Спектр

В Седьмом время текло неравномерно. Оно то замедлялось, совершенно ужасным образом растягивая каждый миг, то ускорялось настолько, что Китнисс не успевала считать дни. Возможно, причиной тому было то, что теперь на каждый из них у неё находилось какое-то занятие: прогулка, чтение, разговоры, прослушивание игры Джулии на рояле, поход к доктору Силии и звонок Аврелию, раскрашивание картин, даже попытка научиться готовить… Дни сменялись днями неотвратимо, неизбежно. За мартом наступил апрель, принеся настоящее тепло и первые листья, робко показавшиеся из почек. На озере начал подтаивать лёд, нагреваемый солнечными лучами, и около берега, где уже сошёл снег, образовывались закраины. Китнисс нравилось смотреть, как льдина, оставшаяся в наследство от зимы, пыталась бороться со светом и пригревающим солнцем, отказываясь таять, не желая принимать приход весны. Было в этих обречённых попытках нечто завораживающее. Своё противостояние себе Китнисс считала гораздо более удачным. Весь март доктор Силия, наблюдавшая её, собирала информацию, постоянно что-то анализировала и дотошно выясняла, какие кошмары преследуют её пациентку по ночам. Женщина сыпала медицинскими терминами, и Китнисс запомнила только то, что у неё в организме понижен уровень серотонина, что вполне может вести к тревожности и депрессии. К середине апреля после долгого обсуждения с Аврелием Силия наконец решила выписать Китнисс лекарства, которые были бы направлены на повышение уровня того вещества. Кажется, оба доктора боялись вызвать у неё зависимость от медикаментов, потому и назначили трёхмесячный курс. Чуть позже Силия призналась, что надеялась победить состояние Китнисс терапией, но её кошмары не прекращались, зато периодически возвращались бессонница, слабость и даже снижение аппетита. Доктор Вебер пришла к выводу, что тянуть и мучить Китнисс бессмысленно, учитывая то, что её душевная болезнь существует намного дольше, чем о ней знает и сама Силия, и даже Аврелий. Стоило сказать открыто: Китнисс не верила, что какие-то таблетки смогут помочь ей. Как препараты оградят её покой, как смогут уберечь от кошмаров? Немалая доля скепсиса тянула её вниз, не давая раскрыться слабым крыльям надежды. Силия успокаивала её, говоря, что первые улучшения не нужно ждать раньше, чем через две недели. Китнисс кивала, осознавая правоту доктора, но старалась вообще не думать об эффекте, который должны оказать лекарства, — опасалась разочароваться, если он так и не возникнет. Закрыв глаза, Китнисс откинула голову назад, опираясь о дверной косяк. Солнечные лучи падали на её лицо, пробегали тёплыми ласковыми волнами по телу — сидеть на крыльце, подставляясь светилу, было очень хорошо. В тот момент ей казалось, что всё пришло в гармонию: и природа, и она сама, и Джулия, создающая внутри дома свою музыку, и Лютик, который столь же мирно улёгся на солнце неподалёку от Китнисс. Незримый некто словно разлил спокойствие в атмосфере, и теперь оно насыщало всё вокруг. В картину всеобщей благодати не вписывался разве что Хеймитч — Китнисс не знала, чем он занят, что владеет его мыслями, как на него влияет наступление весны… После Марди Гра и её прямых и смелых вопросов они стали видеться реже, и поначалу Китнисс не придавала этому особого значения. Необычная жара, будто назло воцарившаяся перед праздником, так же резко спáла — её место заняли холода и дожди, и Китнисс наивно думала, что в такую погоду попросту не хочется лишний раз покидать дом. Когда восстановилось тепло, с неделю Хеймитч оправдывался таинственной занятостью, о которой Китнисс не надо было знать. Такую отговорку она тоже приняла: подозрения, что её бывший ментор и нынешний друг был всё-таки как-то связан с новым правительством Капитолия, никогда не исчезали полностью, лишь на время уходя в тень подсознания Китнисс. Однако март успел перетечь в апрель, а Хеймитч всё так же редко пересекался с Китнисс, и