Доблестные улитки Просвящения

Впервые на Дуняшу это выпрыгнуло с сайта, переполненного самыми разными фантазиями о самых разных персонажах. Но с одной основной тенденцией. Мальчики, значит, для мальчиков и никаких девочек. Это казалось таким странным. Ведь она всегда была в окружении парней, но ни разу не замечала, чтобы они проявляли интерес друг к другу. Все вздыхали о девчонках, а кое-кто и на нее смотрел так, словно догадывался, кто она есть. Девушка мотнула головой, отгоняя смущающие мысли. Разве же теперь разберешься, что там было в их головах? А в собственной? Казалось бы, в те дни вокруг был просто рай, парни на любой вкус. Но только и не до того было, и надо было хранить свою тайну, и… Да просто брата Овода тоже не волновали мужчины. Зато… Она порой ловила себя на мысли, что любуется девушками. Так, как, наверное, любовался бы мужчина. Доходило до того, что при походе в баню в женской компании накатывало непонятное смущение, аж до дрожи. А сейчас, в Академии, девушек вокруг было еще больше – и неловкость от этого только возрастала. Соседки по комнате, которые постоянно у нее на глазах переодевались, и самой тоже приходилось, и почему-то это было ужас как некомфортно. Она привыкла ныкаться, в лучшем случае прося Ю-ю посторожить на приличном расстоянии, годами так делала. А уж эти девичьи сплетни – обсуждалось все, от ощущений в определенные дни месяца до свиданий с парнями, и равно без всякого стеснения! Дуняшу тоже иногда расспрашивали, но она старалась отмолчаться или отшутиться. Хорошо, что не дразнили и не доставали, одна девочка даже сказала, мол, мы тут все не абы кто, особенно те, кто с генами Оружия, со всевсяческими особенностями люди бывают… Эти слова заставили ее задуматься – а бывают ли такие же необычные в плане продолжения рода девочки, как и мальчики, пусть даже и встречающиеся только в фанфиках? Правда, где искать такую информацию, она не представляла. Просто поиск по ключевым словам не давал толком ничего. Любовь женщин к женщинам – да. Всякие врожденные чисто физические аномалии – да, и они обычно размножению как раз препятствовали. А вот такое, чтоб все по частушке бескрышной Зинки, напарницы Ю-ю, чтобы не только «пиво дорожает, водка дешевеет, мальчики рожают…», но и «…девочки хренеют» не только образно – нет, даже в виде фантазий. Было прямо обидно – и тем сильнее мучил вопрос, чем же она отличается от прочих. В конце концов Дуняша решилась обратиться к школьному доктору. Многие, конечно его боялись, но брат Овод был исключением. К тому же этот доктор наверняка мог помочь. Уж по аномалиям-то он специалист. Даже коллекционер, можно сказать. …Доктор Штейн сверкал сумасшедшими глазами и смеялся, без стеснения осматривая пациентку. – Ну что ж, моя милая, что у тебя в голове – я сказать не могу, я псих, но не психиатр. А чисто физически присутствуют некоторые особенности. Училась у нас одно время девочка… Ну, родилась она девочкой, но в силу экспериментов мамаши вообще лишилась половых признаков. А вот у тебя… да, небольшой переизбыток. Жить мешать не должно, как женщина ты полноценна, думаю, а до мужчины не доразвилась. Конечно, возможна и операция, если вдруг это станет причинять какой-то дискомфорт, но до сих пор ведь все было в порядке, верно? А что до остального… Помнится, та самая девочка испытывала симпатию к другой девочке и была вполне счастлива. Дуняша постеснялась спросить – была ли симпатия взаимной, дошло ли у них до чего серьезного и вообще где эта девочка сейчас. Последнее, впрочем, скоро прояснилось – разве можно было забыть Хрону, которая было предала всех, а потом героически запечатала себя в центре Луны? Узнав об этом, Дуняша поймала себя на мысли, что ее саму, наверное, ждет что-то очень похожее. А какие еще варианты? К обоим своим поклонникам она ничего особенного не испытывала, как и к парням вообще. Да и в мирной жизни себя даже представить как-то не получалось. Хотя, конечно, жизнь Оружия особо мирной не назовешь, но все же…

