Не спрашивай разрешения

Виктор мялся у двери, понимая, что, как бы неловко он себя ни чувствовал, ему придется пойти на работу. И придется поговорить с Джейсом, или игнорировать Джейса – как бы все ни сложилось, хекстек важнее их глупых недопониманий. Виктор вздохнул, прикрывая глаза, и уткнулся лбом в дверь. Легко было убеждать себя, что он должен обо всем позабыть, но на самом деле – разве он мог? Он не был способен выбросить из головы руки Джейса и оглушительное удовольствие, которое испытал от чужих прикосновений. Виктор злился, и в то же время ощущал себя таким беспомощным, проигравшим: казалось, со стороны логики и здравого смысла, которым Виктор был всецело предан – он должен быть возмущен Джейсовым дружеским милосердием, но Виктор не мог сейчас заставить себя выйти на улицу и отправиться на работу, потому что чувствовал: стоит ему увидеть Джейса, ощутить его присутствие рядом, и голову Виктор потеряет – он был готов на что угодно, принять даже снисхождение и жалость (и это ужасало) – ради того, чтоб Джейс касался его так снова. Виктор вздохнул, отступил, дернул дверь на себя и вышел из дома. Он должен был ни в коем случае не показывать, какую бурю чувств вызывает в нем произошедшее – именно потому, что чувства казались Виктору чем-то опасным, неизведанным и разрушительным.

***

Едва Виктор вошел в лабораторию, он уставился на Джейса, хотя хотел непринужденно сделать вид, будто ничего не произошло, поздороваться мимолетно и приступить к работе. Однако Джейс был каким-то встрепанным, взвинченным, и Виктор на мгновение подумал – уж не пришлось ли ему ночевать в лаборатории? Но такого не могло случиться: дверь, которую запер Виктор, можно было отпереть изнутри, да и ключ у Талиса был. Виктор вошел и застыл у входа. Джейс резко развернулся от своего стола. Они безмолвно и недвижимо смотрели друг на друга, пока Виктор не прокашлялся и не двинулся к рабочему месту, громче обычного стуча тростью – ему казалось, звуками удастся отвлечь Джейса от неизбежного разговора. – Вик… – Джейс запнулся, почему-то не в состоянии назвать его коротким именем. – Виктор, я… Виктор резко вскинул в воздух тонкую ладонь, прерывая поток Талисовского красноречия. – Джейс, забудем, – пробормотал Виктор поспешно и почувствовал, что предательски краснеет и отводит взгляд. – Случилась глупость, нецелесообразная и лишняя в наших трудовых отношениях. Просто… этого не должно было произойти. Стремление твоей широкой души угождать людям похвально, но не нужно поступать так со мной. Я надеялся, мы честны друг с другом. – Да нет же, – Джейс как всегда порывисто пересек расстояние между ними и оказался у рабочего стола Виктора, попытавшись взять его за руку. Виктор резко отдернул ладонь. – Виктор, послушай, – Джейс смотрел этим своим умоляюще-бесхитростным взглядом, перед которым Виктор всегда пасовал, однако Виктор не хотел его слушать сейчас, потому что в любом случае из этой ситуации он выходил дураком. – Я не… не знал, конечно, что все обернется так, и что на меня нашло… Но, понимаешь… Когда я увидел твое лицо, это было… Как будто… Ни у одной из моих девушек не было никогда такого лица… Я никогда еще не видел выражения такого желания и удовольствия на лице человека… Что бы там запинающийся Джейс ни пытался объяснить, Виктор от каждого его слова все мрачнее глядел в пол. Он уже понял, что выглядел нелепейше, растаяв в чужих руках. И что теперь Джейс пытался до него донести? Если бы позади Виктора не находился стол, в который он уже уперся, Виктор пятился бы и пятился, лишь бы отодвинуться подальше от Джейса, чей голос и жар тела выбивали его из колеи. – Я хочу сказать, это было невероятным… И очень чувственным… – выдал вдруг Джейс, приближаясь