уже это зародило в её голове не самые приятные мысли. Друзья могут беспокоиться друг о друге — внушала себе Китнисс, пока шла к соседнему дому, бросив Лютика нежиться под солнцем в одиночестве. Друзьям положено делать это — убеждала себя она, когда громко стучала в дверь, не обращая внимания на слабую боль в руке от собственных сильных ударов. В конце концов, если он собирался игнорировать её или вовсе забыть о её существовании, он должен был иметь совесть сказать об этом лично, а не отделываться общими фразами и для вида заходить в гости раз в неделю. Постучав для приличия ещё несколько секунд, но так и не дождавшись ответа, Китнисс дёрнула ручку вниз и с облегчением обнаружила, что дверь не заперта. Неизвестно, как долго она могла бы простоять у входа, особенно если бы с единственным обитателем дома что-нибудь случилось. Но ей повезло, и Китнисс беспрепятственно зашла в дом. — Хеймитч! — громко позвала она, проходя вглубь дома. Хотя это был первый раз, когда Китнисс оказалась здесь, ей неплохо удавалось ориентироваться — планировка была, казалось, идентичной дому, где жили они с Джулией. Гостиная, кухня и столовая уже были проверены ею, и Китнисс успела подивиться более слабому запаху алкогольных паров, чем в доме Хеймитча в Дистрикте-12. Отсутствие хлама, мусора и грязи тоже порядком удивляло, но не настолько, чтобы она решила, что Хеймитч взялся за ум и встал на путь исправления. На первом этаже оставался только кабинет, и Китнисс очень надеялась, что не найдёт Хеймитча в бессознательном состоянии без явных признаков жизненной активности. В конце концов, странная тишина ничуть её не успокаивала, а лишь подстёгивала идти быстрее. — Хеймитч! — невольно повторилась Китнисс, когда всё-таки отыскала его в кабинете. Она готова была поклясться в том, что не хотела проявить негодование, однако раздражённая интонация просочилась в её голос. — И зачем ты пришла, солнышко? — спросил он, не поднимая глаз и не отрываясь от своего занятия. Китнисс неодобрительно скрестила руки на груди, сверля взглядом Хеймитча, который что-то сосредоточенно писал. — Тебя Джулия просила позвать. Не то, что она собиралась сказать. Мысленно Китнисс хлопнула себя по лбу, досадуя на свой язык, и постаралась удержать ровное выражение лица, когда Хеймитч всё же соизволил посмотреть на неё. — Для чего? — тут же уточнил он, явно сомневаясь в правдивости слов Китнисс. — Понятия не имею, — равнодушно повела плечами она и бездумно ляпнула первое, что пришло в голову: — Вроде она хотела передвинуть рояль. С минуту Хеймитч смерял её нечитаемым взглядом, а потом прямо заявил: — Не верю, — и вернулся к своим записям. Китнисс сжала челюсти, никак иначе не выдавая своего недовольства. Да, пожалуй, ей стоило лучше продумать варианты беседы, и то, что она этого не сделала, — её вина. Но и Хеймитч совсем не помогал ей. Наверняка знал и видел то, что ей непросто не только прийти к нему, но и вести разговоры. Однако не предпринял ровным счётом ничего, чтобы облегчить её задачу. Тем не менее Китнисс пообещала себе, что удвоит усилия и совершит ещё несколько попыток, даже если они будут в одностороннем порядке. — Ладно, ты прав, я здесь не поэтому, — заговорила Китнисс. — Мы с Джулией поругались, и я хотела отсидеться у тебя, — про себя она уже попросила прощения у Джулии за клевету. — Прости, дорогая, но это полный бред, — Хеймитч поднял голову и опёрся о стол локтями, продолжая убивать вторую попытку Китнисс: — С Джулией просто невозможно поругаться. — Даже если я сказала, что не вижу смысла в музыке, ведь она не несёт практической ценности? — предположила Китнисс, и Хеймитч отрицательно покачал головой. — У Джулии сразу нашлось бы опровержение, причём не одно. Нужен ещё один шанс? — издевательски прибавил он после короткой паузы. На этот раз Китнисс рывком отодвинула стул, стоящий рядом с письменным столом, за которым сидел Хеймитч, и уселась на него, опять