Спектр

Надев куртку и застегнув её, Китнисс осмотрела своё отражение к зеркале. Бледная, с небрежной косой и будто уставшая, но определённо менее измождённая, чем пару недель назад. До официального конца зимы оставалось всего ничего — дней десять. Об этом Китнисс, не следившая за временем, узнала случайно, в тот момент, когда Джулия обвела в календаре намеченную дату поездки в больницу. И вот этот знаменательный день, который Китнисс была бы не прочь ещё раз отложить на потом, настал. — Остаёшься за главного, — уведомила Китнисс крутившегося под ногами Лютика. Кот, оживившийся вместе с жильцами дома, норовил сунуть свой нос везде, где только можно, с важным видом проверяя этапы подготовки к посещению больницы. Меж тем Джулия, уже влезшая одной ногой в сапог, продолжала щебетать по телефону, сохраняя ставший привычным позитивный настрой и не вспоминая о своём срыве после игры на рояле, который вынудил её убежать. Потом она, объясняясь с Китнисс, списала всё на нахлынувшую печаль вперемешку с горечью и больше не возвращалась к той теме. Китнисс, в свою очередь, оценила выдержку девушки: она сама бы, наверное, не смогла так же быстро вернуться к благостному расположению духа и сияющим улыбкам. Больница, в которую им нужно было попасть, располагалась отнюдь не близко к Деревне победителей, и потому Джулия, выступившая в роли организатора, заранее договорилась о том, чтобы их отвезли туда. Насколько поняла Китнисс, Дистрикт-7, как и Двенадцатый, делился на несколько районов: город лесорубов — самый большой, бедный и густонаселённый, — Деревню победителей, построенную вдали от домов обычных людей, и Голден-Хиллз — наиболее удалённую от Деревни, элитную часть Дистрикта, где собрались самые материально обеспеченные представители Седьмого. И конечно, нужная больница была обязана находиться именно в месте обитания богачей. По словам Джулии, это была скрытая от посторонних глаз территория, а руководители учреждения привыкли к требованию анонимности от своих клиентов и были готовы предоставлять её. Это было им на руку: Китнисс не хотелось, чтобы едва ли не в тот же день весь Дистрикт (если не Панем целиком) узнал о том, что «сошедшая с ума Пересмешница» оказалась в Седьмом и проходит курс лечения. И ради сохранения тайны больница даже выделила специальную машину для того, чтобы доставить мисс Эвердин с сопровождением. Машину, которую Китнисс с нетерпением ждала и начинала переживать. Стук, раздавшийся совершенно неожиданно, только усилил беспокойство Китнисс. От внезапности звука она чуть дёрнулась, но почти сразу пришла в себя, осознав личность стучавшего. На самом деле Китнисс не была до конца уверена в том, придёт ли Хеймитч, учитывая то, как неохотно он дал своё согласие; и так же она не думала, что отыщет в себе силы зайти к нему и ещё раз заставить его ехать вместе с ней, если бы он передумал. Открыв дверь, Китнисс с долей облегчения увидела не горевшего энтузиазмом, но сохранявшего относительную трезвость Хеймитча. — На улице зима, а ты явно собираешься ехать без шапки, — без предисловий неодобрительно выдал он, чем вверг Китнисс в состояние удивления — подобное начало разговора она бы предсказать не могла. — Я не ребёнок, Хеймитч, — отыскав слова, поначалу словно предательски сбежавшие из её лексикона, отозвалась Китнисс. — Тебе не нужно контролировать, надела я шапку или нет. — Вообще-то, солнышко, именно дети пытаются показать себя взрослыми, игнорируя необходимость шапки зимой, — покровительственные нотки, о которых она уже успела позабыть, снова вернулись в голос Хеймитча, и Китнисс в порыве раздражения сжала правый кулак, впиваясь ногтями в ладонь. — По-настоящему взрослый человек не будет плевать на своё здоровье. — А если бы я сказала, что у меня её нет? — из вредности спросила Китнисс. — Чего у тебя нет? — вклинилась Джулия, наконец оторвавшаяся от телефона, и не дала тем самым ответить Хеймитчу. — Шапки? — предположила она, молниеносно оглядев Китнисс. — Бери любую — у меня их полно. — Боже, о чём мы спорим, — протянула Китнисс, обречённо доставая свой головной убор. — А говорила, что у тебя нет шапки, — не упустил случая поддеть её Хеймитч. Китнисс решила, что самым простым выходом станет уход от проблемы, и немедленно реализовала его, ступив за порог дома. Она умела держать язык за зубами и не желала продолжать бессмысленную дискуссию… и тем не менее Китнисс обернулась и заметила, что Джулия слегка отстала. — А доктор Аврелий намекнул, что мне стóит меньше общаться с тобой, — мстительно обронила она, воспользовавшись тем, что её услышит только Хеймитч. — Может, он не так уж неправ, — к её удивлению, пробормотал он, наверняка рассчитывая на то, что она не разберёт его речь. Жаль, охотничий слух не подводил её — получать новый укол, как оказалось, довольно болезненно. Вся их пикировка была ребячеством чистой воды, а ведь кое-кто ещё пытался уличить Китнисс в детском поведении. Что ж, по крайней мере, теперь она могла сказать, что Хеймитч, по-видимому, недалеко от неё ушёл, раз начал и не пресёк абсолютно глупый спор. Значит, и она не испытает мук совести из-за того, что будет молчать всю дорогу.

