Спектр

В лицо ударил свет непривычно яркого для зимы солнца. Глаза, привыкшие к полумраку за последние часы, заслезились, и Китнисс, пока спускалась на землю по трапу планолёта, испытывала желание потереть их или хотя бы закрыться от солнечных лучей. Лютик, который так и не слез с её рук, недовольно дёргал хвостом и — Китнисс могла бы поклясться — презрительно осматривал местность, куда они прибыли. Раздражение кота, казалось, лишь усилилось, когда ей надоело держать на руках не самый лёгкий груз и Китнисс опустила его на землю. — Не нравится — ищи себе других владельцев, — сказала она Лютику, услышав досадливый мявк от него. Кот, впрочем, явно не собирался следовать её рекомендации и искать себе новую хозяйку. За время полёта, проведённое на коленях у Китнисс, Лютик будто свыкся с тем, что теперь они связаны памятью о Прим и любовью к ней, и принял её старшую сестру в качестве владелицы. Сама Китнисс, пусть и не питала к вредному коту особо тёплых чувств, уже не могла представить, что он снова уйдёт: Лютик принадлежал Прим, а значит, должен был остаться. Наверняка Прим бы не обрадовалась, если бы её кот сгинул в лесах Седьмого или затерялся в почти пустом Двенадцатом. Не выдержав, Китнисс чихнула и поспешила списать это на режущий глаза свет, стараясь не думать о том, что у её вчерашнего пребывания на холоде могли быть последствия. Её взгляд между тем обегал местность, подмечая прорубленную дорогу, уходящую вглубь густого леса. Высокие сосны и ели словно стремились достать заснеженными макушками до голубого небесного свода, а ряды их стволов формировали некое подобие лабиринта. Воздух был насыщен тем потрясающим запахом хвои, который Китнисс могла чувствовать и в Двенадцатом, но который всё же чем-то неуловимо отличался. На самой границе территории Дистрикта-7, где их высадил планолёт, уже было видно живописное буйство природы. Китнисс полной грудью вдыхала аромат, свойственный только лесу, такой знакомый и чужой одновременно. Она прислушивалась к звукам, наполнявшим это место, — переливчатые трели птиц оживляли степенное молчание деревьев. Хеймитчу, с другой стороны, не доставало бесшумности: хотя он и старался двигаться негромко, Китнисс всё равно чутко уловила его приближение, — по всей видимости, время, мысленно выделенное им для неё на индивидуальный осмотр места их прибытия, закончилось. Но прежде, чем она успела что-либо сказать или спросить, Китнисс приметила точку вдали, которая по мере приближения превращалась в большую машину. — Нас встретит мэр Дистрикта, солнышко, — пояснил Хеймитч, видя её настороженность, — волноваться не о чем. — Так мы тут почётные гости, раз нас встречает сам мэр? — со скепсисом спросила Китнисс, не отводя глаз от движущегося автомобиля. — Что-то вроде того. Они замолчали, застыв в ожидании. Китнисс была напряжена: конечно, вряд ли сейчас им с Хеймитчем угрожала опасность, но старые привычки — в том числе привычки охотницы — диктовали манеру поведения, при которой Китнисс должна была быть готова ко всему. Она, насколько это было возможно, зрительно и слухово контролировала территорию, внимательно следя за окружающим миром; она внутренне не исключала вероятность морального нападения на неё. И она была не одна; двое — это уже небольшой отряд, способный потягаться с противником. И разумеется, нельзя было забывать об уроне, который могли нанести когти Лютика. Молодой мужчина, не подозревая обо всех стратегических размышлениях Китнисс, вышел из машины и с улыбкой направился к ним. Среднего роста, телосложение неплотное, охраны нет — всё это она просчитала за несколько секунд и пришла к выводу, что угрозы предполагаемый мэр не несёт. При необходимости они с Хеймитчем могли бы победить его, а уже потом разобраться с оставшимся