим меня людям. И меня вроде любили в ответ, но… Но. В душе моей вечерами разворачивалась черная дыра, поглощавшая свет, я боялся спать, не хотел просыпаться, потому что среди множества людей практически не было тех, кто остался бы со мной, потеряй я все. Я был звездой, просто поп-королем, мое имя стало нарицательным, и никто не видел за танцующим акселератом маленького плачущего вечерами Майкла. Кроме тебя. Господи, я так поздно понял, что за эту случайную встречу должен на коленях благодарить Творца! Почему я так тобой заинтересовался? Что-то будто сразу сказало мне: не упусти. Она не знает, кто ты, но она смотрит тебе в сердце.        Я всегда нравился девушкам, они просто липли ко мне, и я никогда не отказывал им во флирте, всегда шутил и был искренен, учтив, обходителен. Я был джентльменом. Но ни к одной из них я не ощущал того, что люди называли влечением. Мои друзья рассказывали истории о своих романах, о застилающей глаза страсти, о невыносимом желании, и я их не понимал. Эта сторона жизни просто не интересовала меня. А после некоторых травматичных событий я даже думать не хотел о близости с кем-то. Девушки превратились для меня в Билли Джин и Диан. Символично, не находишь? Диана была богиней-девственницей, но современные Дианы только и делают, что пытаются сбросить с себя эту божественную чистоту. Наверное, я, в самом деле, был асексуалом. Любой намек на секс не вызывал во мне эмоций кроме периодического желания передернуться. Это касалось любой девушки. Кроме тебя. Не думай, я не был слепым. Я прекрасно заметил твои глаза тогда на репетиции перед Рождеством. Я понимал, что ты раздевала меня взглядом, как и множество других фанаток, и я до одури боялся, что ты, спустившийся ангел, к которому я вроде бы что-то почувствовал, утащишь меня в ад. Я решил дать тебе шанс, не стал акцентировать на этом внимание и не прогадал. Я почти не сомневался за свою жизнь в существовании Бога. Но у меня было несколько событий, которые меня в этом уверили. Одним из них стало посещение будущего. Ты показала, какой могла стать моя жизнь без тебя. И я разрешил себе чувствовать. Я позволил этим странным, доселе неизведанным эмоциям накрыть меня. Я понял, что такое страсть, но между тем ощутил и ужас, ведь ты была ангелом, а я мальчиком, который понятия не имел, как любить тебя. Оглядываясь назад, я жалею о том, что не позвал тебя замуж. Должно быть, я напугал бы тебя своей поспешностью. И как бы ни называлась с точки зрения веры наша ночь на яхте, для меня она навсегда останется волшебной. Я понял, что физическая любовь не вызывала у меня омерзения. У меня просто никогда до этого не было любимой девушки, к которой меня так бы тянуло.        Лисс, я наглядеться на тебя не мог! Ты можешь сколько угодно ругать себя за выдуманные недостатки, но я видел в тебе только любовь, ласку, нежность. Ты стала для меня подругой, женой, любовницей, матерью. Я на коленях прошу у тебя прощения за свое отвратительное и недостойное поведение в 1992-93 гг. Лишь опустившись на самое дно, проигнорировав все твои предупреждения, я смог услышать твой голос. Могли ли мы избежать тех обвинений? Я не знаю. Может, будь я умнее и слушай тебя – да, но я получил сполна. Господь наказал меня за мою гордость и противодействие его воли. Как я хотел детей, не видя, что дыра в моей груди закрылась, а новые ковырял я сам, не понимая, что брачный союз имеет и другие функции кроме рождения детей. Я был унижен, как унижал тебя. Раздет на посмешище публике, обсасан в суде словно, в самом деле, был извращенцем и педофилом. И как ты, мое сокровище, после всего выстраданного делила со мной эту ношу, как ты каждый раз, наверное, ненавидя меня, ложилась со мной в постель, понимая, что я хочу не любить тебя, не ласкать тебя, а просто сделать ребенка. Как ты прошла это, моя любовь, как сохранила в себе что-то светлое, какие-то чувства ко мне? Ты прорвала их обвинения своей откровенностью, на которую я бы никогда не решился. Ты отвечала им на непристойности, сохраняя лицо, будучи в положении, и глубоко пряча свой стыд. Ты была героиней, и я наконец-то увидел это.        