***

Лишённый смысла, совершенно дурацкий конфликт — вновь пришла к этому выводу Китнисс. Царившая в машине тишина, которую не рисковала перервать даже Джулия, давила на психику тяжёлыми предчувствиями. Думать о том, что её ждёт в средоточии медиков Дистрикта-7, не хотелось — в основном потому, что Китнисс старалась не расшатывать лишний раз свою нервную систему переживаниями. И всё же она делала это, раз за разом прокручивая их с Хеймитчем перепалку. Не унимал её волнения и тот факт, что Джулия самым коварным образом невольно сыграла роль предательницы: уселась на переднее сидение рядом с водителем, оставляя заднее в распоряжение Китнисс и Хеймитча. По мнению Китнисс, места для двух поругавшихся людей там было крайне мало, и она демонстративно придвинулась как можно ближе к окну, в которое уткнулась с преувеличенным интересом. К счастью, её манёвр не получил комментариев с чьей-либо стороны, и Китнисс беспрепятственно вернулась к размышлению. Поссорились на ровном месте. В который раз. Неужели они обречены рано или поздно превращать любое своё общение в выяснение отношений? Верить в последнее Китнисс не желала, вместо этого пытаясь уговорить себя вспомнить про дружбу. Но все её познания в этой области были весьма ограниченны. Своим другом она когда-то считала Гейла, а Пит был тем, кто первым попробовал завести с ней дружбу. Покойная Мадж Андерси называла её подругой, и Китнисс отвечала тем же, но в глубине души была уверена: она не умеет, не знает, как правильно дружить. Контакт с Гейлом наладился далеко не сразу, а позже осложнился его влюблённостью в неё. Взаимность, хотя бы дружеская, Питу стала меньшим, что Китнисс могла сделать за его доброту, когда-то спасшую её. С Хеймитчем было не так всё. Вынужденные работать вместе, они начали со взаимной неприязни, которую позже вытеснила эффективность их команды. Им пришлось действовать сплочённо, чтобы выживать, — и в этом помогало то чёртово понимание, о котором говорил Пит и которое позволяло им почти что читать мысли друг друга. Постепенно между ними выросло доверие, чуть было не сломанное пару раз, но тем не менее продолжавшее существовать. Вот только куда всё это девалось в относительно мирной обстановке? Друзья обычно знают друг о друге многое, могут делиться секретами. При всей доверительности их взаимодействия Китнисс была не способна рассказать о Хеймитче больше известных всем фактов. Часть её тайн он наверняка знал благодаря своему умению считывать её, как и других людей. Схожий образ мышления и характер только помогал ему в этом. Она же разгадать его была не в силах. Китнисс осознала, что у неё слишком мало информации о Хеймитче. За затемнёнными окнами автомобиля менялся пейзаж: они уже проехали густой лес и город, миновав вереницы однотипных домов, разрушенных зданий и заброшенных фабрик, и прямо сейчас невдалеке показались присыпанные снегом холмы. Там, на этом подъёме, судя по всему, и распростёрся Голден-Хиллз. Даже на расстоянии была видна разница между вотчиной обычных жителей и местом обитания тех, кто был признан привилегированной частью Седьмого. Бóльшие по размеру дома с красивыми фасадами, совершенно другая планировка улиц… Но самым главным и непостижимым отличием была атмосфера: едва выйдя из машины, Китнисс ощутила спокойствие, окутывавшее это место. Во время поездки сквозь стёкла автомобиля ей передавались будто застывшая в воздухе тоска города лесорубов, его уныние и страх перед будущим, которые ещё не успели исчезнуть. В Голден-Хиллз ничего из этого не было. — Идём, Китнисс, — позвала её Джулия, жестом приглашая следовать за собой. И Китнисс покорно поплелась за ней, по мере приближения к больнице всё отчётливее сознавая, что заходить внутрь её совершенно не тянет. Скорее уж, она бы предпочла малодушно сбежать, наплевав на доводы разума, на потребность наконец дойти до врача и начать полноценное лечение и даже на свою