водителем. Эти мысли, порождённые её инстинктом убийцы и борца за выживание, и пугали, и успокаивали Китнисс. Похоже, лес вернул ей часть сил, так что она даже не задумывалась о своей слабости, которая обязана была бы стать помехой в предполагаемой битве с неприятелем. — Мисс Эвердин, мистер Эбернети! — радушие мужчины било, подобно фонтану, словно забрызгивая Китнисс и Хеймитча. — Меня зовут Джеффри Олдридж, я мэр Дистрикта-7, — он протянул ей руку, и Китнисс вяло пожала её. Хеймитч, однако, выразил больший энтузиазм и даже одарил мэра вежливой улыбкой. — Рад видеть вас в нашем Дистрикте! Надеюсь, пребывание тут покажется вам комфортным. «А уж как я на это надеюсь», — не дала сорваться язвительной фразе Китнисс, оставив её в пределах своей головы. — Спасибо, мистер Олдридж, — дежурно поблагодарил за них обоих Хеймитч. Мэр пригласил их проследовать за ним в машину, и Китнисс, опять подхватив Лютика, направилась вслед за Олдриджем. Замыкал процессию Хеймитч, компанию которому составлял лук. А ведь какое-то время Китнисс наивно полагала, что он всё-таки где-нибудь удачно «забудет» её оружие, но Хеймитч упорно нёс лук с собой. Цель данного действия Китнисс понимала плохо: она не планировала возобновлять охоту в ближайшее время, и также она не хотела брать лук в качестве напоминания о прошлом. Судя по всему, Хеймитч был глубоко убеждён в том, что когда-нибудь ей станет лучше, настолько, что она сама захочет вернуться к своему прежнему хобби. Китнисс думала, что он верит за двоих. По дороге Олдридж рассказывал о нынешних буднях Дистрикта-7 и о том, как все рады свершившейся революции. Его слова вызывали всё более кислое выражение на лице Китнисс, что привело к тому, что она, перебив, спросила мэра о пункте назначения, в который они ехали. — Ах, простите меня, я совершенно позабыл о главном, — повинился Джеффри. На слух Китнисс не опознавала капитолийский акцент, но его интонация была, на её вкус, очень сходна со столичной. — Доктор Аврелий дал мне некоторые инструкции, — речь мэра стала звучать на порядок деликатнее, — и я должен спросить вас о том, как вы предпочтёте разместиться: вместе или раздельно. — Вместе, — выпалила Китнисс, руководствуясь всё тем же эгоистичным нежеланием оставаться в одиночестве. — Раздельно, — уверенно ответил Хеймитч почти в тот же момент. По счастью, это случилось тогда, когда автомобиль наконец остановился, и Китнисс поскорее выбралась из него. То же самое сделал и Хеймитч. Лютик, избравший образцово-показательный стиль поведения, чинно сел у ног Китнисс, до того поставившей его на твёрдую почву. Мэр весьма кстати замялся внутри салона, о чём-то говоря с водителем, и тем самым предоставил Китнисс возможность потребовать объяснений. — Неужели я была настолько плохой соседкой? — прищурившись, произнесла она, вглядываясь в лицо Хеймитча. Жаль, что читать его, как умел он, у неё не получалось. — Ты, дорогая, наверное, забыла, что мы с тобой не договаривались о совместной жизни на постоянной основе, — сдержанно произнёс Хеймитч, удерживая её взгляд. — Моя дверь открыта для тебя, но, Китнисс, тебе пора заново учиться жить самостоятельно. Его слова произвели ошеломляющий эффект, так что парировать их сразу у неё не вышло. К тому же из машины наконец вылез мэр, и Хеймитч тотчас уведомил его о том, что жить они будут по отдельности. И вот тогда вселенная решила добавить Китнисс неприятных новостей: оказалось, что правительство решило поместить их с Хеймитчем в Деревню победителей Седьмого, а доктор Аврелий велел ни в коем случае не давать Китнисс быть одной. Её должны подселить к какой-то неизвестной девушке. Речь Олдриджа, всё меньше нравящаяся Китнисс, проходила как будто мимо неё. Она, определённо, слышала каждое слово мэра, но не вслушивалась