Лиззи, я безмерно благодарен тебе за наших детей. Стоило мне принять ситуацию, как она есть, и Господь тут же одарил нас своим благословением. Я написал каждому: Принсу, Пэрис, Бланкету, Элиоту, Тинкербелл и Майклисс. Я прошу тебя, любовь моя, присматривайся к ней, я видел в ее глазах себя. У нее большое будущее, мои кудри и твои подернутые грустью глаза. Почему я не называл тебя раньше Лиззи? Это имя так сладко перекатывается по моим губам, мне сразу хочется заключить тебя в свои объятия и не выпускать. Все песни о любви альбома Invincible я писал для тебя. Помню, как ты была возмущена, ожидая от меня остросоциальных композиций, а я просто не хотел думать о мире, он для меня сжался до размеров комнаты, в которой сидела ты и читала. И я не мог оторвать глаз от твоей расслабленной позы, задумчивого взгляда и светлых прядей, падавших тебе на лицо. Я был счастлив и хотел поделиться этим счастьем с миром. И мир услышал меня: о, к сорока годам Майкл Джексон пишет о любви, о сексе! Неужели он наконец-то вырос? Но я вырос совсем в другое время, не рядом с тобой в девяностые. Тогда я словно был и ребенком, и взрослым. Мои романтические чувства были чистыми и ничуть не дрожали от того, что ночью ты становилась моей любовницей.        Я хочу рассказать тебе и о годах, когда тебе пришлось уйти. Это было самое трудное решение в моей жизни. Но позволь я тебе остаться, стань я причиной твоей смерти, и даже дети не удержали бы меня на этом свете. Лисс, я умирал. Я хотел умереть. Я мечтал, как ты кашлять кровью, я не ел, не спал, я сидел на наркотиках, Лиззи! Каждый вечер я принимал снотворное, и мне снилось, как ты ласкаешь меня. Это бывало очень редко, но порой я не мог сдержаться и представлял тебя рядом с собой. Как же я себя ненавидел после этого! Мне хотелось разбить себе голову, причинить боль, почувствовать хрупкость своей жизни. А потом опять начались суды. И ты об этом знала. Я все забыл. Я был в таком трауре по тебе, что забыл о Башире, о домогательствах. Я попытался начать жить, но вновь рухнул, словно кто-то ставил мне подножки. Лиззи, я с радостью принимал то, что со мной делали в камере заключения и в допросной. Единственное, чего я не мог допустить им на меня повесить – это твое убийство. Это было последней каплей, разозлившей меня. Я с содроганием вспоминаю тот период. Принсу тогда пришлось вырасти слишком быстро, он видел, в каком я был состоянии. Я еле ходил, на слушания меня приводили чуть ли ни за руку, потому что мне приходилось принимать тонны медикаментов. Однажды он ударил меня по лицу, выдал пощечину с силой взрослого мужчины, потому что я был никем. Майкл Джексон стал наркоманом, и Принс не мог видеть меня в таком состоянии. Он сказал, что мать бы передернуло, увидь она меня таким, и я ужаснулся. Я очень медленно отказался от лекарств. Это далось мне чрезвычайно трудно. Мы уехали. Сначала в Азию, затем в Ирландию. Несколько лет тишины меня успокоили, я начал вспоминать твои наставления, твою просьбу сделать This is it. Лисс, я чуть не умер, готовя шоу. Мое тело казалось изношенным. У меня болело все, но каждый день я говорил, что со мной все в порядке, танцевал и пел. Меня всегда караулил врач, он давал мне кислород, когда становилось совсем невмоготу. Я просил у него снотворное. Я хотел спать. И не мог. Но к Пропофолу больше не прикасался. Пути Господни неисповедимы. В тот самый день, когда я должен был умереть, я попал в больницу с кровотечением из язвы. Ты бы выдала мне подзатыльник, ведь я забывал поесть. Меня спасли чудом. Наверное, это твои молитвы и твоя любовь держали меня на земле. В клинике Пэрис спросила меня: нельзя ли побыстрее вернуть маму? Они не верили, Лисс, они устали за столько лет. А я верил. Как одурманенный, сумасшедший. Порой, я сам себе казался психом, придумавшим красивую сказку. Но я видел перед собой плоды нашей любви, и это отрезвляло мне мозг. Лиззи, прошу, прости меня, что я не дождался тебя. Еще десять лет я боялся просто не пережить. Я ведь, в самом деле, хотел умереть. И я бросился во все тяжкие. Старый, умотанный, но вновь подтвердивший свое звание поп-короля, отработав такое количество концертов, которое даже не переставлял, что могу. Я выходил на сцену и говорил: смотри, Лисс, это я танцую и пою для тебя. Лисс, это твоя любимая песня. Лисс, ты помнишь, как тебе нравилась Dangerous, это была наша первая песня с сугубо личным смыслом. И эти мысли придавали мне сил. Я падал практически без чувств за сценой. Порой, меня уносили на себе телохранители с врачом на пару. Но все это было для тебя, и я танцевал. Хотя порой мне это напомнило пляски на похоронах. Моих похоронах, Лиззи.        