гордость. Тем не менее через пару минут бой с трусостью Китнисс выиграла, заставив себя шагать ровно и не сворачивать с дороги, ведущей к цели. Прим была бы довольна действиями своей сестры — мелькнуло в голове Китнисс, в то время как её рука касалась дверной ручки и тянула ту на себя. Впереди лёгкой походкой уверенно дефилировала Джулия и была, казалось, самым заинтересованным лицом в пребывании в обители медиков. Китнисс с любопытством осматривалась, отмечая отсутствие скопления людей и тишину, которую разбавляла льющаяся откуда-то ненавязчивая музыка. Однако застывать на одном месте было нельзя: позади, на небольшом расстоянии, шёл Хеймитч — Китнисс будто кожей чувствовала его взгляд, упиравшийся ей в затылок, — а внеплановое столкновение с ним из-за резкой остановки точно было бы лишним. И вот поворотный момент настал: они достигли цели в виде миловидной девушки-администратора, которая, поприветствовав всех и представившись, передала пожелания доктора Силии Вебер и, заведя карточку, вручила Китнисс не самую маленькую кучу разных бумаг — списки врачей, анализов, направлений… От этого вороха самочувствие Китнисс мгновенно ухудшилось, но всё же она, затолкав своё недовольство куда подальше, направилась покорять медицинские кабинеты.

***

Первая подлость притаилась там, где её не ждали: оказалось, что фактически ни один анализ Китнисс не сможет сдать сегодня в силу неподготовленности своего организма — помехой стали завтрак, определённо не сочетающийся с понятием «натощак», и кратковременное исключение из рациона некоторых продуктов, которое ей придётся провести, прежде чем щедро делиться кровью с врачами. Перенос даты забора анализов откровенно не радовал, но даже с этим Китнисс смирилась: определённо, ей никто не обещал, что будет легко, однако стремление миновать все преграды было сильным. Между тем Китнисс стоически выслушивала все рекомендации врачей и даже умудрялась вежливо кивать, обещая принять все их слова к сведению. К примеру, первый же по счёту доктор возмутился воспалённости её горла и паре десятых, на которые температура её тела была выше нормы. С мысленным вздохом и закатыванием глаз Китнисс поняла, что сдачу крови опять необходимо передвинуть: лекарства, прописанные терапевтом, могли негативно сказаться на результатах анализов, поэтому их приём нужно было заблаговременно прекратить. Часа полтора спустя Китнисс с трудом удерживалась от того, чтобы сорваться на ком-нибудь. Список врачей медленно, но верно подходил к концу, и вскоре она наконец-то сможет добраться до доктора Силии, ради которой всё и затевалось. Открывшееся второе дыхание едва не перекрыла Джулия, с сожалением признавшаяся, что ей нужно покинуть Китнисс ради какой-то непонятной репетиции. Из запутанных объяснений удалось вычленить то, что относительно скоро в Голден-Хиллз состоится некий праздник и он не сможет обойтись без пианистки — в отличие от Китнисс, с которой в качестве моральной поддержки всё ещё должен был оставаться Хеймитч. И тогда перед Китнисс возникла дилемма. Она могла вернуться, найти Хеймитча, который откололся от их с Джулией дуэта и погрузился, как ни странно, в книгу, заявив, что таким образом планирует коротать время до окончания медицинского марафона. Отбросив эту идею, Китнисс выбрала иной вариант — продолжила обход врачей в одиночку. Она могла сотню раз быть неправа, цепляясь за свою обиду и не пробуя восстановить мир в их отношениях, и всё же потакала своему нежеланию вновь и вновь искать точки соприкосновения. Попрощавшись с Джулией, Китнисс изменила траекторию своего движения и зашагала к кабинету доктора Силии Вебер. Два пролёта, коридор — и вот она уже была у нужной двери. — Входите, — раздалось изнутри комнаты, когда Китнисс начала открывать дверь после короткого стука. — Мисс Эвердин, я полагаю? Женщина средних лет, за время работы в Дистрикте-7 так и не избавившаяся от капитолийского