в суть, упуская цельное значение. Даже находясь на природе, на открытом воздухе, Китнисс начала чувствовать то неприятное фантомное ощущение, вызывающее мираж того, что её запирали в клетку. Казалось, только протяни руку сквозь прутья — и вот она, свобода; но выбраться полностью было невозможно. Китнисс незаметно отделилась от двух мужчин в попытке перенаправить свои мысли из отравляющей рефлексии в русло созерцания красоты мира. А посмотреть в Деревне победителей, куда их привёз Олдридж, было на что. Примерно в двадцати ярдах от Китнисс стоял первый из домов Деревни, за которым цепью тянулись ещё пять. Завернув, эта линия продолжалась следующими шестью домами, образуя прямой угол. И лицевая сторона фасада каждого из домов выходила на озеро, широко раскинувшее свои воды, ныне скрытые подо льдом; а всё это великолепие обрамлял густой лес. Создавая за собой цепь следов на белом снегу, Китнисс ещё немного приблизилась к озеру. На смену шаткому умиротворению, которое она различила в себе в планолёте, пришли недоумение и обида. Обернувшись к источнику двух этих чувств, она подметила, что Хеймитч всё ещё переговаривался с Олдриджем и они оба, казалось, не обращали внимания на её отдаление. Глубже спрятав руки в карманы куртки, Китнисс вздохнула. Она не понимала Хеймитча. Зачем он следил за ней, помогал, был рядом и, вновь бросив всё, переехал в Седьмой, чтобы потом оставить её, когда он ей нужен? Да, она вела себя эгоистично, думая о своём комфорте, когда хотела, чтобы он остался с ней. Но он сам обещал не покидать её, и Китнисс ему поверила. Отчего-то птицы не пели в Деревне победителей, и на миг Китнисс захотелось слиться с тишиной, пологом укрывающей эту местность. На неё внезапно накатила усталость от всех событий и переживаний, и она снова испытала нестерпимую нужду затеряться, спрятаться от мира в укромном уголке и исторгнуть из себя любые ощущения, которые чудом ещё сохранились в ней. Лютик, про которого она совсем забыла и который неприметной тенью сопровождал её, упёрся лапой ей в ногу, напоминая о себе. Китнисс нагнулась, чтобы погладить его, и снова почувствовала жжение в глазах. Раньше кота за ухом чесала Прим — сейчас они были вынуждены существовать без неё. — Мисс Эвердин! — вдруг окликнул её мэр и спешно пошёл к ней. — Мисс Эвердин, сожалею, но я вынужден покинуть вас — служебные обязанности зовут, — Китнисс понимающе кивнула и хотела было вернуться к поглаживанию Лютика, от чего её оторвал Олдридж, как мэр продолжил: — Касательно вашего ближайшего будущего — я всё объяснил мистеру Эбернети. Если лично вам что-нибудь понадобится, сообщите. Попрощавшись, мэр развернулся, чтобы уйти, но Китнисс осознала, что одна просьба у неё уже имеется. — Мистер мэр! — обратилась к нему она. — Мне нужен корм… и, наверное, что-то вроде лежанки. Для кота, — сбивчиво говорила Китнисс, чувствуя себя практически на нулевом уровне знаний о котах в целом и о Лютике в частности. Забота о нём всегда была прерогативой Прим. — Сделаем, — улыбаясь, ответил Олдридж и быстро удалился. Когда мэр ушёл, они снова остались втроём: она сама, Лютик и Хеймитч, приближающийся к ним. Китнисс не знала, стóит ли ей включать в эти подсчёты стену обиды и разочарования, которую она в рекордно короткие сроки возвела вокруг себя. Китнисс поначалу даже собиралась сказать Хеймитчу, что не будет с ним разговаривать, но здравая мысль о том, что это чересчур детский поступок, убедила её не совершать задуманное. — Можешь обижаться сколько угодно, солнышко, но моего решения ты не изменишь, — слова Хеймитча будто подстёгивали её отвечать, но Китнисс упорно отмалчивалась. То, что она избрала не оповещать его о нежелании вести диалог, не значило, что она полностью оказалась от игнорирования. Выдержав