* * *

А потом с братом Оводом случилась Джемма. Синьора Болла, товарищ Болла. Казалось бы, что такого – Рино, напарник, позвал в гости к своей матери. Но Дуняша ведь прекрасно знала – и чей сын Рино, и кто такая Джемма. Та самая Джемма. Но, конечно, по книге о ней складывалось довольно расплывчатое представление. И вот Дуняша увидела маленькую женщину, как будто нестареющую, но усталую, с седой прядью в темных волосах. Не красавица – уж точно не такая, что обомлеешь с первого взгляда – но удивительно сильная и нежная одновременно, и первая мысль, которая возникла при взгляде на нее – даже странно, что она сейчас чуть ли не в камуфляже, ведь такой, как она, подходят шелковые платья, нежнейшие кружева и все самое изысканное на свете… Все то, в чем она ходила в той жизни. Когда знала настоящего Овода. И долго после, когда они с Рино жили в небесных чертогах. Когда Джемма еще не выбрала стать Повелителем. И вдруг Дуняшу накрыло странное видение – она не она, а всего лишь кинжал в руках у Джеммы. Небольшой, но острый. И сияющий в любой темноте. Ее, ее Оружие. Джеммы, не Рино. И ведь это было даже до первого рукопожатия – мужского, товарищеского, уверенного. Почему-то Дуняше подольше не хотелось открывать, что она девочка, Рино уговорил. Конечно, она знала об отношениях Джеммы и того, настоящего Овода – перечитала книгу вдоль и поперек. Рино многого не знал, но его знаний было достаточно, чтобы понять – мама любила и до сих пор не может забыть. Наверно, это рвало ему душу на части. В земной жизни парнишка очень любил обоих родителей, но как-то… Маму отдельно, отца отдельно, всегда чуял, что нет меж ними главного и настоящего, только долг и печаль. И вот теперь отец где-то затерялся в посмертии, а мать Рино был готов защищать до последнего. И Дуняше даже неловко было, что она носит имя Овода, как собственное, одним его звуком, одним своим появлением выбивая Джемму из колеи. Но эта рука и дрожь в ней… Еще больше хотелось лечь в эту руку кинжалом. Тело так и вытягивалось, нацеливалось… Только вот точка роста была не там, где обычно. В таком месте, что и словами не назовешь. И от этого становилось в сто тысяч раз стыднее. Что же оставалось? Только отсесть на всякий случай подальше и рассказывать свою историю, давясь неловкими смешками. Постепенно становилось проще. Воспоминания окрыляли. А Джемма… Она смотрела почти по-матерински. Пыталась понять, что между сыном и его напарницей.

