Сбежавшая невеста

«Напомним, ранее наши читатели уже могли информировать себя о предстоящем союзе двух «любящих» сердец: Екатерины Игоревны Елагиной (отец — Игорь Викторович Елагин) и Яна Юрьевича Раевского (отец — Юрий Николаевич Раевский). Но правда ли в глубине этого союза кроется лишь юношеская любовь? Не таит ли он, этот предстоящий брак, более глубоких и порочных помыслов? Не является ли он лишь рычагом укрепления власти и гнусной попыткой вернуть на территорию нашей родины имперской наследственности власти? К счастью, нашим корреспондентам удалось докопаться до истины.       Чтобы понять истоки данной истории, вернемся в 1959-й — самый расцвет молодости Юрия Николаевича Раевского. Студент юридического, полон перспектив и надежд, без памяти влюбленный в свою подругу детства — Елену Евгеньевну Лысенко (в юношестве). Дело идет к свадьбе, обучение — к диплому, а жизнь сулит лишь достижения и победы, пока в один злополучный день он не узнает, что возлюбленная его обещана другому. «Другой» зовется Игорем Викторовичем Елагиным, с годовым семейным доходом около десяти тысяч рублей. Выгодный для себя и семьи брак, Лысенко отрицать не стала, и не без душевной боли, рассталась с любовью детства, отдавая руку другому. Брак состоялся и шел вполне благополучно, но бездетно.       Раевский, в поисках утешения, в свою очередь женился. Об избраннице его известно мало, жили жизнью тихой, ничего не вынося на всеобщее обозрение.       Но свидания Лысенко (нынче — Елагиной) и Раевского продолжались. Свидетели замечали их то в ресторане, то в отеле. Встречи были явно тщательно скрываемыми, но все же время от времени всплывали наружу. По словам одноклассницы Елены Евгеньевны: «Неоднократно видела их тут и там. И в буфет хаживали и по парку гуляли. Глаза часто в пол опускали, чтобы не узнали. Но я-то их без труда вычисляла, одиннадцать лет за одной партой просидели!»       В конце 1966-го Елена ошарашила возлюбленного Юрия новостью о беременности. Из ситуации решили выйти тихо и мирно, и сохраняя все в строжайшей тайне, родившегося ребенка отдали в руке паре Раевских. Некоторые считают, что Елагин до сих пор остается в неведении супружеской неверности жены и кровного ее родства с Ревским-младшим. Некоторые убеждены, что Игорь Викторович сам непосредственно был инициатором тишины, тайности и отказа Елагиной от собственного сына. Как бы там ни было, правда остается правдой: юный Ян Юрьевич — никто иной, как родной сын Елены Елагиной, как бы та не пыталась скрывать это.       Молодая жена Юрия Николаевича, не выдержав эмоционального потрясения и внезапно навалившейся на нее ответственности за чужого ребенка, покончила с собой, а Ян стал воспитываться отцом. Возможно, молодой человек и сам не знает, кто его настоящая биологическая мать.       Не позже, чем через два года и Елагины разродились двумя детьми, известными нам Екатериной и Евгением (подробнее о нем — в статье от 18.06.1989). Дети росли друзьями и, вполне возможно, в неведении всей ситуации, как она есть.       В желании закрепить свою власть решили объединить две мощнейшие семьи нашей страны и выбор, конечно, пал на союз Екатерины и Яна. Наши психологи утверждают, что решение поженить детей является своеобразным реваншем и местью судьбе за разрушенное собственное счастье.       Таким образом, предстоящее празднование — не более, чем средневековая вакханалия, царствие первобытного инцеста во имя укрепления власти, что является не только решением, недостойным советского служащего, но и просто по-человечески немыслимым актом. Наша задача — не дать дикости и беззаконию восторжествовать в новой, прогрессивной стране, построенной общими усилиями светлейших умов нашего времени.»       — … Построенной общими усилиями светлейших умов нашего времени, — Евгений, который читал статью ко всеобщему вниманию, кинул смятую газету на стол и следом уперся на него руками.       Повисло молчание, никем не прерываемое. Сказать было нечего, а если бы отрывки удивленных ругательств и сложились бы в предложения, то шок бы все равно не позволил бы собравшимся их озвучить. Так и сидели, повесив головы, за круглым столом и каждый в тишине думал о своем. Не коснулось всеобщее волнение лишь одного участника собрания. Заботы вообще редко касались его не изможденного житейскими волнениями лица.       — Ну и дела… — говорил Григорий Павлович скорее с насмешкой, чем с искренним сопереживанием.       Со стаканом хорошего виски со льдом в руках, он не передвигался — плыл по кухне, а остановился, когда увидал проигрыватель на подоконнике. С ребяческим интересом стал его рассматривать так и эдак, а пальцы сами нашли кнопку включения, — Кирдык вам, товарищи, — хохотнул он, когда из проигрывателя полилась тихая Laughing on the Outside.       Едва ли кто-то обратил внимание на его выходки. Каждый был занят своим. Женя все стоял, оперившись о стол обеими руками и повесив голову. Диша, усевшая краем бедра на подоконник, смотрела в окно, мысленно повторяя каждую услышанную строчку, Муслима крепко сжала руку Елены, пока та, стыдливо опустив глаза, позволяла слезам бесшумно течь по щекам. Юрий Николаевич нервно топал ногой по полу и отстукивал пальцами по столу одному ему известный ритм.       Катя с Яном, так уж получилось, сидевшие друг подле друга, с исключительно идиотскими выражениями лица пытались понять, с ними ли это происходит? Время от времени сталкивались взглядами, но тут же поспешно уводили в сторону глаза. От греха подальше даже отодвинулись друг от друга. У обоих в голове плотно засело слово «Инцест». До выяснения обстоятельств лучше им, наверное, никак не взаимодействовать. Даже порыв взять Катю за руку Ян присек на полпути. Катя боролась с рвотными позывами.       А Игорь был как на иголках. Крепко вцепившись рукой в газету, рвал ее напором костлявых пальцев. Глаза наливались кровью, зубы скрежетали и когда он вдруг подорвался и одним взмахом руки с рыком свалил все со стола на пол и кинул в стены, никто даже и не удивился. Чашки с недопитым кофе, молочник, сахарница, блюдца, миска с конфетами — все полетело прочь со стола, стало с грохотом разбиваться о пол и стену, осколки разлетелись по комнате, едва ли не врезаясь в собравшихся. На секунду воцарился хаос, когда осколки вместе с каплями кофе окатили близ сидящих по ногам. Тут уж даже Ян не сдержался перед порывом в защищающем жесте притянуть будущую супругу ближе к себе.       — Давайте обойдемся без погрома, — спокойным надломленным голосом, Юрий Николаевич обратился к Игорю, как к глупому взрывному ребенку.       Таким он, впрочем, и был, и на Раевского старшего, тяжело дыша и сжимая кулаки, посмотрел так, будто вот-вот накинется и разорвет его в клочья. От страшной участи спас звонок телефона в коридоре. И так, как не нашлось больше в комнате человека, внимание которого этот звонок привлек бы, Юрий Николаевич поднялся из-за стола:       — Я возьму, — и переступая осколки, лужи кофе и валяющиеся на полу конфеты, Раевский старший, обходя стороной разъяренного Игоря, направился в коридор, чувствуя спиной растерянные взгляды.       Телефон бесстрастно делал свою работу, звеня в пустом коридоре. Почему-то Юрию Николаевичу показалось, что солнце стало светить менее активно, а в коридоре и вовсе воцарились сумерки. Под его ногами скрипели половицы, а тишина еще никогда не была громче. Он шагал не спеша, и, отчего-то, ничего не предвещал. Совсем не в его стиле: беду, вроде той, что поджидала его, он бы раньше непременно предчувствовал. Но в тот момент его чуйка молчала. Рука уверенно обхватила трубку, и он с ноткой безразличия поднес телефон к уху.       — Да? — спросил он, уперевшись плечом в стену рядом, и хотел даже зевнуть, пока голос, насмешливый, неестественно веселый голос на том конце провода не заставил его замереть неподвижно на месте, впившись глазами в пол.       — Юрий Николаевич, сколько лет, сколько зим! — воскликнул воодушевленно Эммануэль Эдуардович, и голос его, хотя и такой наигранно веселый, заставил кожу покрыться мурашками. Юрий Николаевич четко улавливал, как сердце слетело с петель и стало отстукивать сбивчивый ритм.       — Откуда у тебя их номер? — спросил Раевский старший надломленным, хриплым голосом и на всякий случай опасливо оглянулся назад, проверить, не слушает ли никто его разговор по телефону.       Эммануэль то ли хрюкнул, то ли хохотнул — разобрать было тяжело, ведь звук этот он утопил в поднесенном ко рту бокалу рома.       — Дядь, ты ли меня не знаешь, — сказал он перед тем, как глотнуть и с наслаждением улыбнуться, — Мертвого из могилы достану, — добавил он, голосом человека, довольного своим напитком и облизнул губы, возможно, медленнее, чем требовалось.       Ответ нисколько не устроил Юрия. Неосознанно, он стал постукивать кулаком по стене, нахмурившись.       — Чего тебе? — спросил он сквозь зубы.       Эммануэль иронично выгнул брови, и, если перенестись в его импровизированный офис не более, чем на секунду, то мы увидим Левицкого, закидывающего ноги на письменный стол. Рядом, присев бедром на край того же стола, за разговором следила Мария, время от времени то подавая, то забирая бокал с напитком из рук начальника.       — Так нынче с племянниками общаются? — спросил Эммануэль не только с иронией, но и с призрачным оттенком раздражения в голосе, — Ну чего ты как не родной? Или ты меня ненавидишь так же, как ненавидел моего отца?       И если признаться честно — этим замечанием Эммануэль попал прямо в цель. Юрия будто ударили по лицу, от ярости и боли он закрыл глаза и почти зарычал.       — Что тебе нужно?!       — Поболтать, — улыбнулся Эммануэль, расстегивая пуговицы синего пиджака, при этом прижимая телефон плечом к уху, — Читал уже газетку?       Юрий замер и на секунду ему казалось, что земля ходит ходуном под ногами. Руки стали ватными и он чуть не выронил телефон. Пазлы стали складываться, но ему так отчаянно не хотелось верить в это…       — Ты…? — спросил он, едва ли живой, глаза стали отчаянно бегать от одного угла в другой, пока мозг работал, пытаясь справиться с потоком тревожных мыслей, что нахлынули разом.       — Нет, конечно, не я, — покачал головой Эммануэль и исподлобья взглянул на сидящую рядом девушку, — Моя фея. Правда, она бесподобно пишет? — вместе с этим шла сладкая, но нисколько не добрая улыбка Эммануэля, адресованная Марии.       Его рот пугающе изогнулся, едва ли в его глазах можно было прочитать доброту. Ассистентке от такого взгляда стало не по себе, и она с трудом выдавила ответную усмешку.       — Чего тебе нужно?! — рыкнул, не выдержав внутреннего напряжения Юрий Николаевич в трубку, и Эммануэль недовольно скорчился, отнимая телефон от уха.       — Не кричи, башка и так трещит, — ненадолго повисло молчание, слышно было только отрывистое, похожее на яростное рычание, дыхание Юрия Николаевича. Вздохнув поглубже, Эммануэль продолжил: — Трудоустрой меня. Ты понимаешь, о чем я говорю.       Его голос с этой просьбой зазвучал спокойнее и размереннее, будто впервые за время разговора Эммануэль скинул высоту своего орлиного полета и поумерил самомнение и амбиции. Он стал тише и спокойнее и даже сжал трубку, в ожидании ответа. Одним словом он вел себя точно, как племянник, которым он являлся, обращающийся с просьбой к дяде, которым и являлся Юрий Николаевич. Впрочем, долго ждать ответа не пришлось. Он был быстрым, резким и бескомпромиссным.       — Нет! — сказал, как отрезал, Раевский-старший.       — Нет? — повторил Эммануэль, брови которого незамедлительно подскочили аж на лоб, образовывая там пару глубоких складок. Его глаза поменялись и в них вдруг проскочило что-то недружелюбное, и, лучше сказать, даже ужасающее. Внутри, в душе, он ощущал это сам, растеклось что-то черное и жгучее, наполняющее его в мгновенье до краев, — Ты мне отказываешь?       — А чего ты ожидал? — рявкнул в ответ Юрий, и тут же взглянул за плечо, проверить, не слушает ли его никто.       — Повтори еще раз: ты мне отказываешь? — проскрежетал зубами Эммануэль, вцепившийся кончиками пальцем в стол. Глаза смотрели в одну точку не отрываясь, но едва ли он вообще что-то видел из-за застелившей глаза пелены ярости.       — Я и так дал тебе все! Образование твое, Америка твоя — это все я! — для уверенности Юрий еще стукнул кулаком по стене, — Чего ты снова к нам лезешь? Чего тебе за океаном не сидится?!       — Ты дашь мне работу? — прохрипел сквозь стиснутые намертво зубы Эммануэль, на его лбу запульсировала вена.       В ответ Юрий почти плюнул в трубку:       — Я скорее вены вскрою!       Повисло молчание, но оно было громким. Оглушающе, можно сказать, громким. Казалось, оба собеседника слышали мелочи, которые обычный человек не услышал бы. К примеру, циркулирование собственной крови.       — Тебе не придется, — заговорил Эммануэль, а его голос едва ли напоминал голос живого человека, скорее самого дьявола во плоти. И глаза его, почерневшие от неконтролируемой ярости, пугали Марию настолько, что она на всякий случай отошла в сторону и вжалась в угол комнаты, — Я сам все сделаю.       — Ты мне угрожаешь?! — рявкнул Юрий Николаевич, глубоко пораженный таким заявлением.       — Не угрожаю… — ответил сдавленным хрипом Эммануэль, его брови сильно нахмурились, — Просто предупреждаю. Спи с открытыми глазами.       И что-то в голосе Эммануэля леденило кровь Юрия Николаевича. Неожиданно, он нашел себя, покрывавшимся мурашками с головы до пят. Его желваки заиграли, а тревога вдруг подскочила выше некуда. Ничего в этих словах не указывало на то, что они были пущены на ветер. И размеренные холодные гудки после казались зловещим скрипом маятника. Угроза казалась слишком явной, а обещание не оставляло себе никаких шансов не быть исполненным. Раевский продолжал слушать гудки сброшенного звонка, и в них слышал звон церковных колоколов. Считал их и нервно сжимал пальцы.       — Все в порядке? — окликнул встревоженный голос за спиной и бедный мужчина от неожиданности аж подпрыгнул, когда повернулся.       Рядом увидел сына. Нахмуренный и что-то явно подозревающий, Ян оперся плечом о стену и скрестил руки на груди.       — Да… — потер Юрий Николаевич затылок. Движение было таким рваным и истерическим, что Ян нахмурился еще сильнее, — В смысле, да! Конечно, все в норме. Что может быть не в норме? — силился изобразить спокойствие генпрокурор. Едва ли у него это получалось.       — Кто звонил? — не убежденный театральным представлением отца, Раевский-младший указал подбородком на зажатый в руках отца телефон.       Юрий Николаевич откровенно запаниковал, косясь на трубку в своих руках.       — Да так, коллеги. Да, наши с Игорем коллеги.       — Ясно, — ни капельки не поверивший в услышанное Ян кивнул попросту потому, что выбора не было. Взгляд, тем не менее, безустанно клонился к телефону, а подозрения грызли всё сильнее.       И видя, как сын балансирует на грани «Допрашивать дальше» или «Не обращать внимания», Раевский-старший решил немедленно вмешаться. Повесил трубку, подошел к сыну и, похлопав по плечу, мягко и ненавязчиво направился с ним на кухню.       — Не бери в голову, сынок. Просто придурки с работы.       И хотя Яна это мало убедило и недоверчивым взглядом он так и продолжил прожигать отцу затылок, всё же последовал за ним в кухню, воздерживаясь от дальнейших ненужных расспросов.       Обстановка там, в кухне, за время телефонного разговора Юрия Николаевича, стала не такой огненно-раскаленной и общими усилиями все (кроме, конечно, господина Григория Аминова) стали убирать созданный порывом агрессии Игоря бардак. Григорий Павлович же, стоявший ровно на том месте, где его в последний раз видел Юрий Николаевич, не сдвинулся решительно ни на сантиметр и время от времени позволял себе подкидывать неуместного сорта шуточки, да комментировать усердный труд остальных. Меж пальцами одной руки была зажата кубинская сигара, ладонь другой прочной хваткой обхватила холодный стакан с виски и все это добро, как водиться, Игоря.       — Ишь, белоручка ты наша, — ядовито подметил Юрий Николаевич, что, только зайдя, сразу стал лениво, но все же собирать большие осколки посуды с пола.       Замечание друга Григорий будто пропустил мимо ушей и лишь как-то неоднозначно повел костлявыми плечами. Взгляд его был устремлен через окно в даль улиц, где на горизонте виднелся голубоватый ряд однотипных крыш. На них свой ленивый свет разливало закатное солнце, лужами пятная дома. После минувшего дождя город так и парил, испуская жар, и запах мокрого асфальта, пробиравшийся в комнату через открытую форточку вместе со сквозняком, раздражал ноздри депутата.       — Граждане, а на дачу-то когда? — задал он внезапно вопрос, вполне естественно появившейся бы в голове любого человека, изможденного городской душностью и вонью.       Но стоит ли говорить, что вопрос этот пришелся не к месту и не ко времени? Восемь пар глаз одновременно поднялись на него и все, как сговорившись, смотрели на него, как на штопаного придурка.       — Гриша, не позорься, — процедила сквозь зубы Муслима, что в тот момент как-раз таки оттирала лужи кофе с паркета чем-то отдаленно похожим на тряпку для посуды.       — А нахера я тогда, спрашивается, мясо мариновал? А? — гнул свою линию Аминов, но по глазам товарищей видел, что они едва ли способны мыслить ввиду глубокого шока от ситуации. Пришлось похлопать перед ними в ладоши и поклацать пальцами, чтобы вся эта свита начала хотя бы моргать, — Алло, гараж! За месяц запланировали все, ну. Не по-людски это как-то: все отменить.       — Я уж водки купил… — вдруг задумчиво почесал затылок Игорь, обдумывая слова друга туго работающим мозгом. Следом за ним, выходя из оцепенения, начали рассуждать и другие:       — А я арбузик прикупил, — добавил Юрий, обводя всех взглядом.       — А у нас с Милком бои сегодня, — протянул осторожно Ян, поглядывая на друга, что кивал в подтверждение.       — Ой, ты помалкивай давай со своими боями! — с отеческой строгостью фыркнул Юрий, идеей боев на катализаторе вовсе не восторженный. Тем не менее, когда заговорила Катя, отчитывать сына уже не продолжил.       — Да и мы с Дишкой посидеть хотели, поболтать…       Повисло молчание, и друзья всех возрастных категорий глубоко задумались. Когда они переступали с ноги на ногу, под подошвами хрустели крошки битой посуды.       — И что вы предлагаете? Бросить все и уехать, будто ничего не произошло? — хрипловатым от слез голосом возмутилась Елена Евгеньевна, по которой сложившаяся ситуация ударила, вероятно, сильнее всех. Ее брови были недовольно сведены к переносице, ярко выделяя тем самым каждую складочку на лбу. На щеках застыли подтеки от слез.       — Ну слезами-то делу не поможешь! — продолжал агитировать Аминов, — а водкой — еще как!       Таким образом, впоследствии еще десяти минут глубоких раздумий, было принято твердое решение планы не отменять. Уже через час от взрослой части компании и след простыл. Они, загрузившись в три машины, прихватив с собой и замаринованное мясо, и водку, и арбуз, укатили по раскаленным трассам на дачу к Елагиным, уделив притом более получаса на простой в пробках на выезде из города.       Яну и Жене пришлось задержаться чуть дольше — Женя все никак не могу разобраться, надеть ему эту синюю рубашку или ту, черную, с какой-то психоделической вышивкой на спине. Решив, что психоделика подойдет к его сегодняшнему настрою лучше, натянул ее помятой и они ушли из дома, не поцеловал своих избранниц.       Диша и Катя, оставшись одни в квартире, тяжело переглянулись и поспешили открыть шампанское.

***

      Пока ехали, в машине играла музыка, которую Женя едва ли слушал. Был как-то слишком занят мыслями. Казалось, играл излюбленный Яном Боб Марли. Даже как-то удивительно… укурок тут, видите ли, он, а Боба Марли слушает Ян. Ну, опустим эти размышления, ведь у друзей вскоре завязался бессмысленный диалог, свидетелями которого мы непременно должны быть.       — … Ну вот я и предлагаю на дачку как-нибудь все вчетвером заскачить. Соньку можно с собой взять, да и Читона, в принципе, тоже. Классный пацан, а? — относительно весело говорил Женя, насколько весело, конечно, может говорить человек в ситуации наших героев. Ян, сидящий за рулем, больше внимания уделял дороге, чем Жениной болтовне, а потому скорее безразлично пожал плечами, пока включал поворотник.       — Пацан, как пацан, — ответил Раевский, а свободной рукой пошарил между водительским и пассажирским креслом в поиске своих солнцезащитных очков.       — Для пьянки — лучший человек. Я таких сразу вижу!       — Ну еще бы, — иронично усмехнулся Ян, настроение которого оставляло желать лучшего. Женя пропустил сарказм мимо ушей и продолжил доказывать Яну необходимость скорейшей посиделки:       — Классно же будет! Grillen, chillen и как там вы говорите? Унд со вайтер! — с явным утрированным акцентом передразнил друга Женя, толкнув его при этом локтем в ребро. Ян лишь закатил глаза.       К этим насмешкам Жени по поводу немецкого Ян уже привык, ведь слышал их, сколько себя помнил. Еще в детстве, прознав, что отец заставляет Яна учить немецкий, Елагин стал с этого прикалываться в любой хоть сколько-то подходящей для этого ситуации.       — Знаю я этот Grillen! С Яна шашлыки machen, а с Жени водку saufen и потом, как свинья, мордой в салат schlafen. Проходили уже! — Женя в ответ на такое, по его мнению, нисколько не справедливое заявление, прицокнул языком и отмахнулся.       — Я так больше не бухаю! — в ответ: один-единственный скептический смешок Яна, и в край раздосадованный Женя отвернулся к окну, буркнув: — Ну и не надо! Мое дело — предложить.       И вновь повисло молчание. Неприятное оттого, что для каждого оно было наполнено своими, не самыми приятными, размышлениями. Можно было заметить, как у внимательно следящего за дорогой Яна играли желваки. Одному Богу известно, какие конкретно мысли его тогда мучали, но тема их была ясна, как Божий день и потому, когда Женя снова заговорил, слова его поначалу были оставлены без всякого внимания.       — Алло, гараж! — пришлось похлопать в ладоши Жене, прежде чем он заполучил рассеянный взгляд друга, — Говорю, вопрос задать можно?       — Валяй, — пожал плечами Ян, выкручивая руль, чтобы вписаться в поворот на узенькую улочку.       Теперь была очередь Жени крепко задуматься, как бы вопрос этот так сформулировать, с какой бы это стороны к деликатной теме подойти, чтобы и без того заведенный Ян не вскипел и не послал бы Женю куда подальше. В конце концов, как это с Женей бывает, из губ его, без особого контроля, выскользнул какой-то сущий бред, в противовес всем его тщательно подобранным словам:       — А вы с Катькой уже того… шпилили? — снова немецкое слово и какое-то несуразное движение бровей. Общая картина вопроса и выражения лица друга заставили Яна почти ужасенно нахмуриться и покоситься на Евгения.       — Чего? — спросил парень до комичности удивленным тоном. Елагин в свою очередь цыкнул языком и спросил прямее некуда, назвав это в своей голове: повторяю для тупых:       — Трахались?       Ян поперхнулся собственной слюной. Не то, чтобы тема эта была абсолютно табуированной, но все же поднималась она в повседневности редко и вопросы такие еще реже выносились на всеобщее обозрение.       Ян пару раз нервно вздохнул и несколько раз сжал пальцы вокруг руля и Женя, по совместительству, специалист во всему, включая психологию, в таком поведении друга сразу увидел человека, сексуально явно неудовлетворенного. Прошло еще пару секунд, прежде чем Ян со смешком выдавил:       — Как можно? Мы же родственники!       Женя недовольно нахмурился и внимательнее посмотрел на друга:       — Я серьезно.       — Серьезно, Милк, тебе зачем?       Зачем, зачем… Знал бы он сам, зачем ему! Вместо ответа Женя как-то раздраженно фыркнул и отвернулся к окну, изучая местность. А ведь и вправду, зачем он так нуждался в этом ответе? Чтобы позлорадствовать? Укрепить свое уязвленное мужское эго? Он точно не знал, но правду об интимной жизни друга и сестры знать хотел неистово и потому вновь повернул голову к Раевскому.       — Просто интересно.       Яна сам факт того, что этот разговор происходит, повергал в шок, а каждая новая реплика Елагина поднимала его брови все выше и выше на лоб, пока там не залегли заметные складки.       — Хреновые у тебя интересы, Милк. Пойди там, не знаю, книгу почитай, крестиком вышивай, чтобы меньше времени на всякий бред оставалось, — щедро раздавал непрошенные советы Раевский.       Нет, все-таки советчик из Яна был абсолютно паскудный. Ну какое, спрашивается, вышивание крестиком? Женя ему про жизненной важности темы, а он ему в ответ про книжки. И поэтому обсуждение темы было далеко от завершения.       — Как думаешь, у вас с Катей все серьезно? — спросил, будто кстати, Женя, и Ян уж не удержался: прыснул смехом и покосился на Елагина.       — Да не, так, на пару неделек, — ответил Раевский с явной иронией в голосе, и потом добавил: — Свадьба через две недели. Сам как думаешь?       И тут, как обычно бывает, без особого контроля самого Елагина, с его губ сорвалось что-то саркастическое, но явно неуместное:       — Если свадьба вообще состоится! — и прежде, чем Женя успел понять, что сморозил, Ян переменился в лице.       Комментарий резанул Раевского сильнее, чем можно было предполагать, и в следующей его реплике ничего, кроме нескрываемой злости, уже не было:       — Слушай, Милк, я тебе въебу, честное слово. Че ты несешь?!       На что Женя незамедлительно встал в оборонительную позу и в придачу к этому с энтузиазмом поерзал на пассажирском кресле:       — Ну ты сам мозгами пораскинь! Сколько вы вместе, два года? — после короткого кивка головы хмурого Яна, Женя продолжил: — Ну вот! И до сих пор ни-ни. Не настораживает? — и пока Ян пытался наспех придумать какое-то неубедительное оправдание, уходящее в степь целомудрия и хорошего воспитания, Женя тут же вставил: — Мне тут птички напели, что если девушка в этом плане отталкивает, значит, не тебя хочет, а другого кого-то.       Нет, ну что за сущий бред! Так думалось Яну, но какое-то неладное чувство закралось в душу Раевского.       Женя редко говорил вещи толковые, и этот поток вольного бреда к «толковым» изречениям тоже никак не отнесешь. Но, возможно, оттого оно так затронуло Яна, что касалось его болезненной, отрицаемой самим собой, точки.       — Тебе почем знать, жертва сексуальной революции? — отшутился Ян с не самым уверенным видом, съезжая на грунтовые междворовые дороги, — об этом нынче в газетах пишут? Где-то под статьей «Евгений Елагин — пидорас заднеприводный»?       Ну это уже был откровенный переход на личности! Евгений Елагин подобного не потерпит. И по мере того, как машина приближалась к месту проведения так называемых боев на катализаторе, Евгений закипал и говорил громче необходимого.       — Ха-ха, оборжаться можно! — и хотел бы продолжить препирательства, если бы не одно обстоятельство, заставившее его с туповатым видом уставиться в окно — шайка выползающих из Линкольна модников-бригадиров, одетых, все как один, по последнему писку моды.       Но, если крепко задуматься, нахождение их там, на этих боях, было исключительно естественным. В конце концов кто, как не они, поддержат своего друга Фила, дерущегося сегодня, в такой ответственный для него момент? Но что действительно интересно и нашего с вами внимания достойно: их поистине тернистый путь.       Чтобы поведать его, автору ничего не остается, кроме как вернуться на два часа назад. Итак, трасса, парящая после проливного ливня, промокшие Екатерина и Александр, честно полученный песик и ощущение неземной легкости.       — Есть еще люди на свете! — ликовал Саша, победно чеша собаку за ухом и довольно улыбающаяся Катя спешила за ним в ногу.       — Как назовешь? — интересовалась девушка, сложив руки за спиной и переступая с пятки на носок при каждом шаге. Сама не знала, зачем так делала, но тем не менее продолжала.       — Космо-о-с! — громкий окрик сзади заставил обернуться обоих и оба не смогли сдержать смеха.       По трассе ехал Линкольн, за рулем которого по одному богу известной причине сидел Пчелкин. Из окна же пассажирского по пояс высунулся Холмогоров и сложил для пущей важности руки рупором. Так и подъехала машина к ребятам, с открытым окном и болтающимся из него наполовину Холмогоровым.       Остановил Пчела резко, Космоса тряхнуло, но чертыхаться он не стал: перед собой увидел Катю, и все сколько-нибудь грубые слова, в порывах абсолютно джентельменских, тут же где-то глубоко в себе и утопил.       — Привет, — улыбнулся он слаще необходимого и на всякий случай даже прокашлялся.       В ответ тоже получил улыбку. От этой улыбки захотелось вдруг встать на голову и жонглировать яблоками, гляди, удастся ее вновь рассмешить. А смешить ее почему-то хотелось. Может, Саша был прав, и в этой его Катьке все-таки что-то есть?       Но мыслям не дано было развиться дальше: Саша вышел вперед, наполовину загораживая собой Катю и шлепнул друга по лбу свободной рукой.       — Хорош пялиться. Шары вываляться сейчас, — полушутливо-полураздраженно сказал Саша.       Катя хихикнула, Космос что-то неразборчиво, но явно недовольно пробурчал, потирая лоб, а Пчелкин, важно хлопнув дверью, вальяжно вышел из машины. В белом костюме и черной рубашке, которую ему в свое время любезно подобрали Женя и Соня.       — А моешься ты тоже в костюме теперь? — иронично усмехнулся Саша, но Пчелкину хоть бы хны:       — Не бойся, я не моюсь, — извечной абсолютной самоуверенности Пчелкина саркастичные комментарии Белова, были, как бы это правильнее выразиться… абсолютно безразличны. — Поехали, детки.       — Куда? — встряла, наконец, Катя, выглянув из-за плеча Саши с вопросительно поднятыми бровями.       — На бои, Катюш, — высунулся вновь из открытого окна Космос, улыбаясь во все свои желтоватые тридцать два.       Девушка непонимающе нахмурилась и взглянула на Сашу, как на последнюю инстанцию правды. Но он тоже был нахмурен:       — Она не поедет на бои.       И правду в его словах отрицать было никак нельзя, зрелище там, даже в самых мирных его сценариях, было явно не для ее глаз. Да и публика там оставляла, мягко говоря, желать лучшего. После недолгого обсуждения было принято решение везти Екатерину домой, а оттуда уже направляться на бои.       — Ну так… нормально у нас все с этими? Ну… С иностранными делами? — спросил Холмогоров исключительно невпопад где-то на половине пути.       Неловкое молчание, воцарившиеся в салоне, показалось ему до ужаса давящим, еще и вечно шмыгающий носом Пчела добавлял неуютности. Решил, так сказать, ситуацию брать в свои руки и немедленно спасать! В зеркало заднего вида посмотрел мимолетом на девушку, к которой обращался и которая теснилась там, на заднем сиденьи, вместе с Сашей, Сашиным псом и Филатовым.       Она неопределенно пожала плечами, продолжая наблюдать, как за окном лесополоса сменилась каким-то придорожным ресторанчиком.       — Могло бы быть и лучше, — ответила она рассеянно и дальше встрял Пчела:       — Да у нас и с внутренними делами все дерьмово! — громче, чем требовалось, хохотнул блондин, за что по его креслу незамедлительно пнул коленом Саша.       — В башке у тебя с внутренними делами все плохо, — фыркнул он, не позволяя себе, все же, при Кате опускаться до слова «дерьмо».       Свой бесконечный стыд за поведение друзей не знал даже, как самому себе объяснить. Их попытки поочередно перед Елагиной «выпендриться» раздражали его неистово, и не потому, конечно, что в друзьях видел соперников. Как раз наоборот, уж им-то он доверял безусловно. Но вот, к примеру, после следующих слов Кати, брови нахмурились сами собой:       — Кепка у тебя прикольная. Где взял? — улыбнулась девушка, обратив свое внимание к Вите, на что тот в улыбке просто-таки растекся:       — Где брал, там уже нет, красавица, — и не долго думая, его вечный, классически-пчелкин головной убор уже был в руке и протянут Кате, — На. Должна будешь.       С удивленной, но широкой улыбкой, девушка забрала протянутый ей подарок и поспешила его примерить. Немудрено, что кепка оказалась ей великовата и из-под нее забавно торчала копна кудрявых локонов.       — Какая щедрость. Чем могу расплатиться?       — Разрешением на выезд, — усмехнулся Пчела, развалившись на своем сидении поудобнее.       Дальше ехали в молчании, которое уже не казалось столь напряженным, как раньше.       Саше, тем не менее, приходилось всю дорогу вспоминать, где лежит его собственная единственная в своем роде кепка. Ну, раз уж ей так нравятся чертовы кепки, отчего бы ему, скажите, не нацепить ее на следующую их встречу.       События, произошедшие с Катей по приезду домой, были, по мнению автора, освещены достаточно для того, чтобы более к ним не возвращаться и обратить свое внимание лучше на положение исключительно отчаянное, в котором нашел в тот вечер себя Елагин-младший.       — Вылазь, я буду искать, где припарковаться, — сказал Ян, внимание которого было обращено на поиск свободного парковочного места. Только вот в ответ на просьбу никаких решительно действий Жени не последовало, что Яну показалось странным. Нахмурившись, он посмотрел на какого-то странного и побледневшего Милка, — Чё ты перепуганный такой?       И вправду, чего это он такой перепуганный? Наверное, потому, что если прямо сейчас, в течении ближайшей пары минут Женя не придумает, как выйти из этой дерьмовой ситуации, то под угрозой окажется не только блаженное неведение Раевского, но и, вероятно, его приближающийся брак с кудрявой вертихвосткой, как сестру в тот момент для себя окрестил Евгений.       — Воздуха мало, — растерянно кинул через плечо Елагин, пулей выскакивая из машины и нервно запуская пальцы в уложенные гелем волосы.       Шагая в сторону своих новоиспеченных «друзей» Женя беззвучно, безбожно чертыхался и матерился. И вот снова он крайний, снова на его плечи ложиться ноша под названием «разрулить», которую он терпеть не мог.       Для математической точности и для того, чтобы разгрести страшный бардак в голове Евгения Игоревича, опишем ситуацию еще разок:       Бригадиров, Женей именуемых «быдлячей кучкой», Ян знал лично, с Сашей-спасителем так и вовсе вел мнимую дружбу. Но никакой дружбы в происходящем между ними не было. Ведь Саша отчаянно желал Катю. А желать жену (в нашем случае, невесту) ближнего своего, друга своего, не только не соответствует десяти Божьим Заповедям, это, прежде всего, просто не по-пацански. Но вот если где-то дружба и велась, так это между Катей и Сашей. О, эти великие друзья!                   Происходящее между ними тоже охарактеризовать было задачей не из простых. Ведь в том-то и прелесть дружбы, что ее участники друг друга не желают. А то, что развивалось между ними, не только не соответствует моральным устоям нашего общества, это еще и просто-напросто какой-то цирк, по крайней мере по экспертному мнению Евгения Елагина.       Но в жизни его настигла страшная неудача: приходиться этой вертихвостке братом, а следовательно быть во все ее интрижки так или иначе за уши притянутым. Отсюда и он нашел себя знакомым Саши и его слегка дегенеративных друзей. И если вам кажется, что клубок событий слишком уж запутался, то Евгений с вами полностью согласен, и спешит напомнить, что во всю эту бурду замешана еще и молодая стилистка-алкоголик Софья Шумейко, их с Яном общая знакомая, а теперь еще и великая подруга бригадиров.       И если вам вдруг на мгновение почудится, что все не так уж и плохо, ждите отчаянного отрицающего рева Жени: все ужасно и вообще ситуация сейчас — хуже некуда! И вот почему: стоит только Яну каким-то образом прознать, что Женя, или Катя, или Соня с Сашей и его друзьями тоже знакомы, то вопросов будет не избежать. И тут уж две проблемы: первая — никакая ложь не сможет скрыть такой комплексной и откровенно уродливой правды, и вторая — у Жени наотрез отказывался работать в тот момент мозг и какую-то хоть сколько-нибудь убедительную ложь он придумать не мог.       А Ян, мальчик далеко не глупый, клубок событий раскрутит быстро и увидит самую сердцевину: Катя желает Сашу, а Саша желает Катю. Ведь оттуда и только оттуда взяла свой исток эта огромная, безобразно закрученная история. А узнать это, естественно, Яну ни в коем случае нельзя, хотя бы для собственного спокойствия.       — О, Евгений Игоревич, какими судьбами в нашем свинарнике? — из глубоких размышлений вырвал нарочито уважительный тон, с которым к нему обратился Пчела, и последовавший за ним смешок.       Компания смотрела на него с забавными ухмылочками на лице, а вот Женя смерил их взглядом исключительно хмурым, когда к ним наконец дополз.       — Так, братья, сегодня вечером я вас не знаю, а вы не знаете меня, — говорил он важно, даже неестественно важно, обводя каждого из парней таким же взглядом, каким преподаватель обводит студентов на зачете.       На каждом из лиц его встретило нахмуренное выражение.       — Ты че несешь? — хотел уж запротестовать Космос, как встрял Саша:       — Раевский с тобой? — спросил, конечно, не из любопытства, а потому, что сразу понял суть дела.       