Мне говорили, что тебя нет

Лучи осколками дробили землю, падая через листья деревьев, кое-где за них цепляясь, усевшись, как роса на капусте, не желая спускаться к ногам людей. Князев вычищал взглядом камешки перед входом, страшась войти, словно в цементе застыл. Он медленно снимал с себя неуверенность, пока Миха не подтолкнул его. (И вот снова: мог ли?) — Че ты мнешься, как девчонка перед парнем, не трусь, е-мое! Захватив в грудь воздуха за компанию, Андрей прошел внутрь. Он сгребал взглядом толпы людей, перебирал им подростков, желая втиснуться куда-то. На сцене репетировали какие-то ребята, воздух, пересыщенный музыкой, выскакивающей из всех углов, объевшийся кашлем барабанов и визгом электрогитар, казалось, трясся так, будто его в миксере взболтали. Парню, не привыкшему к гаму, ввинчивающемуся в уши сотнями шурупов, казалось, что здание, чьи стены были атакованы грубыми волнами звуков, лопнет, как серый волк в сказке.  Андрей приметил своих одногодок. Скинув покров смущения, как фокусник выдергивает скатерть, на которой стоит посуда, он подошел к ним, сортируя в голове фразы, пытаясь отыскать те, которые можно предъявить при первом знакомстве. — Да где мы солиста найдем? Давай так выступим, нужно же показать себя когда-нибудь, а то так и сдохнем, не попробовав. — предлагал худой. — Совсем что ли? Как без вокалиста? Нафига просто так струны дергать да барабаны бить, кому это нужно? — нападал привлекательный парень с черными палками-бровями и будто слегка приплюснутым теннисным мячиком вместо носа. —Так у нас даже текстов нормальных нет, что мы, твои шедевры выть будем? — Привет. Я тут услышал, что вам солист нужен. Я могу петь. — Преодолев страх лысого молчания, которое может вклиниться после его слов, предложил поэт, вгрызшись в стелющуюся под ноги возможность, отвечая на флирт удачи. — Здоров. — Протянул руку доброжелательный и более крепкий из них, радуя Князя тем, что ассиметричная пустота тучной тишины обогнула их, не уселась между ребятами, перегрождая диалог, как валун. — Шура. — Андрей. — Я тоже Саня. — тощий робко впихнул свою ладонь. — Ну, показывай, что умеешь. Князев устроил на себе гитару, брызгал бурлящей мызыкой, демонстрируя свой навык. Он набирал уверенность в голос, словно краску на кисть, сначала ставя аккорды слишком сосредоточенно, будто нитку в иголку вдевал, но постепенно расслаблялся: главное — энергия, так его Горшок учил. — Ого, а текст твой? — вклеил вопрос Шура, вводя свой голос в все еще дрожащий после звонкой мелодии воздух. —Да. — на лице появился легкий штрих смущенной улыбки. — Что думаешь? — спросил первый Александр второго. — Классно. — Ну, Андрей, думаю, мы поладим. — Мне кажется, вот тут немного куплет поменять надо, чтоб под гитару лучше легло. — ввернул Балу, ползая пальцем по тетради. Такую кличку, особо не размышляя, вручил ему Андрей, узнав фамилию басиста. Голову сдавливал зной, потрепанный пиджак был казнен повешением на спинку скамейки, разогретой солнцем так, что доски паяльниками выжигали их брюки. Белая рубашка от пота совсем пригорюнилась, прилипая к телу, нарушая свою осанку. Горшок расплывчатым силуэтом наблюдал за ребятами, живо обсуждающими музыку, так энергично болтающими, входящими в диссонанс с травой, подмятой тяжелым горячим воздухом, плывущими по городу людьми, пытающимися справиться с навалившимся на них пеклом, отлепить горячую мнимую пленку жара от кожи. Князеву было обидно, что никто не услышит голос Михи, не запутается взглядом в слишком резвых пальцах — ему еще далеко до такого мастерства! Только он обречен законсервировать в себе этого мальчишку, чтоб не пропал, не исчез из этого мира: лишь у него возможность видеть Горшенева. Андрей играл недавно сочиненную мелодию, пытаясь выхватить из памяти аккорды, которые нужно зажимать, но случайно вытащил другую мысль: "Ведь это все Мишка придумал, а не я. Или я?" Подсунутое размышление притворилось добродушным, но обернулось предателем-изюмом в печеньке, маскирующимся под шоколадную крошку. Горшок... На лице показались поползновения улыбки. — Чего засиял, мечтатель? — поинтересовался Балунов, откладывая поэзию, чтобы эскизом капнуть бас на стихи. — Да так, погода хорошая. — Художник прятал под улыбку банальные радости, не желая рассекречивать реальную причину, а тонкие, неправильные чувства все еще неловко выступали вздрагиванием губ. — Я вот че подумал: может, нам изменить название группы? А то "Контора" как-то скучновато. Ну, творческая натура, есть предложения? — Армагеддон. — измученный солнцем, предложил Поручик, который готов был и на такой исход — лишь бы этот огненный шар перестал стрелять в него пронизывающими лучами. — Я думал об этом... Может, что-то типа "Король шутов". — вытолкнул прихрамывающую мысль, которой не хватало каких-то костылей, что-то было не совсем подходящим. — Нет, стоп, "Король и Шут". — Вдруг вскочила в голову идея, пока Андрей старался не засмеяться от криков Михаила:  "Зарезанный одуванчик!" Ему становилось зябко в объятиях Горшка. Казалось, в них можно простыть. Словно у него появился дальтонизм к его касаниям. — Ты же обещал! Обещал не уходить! — Дюх, у тебя, е-мое, будущее! Кстати, добавьте стиль ска, ну, энергии, вот! Не цепляйся за меня, тебе музыку, понимаешь, надо делать. — Мих, я не смогу... ну,  без тебя, и не нужна мне музыка, если тебя рядом не будет! Не исчезай! Миша не исчезнет. Никуда. Никогда. А свершения ребят в рок-н-ролле только начались, как теплая пора. Все будет впереди, ведь после черемухи цветет сирень.