паузу, Хеймитч добавил: — Знаешь, Аврелий считает, что я подаю тебе дурной пример и отрицательно влияю на тебя. — С каких пор мнение Аврелия стало важнее, чем моё? — вырвался на свободу вопрос Китнисс. Внешняя грубость скрывала внутреннюю уязвлённость — по крайней мере, она надеялась на это. — С тех самых, когда ты сначала решила умереть, а потом стала плевать на врача, который мог бы тебя вылечить, — прокомментировал Хеймитч. Опровергнуть его заявление было непросто. Всё же она на самом деле стремилась к смерти ещё в Капитолии — или даже раньше, когда убеждала всех и саму себя в том, что обязана погибнуть на арене Семьдесят пятых Игр, — а потом, когда её немногочисленные серьёзные попытки умереть не привели к успеху, Китнисс абсолютно перестала контролировать своё состояние и регулировать его. Здоровье никогда не стояло на первом месте в её списке ежедневных задач — по правде, у неё и самого списка не было. — Но ты сказал, что мы друзья, — выкрутилась Китнисс, перейдя к обвинениям, — и что мне необязательно быть одной. — Ты и не будешь одна, — произнёс Хеймитч, — и я действительно имел в виду то, что сказал о дружбе. Но сейчас для тебя будет лучше, если ты начнёшь отвыкать от моего присутствия. Просто попробуй сделать это, — попросил он, стараясь уверить в своей правоте Китнисс. — Ладно, — сжав кулаки и сцепив зубы, бросила она, понимая, что ей не оставляют выбора. Круто развернувшись, Китнисс подобрала свою сумку, выгруженную из багажника машины мэра, и, чеканя шаг, двинулась по припорошенной снегом дорожке, проложенной параллельно линии домов. Краем глаза она видела, что Лютик потрусил за ней, и от этого что-то дрогнуло внутри Китнисс. То, как Лютик цеплялся за неё, было слишком трогательным, а в свете той вражды, которую они вели до того не один год, выглядело и вовсе почти что сюрреалистично. Свою голову Китнисс наполняла стуком каблуков собственных сапог, силясь не пропустить ни единой мысли о том, куда направится Хеймитч. Какой из домов власти Дистрикта и Панема решили отвести ему? И в какой из них должна заселиться она? Если Китнисс правильно запомнила, ей достанется некая соседка — пока ещё смутный в её сознании образ девушки, с которой они должны будут делить крышу над головой. Из открывшейся информации Китнисс сделала вывод: её не хотели лишать всякого контроля и компании. Конечно, дело было не в недостатке мест в Деревне — большая часть победителей не дожила до конца революции. Потому вопрос о личности той неизвестной девушки оставался открытым. Погружённая в размышления о ближайшем будущем, она не сразу поняла, что в тихую картину реальности, разбавляемую только слабым и редким звуком дуновения ветра и шелестом ветвей деревьев, вторглись новые звуки. Удивительные, плавные и гармоничные, заставившие её прислушаться. Это была музыка. У Китнисс возникло ощущение, что неизвестный исполнитель имитирует мягкую поступь, осторожные и вкрадчивые шаги, перебирая пальцами клавиши инструмента. Словно заколдованная бесподобным звучанием, Китнисс застыла посреди дорожки, не в силах сдвинуться с места, не дослушав мелодию до конца. А она всё лилась и лилась, то переходя к бурному развитию, то вновь возвращаясь к таинственности. — Нравится? — тихо поинтересовался незаметно подошедший Хеймитч. Прерывать сейчас своим голосом звучание музыки казалось Китнисс кощунственным, и потому она просто кивнула. — Это Джулия играет, твоя новая соседка, — шёпотом объяснил он. Под удивлённым взглядом Китнисс Хеймитч свернул с основной дороги на одну из примыкающих к ней коротких дорожек, ведущих к домам. Пройдя мимо входа, он подошёл к распахнутому окну, через которое проникала наружу музыка, и легонько постучал в него. Чудесная мелодия тут же стихла, и Китнисс, отмерев, тоже решилась