как-то непроизвольно, в порыве разговора к Виктору, пока тот не оказался вжат в стол. – Что? – выдохнул Виктор, потому что ему, кажется, от близости Джейса начали мерещиться невозможные вещи. В любом случае он не понимал, что Джейс пытается ему сказать. Или же, что более вероятно – понимал неправильно. Он как-то внезапно оказался в кольце рук Джейса, тот оперся ладонями о стол по обе стороны от Виктора, и это не выглядело навязчивым или угрожающим – Джейс искренне заглядывал Виктору в лицо и как будто сам не осознавал, что делает. – Я пытаюсь сказать, что хотел бы повторить… Или продолжить… То, что было… В общем… Если ты позволишь… Потому что, что бы это ни было – это было невероятным. Виктор посмотрел в глаза Джейсу, и у него перехватило дыхание. Виктор хотел послать Джейса к черту – но язык присох к небу. Виктор чувствовал, что должен послать сейчас Джейса к черту, иначе… Сама суть Виктора, его стремления, его рациональное зерно – разрушались от этого… безумия. Виктор прикрыл глаза, потому что кружилась голова. Джейс дышал ему в лицо, и Виктор ощущал дуновение его дыхания на своих скулах. Он моргнул и все же снова посмотрел Джейсу в глаза – исподлобья, настороженно, весь будучи словно взведенной пружиной. – Если ты хочешь ко мне прикоснуться – не спрашивай разрешения, – вымолвил он искренне, вместо того, чтоб произнести слова отказа, и схватился за лацканы пиджака Джейса, дернул Джейса на себя, издал голодный мучительный стон ему прямо в губы и поцеловал Талиса с невообразимым для себя жаром. Он и не представлял, что может целоваться так напористо, так грубо, так кусаче – он ведь был хладнокровен, спокоен и физически немощен. Однако, когда дело касалось Джейса, в нем просыпались тоскливый голод и страсть. И Джейс, что невероятно, пылко целовал Виктора в ответ. Они целовались как сумасшедшие, Виктор не мог оторваться ни на секунду, и, так как Джейс притиснул его к столу, Виктор сел на этот стол, обхватывая поясницу Джейса ногами. Проклятый ортез мешал, нога сгибалась в колене болезненно, однако Виктору было фантастически наплевать – он обвил Джейса всеми конечностями, жадно и не очень умело проникал в его рот языком и не мог поверить, что это происходит с ним на самом деле. Его руки гуляли по ткани пиджака, он лапал Джейса сквозь одежду совершенно нахраписто и нагло – как же, как невыразимо давно Виктор хотел к нему прикоснуться. Начав зло выдергивать рубашку из брюк, Виктор прижал ладони к напряженному прессу Джейса – и кожа того была горячей, упругой, а мышцы твердыми, как Виктор себе и представлял. Джейс оторвался от Виктора на миг и окинул его лицо мутным мятущимся взглядом – и в этом взгляде полыхало возбуждение, Виктор видел его совершенно точно. Осознание, что Джейсу нравится, нравится его целовать, обожгло Виктора диким восторгом, пьянящим флером эйфории. Да, он был непривлекателен физически, но он ведь может ласкать Джейса так, как никто не ласкал, позволить ему все, что угодно – почему бы Талису не согласиться на это? Виктор испытывал такое непоборимое вожделение, что, хоть и был неопытен в сексе совершенно, хотел впаяться в Джейса, вцепиться клещом, пока тот не сделает с ним все, что вообще в этом самом не освоенном Виктором сексе можно сделать. – Ты бы себя видел, – пробормотал Джейс Виктору на ухо, притираясь промежностью к его промежности, позволяя Виктору почувствовать свое возбуждение, и потянулся было расстегнуть на Викторе пиджак, но тот довольно хлестко ударил его по рукам. – Не раздевай меня, – быстро проговорил Виктор и тут же сам огладил грудь Джейса под уже расстегнутой рубашкой, подушечками больших пальцев погладил круговыми движениями соски, поцеловал Джейса в шею, потираясь щекой о его плечо