акцента, вопросительно глянула на неё, сидя за массивным столом, расположенным напротив входа. Воспользовавшись паузой, образовавшейся после её ответа и приглашения присесть, Китнисс незаметно рассматривала Силию. Кудрявая, светловолосая, с тонким прямым носом, одетая в деловой костюм, она производила впечатление личности строгой, но не отталкивающей. Длинные тонкие пальцы ухватились за протянутые Китнисс документы, и Вебер надела очки, вчитываясь в содержимое бумаг. — Что ж, мисс Эвердин, давайте знакомиться, — закончив, доктор отложила документы в сторону и опустила очки, сверкнув синей радужкой. Силясь снять невольно возникшее напряжение, Китнисс поудобнее устроилась в мягком кресле и приготовилась слушать. — Меня зовут Силия Вебер, но это и так должно быть вам известно, — не прерывая речи, она открыла один из ящиков и выудила папку, которую после протянула Китнисс, — я психотерапевт-психиатр, иначе говоря, я могу не только слушать пациента и задушевно говорить с ним, но и оказывать фармакологическую помощь. Возьмите, — Силия кивнула на папку, — там находится мой диплом и лицензия. — О, не стоило… — смущённо пробормотала Китнисс, просматривая содержимое папки. — Ошибаетесь, мисс Эвердин: согласно закону, я обязана продемонстрировать вам соответствующие документы об образовании и возможности заниматься медицинской практикой. Нам предстоит работать друг с другом как минимум ближайшие полгода, так что будет хорошо, если у вас не будет сомнений в моём профессионализме. Переплетя пальцы в замóк, доктор Силия замолчала, и Китнисс не стала спешить вставить своё заверение об отсутствии сомнений, избрав тактику выжидания дальнейших слов врача. — Думаю, сегодня мы ограничимся общей консультацией — просто наметим план наших с вами дальнейших действий. Доктор Аврелий уже известил меня о вашем состоянии, но я не могу составить полноценную картину только с его слов, — произнесла Силия. — Мне нужно будет услышать вашу версию, непосредственно от первого лица. К тому же без результатов анализов и хотя бы полумесяца наблюдений я не смогу назначить лечение. — Понятно, — проговорила Китнисс, опять свыкаясь с тем, что путь к выздоровлению будет тернистым. — А что должна делать я? — Вы? — чуть нахмурившись, переспросила доктор Вебер. — Пока что вы будете сдавать анализы, правильно питаться и стараться минимизировать стресс. Ах, да, — вспомнив, прекратила крутить между пальцев ручку Силия, — чуть не забыла рассказать вам о плане Аврелия. Неясные задумки доктора Аврелия всё ещё беспокоили Китнисс, и новое напоминание о них заставило спираль опасений скрутиться сильнее. — Он считает, что вам пойдёт на пользу терапия искусством, — пояснила Силия, разом разбив огромный пласт боязни Китнисс. — Не буду разбрасываться диагнозами — скажу только, что вашу потерю интереса к жизни нельзя оставлять просто так. Мы с Аврелием полагаем, что вы должны найти что-то, что сможет заинтересовать вас, как-то пробудить чувства, и поэтому вскоре вы получите посылку. Не знаю, что конкретно вложил туда мой коллега, но надеюсь, что вам понравится. — Спасибо, — только и смогла поблагодарить Китнисс, не придумав, что ещё может сказать о том, чего не видела. — И ещё кое-что, мисс Эвердин, — напоследок обратилась к ней Силия. — Есть области, где мы с Аврелием расходимся во взглядах. Например, он считает, что стóит использовать ваше желание угодить воле вашей сестры, а я думаю, что вам нужно действовать в первую очередь ради себя. — Ради себя я хотела только побыстрее сдохнуть, — почти отстранённо бросила Китнисс, не подготовившаяся к упоминанию Прим. Чересчур резко, внезапно… и больно. — И это стремление мы с вами, я надеюсь, изгоним, — сдержанно улыбнулась доктор Силия. — Тем более у вас есть помощники, — заметила она. — Джулия и Хеймитч? — зачем-то уточнила Китнисс, прекрасно понимая, что других кандидатур нет. Силия кивнула. — С Джулией мы пока