подойти ближе. Её вело любопытство, однако оно было не настолько сильным, чтобы Китнисс встала вплотную к окну. Но даже с расстояния в пару футов она различила громоздкий инструмент и девушку, поднявшуюся из-за него. Рот темноволосой незнакомки чуть приоткрылся, и та, моргнув, исчезла из поля зрения Китнисс, чтобы через считанные секунды появиться на крыльце дома. — Хеймитч! — издав радостный вскрик, она сбежала по ступенькам и налетела с объятиями. Китнисс, неловко отодвинувшись, резко почувствовала себя лишней при этой встрече старых знакомых. — Я думала, ты уже забыл меня. — Нет, как видишь, — по-доброму улыбнулся Хеймитч, — правда, когда мы виделись последний раз, тебе было лет… десять? — Вообще-то, тринадцать, — усмехнулась девушка. Китнисс меж тем исподволь оценивала ту, кого должны были звать Джулией. Эта девушка никак не могла быть победительницей: основная их часть покинула мир живых, а всех оставшихся Китнисс знала наперечёт. Да и не чувствовалось в ней той уловимой ауры убийцы, прошедшего арену, которая сопровождала всех тех, кто одержал победу в Играх. Чуть ниже неё самой, стройная, с чёрными волосами и зелёными глазами, своим цветом напоминавшими о молодой листве, — Джулия казалась слишком мягкой, слишком целостной. Пожалуй, Китнисс могла бы назвать её красивой. Но ещё больше девушку украшала искренняя улыбка, будто освещавшая её лицо. — И как я мог забыть? — весело задумался Хеймитч, после чего повернул голову к Китнисс. — Зато теперь есть повод вспомнить: ближайший год мы будем жить здесь, в Деревне победителей. — Умеешь ты шокировать новостями, — выдохнула девушка. И тоже обратила взор на Китнисс. — Простите, от радости даже забыла представиться. Я Джулия, а вы?.. Китнисс не могла поверить — эта девушка не знала её. Казалось, даже каждая собака в Панеме за последние полтора года выучила, кто такая Китнисс Эвердин. И либо эти полтора года Джулия провела в каком-нибудь подземном бункере, где, в отличие от Дистрикта-13, не существовало никакой связи с внешним миром, либо… либо её тактичность была поистине бесконечной. И поскольку в первый вариант Китнисс не верила, как ни старалась представить такую вероятность, то оставалось только одно: Джулия не хотела показывать, что знает победительницу Голодных игр и главное лицо революции, — она желала познакомиться с самой Китнисс. — Китнисс Эвердин, — прочистив горло, отозвалась она. — И, думаю, можно на «ты», раз уж нам предстоит жить под одной крышей. — Славно, — Джулия хлопнула в ладоши и, казалось, засветилась ещё сильнее. А потом она наконец-то опустила глаза вниз и узрела Лютика. — И кто это такой хороший, и кто это у нас такой красивый? — засюсюкала Джулия коту. — И как зовут эту милую прелесть? На миг Китнисс даже потеряла дар речи. «Хороший», «красивый» и «милая прелесть» — последние слова, которые она бы применила к грязному коту с наполовину оторванным ухом и вдавленным носом. Однако, справившись с собой, она всё же ответила: — Лютик, — кот при этом будто приосанился и важно мяукнул, поразив Джулию в самое сердце и окончательно покорив её. — Надеюсь, ты не будешь против того, чтобы он тоже жил в этом доме? — на всякий случай и больше для приличия уточнила Китнисс. — Разумеется, нет! — горячо воскликнула Джулия. — Как я могу быть против такого милого создания? — Кстати, о соседстве, — возвратил внимание к себе к себе и к прошлой теме Хеймитч. — Джулия, тебе объяснили причины нашего появления здесь и условия, на которых мы останемся? — Кое-что мне определённо разъясняли, — подумав и постучав себя пальцем по подбородку, сказала та. — В любом случае я рада компании — жить одной в пустой Деревне скучно, — пожаловалась Джулия и сделала приглашающий жест, махнув рукой. — Пойдёмте, покажу вам дом.