Разумеется, я не сдержался! Я так хотел тебя увидеть! Когда Билл принес мне твое фото, я проплакал целый час, я молил тебя дать мне шанс, ведь ты меня еще не знала. Я бросился к твоим ногам и получил отпор, но добился внимания. Я просто обожаю эту историю: «я пойду с тобой куда угодно, только не пой!». И это мне говорила моя Лисс, несколько месяцев вообще не слушавшая в девяностых ничего кроме моих песен, Лисс, косплеившая меня, приводя в бешенство СМИ. Какой же ты была в шестнадцать! Я просто словами не могу этого передать. Все твои мысли были ниже пояса, и я, помнивший тебя, совсем другую, терялся. Я ловил себя на мысли, что с этой малолеткой у меня просто не может быть ничего общего, но смотрел в твое личико, и меня парализовывало от любви. Не знаю, кто из нас пытался полюбить другого. Я просто создал обстоятельства, столкнув нас лбами и сказав «любись». И меня накрыло. О, Лиззи, помимо твоих подростковых интересов в тебе было столько нежности, отзывчивости, любопытства к миру. Как и в прошлый раз ты смотрела обо мне в Интернете все подряд и пришла к одному и тому же выводу с разницей в десять лет: ему нужна любовь. Несмотря на весь его успех, он глубоко несчастен. И ты единственная, кому я мог позволить себя жалеть. Потому что это была не милостыня, твоя жалость лишь спускала крючок, заставляя тебя интересоваться мной, влюбляться в меня. Лисс, я заражался твоей подростковой раскованностью! Кажется, я в тридцать тебя так не хотел, как в пятьдесят! Я просыпался ночами и принимал ледяной душ, я молился часами, прося дать мне сил не стать тем, кем меня пытались сделать – педофилом. Я был готов вновь сесть на таблетки, лишь бы не причинить тебе вред, не склонить тебя своим авторитетом к близости, пока ты была ребенком. Хотя как у меня язык мог повернуться так тебя назвать! Я целовал тебя, как взрослую, я любил тебя, как взрослую, я хотел тебя как взрослую. И это было мучение. Лисс, я хочу выразить свое восхищение твоему терпению и твоей совести. Ты, знавшая о Боге только то, что он где-то есть, вошла за мной в храм, ты слушала мои немодные речи о целомудрии, крестилась и пошла за меня девственницей. Не знаю, сомневалась ли ты, что я вообще смогу сделать этот брак настоящим, но у меня подобные страхи были. Но они не сбылись. И тогда мне казалось, что все мои песни о любви написаны о тебе. Ты показывала мне путь, ты не оставляла меня одного, ты была моим светом, моей звездой, моей опорой. Когда у меня иссякала вера, ты помогала мне ее поддерживать. А поверь, она иссякала. В дни без тебя я спрашивал Бога, почему он это допустил, где же его хваленое милосердие, и не находил ответа. И он сократил мои страдания, Лисс! Он словно Иова одарил меня еще большим, чем я имел. Ты родила мне еще троих детей, и это больше, чем я мог рассчитывать в своем-то возрасте. Лиззи, если бы мне пришлось повторить свою жизнь, я бы провел ее с тобой. Я бы носил тебя на руках, подпевал бы тебе на клиросе и всем говорил, что настоящая звезда уже не Майкл Джексон, а Элизабет Джексон.        Я знаю, что ты получишь это письмо, когда меня уже не будет. И, единственное, о чем я жалею, так это о том, что оставил тебя одну. Ты ведь наверняка еще молодая и красивая. И я должен был любить тебя еще много лет. Прости, что не справился с этим. Господь призвал меня к себе. Я не знаю, где окажусь. Молись за меня, я уверен, твоя молитва жены вытащит меня из ада, если я окажусь не достоин света за свои прегрешения. И я буду молиться за вас. Если тебе станет тяжело, вспомни обо мне, я развею твою печаль. Если вдруг ты будешь плакать, и тебе станет легче – подумай обо мне, это я прикасаюсь к тебе с небес. У меня уже нет тела, но я мечтаю вновь ощутить под пальцами твою кожу, коснуться губами твоих губ, почувствовать тепло твоего всегда юного и прекрасного тела.        Я когда-то читал, что в раю все будут возраста Христа – тридцати трех лет. Я буду таким, как ты встретила меня в 1991 году. Ну, может, без витилиго и не со сломанным носом. О, Господи, теперь мне интересно, сможешь ли ты меня узнать? У нас с тобой уже не будет глаз в физическом смысле, и, я надеюсь, ты узнаешь мою душу, ведь она будет вечно любить тебя, Элизабет, Лиззи, Лисс Уэсли. Моя любовь из прошлого, настоящего и будущего. Надеюсь, письмо не довело тебя до слез. Если это так, то смахни их и вспомни окончание альбом The HIStory: улыбнись. И я улыбнусь, глядя на тебя, потому что основная причина моей улыбки – это ты. Ты выполнила мою главную просьбу: Heal the world. Ты начала с одного человека, с меня, и у тебя, как я считаю, отлично получилось. Улыбнись, Лиззи, ты достойна счастья! С любовью, Майкл. Пресс-конференция Джексонов июнь 2038 года - Майкла больше нет с нами. И я могла бы много говорить о том, какой звездой он был, какого уровня. Но это без меня расскажет вам половина населения планеты, а, может, даже и больше. Я хочу сказать, что Майкл Джексон был мужем, отцом, христианином. И за что бы он ни брался, его основными кредо были: любовь, искренность и максимум усилий. Я очень надеюсь, что сейчас, где бы ты ни находился, ты играешь в водяные шары. Майкл, - Лисс поднимает глаза к небу и не может сдержать слез, - ты сказал мне эти слова дважды в Доминикане, когда согласился взять неизвестную девчонку в жены, и теперь я хочу повторить их тебе: I'll never let you part. For you're always in my heart**