ещё не так сблизились, а Хеймитч… Доктор Аврелий говорил, что мне нужно меньше общаться с ним. — Не принимайте его мнение за единственно верное, — неожиданно посоветовала Силия, чем изрядно удивила Китнисс. — Мистер Эбернети на самом деле не лучший образец для подражания в отношении борьбы за здоровье, однако если он каким-то образом способен помочь вам справляться… «…быть может, нужно воспользоваться этим, а не отталкивать помощь», — доктор Вебер не стала продолжать — вместо неё это про себя сделала Китнисс. — Надеюсь увидеться с вами через пять дней, мисс Эвердин, — назначила дату следующего приёма Силия, завершая их «сеанс». Кабинет психотерапевта Китнисс покидала в глубокой задумчивости.

***

— Неужели твои мучения подошли к концу? — выгнув бровь, спросил Хеймитч, когда Китнисс отыскала его среди больничных этажей и коридоров. — И где ты потеряла Джулию? — прибавил вопрос он, заметив, что, кроме Китнисс, больше никого нет. — Если бы кое-кто не отсиживался с книгой, а ходил вместе с нами, то знал бы, что Джулии пришлось уехать на репетицию, — как можно более сдержанно произнесла Китнисс, но так и не сумела полностью исключить колкость из своего ответа. — И да, на сегодня я закончила. — Рад это слышать, — облегчение в его голосе смешивалось с язвительностью, образуя странную смесь. — Ждать тебя — довольно утомительное дело, знаешь ли. — Но ты же не скучал, — отметила Китнисс, позабыв и об утреннем споре, и о том, что их беседа вполне может в очередной раз перерасти в ссору. По пути к выходу из больницы она продолжала ступать по скользкой дорожке их общения. — Кстати, когда это ты записался в книголюбы? — Когда понял, что твоё мероприятие не ограничится десятью минутами, а делать мне будет нечего. Надо же было чем-то занять себя, раз уж ты настояла на том, чтобы притащить меня сюда, — выпивка-то в больнице не поощряется, вот и пришлось вкушать прелести литературы, — Хеймитч договорил как раз тогда, когда они вышли к стоянке служебных машин и один из водителей, заметив их, пригласил их садиться в автомобиль. Разговаривать в присутствии постороннего не хотелось, и всю дорогу Китнисс посвятила составлению плана. Утренняя перепалка, слова доктора Силии и её собственные мысли подтолкнули к осознанию проблемы: они с Хеймитчем считали друг друга друзьями, но вели себя так, будто были… коллегами по работе? Простыми попутчиками? Чужими людьми, которые могут понять друг друга, но не способны на близкое взаимодействие? Все эти варианты перестали устраивать Китнисс. Понимание, похожий образ мысли и поведение, схожесть в принятии решений — всё это было огромным плюсом, отчасти определяющим их взаимоотношения. Но при этом тот самый плюс словно бесследно испарялся, когда их жизням не угрожала опасность. На гражданке не существовало чёткого порядка действий по общению с Хеймитчем. В мирное время ничто не подстёгивало её и не задавало вектор бесед. Китнисс просто-напросто не знала, о чём говорить с Хеймитчем. Она не знала его вне Игр. Обратный путь показался ей гораздо короче, и Китнисс еле успела реализовать задуманное. Или виной тому было её глубокое погружение в себя? Так или иначе, данный вопрос не слишком занимал Китнисс, и она без сожалений отбросила его, сконцентрировавшись на другом. — Не могли бы вы остановить машину здесь? — попросила она водителя, когда, по её расчётам, до Деревни победителей было не так уж далеко, а город остался позади. — Хочу немного прогуляться, — пояснила Китнисс, видя напряжённый взгляд Хеймитча. — Надо ли мне опасаться за свою жизнь? — уточнил Хеймитч, стоя посреди леса, когда машина, развернувшись, начала удаляться от них. — Зависит от того, удастся нам договориться или нет, — передёрнула плечами Китнисс, но спустя пару мгновений усмехнулась: — В мои планы не входит убийство, так что можешь расслабиться. — Тогда зачем мы здесь? — всё ещё недоверчиво поинтересовался он. — Сказала