Получив кивок Елагина в ответ нахмурился пуще прежнего и последующие переговоры друзей с Елагиным пропустил мимо ушей.       С перспективы Саши ситуация была тоже, мягко говоря, дерьмо. Можно даже сказать дерьмище.       Сейчас сюда придет Ян. Ян, который все еще искренне считает Сашу своим другом и спасителем. Ян, на которого Саша просто не может смотреть, присутствие которого он не может больше выносить. Ян, единственная вина которого в том, что он помолвлен с девушкой, которую сам любит, а по совместительству с той, которую без памяти любит Саша.       И Белов искренне ненавидел этого бесконечно доброго, бесконечно светлого и дружелюбного Яна, он ненавидел его безусловно и абсолютно не за что-то, а просто так. Просто потому, что Раевскому повезло организовать свое счастье раньше, чем Саше.       И если кого-то и стоило ему ненавидеть, так это лицемерную Екатерину. Но вот незадача: ее он любил, да к тому же всем сердцем, и места для ненависти к ней там просто не оставалось. А Яна он не любил. Яна он убил бы.       В сухом остатке складывается ситуация, в которой Саше, как последнему бесхребетному слизняку, придется врать весь вечер Раевскому в глаза, быть его другом и молчать обо всем том, что за его, Яна, спиной, происходит и развиваемся между ним, Сашей, и Катей.             Врать Саша ненавидел и, более того, совсем не умел. А хуже всего было то, что врать ему надо было, возможно, самому искреннему, самому доверчивому человеку из его знакомых. И вдруг новое чувство, совсем не похожее на ненависть, охватило его.       Это была жалость. Жалость к Яну. Интересно, каково это: жить во лжи? Лжи, которой тебя кормят все: от малознакомых до самых близких?       Тем временем, лекция-наставление от Евгения Елагина друзьям подошла к концу. К этому событию он приурочил последнее важное поучение:       — Короче, ребят, давайте. Чтоб комар… это… не подточил, короче.       — Что не подточил? — усмехнулся Пчелкин уголком губы. Так уж он был устроен, что разговор, в который его неуместные пять копеек не были вставлены, для него проведенным не засчитывался.       — Ничего не подточил! — нахмурился Женя, не желавший ломать голову и вспоминать, что там по науке комар должен или не должен подтачивать, — Чтобы комар ничего не подточил! — и с этим, хлопнув стоявшего близко к нему Фила по плечу, Женя трусцой убежал обратно к Яну.       И сделал это как раз вовремя. Тот уже закрыл машину и, неспешно прогуливаясь и лавируя между кучками людей, направлялся аккурат туда, где стояли бригадиры.       На полпути к нему присоединился напряженный Женя. От страха даже несколько волосков из его прически выбились и небрежно легли на лоб. Вид растерянности друга Яна напряг и он нахмурился.       — Да что с тобой, Милк? — спросил парень, сжав предплечье друга в чем-то слишком слабом, чтобы засчитаться за подбадривающий жест, — Видон такой, будто сатану встретил.       — Кота Бегемота, — усмехнувшись, ответил Женя, и наспех выдумал какое-то подобие отмазки: — обстановку проверял, да и все.       — И как обстановка? — выгнул Ян бровь недоверчиво, а Женя тут же запнулся.       Какая нахрен обстановка? Никакой обстановки он и в помине не проверял.       — А что обстановка? Обстановка себе, как обстановка.       О, какое облегчение, какое счастье, что внимание Яна в тот момент переманил Линкольн и друзья, вокруг него столпившиеся, и последующих подозрительных вопросов не последовало.       — Нихрена себе! — Ян присвистнул с небольшой ухмылочкой и взглядом, направленным на своих новых знакомых.       Он отчего-то действительно удивился их присутствию здесь и так спешил поздороваться, что грешным делом и позабыл про Женю. Набрав скорость, Ян бросил Женю благодарить высшие силы за пяти-секундную передышку в одиночестве.       — Спаситель! Ты? — улыбаясь все шире и шире, Ян, что вполне естественно, первым делом направился к Саше. Последнему при виде «друга» пришлось наигранно-удивленно вскинуть брови и улыбнуться, что называется, «через не хочу».       — Так точно! — пытаясь поддержать веселый дух Раевского, улыбнулся Саша, и был даже удивлен силе его дружеских объятий и похлопываний по спине.       Ян, казалось, Сашу видеть был искренне рад и от этого оттенок какого-то странного, ужасно неприятного чувства омрачил и без того паршивое настроение Белова. Это была вина.       — Здаров, ребят! — дальше Ян пожал каждому из присутствующих руки, а Витя, посчитав, что в деле дружбы с сыном генпрокурора стеснение — штука лишняя, того еще приобнял.       — Ты-то че тут забыл? — усмехнулся Пчела, когда, закончив приветственный обход, Ян сделал шаг назад, — у нас тут не показ мод.       — Серьезно? — нахмурился Ян на секунду и повернулся назад, лишь чтобы обнаружить, что лениво плетущийся сзади Женя тоже уже к ним дополз, — слышал, Милк? Тебе тут ловить нечего.       — Смешно, — съязвил Женя, сложив руки на груди. Лицо его было кислое и недовольное. Ситуация его раздражала своей абсурдностью, — у тебя друзья вон, модники какие. Я уж грешным делом подумал, может, мы в гей-клуб, а не на бои попали.       — Угомонись, — шикнул Ян.       Это ж надо, мол, таким козлом себя перед незнакомыми людьми выставлять, даже не представившись. А «незнакомые» люди лишь под нос усмехнулись. Они-то уже знали, какой Елагин на самом деле козел.       — Ну, тебе, наверное, виднее, какая там в гей-клубе обстановка, — парировал Космос с видом таким высокомерным, что против него и переть как-то не охота. Потому и Женя решил к разговору подойти с другой стороны:       — Костюм красивый у тебя, — хорошую пилюлю выбрал, лечебную. Мёд на самолюбие Холмогорова. Тот усмехнулся и пожал плечами:       — Французский.       — Итальянский, — поправил незамедлительно Женя. Ну не придурок ли этот Юпитер: раза три ему Соня повторила, что итальянский это, черт возьми, костюм.       Чувствуя, что игра актерская у них какая-то откровенно паршивая, и Ян хмурится все больше и больше, исправился: — В смысле, я думаю, что итальянский.       Дальше встрял Ян, решив к вопросу подойти цивилизованно и по всем нормам приличия. Начал представлять ребят друг другу, на что те корчили рожицы удовольствия от знакомства и все вторили: «очень приятно», «нет, это мне очень приятно», «рад знакомству», «а я-то как рад!»       