и надеясь-надеясь, что смог отвлечь, что Джейс не придал особого значения его просьбе. Как бы там эстеты всех времен ни воспевали красоту тонких-звонких юношей, Виктор прекрасно понимал, что такое худоба изящная и привлекательная, а что такое – болезненная худоба. И Виктор знал, разглядывая в зеркале свои синюшные круги под глазами, глядя на выпирающие кости, обтянутые бледной кожей, – что его худоба болезненная, изможденная; что ни у кого в здравом уме не вызовет физиологического влечения тело, напоминающее ожившую мумию. Джейс что-то там говорил про лицо Виктора, которое его потрясло – и Виктор еще мог бы согласиться, что, несмотря на впалые щеки и синяки под глазами, его лицо можно было назвать красивым – но не все остальное, что ниже лица. Без одежды Виктор походил на обтянутый кожей живой скелет, шатающийся на ветру; он был человеком с явными признаками истощения. Он не хотел, чтоб Джейс его таким видел. Виктор довольно часто задавал себе вопрос: неужели он не заслужил простого человеческого умения идти по улице пружинящим шагом и, опаздывая, переходить на бег, – и какое в этом, должно быть, счастье. Однако сейчас на Виктора свалились ощущения, которые испытывают простые люди, предаваясь любви друг с другом, – и Виктор мельком подумал: это, должно быть, лучше свободного бега в здоровом теле. Пока Джейс растерялся от того, что Виктор не позволяет себя раздеть, тот вывернулся из объятий, вцепился в стоящий у стола стул, подвинул, рухнул на сиденье, и только тогда смог, схватив Джейса за ремень брюк, потянуть его к себе. На стуле было не так удобно и, должно быть, Виктору придется наклоняться, – но в том и беда, что он, вопреки плавящему внутренности желанию, не мог даже опуститься перед Джейсом на колени из-за боли в ноге. Виктор расстегнул ремень, ширинку, спустил брюки рывком Джейсу на бедра и восторженно простонал, увидев его стоящий колом член. Виктор прижался к животу Джейса лицом, спустился вниз, прокладывая дорожку из поцелуев по смуглой коже и втянул ноздрями аромат – Джейс пах там терпко, будоражаще, притягательно – и Виктор сделал то, что давно хотел сделать, хоть и не мог объяснить свое желание взять в рот у Джейса Талиса. Он лизнул по всей длине внушительного, увитого венами члена, накрыл губами головку и насадился, пропуская член вначале за щеку, а потом, спустя одно поступательное движение – дальше, под небо. Член в его рту был так желанен, что Виктор тихонько мычал, приноравливаясь. Джейс запустил пальцы в его кудри, неуверенно поглаживая голову, и Виктор не был бы даже против, если б Джейс, зафиксировав затылок, жестко трахнул его в рот. Ему так хотелось ощутить на себе силу и страсть Джейса, сполна, не заботясь о собственном удобстве – Виктор вообще не то чтобы хоть когда-нибудь в жизни стремился о себе заботиться. Он сосал член жадно, заглатывая, давясь слюной, наверное, совершенно профански с точки зрения техники, но Виктору было некогда сожалеть об этом – он получал слишком сильное удовольствие от процесса, и все еще не верил, что дорвался до тела Джейса, что может не цепляться за него так, будто Талис вот-вот растворится, утечет сквозь пальцы, как недостижимая фантазия. Джейс вдруг, откидывая голову назад, гортанно застонал, и этот звук прошел ознобом у Виктора под кожей – он никогда бы не подумал, что ему представится возможность в реальности выбить из Джейса стоны наслаждения. – Вик… – выдохнул Джейс хрипло и рвано, чуть судорожно сжимая пальцы у Виктора в волосах. – Ох, Вик… – и это было лучшее, что он мог сказать, Виктор плавился от того, что Джейс стонет его имя и осознает, с кем именно сейчас находится. Утыкаясь лицом в пах Джейса, видя косые мышцы его пресса, касаясь носом его кудрявящихся