же: прогуляться хочу, — повторила Китнисс, начиная движение. — И поговорить. А то дома у нас разговоры как-то плохо получаются. — Железная логика, — вздохнув, прокомментировал Хеймитч и пошёл рядом с ней. — И о чём же ты хочешь говорить? Ей пришлось подумать около минуты, подбирая формулировку, и только потом Китнисс подала голос: — Мне надоело ругаться попусту. Я не хочу бессмысленно ссориться с человеком, которого называю другом, с тем, кому могу доверить свою жизнь, — она была благодарна за то, что Хеймитч не стал прерывать её. — И при этом я почти ничего не знаю о тебе. — А что ты хочешь узнать, Китнисс? — вопрос, по её мнению, звучал глухо на фоне перекличек звонкоголосых птиц и шума леса. — Всё, что сможешь рассказать, — просто сказала она, даже не особо вникая в собственные слова. — К примеру, ты же вроде как вырос в Шлаке, а выглядишь, будто выходец из района торговцев. — Чтобы рассказать всё, понадобится больше, чем короткая прогулка до Деревни победителей, — прикинул Хеймитч, и Китнисс уловила в этом последнюю попытку увильнуть от ответа. — А я никуда не тороплюсь, — произнесла она, закрывая ему путь к отступлению. — Моё происхождение — не очень захватывающая история, — смирившись с неизбежным, принялся говорить Хеймитч. — Я на самом деле родился и вырос в Шлаке. Моя мать была родом оттуда, а вот отец — из района торговцев. — То есть ты полукровка, — озвучила очевидное Китнисс, дивясь, как такая простая мысль не оформилась в её голове раньше. — Как ты и Прим, — подтвердил он, постаравшись понизить громкость на имени её сестры. — У меня был брат — его звали Карвер, если тебе так уж интересно, — на два года младше. Кажется, вскоре после его рождения отец вернулся в район торговцев и больше никогда не давал о себе знать. — И ты его совсем не помнишь? — волна сочувствия настигла Китнисс против воли, и она не удержалась от уточнения. — Мне было чуть больше двух лет, солнышко, — усмехнулся Хеймитч, — конечно, не помню, да и не стремился никогда к этому. Мать не говорила об отце ничего плохого, но и не пыталась хотя бы издали показать его нам с братом. — А бабушки и дедушки? — наудачу полюбопытствовала Китнисс, понимая, что до того, как они достигнут Деревни, осталось не больше пары минут. Почему-то Китнисс казалось, что в её пределах магия, позволяющая делиться откровениями, исчезнет. — Много ли ты знаешь о своих? — она покачала головой, и Хеймитч продолжил: — Вот и я нет. Родственники со стороны отца предпочитали не иметь с нами дел, а родителей матери убили, когда мне было лет пять, вряд ли больше. Дед был историком, а бабка была связана с литературой. Они оба застали мир до начала эпохи Голодных игр — неудивительно, что в какой-то момент их решили убрать. — Не знаю, что сказать, кроме того, что мне жаль их, — помолчав, честно призналась Китнисс. Дорога закончилась, и ей нужно было сворачивать к дому, как и Хеймитчу. Момент открытости уже растворялся, и Китнисс отчего-то до невозможности хотелось удержать тот миг. Она солгала бы, сказав, что ни секунды не сомневалась в успехе своего плана, и то, что у неё получилось его реализовать, было настоящей удачей. Но прерываться сейчас, когда они только перешли к доверительной беседе, было ужасно обидно. Китнисс не была уверена, что сможет ещё раз вывести Хеймитча на подобную откровенность. — Хеймитч, подожди! — окликнула Китнисс, ощутив в себе пламенную решимость. Остановив себя от того, чтобы идти домой, он обернулся к ней, приподнимая брови. — Не оставляй меня одну сегодня, — она надеялась, что просьба не прозвучала жалко. Сократив расстояние до пары шагов, Китнисс добавила: — Джулия вернётся неизвестно когда, а я боюсь новых кошмаров — было слишком много переживаний для одного дня. И… ты нужен мне, — совсем тихо завершила речь Китнисс. Прикрыв глаза, Хеймитч глубоко вдохнул и на выдохе произнёс: — Ты нагло пользуешься моей добротой, солнышко.