складывая руки и перекидывая ногу на ногу. Её действия должны были казаться угрожающими, но Хеймитч, судя по его лицу, больше не понимал их смысла, чем опасался дальнейшего. — Ты избегаешь меня, — возможно, начинать с обвинения — не лучшая её идея, но, как только она выпустила его наружу, Китнисс стало легче. — И даже не думай отрицать это, — предупредила она. — Почти не заходишь к нам, всё время ищешь какие-то глупые отговорки. Даже не спросил, закончила ли я красить ту чёртову картину. Распалившись, Китнисс едва ли замечала, что положила обе ладони на стол, а сама постепенно наклонилась вперёд, нависнув над столом и чуть не врезавшись лбом в Хеймитча. Он, напротив, откинулся на спинку стула и скрестил руки, почти что копируя её предыдущую позу. Мысли Китнисс перестали двигаться упорядоченно, будто, как только она оказывалась в одном помещении с Хеймитчем, их целью становилось создание хаоса в её разуме вместе с генерацией колких комментариев. — Друзья так не поступают, — припечатала Китнисс напоследок. — Значит, ты пришла, чтобы ставить мне в вину желание сохранить свои нервы, — медленно произнёс Хеймитч, и Китнисс упустила момент, когда её предыдущая речь приобрела подобное значение. — Вовсе нет, я ничего… — начала протестовать она, но Хеймитч прервал её. — Нет, солнышко, ты — может, сама того не понимая, — пришла именно за этим. Я на девяносто девять процентов уверен, что ты хочешь продолжить те расспросы, которые начала во время Марди Гра, — безапелляционно отрезал он, выдерживая гневный взор Китнисс. — Но проблема в том, что ты не хочешь принять простую истину: ничего из этого тебе не нужно. Наверное, то, что она не сорвалась с места сразу, следовало списать на заслугу таблеток — иначе истолковать её внешнюю сдержанность было невозможно. Но внутри её глаза словно застила алая пелена, а столь же яркий дым опаляющей озлобленности опутал своими сетями сознание. Шёл третий месяц её более близкого взаимодействия с Хеймитчем, но с каждым днём Китнисс всё больше думала, что практически ничего не меняется. Друзья — но с таким трудом преодолевают несуществующие, ими же возведённые границы и запреты. Едва сближаясь, лишь больше отдаляются. Поворотный момент настал: теперь они либо должны попытаться общаться как нормальные люди, либо… Либо ей придётся забыть о дружбе с Хеймитчем. Китнисс намеревалась наконец поставить точку, раз и навсегда разобраться с тем, что происходит, — потому что она устала. Кто бы только знал, как она устала от этих иллюзорных качелей недодружбы. — Чего мне не нужно, Хеймитч? — слегка приподняв брови, поинтересовалась Китнисс, вкладывая в свой тон предельную концентрацию яда. — Мне не нужна дружба с тобой? Попытки узнать тебя лучше? Общение? — она чувствовала, как её пальцы скользят по столу, сжимаясь в кулаки. — Или ничто из этого не нужно тебе? Так давай, скажи мне это прямо — и я наконец-то оставлю тебя в покое, раз ты этого так жаждешь! — в конце монолога Китнисс с яростью оттолкнулась руками от стола и чуть отошла назад, вздёрнув подбородок и пристально глядя на Хеймитча. — Ты как-то спрашивала, что я буду делать после того, как ты вылечишься, — она ждала затяжного молчания, однако Хеймитч начал сразу, прикрыв глаза. Китнисс не пропустила то, что возвращение Пита он заменил на её исцеление, но указывать на это пока что не стала. — Тогда я, признаюсь, сказал не совсем правду: на самом деле меня ждут в Капитолии. Пэйлор и Плутарх хотят, чтобы я присоединился к ним, — проговорил он, глядя куда-то в пространство, будто сомневаясь в каждом озвученном слове. — Я не хочу, чтобы потом ты снова впала в тоску или испытала нехватку общения, даже если я точно знаю, что этого не будет, — Хеймитч усмехнулся, но отнюдь не весело, — поэтому и не хочу обманывать твои ожидания, не хочу, чтобы ты привязывалась. Китнисс сглотнула. Как всегда, воображать своё будущее было сложно, и если раньше любое