волос на лобке, Виктор испытывал такое удовольствие… Он стискивал руки на бедрах Джейса изо всех сил, хотя едва ли мог оставить прикосновениями своих пальцев синяки, его голова ходила взад-вперед судорожно и рвано, Виктор и сам тихонько простонал, однако из-за члена во рту у него получился лишь влажный хлюпающий звук. В какой-то момент Джейс перестал перебирать его волосы, опустил руки Виктору на плечи и сжал пальцы сильно, заходясь в стонах, начиная толкаться Виктору в рот будто непроизвольно, будто изо всех сил сдерживаясь, но проигрывая себе же, и Виктор хотел бы его поощрить, но рот был занят, и он мог только энергичнее подаваться Джейсу навстречу, позволяя проникать глубже. Виктор не знал, должен ли был у него проявиться рвотный рефлекс, да и совершенно не думал об этом – наоборот, стремился взять в горло по собственной инициативе, как изголодавшийся сумасшедший, не столько даже ради удовольствия Джейса, сколько ради своего удовольствия. Ему нравилось, о, ему безумно нравилось, хоть Джейс его сейчас не касался, и сам Виктор был слишком занят, чтоб прикоснуться к себе, чувствовал только, как собственный вставший член трется о ткань белья и складки штанов, чувствовал, что истекает предэякулятом. Еще через какое-то долгое время, пока Виктор сосал, грязно хлюпая, захлебываясь слюной и жадно насаживаясь на член Джейса ртом, Джейс все же нашел в себе силы попытаться остановиться, доходя до пика, однако Виктор помешал ему, сжал бедра Джейса сильней, прижался лицом и позволил кончить себе в рот, а потом отстранился и проглотил соленое и вязкое, и провел рукой по губам неосознанно вызывающим жестом. В ушах у Виктора стучало, он чувствовал себя пьяным и счастливым, и понял, что кончил, так к себе ни разу не прикоснувшись, только вопрос смены белья в их лаборатории ни разу еще перед Виктором не стоял, и он несколько безумно хихикнул этой мысли. Джейс смотрел на Виктора сверху вниз шальным взглядом, часто дышал, щеки его заалели, зрачки расширились, он протянул к лицу Виктора руку, провел пальцами по щеке нежно-нежно, и Виктор, разрываясь между тем, на что хочет любоваться больше: на лицо Джейса с этого ракурса или на его идеальный пресс, Виктор не выдержал и прижался щекой к животу Джейса, крепко его обнимая каким-то детским жестом, цепкой хваткой ребенка, не желающего отдавать любимого плюшевого медведя. Он прижимался к горячей коже Джейса, чувствовал, как дрожат руки, провел руками по спине Талиса, стараясь еще сильнее выдернуть и расстегнуть рубашку, чтоб видеть больше – наощупь Джейс оказался таким же потрясающим, как он себе всегда представлял, исподтишка глазея на него. И Виктор подумал, насколько же это ужасно, и насколько пугает – то, что ему есть такое огромное дело до внешности другого человека, ведь самое ценное в Джейсе Талисе – его гениальный ум. Почему люди подвержены этому: хотят кого-то, сходят с ума из-за кого-то, получают эстетическое удовольствие, когда глаза видят привлекательную картинку – ненужно, нелогично, глупо, иррационально. Виктор прижимался к Джейсу щекой, обхватывал его руками и трясся. Как бы он хотел не быть человеком, не испытывать чувств. Существуй такая возможность, он бы ринулся сейчас к своему столу изобретать вакцину от желаний тела и эмоций – потому что они его пугали и делали беззащитным. Виктор чувствовал себя абсолютно уязвимым перед Джейсом. И постиг правдивость еще одной фразы из дамских романов – «Не могу без него жить». Такими словами часто бросаются люди, но они кажутся гиперболой, красивым громким заявлением. Однако вот сейчас, в этот момент, сидя перед Джейсом на стуле, обнимая его, прижимаясь к нему, Виктор чувствовал, что больше не сможет без Джейса жить. Джейс вдруг