***

Солнце мерно клонилось к закату, когда раздался звонок в дверь. Дремавший на диване Лютик, потревоженный резким звуком, недовольно приоткрыл один глаз и через пару секунд закрыл обратно, посчитав, что не произошло ничего, что заслуживало бы его внимания. Сон после хорошей трапезы казался коту гораздо важнее. Китнисс оторвалась от бездумного перелистывания пультом каналов телевизора и направилась проверять, кто потревожил покой обитателей дома. Хеймитч, кратко глянув в сторону двери, опустил глаза к тексту книги, которую дочитывал. И Китнисс, и Хеймитч предпочитали дверным звонкам стук, а у Джулии были ключи от дома. Гостей никто из них не ждал, так что Китнисс было и любопытно, и тревожно от того, кто мог прийти. — Мисс Эвердин? — не первый раз за этот долгий день спросили у неё — перед взором Китнисс предстал курьер. — Вам посылка от доктора Аврелия. Распишитесь, пожалуйста. После того как она поставила подпись, курьер продемонстрировал большой прямоугольный деревянный ящик, тяжёлый даже на вид. Задерживаться неизвестный парень не стал, предоставив Китнисс самой разбираться с посылкой. Поняв, что на деле ящик действительно обладал немалым весом, Китнисс вынужденно прибегла к помощи Хеймитча. Вдвоём им всё-таки удалось занести подарок от Аврелия внутрь. Лютик, что было ожидаемо, не помог, но нарочито внимательно обнюхал принесённый предмет. — Чем это тебя осчастливили? — озадаченно спросил Хеймитч, осматривая ящик. — Понятия не имею, — пожала плечами Китнисс, прикидывая, чем можно вскрыть посылку, — но собираюсь выяснить это. Открыть ящик было нелёгкой задачей, и на её решение понадобилось истратить больше получаса. К счастью, Китнисс вспомнила экскурсию Джулии, устроенную ею в первый день, и нашла в подвале нужные инструменты. Грубая сила и упорство в двойном экземпляре сделали своё дело — деревянный прямоугольник был вскрыт. — Что это? — сглотнув, севшим голосом вопросила Китнисс. Лучше бы глаза обманули её. — Хеймитч, он… Доктор Аврелий прислал мне краски? — руки её задрожали, и она сжала кулаки, пытаясь прекратить дрожь. — Это картины, дорогая, — Хеймитч осторожно достал одно из полотен, и Китнисс сразу же бросился в глаза пламенный цвет волос изображённой на нём девушки. — Тебе нужно будет самой раскрасить их по образцу, — объяснил он, найдя описание. Рыжие всполохи волос приковали взор Китнисс. Как пламя. То самое пламя, каким была она сама. Как пожар на арене. И как огонь, убивший Прим. Китнисс начало потряхивать. Краски были достаточно сильным напоминанием о Пите и его рисунках, но не вызывали столь бурной негативной реакции. Как оказалось, справиться с чувством вины за то, что не уберегла Пита от плена Капитолия, она могла. Отмахнуться от неожиданного гипноза, не попасться в ловушку воспоминаний о пламени, о том, что она однажды превратилась в огненного переродка, — нет. — Китнисс, посмотри на меня, — позвал её Хеймитч, положив ладони ей на плечи в попытке обратить внимание на себя, пока она пробовала наполнить лёгкие ускользающим кислородом. — Ты в Дистрикте-7, в безопасности, стоишь рядом со мной, — слова не возымели эффекта, а поймать взгляд Китнисс Хеймитчу не удавалось: её взор то и дело метался между пламенными локонами изображённой девушки, огнём зажжённых свечей и лодкой, везущей обречённую героиню в неизвестность. Китнисс слышала всё, что говорил ей Хеймитч, чувствовала тяжесть его рук на плечах, но не могла преодолеть гипнотический морок картины и проносящиеся в голове