долгосрочное планирование исключали Игры, то сейчас… сейчас она не знала, чего ждать от самой себя, не представляла, какой будет через полгода или год. Новая перспектива угнетала её не меньше, чем её призрачное «долго и счастливо» с Питом, устроенное без их желания и согласия. Терять друга заранее, толком так и не обретя, было ужасно. — Но я же не собака и не репей, чтобы привязываться, — весь её запал странным образом испарился, и её речь превратилась в гораздо более спокойную. — Я сама могу решить, что и когда мне испытывать, а ты своими действиями опять лишаешь меня права выбора. Никогда не думал об этом? — задала вопрос Китнисс, окончательно восстановив подобие гармонии внутри. — А ты своими вопросами лишаешь меня личного пространства, — проворчал Хеймитч, но, судя по всему, был готов попробовать прислушиваться к мнению Китнисс. И, отчётливо вздохнув, осведомился, возвращаясь ближе к началу их беседы: — Тогда что тебе нужно, солнышко? — Для начала — чтобы ты спросил, докрасила ли я ту картину, — чересчур мило для того, чтобы это можно было принять за искренность, улыбнулась Китнисс.

***

Конечно, она рассказала ему о картине: о том, как нашла пояснительную записку от Аврелия ко всем полотнам, которые он прислал, и узнала, что первой она увидела «Волшебницу Шалот» художника Уотерхауса с непонятными инициалами «Дж. У.»; о том, как ей поначалу казалось, что получается ужасно, как она боялась, что красок не хватит, и о том, как поразил её результат. Естественно, её картина отличалась от оригинальной, но и общих черт у них было немало, и в целом Китнисс осталась довольна проделанной работой; а потом даже начала следующее произведение того же автора — «Офелию», где самой яркой деталью был алый цветок в волосах героини. Истории новой картины, выбранной Китнисс для раскрашивания, Хеймитч не знал, и она пересказала ему то, что говорила ей Джулия: как оказалось, в основу сюжета легла часть существовавшей когда-то книги, повествующая о печальной любви и смерти Офелии. Второе полотно — и вновь трагические мотивы. Китнисс задумалась: намеренно ли доктор Аврелий старался окружить её картинами, заключающими в себе столь нерадостные события. После непродолжительных — к её огромному счастью — уговоров Китнисс даже сумела заставить Хеймитча присоединиться к ним с Джулией за ужином. Как странно было осознавать, что не так давно ей было неловко от идеи Джулии о совместных приёмах пищи, — а сейчас Китнисс сама пыталась возродить и упрочить эту традицию, которую чуть раньше пришлось прервать по инициативе Хеймитча. Вероятно, она наконец училась быть другом и внутренне принимала это. — Китнисс, куда ты? — нагнал её вопрос Джулии, держащей на коленях и гладящей довольного жизнью Лютика, когда она была уже в прихожей. — Всё ещё пробую наладить дружеский контакт с Хеймитчем, — откровенно призналась Китнисс. — Ты вроде сказала, что совместный просмотр фильмов сближает, — вспомнила она убеждение Джулии, которое та выдала во время того, как они с Китнисс смотрели одну из присланных из Капитолия кинолент. — А-а, — протянула Джулия и махнула рукой: — Тогда удачи! «Удача никогда не бывает на нашей стороне», — по привычке подумала Китнисс и мотнула головой, силясь избавиться от противной мысли. Сегодня удача была достаточно благосклонна к ней, и не было причин полагать, что сейчас она решит внезапно покинуть Китнисс. Второй раз за день она стояла под его дверью и второй же раз стучала. Однако, в отличие от первого, ей открыли. Хеймитч ушёл от них всего лишь около часа назад и явно не ждал, что Китнисс снова наведается к нему в гости. — Что ты тут делаешь? — его удивление было столь очевидным, что Китнисс не сдержала улыбки. — Ну как что? — Китнисс протиснулась мимо Хеймитча в дом. — Продолжаю укреплять нашу дружбу, — и продемонстрировала ему диск, который до того старалась держать за спиной. — С помощью кино, — наполовину утвердительно