мягко разомкнул руки Виктора и прямо со спущенными на бедра брюками, расстегнутой и выдернутой рубашкой опустился рядом с Виктором на колени, оказываясь в силу своего роста почти вровень с ним, придержал Виктора за подбородок и окинул его лицо таким взглядом… Все еще растерянным, как будто Джейс не очень понимал, что теперь между ними происходит – но еще и восторженным, и честным, и проникновенным – Джейс так иногда смотрел, когда Виктор, осененный идеей, говорил что-нибудь важное для их исследований. Во взгляде Джейса появилось что-то такое, что Виктор себя почувствовал, будто ему в желудок ухнул кирпич, будто он навсегда пропал, в ушах шумело, перед глазами плыло, и Виктор прохрипел – в неосознанной попытке защититься, потому что именно сейчас понял, что от Джейса ему нет спасения. – Это все… просто физиология… Это все ничего не значит… Совсем ничего не значит, – выдавил Виктор, глядя Джейсу в глаза. Джейс моргнул, и взгляд его изменился, и Виктору вдруг показалось, что он залепил Джейсу пощечину, однако, как бы там ни было – растерянность и обида продержались во взгляде Джейса всего секунду, потом он показательно бодро улыбнулся и ответил – как-то совершенно по-Джейсовски: – Да. Хорошо. Ладно. Пусть все будет так, как ты хочешь, – и Джейс отстранился, поднялся на ноги – хотя зачем-то же он до этого опустился перед Виктором на колени, но теперь Джейс, смущенно прокашливаясь, принялся приводить себя в порядок, застегнулся, начал заправлять рубашку в штаны – и Виктор с сожалением проводил взглядом красиво очерченные мышцы пресса, которые скрыла ткань, затем Джейс отошел к столу, где у них стоял графин с водой, присосался к графину, шумно пил, намочил руки и пригладил свои волосы, принес весь графин Виктору… Виктор сидел, чувствуя, как в штанах неприятно застывает сперма и мельком думая, что нужно таки где-то во что-то переодеться, но гораздо больше его грызло навязчивое ощущение упущенного момента, как будто он сделал только что что-то не то, но не мог уловить, что именно – такая интуиция здорово помогала Виктору в исследованиях, позволяя выявить ошибки на ранних этапах. Это была… какая-то ошибка на раннем этапе? Но какая? Нет, конечно же нет, он просто защищал себя, полностью сдавшись своему страху: Виктора на самом деле иногда удивляло, что Джейс находится рядом с ним, ему казалось, что при первой возможности Талис унесется куда-то дальше, к новым горизонтам, калейдоскопу лиц, бальным залам, хвалебным речам, что перед Джейсом открыт весь мир, распахнуты все двери, и Виктор может лишь тащиться за ним, не поспевая, потому что Джейс его тащит на буксире своего обаяния… Нет, Виктор считал себя выдающимся ученым, никогда не ставил под сомнения собственный ум – но в том-то и дело, что Джейсу всего этого было мало, ему было тесно в лабораториях, он умудрялся интересоваться кучей вещей помимо своей научной деятельности, Джейсу был нужен весь мир, и Виктор давно уже себя морально готовил к тому, что Джейс упорхнет в этот мир, а сам Виктор будет лишь стоять за кулисами и наблюдать. Он действительно давно уже к этому был готов. А вот сейчас, то, что произошло между ними – сломало всю годами выстроенную Виктором защиту. Он вдруг испугался, что теперь-то – теперь не сможет отпустить Джейса, потому что… просто не сможет смотреть Джейсу в спину и желать ему счастья, пока тот уходит. И Виктор сказал то, что сказал, в естественной защитной реакции. Джейс, сам того не желая, забирался ему в душу, и чем глубже забирался – тем легче мог бы Виктора уничтожить. – Но, пусть это просто физиология, нет ничего ненормального в желании физиологические потребности удовлетворять, – проговорил Джейс как-то несчастно и поставил графин рядом с