видения из прошлого. И тогда, когда ей показалось, что она попросту утонет, задохнётся в море воспоминаний, Хеймитч коснулся ладонями её лица, заставляя Китнисс смотреть только ему в глаза. — Дыши, Китнисс, — чётко проговорил он ей, удерживая пальцами её подбородок, — никакой опасности нет. Тебе ничто не угрожает, солнышко. Серая радужка напротив точно такой же — её собственной — заполнила собой всё пространство и вытеснила призрачный огонь. Китнисс почувствовала, что снова может беспрепятственно вдыхать и выдыхать, а её пульс постепенно замедляется. Она сама не заметила, в какой момент вцепилась в плечи Хеймитча, и, обнаружив это, постаралась аккуратно освободить его от своей хватки. Её руки всё ещё дрожали, пока Хеймитч вёл её к дивану. Лютик, не желавший делиться территорией, спрыгнул со своего места и перебрался на кресло, а Китнисс на подкашивающихся ногах тяжело осела на диван, произнося: — Кажется, Аврелий хочет моей смерти. — Не думаю, что он мог предугадать такую реакцию, — засомневался Хеймитч, вглядываясь в Китнисс — наверняка опасался продолжения её приступа. — Он прислал копию одной из самых популярных у капитолийцев картин. Вроде как она написана задолго до Тёмных времён на сюжет какой-то легенды. — Откуда ты знаешь? — Китнисс решила концентрироваться на голосе Хеймитча — это было безопаснее, чем снова рассматривать полотно. — Слишком известная легенда, а мне слишком часто приходилось выслушивать бредни капитолийцев, — Хеймитч усмехнулся, чем ввёл Китнисс в недоумение: как он мог так запросто вспоминать времена поиска спонсоров? — Расскажешь? — спросила Китнисс, желая окончательно отвлечься от мыслей о пламенных вспышках. — Почему нет, раз уж у нас сегодня день рассказов, — не стал протестовать Хеймитч и начал повествование: — Говорят, то были времена рыцарей, принцесс, доблестных подвигов и славных битв. В одной стране жила девушка по имени Элейн — безумно красивая, но несчастная: на ней лежало проклятие, а все, кто знал о её существовании, считали её колдуньей. Проклятие не позволяло бедняжке выйти из башни на острове Шалот или хотя бы взглянуть на внешний мир в окно. Связью с реальностью было зеркало, показывающее землю за пределами башни, и Элейн была вынуждена отражать красоту виденного ею на гобелене, который она ткала. Китнисс заслушалась. Все мучившие образы покинули её — их место заняла сказка, обволакивающая её мысли и велящая слушать дальше, не отрываясь. — К несчастью Элейн, однажды она увидела прекрасного рыцаря, который проезжал мимо её башни в свой зáмок. Не выдержав, Элейн бросила ткать и выглянула в окно, тем самым навлекая на себя беду. Проклятие начало исполняться: зеркало треснуло, и Элейн, испугавшись, побежала прочь из башни, — Хеймитч ненадолго прервался, давая себе передышку, и Китнисс поняла, что по-настоящему ждёт развязки сюжета, несмотря на возможный трагический исход. — Добежать Элейн смогла только до берега реки, где она нашла лодку и успела нацарапать на ней своё имя. Отплыв, она вскоре умерла, поражённая проклятием, и её песня навсегда смолкла. — А что же тот рыцарь? — поинтересовалась Китнисс, когда Хеймитч закончил говорить. — Он так и не узнал об Элейн? — Узнал, когда лодку прибило к берегу около его зáмка, но слишком поздно: от Элейн остались только её имя и мертвенная красота, — поставил точку в финале печальной легенды Хеймитч. В тот день зачарованная рассказом Хеймитча Китнисс так и не смогла выбросить из головы историю несчастной Элейн.