произнёс Хеймитч, скептически осматривая упаковку. — Несправедливо, что капитолийцы могли наслаждаться фильмами сколько угодно, а Дистрикты были лишены этого, — оправдала свой выбор Китнисс. — Поэтому сейчас я восстановлю справедливость — будем смотреть кино про волшебство. Параллельно своим словам Китнисс шла к гостиной, не заостряя внимание на том, что её энтузиазм превосходил воодушевлённость Хеймитча. Дома, по-видимому, действительно были обставлены одинаково — она без труда отыскала проигрыватель. Ещё со времён подготовки к Квартальной бойне Китнисс знала, как он работает, и с лёгкостью включила фильм. — Ты идёшь? — окликнула она Хеймитча, когда его отсутствие слишком затянулось. — Ну раз уж ты не оставляешь мне выбора, солнышко… — проговорил Хеймитч, подходя к дивану. — Подвинься. Закатив глаза, Китнисс выполнила просьбу, больше походившую на приказ, и запустила запись, сняв с паузы. Между ними и так было расстояние, но Хеймитч решил увеличить его до полноценного свободного места. Обдумать это как следует Китнисс не успела — перед глазами побежали кадры фильма, и она погрузилась в сюжет. Позже она бы не дала однозначного ответа, если бы её спросили, что повлияло на неё больше: переживания, скопившиеся за день, или же таблетки, которые вызывали лёгкую сонливость. Китнисс самым честным образом боролась и прогоняла усталость, которая навалилась на неё на исходе первого часа фильма, однако ближе к концу киноленты проиграла. На экране алыми пятнами мелькали форменные галстуки главных героев, когда Китнисс поняла, что её клонит в сторону и она проваливается в сон, не имея возможности удержаться от падения на Хеймитча. Последней мыслью перед тем, как её сознание заполнила сонная тьма, стала надежда на то, что Хеймитчу будет не слишком больно.

***

Видимо, небесная кара за все прегрешения на самом деле есть. Именно эта мысль посетила Хеймитча, когда уснувшая Китнисс безвольно навалилась на него. Это было достаточно неожиданно и ощутимо, и он едва успел среагировать и придержать Китнисс до того, как она, ничем не сдерживаемая, упала бы лицом в диван. А так Китнисс, обмякнув, всего лишь ткнулась носом куда-то в район его шеи и зацепилась рукой за его плечо. С мысленным обречённым стоном Хеймитч пытался вспомнить момент, когда превратился в подушку. Фильм закончился, и начались титры, а он всё не мог решить, что лучше сделать: сидеть на месте, не рискуя передвигать спящую Китнисс, переложить её на диван и спокойно уйти спать самому или же, невзирая на очевидные препятствия, дотащить Китнисс до одной из гостевых спален. В первом варианте его тело вряд ли бы сказало ему спасибо наутро; во втором — с утра мириться с дискомфортом пришлось бы Китнисс. Третий же откровенно не радовал, но иных выходов не предвиделось. Нести Китнисс к Джулии было бы ещё более проблематично. Дружба дружбой, но должен быть какой-то предел — крутилось в его голове, пока Хеймитч нёс Китнисс в гостевую спальню. Про себя он даже сочувствовал Питу, которому предстояло всю жизнь провести с этой ценной ношей. По крайней мере он потребует у Китнисс сократить количество вопросов, которыми она будет сыпать, и желательно до нуля — решил Хеймитч, бережно укладывая её на кровать. Хватательные рефлексы его бывшей подопечной были хорошо развиты — в этом он убедился, когда её руки без ведома хозяйки отказывались расцепляться, удерживая его за ткань рубашки. Накрыв Китнисс пледом (всё же в одежде и под полноценным одеялом ей могло стать жарко), он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Внизу ещё предстояло выключить телевизор, а потом нужно было позвонить Джулии. Он мог сказать, что вряд ли девушка спит, учитывая её режим, и, скорее всего, волнуется за Китнисс, как переживал бы он сам. Правда, очень глубоко в душé. Хеймитч усмехнулся, остановившись на последней мысли. Китнисс Эвердин определённо собиралась внести в его жизнь неприятности.