Виктором на стол, когда тот не стал пить. – Ты же… Мы же… можем продолжить этим заниматься? Вик, что такого… Если нам обоим понравилось… – Джейс вроде пытался логично аргументировать свою просьбу, но ему не удавалось взять ровный научный тон. Джейс был взволнован, и Виктору всегда в такие моменты хотелось протянуть руку и пальцем разгладить морщинку озабоченности у Талиса на переносице. Конечно, они продолжат этим заниматься – Виктор не находил в себе никаких сил отказаться от удовольствия касаться Джейса. У него остались только силы кое-как залатать собственную душу и не впустить Джейса еще туда. И в следующий раз, черт возьми, он заставит Талиса снять рубашку, он почувствует на себе вес его тела – Виктор даже не мог бы представить, какое это удовольствие – обнимать крепкие плечи Джейса, пока тот двигается на нем. Виктор покраснел, осознав, что чуть было не начал возбуждаться снова. – Да, – тихо сказал он, отводя взгляд, – мы можем заниматься этим. Просто… Я и в прошлый раз тебе сказал – это странное, неподвластное мне желание тела, которое я не могу побороть. Желание только к тебе, потому что я едва ли когда-нибудь хотел кого-то другого. Оно мне, по большей части, лишь мешает. Ты же знаешь, Джейс, я считаю лишними, – он широко взмахнул рукой, – все эти аспекты человеческой жизни, которые отвлекают от работы. Я бы и не ел и не пил, если б в этом не было жизненной необходимости, не говоря уже о твоих попытках вытащить меня в кофейню или бар. Я имею в виду – это потому, что мне ничего действительно не нужно, для меня интересно и важно другое. Джейс поник на его слова, но, услышав о еде, встрепенулся: – Черт, Вик, только не говори, что ты специально не ешь… Мне что, насильно тащить тебя на обед и следить, чтоб ты действительно ел, а не завернул случайно по дороге в библиотеку и потерялся там на пару часов? Я теперь стану это делать, клянусь. Твои речи меня пугают, ты совсем за собой не следишь, а тебе нужно хорошо питаться. Джейс начал болтать о насущном, и Виктор был ему за это благодарен – первая неловкость прошла, и им надо было приступить к работе, в конце то концов. – Я в состоянии нормально питаться, я просто привел пример, – заворчал Виктор, взял прислоненную к столу трость, встал со стула и поморщился: – Нужно привести себя в порядок, – неловко переминаясь, сказал наконец он, и вскинул руку, когда Джейс рванулся было к нему: – Талис, я способен дойти до уборной. – Тогда я… – Джейс взъерошил волосы, который сам же только что пригладил, сделал какой-то невнятный круг по лаборатории, остановился напротив чайника: – Я сделаю себе кофе, тебе чай, кхм, действительно… Нужно вернуться к работе. Виктор смотрел на встрепанного, растерянного Джейса, и у него щемило в груди. Это было какое-то двойственное чувство, отчего рациональный рассудок Виктора, образно говоря, вставал на дыбы и лез на стенку у Виктора в черепной коробке. Однако Виктор был готов одновременно с нежностью смотреть на порывистые жесты Джейса, тихонько млея от звуков его голоса и от невероятной прорывности выдвигаемых Джейсом теорий – и в то же время он мечтал содрать с Джейса одежду, опрокинуть его на стол в лаборатории, касаться его, просто зацеловать его всего, оседлать (но, увы, в силу физических особенностей Виктор не смог бы Джейса оседлать), трахаться с Джейсом до умопомрачения… И вот это вот сочетание высокого и низменного озадачивало Виктора бесконечно, и насколько же проще для него было бы просто ничего не чувствовать. «Когда-нибудь, – искренне пожелал Виктор, стуча тростью в пустынных коридорах академии, пока шел в уборную, – когда-нибудь я смогу побороть в себе это. Когда-нибудь я смогу избавиться от своей слабости, смогу не испытывать чувств».