А тем временем, где-то в пятидесяти метрах от центра событий, Читон вполне себе искренне проклинал и это место, и людей тут собравшихся, и тот злополучный момент, когда ему взбрендило сюда заявиться.       Он лавировал между людьми, стараясь оставаться незамеченным, проскальзывать едва ли ощутимой тенью, но пестрое, безразмерное, вязаное нечто, что изначально планировалось свитером, просто не позволяло затеряться в толпе. Все, решительно все, желали ему здесь смерти, а все потому, что решительно всех здесь собравшихся он в свое время кинул на бабки.       Соответствующие взгляды ловил на себе со всех сторон, и нервно натягивал старую грязную шапку на лоб. Точно не знал, на что надеялся: огромный лист конопли на свитере и кривая надпись: «Трава — это исцеление нации» на спине, в куче с каким-то несуразным портретом Боба Марли, обладателя этой цитаты, были таким явным и броским маркером его личности, что и лица видеть не надо было. Свитер он выкинет, как только вернется домой — так он, по крайней мере, себе тогда поклялся.       И представьте себе его радость, и удовольствие, и бесконечное облегчение, увидеть дружеские лица — целую кучу лиц — в этом так удручающем его месте.       По какой-то абсолютно непонятной ему причине «мажорики», как он их для себя обозвал, крутились в компании его бывших одноклассников. А, наплевать, потом разберется, как это так умудрилась Вселенная сплющится, чтобы два этих несовместимых мира в одну компанию впихнуть. Сейчас он быстрым шагом поплелся в оазис «спокойствия», надеясь только, что четыре одноклассника не вспомнят, что и их он тоже когда-то на бабки кидал.       Когда какой-то придурок, положив обе руки ему на плечи, попытался через Женю перепрыгнуть, как через козла на уроке физкультуры, Елагину ничего не оставалось, кроме как удивиться, рассердиться и резко повернуться назад, желая уж, наверное, на идиота кинуться с кулаками. Но этого не потребовалось: перед ним, улыбаясь во все свои тридцать два, стоял низкорослый Леха Читаев. Его схожесть с бомжом в тот вечер превышала все допустимые нормы.       — Господи, Шахерезада, напугал, — чертыхнулся Женя, пока новоиспеченный друг, заливаясь хриплым, непонятно почему таким радостным смехом, сильнее нужного хлопнул Елагина по плечу, — ты-то откуда на них свалился?       — Да я вот гуляю, вижу, бои, вижу, вы все стоите, скучаете. Дай, думаю, загляну, порадую присутствием, — важно рассуждал Леха, пожимая руку Раевскому и тут же внезапно прописывая ему слабый, скорее игрушечный, удар под ребра, добавляя при этом: — Не спать!       Такой себе никем не прошенный тренинг от Читона по скорости реакции на нападение.       — А вы че, тоже знакомы? — озвучил Пчела вопрос, мучивший одновременно всех бригадиров.       Их лица вообще стоило в тот момент видеть. Нахмуренные, растерянные, они выгнули шею немного вперед, будто желали лучше видеть разыгравшуюся перед ними сцену. «Два плюс два» в голове никак не складывалось. Какого черта Читон вел себя так, будто он детей министров великий друг?       — Ага. Сидели вместе, — с улыбкой оповестил Леха, одну руку закидывая на плечо Жене, а другую — Яну, — Сокамерники мои.       — Где сидели? — моргнул с глупым выражением лица Витя, растерянностью которого Читон тут же воспользовался:       — У мамки твоей дома, — улыбался тот. Фильтров, границ и понимания, что можно говорить, а что — нет, у него было не больше, чем знаний по русскому языку, — чаем нас поила.       О, Витя ненавидел этого ублюдка! Двух секунд блондину хватило, чтобы вскипеть и наполниться такой бурлящей злобой, что только вовремя выставленная вперед рука Саши уберегла его от нападения на Лешу.       — Че ты сказал? — буркнул Пчелкин, высокомерно дернув в сторону Читона подбородком, — нет, ну ты повтори, че ты там вякнул?!       Пыл Пчелкина был, правды ради, быстро утихомирен одним голосом, хорошо, слишком хорошо, знакомым каждому.       — Ян Батькович, — все взгляды, как один, переметнулись к обладателю голоса и все тут же переменились в лице. У Саши похолодела кровь. Перед ними, здоровее и самодовольнее некуда, стоял Муха, — на пару слов.       Усмешка его была скорее устрашающей, чем веселой или хотя бы ироничной. Его вид, хотя и не выдавал никаких прямых признаком агрессии, внушал опасность и страх.       — Расплачиваться наконец надумали? — поднял одну бровь Ян, зачем-то выпрямив осанку и подняв подбородок.       Муха сжал зубы и кулаки. Он ненавидел, как пренебрежительно его, такого абсолютно авторитетного и внушающего ужас, опускал Ян на глазах у всех. А попереть против него не было возможности — дорога своя свобода и место брата в органах. Тяжело сглотнув, попытался сделать голос хоть сколько-то спокойным.       — Разговор есть. Деловой, — процеживая каждое слово сквозь стиснутые зубы, ответил Мухин.       Ян кивнул, кожей чувствуя, что ничем хорошим этот деловой разговор не закончится. Повернулся к Елагину и многозначительно на него посмотрел. А взгляд Мухина тем временем сразу переключился на Сашу. Их глаза сцепились в смертельной схватке. Весь вид Мухина, его леденящая душу ухмылка, и зажатый в правой руки перочинный ножик, говорили о том, что ночь будет не так весела, как планировалось.       — Жень, — подбородком Ян указал, чтобы Елагин пошел с Мухиным. Взгляд говорил, мол, иди первый, я присоединюсь.       И Жене дважды повторять не пришлось. Кивнув, он отстранился от компании друзей и пошел с Мухой в сторону, ища место, где разговор их останется неуслышанным.       Тем временем, Ян в один шаг оказался рядом с Сашей и склонил голову так, чтобы и его фраза осталась только их с Сашей достоянием:       — Спаситель, иди-ка в толпу. От своих не отходи. Вообще никуда не ходи. Ночка будет… веселая, — размеренным, даже неестественно спокойным для сложившейся ситуации шепотом оповестил Ян.       В жесте поддержки и ободрения он сжал плечо Белого. Дальше сунул руки в карманы и одарив всех друзей многозначительным взглядом, как можно более вальяжно последовал туда же, куда Женя минутой ранее увел Муху.