* * *

Постепенно все утряслось. Дуняша еще не раз заглядывала в гости, уже с Мишкой, и Ю-ю, и Мишкиной женой Катюшей, которая не была ни Повелителем, ни Оружием, но все-таки тоже в какой-то момент оказалась в Академии, прошла в межмирье, в межвременье по следу троицы героев да и осталась. Так что Дуняшин брат перебрался с Катей в семейное общежитие, в царство Марии Мьельнир, подруги дней доктора Штейна. …Джемма всегда была рада видеть гостей. Ее тепла, ее сердца хватало на всех. А Дуняша смотрела на нее, и в голове крутилось: что бы задело товарища Боллу больше – оттолкни она Рино или забери его себе? Наверно, все же первое. Какая мать захочет, чтобы ее сыну разбили сердце? И большая семья Джемму бы только порадовала. Но Дуняша… да, вошла бы в эту семью только чтобы быть поближе к материнской фигуре. Подумать только, раньше она посмеивалась над Хейзелем по поводу его странных чувств к наставнику! А разве ей теперь остается не то же самое? Упиваться высокими чувствами издалека, а остальное – в себе, в себе! А оно… Так постыдно рвется наружу. В буквальном смысле. Может, хотя бы попроситься сверить синхронизацию? Ну один раз! Тем более что с Рино начало разваливаться, сбоить помалу… В один вечер в гостях она все же решилась: – Рино, я понимаю, что с огнестрелом в лице Ю-ю вряд ли получится… Но, может, с Мишкой попробуешь? Будет любопытно! Все согласились, что это был бы и правда интересный эксперимент. Брат и сестра превращались в практически одинаковые кинжалы, вот только в случае Дуняши лезвие было зазубренное. А вот какие еще отличия – могла показать только практика. Остальным же, решили, пусть старшее поколение проведет мастер-класс. Сперва Ю-ю – но тут тоже быстро стало ясно, что синьора Джемма не слишком дружна со стволами любого рода. Да и мальчик был вообще-то не бесхозный, просто Зинка Рябинина стеснялась ходить в гости к приличным людям. А потом дошла очередь и до Дуняши. Превращение ощущалось не как всегда – сейчас превыше всего было острое возбуждение, желание, вдобавок принявшее конкретное направление, и пик этого самого возбуждения – лечь в руку Джеммы так, словно была там всегда. Легко и просто, как влитая. И ощутить дрожь ее руки, почти мгновенно ставшую их общим пульсом… Вот это синхронизация. С первой минуты. Это поняли и сами они обе, и все присутствующие. И уже просто нельзя было обойтись без боя, пусть и тренировочного. Повелители – мать и сын – и Оружия – брат и сестра – друг против друга. Мишка дрался неуверенно, прощупывая почву, а вот Дуняша рвалась вперед, прямо на цель, только слушая молитвы Джеммы о том, чтобы Рино не получил даже малейшей травмы. И победить было легче легкого. Но трудность оказалась в другом – как теперь превратиться обратно, как оставить эту руку? Дуняша сама не поняла, как все же получилось. Превратиться. А вот оставить, отойти – было выше ее сил. Кто ей товарищ Болла? Ведь не мать и не любимая наставница? Ну если только идеальный Повелитель. Навсегда. – Невероятно! – Джемма смотрела на нее как будто другими глазами. – Мы с тобой как будто были единым целым! Впервые ощущаю такое… Но ты же только учишься, как это возможно? – Я давно живу на свете, уж по эту или по ту сторону смерти, и почти не меняюсь, – Дуняша сияла, только глазки от скромности опустила. И лишь много позже подумала, что сама Джемма обучается по времени куда как меньше нее. – Товалиса такая одна, – подтвердил Ю-ю. Он, кажется, искренне за нее радовался. А вот Рино… Рино решил извиниться: – Прости, что не дотягиваю до твоего уровня, Овод. – Да брось, дело часто вовсе и не в уровне, главное – совместимость Повелителя и Оружия. Скорее уж это я должна извиняться… Ты такой хороший, Рино, мы же всегда будем друзьями? А идеальное Оружие для тебя еще найдется. И… идеальная подруга жизни тоже, – перевела взгляд на товарища Джемму – она-то что скажет? Та промолвила тихо и серьезно: – Кажется, мне стоит перебираться в Академию, хотя бы внештатным сотрудником… За обучение моего Оружия я должна отвечать сама. – Спасибо вам, спасибо! – благо, Дуняша прямо сейчас не могла чувствовать, как сложно ее Повелителю найти хоть что-то бесспорное в этой лавине чувств и эмоций… – Рино, ты попал, – подмигнул Мишка, – когда мама работает в твоей школе, это как бы не всегда удобняк. – Не переживай, я из себя шибко взрослого не корчу и за школой не курю, ты сам прекрасно это знаешь. Инцидент был исчерпан, и Рино не стал возобновлять его ненужными словами о том, что Мишка просто завидует ему – весь сам он уже никогда не увидит родителей. Дуняша хотя бы отца повидала, прямо перед его смертью, Мишка тогда был далеко. А от матери увели обоих дороги войны – в бессмертие…