***

Экскурсия по дому растянулась на добрых полтора часа. Кто бы знал, что обойти два этажа, включавших в себя ряд гостевых спален, ванных комнат, пару кабинетов, кухню, столовую, большую гостиную и рояль, отдельный предмет гордости Джулии, будет так сложно. Хозяйка дома могла рассказать, казалось, о каждом уголке и каждой вещи, и потому осмотр всех помещений сопровождался красочными пояснениями Джулии. Под конец Китнисс, утомлённая перелётом, двумя новыми знакомствами и спором с Хеймитчем, едва ли могла запоминать получаемую информацию. Отдельное увеличение хронометража экскурсии было на совести Лютика. Ушлый кот, своими печальными глазами выпросивший у их «гида» миску молока, старался обнюхать каждый уголок, невзирая на протесты Китнисс и своё отнюдь не чистое состояние. Джулию же всё это умиляло, и она великодушно позволяла Лютику гулять по всему дому, чем вызывала явное довольство кота, нервозность Китнисс и ехидные смешки Хеймитча. И её напряжение, помноженное на усталость, слабость и сонливость, в конечном итоге и привело к тому, что Китнисс, упорно борящаяся со сном во время трапезы, которую устроила гостеприимная Джулия, была отправлена Хеймитчем спать. Китнисс считала, что ему повезло: её энергетические ресурсы истощились, и она не могла вступить с ним в дискуссию, а потому вынуждена была покориться. Впрочем, расстраиваться по данному поводу Китнисс не стала — большая кровать с пушистым одеялом и мягкими подушками выглядела достаточно привлекательно, чтобы сдаться на милость сна. Наверное, в первые часы она не осознавала себя как самостоятельную единицу, способную двигаться и мыслить. Впервые за последнее время Китнисс не ощущала во сне ничего: ни ужаса, ни боли, ни скорби — осталась лишь успокаивающая темнота, затянувшая её. Это был самый настоящий подарок судьбы, который она даже опасалась принимать за реальность. Просто сновидение. Столь драгоценный шанс выспаться. А потом Китнисс привиделась она. Белое сияние, доведённое до какого-то немыслимого абсолюта, сравнимое, по ощущениям, с ослепительной яркостью и жаром взрыва звезды, настигло Китнисс, и в этом неземном свечении своей старшей сестре явилась Прим. Она никогда не снилась ей, не после того, как Китнисс вернулась в Двенадцатый. Радоваться ли этому, испытывая облегчение, или печалиться тому, что сестра избегала её даже в порождённых разумом миражах, не давая возможности ещё хотя бы раз взглянуть на себя, Китнисс не знала. Единственная истина, оставшаяся здесь и сейчас, — то, что Прим не обвиняла её, не пыталась убить и не превращалась в самый страшный кошмар, а всего лишь грустно взирала на Китнисс. Её белое струящееся одеяние слегка развевалось при полном безветрии, а волосы были собраны в косу — совсем как ту, что ей когда-то заплетала Китнисс. Примроуз не размыкала губ, но она будто транслировала речь напрямую в мозг своей сестры. «Ты не виновата, Китнисс, — голос Прим звучал в её голове, — не вини себя в моей смерти. Здесь не так уж плохо, я вместе с папой». — Прим, подожди! Не уходи! — Китнисс, крича, протянула к ней руки, но тщетно — коснуться сестры она не могла. «Отпусти меня, Китнисс. Тебе нужно думать о жизни. Я люблю тебя», — и силуэт Прим начал истончаться, растворяясь в поглощающем всё белом свечении. — Прим! — яростный возглас Китнисс издала, уже проснувшись. По щекам одна за другой скатывались слезинки, но впервые она была им рада. Хлынувшие из глаз слёзы словно освобождали её, и Китнисс ощущала, как что-то внутри неё трескается и ломается, выпуская наружу чувства, что сковывал собой её внутренний лёд. — Я постараюсь, Прим, — срывающимся шёпотом обещала Китнисс, задыхаясь, — ради тебя я буду бороться. И я тоже люблю тебя.