* * *

Джемма действительно вскоре перебралась в Академию. Рино и Мишка стали самой настоящей боевой парой и отлично ладили, теперь не только как друзья, но и как напарники. А Дуняше, когда глядела на это, невольно думалось – да, так и должно быть, не всегда же это означает любовь? Так, может, и у нее то же самое? Привязанность, восхищение, тоска по материнской фигуре… И идеальная синхронизация. Разве ж этого мало. Но глупое сердце не успокаивалось, а тело тем более буянило. Да еще – надо же было Джемме устроиться дополнительным школьным медиком! Теперь к ней в основном бегали девчонки, откровенно боящиеся доктора Штейна. Ну или те из них, которые стеснялись и не хотели слушать его бесцеремонных замечаний. Дуняша была не из таких, но повод, повод… Тем более что вокруг синьоры Боллы сколотился негласный клуб по этике и психологии семейной жизни, так сказать. О чем-то подобном в свое время мечтала Мария, но спутница жизни доктора Штейна хоть и была счастлива семейно во всех отношениях – а может, именно поэтому – так и сохранила обо всем представления удивительно романтичные и наивные, в духе детских сказок о влюбившихся с первого взгляда принцессах. А вот вокруг Джеммы девичий клуб создался сам, ей доверяли как человеку мудрому, спокойному, как-то ясно глядящему на все. – Я, увы, не знаю, что сказали бы вам ваши настоящие матери, – она всегда начинала с этого, – и как они рассказывали бы вам о той стороне жизни, которая не может вас не волновать, но попробую это сделать с помощью тех медицинских знаний, что мне доступны. Дуняшу всегда бросало в жар на этих словах. Конечно, как бы она говорила с матерью о таком, даже наедине, как и все девчонки? А не говорить уже не могла, да и просто – не воспользоваться возможностью побыть с товарищем Джеммой с глазу на глаз. – Я не знаю, что мне делать… И вообще – как жить! Похоже, я какая-то ненормальная, потому что желание испытываю постоянно, больше того, у него есть определенное направление, и оно меня просто пугает! Я вообще не думала, что женщина может желать такого – чтобы устремиться и пронзить того, кого хочешь! – В смысле? – Джемма тоже выглядела слегка испуганной. – Кинжал – мужской символ, я доигралась, что ли? Такое ж только у маньяков бывает, у которых кое-что не работает, вот нож и вместо. – Это тебе кто наговорил? Такой чистой девочке, героине… – Частично доктор Штейн, это не про меня было, а вообще. Частично Рябинина Зинка, а я по сравнению с ней дите дворянское и кисельная барышня. – Кисейная, Дуняша. – Не в этом дело. Вы же знаете ее историю. Ее столько раз ударили ножом… И кто, какой-то подонок, которого и мужчиной назвать невозможно! Ну ладно, это не моя история… – Но все это, милая, ужасно и за гранью. Ты, главное, не думай, что у тебя преступная натура или что-то еще, Миша кинжал и ты кинжал, вы близнецы. – Но вот я зря не родилась парнем. Раньше я думала, что мои переодевания – это чисто для безопасности, ну и да, нравилось быть… – она сглотнула «Оводом» и продолжила: – Вон, опять же, Зина специально выглядела как последняя побродяжка, чтобы криминальные элементы не домогались, а я… Со мной все куда хуже. Любоваться подругами – это одно, но чувствовать такое… И ведь это не проходит, не отпускает, тренируйся я хоть до упаду! – И что же… Тебя влечет ко всем подряд? К каждой встречной? – Джемма пыталась напустить на себя отстраненный медицинский цинизм, но было видно, как тяжело ей это дается, как ей смутно, тревожно… и хорошо бы хоть не отвратительно. – Нет, нет! На самом деле, только к одному… К одной. И она рядом, она прямо передо мной, но… – Евдокия? Малышка Евдокия, ты что?! …Джемму охватило какое-то дикое чувство дежавю. Горящие южные глаза, чье пламя полыхает ей прямо в лицо. Неприкрытое желание, густо замешанное на обожании и восхищении. Так смотрел покойный муж, за которого она вышла с горя. Артур никогда на нее так не смотрел. А тут – девочка, которая годится в дочери, ну или в невестки… Такого Джемма не ожидала никак. И – почему выбор этой девочки пал именно на нее? – Я знаю, это ужасно, синьора Болла, это не из моей жизни как будто, не из моих ценностей, я была бы рада просто восхищаться, может… Простите за эти слова, но я, возможно, вышла бы за Рино, чтобы вы стали мне за мать… Но я не могу так, мне мало этого, а может, не мне, а клятому моему телу, которым я отличаюсь от нормальных людей… Она сама не поняла, как поймала руку Джеммы. Опомнилась, лишь ощутив ее у себя на груди. Под старинной гимнастеркой, такую близкую сквозь тонкую ткань футболки. Под футболку Дуняша никогда ничего не надевала – было бы на что. Казалось, соски проступают на совершенно ровном месте. Но зато… Ох, кажется, Дуняша и сама только сейчас осознала в полной мере, до чего они твердые и чувствительные, особенно сейчас, под рукой Джеммы. Подрагивающей рукой, желающей вырваться из плена и все же ласковой. – Да чего же ты хочешь, дитя? Неужто сменить пол, чтобы… – Я много об этом думала… Причем и в сторону парня, и в сторону девочки как девочки, а не как я. Если вам неприятно смотреть на меня такую, почитайте в моей карте, доктор Штейн там все расписал очень подробно, он такое тоже не каждый день видит… – Почитаю, да, но сейчас тебе же не это нужно? А нужна ласка, забота, что-то материнское, так, милая? – Я бы хотела, чтобы только это. Еще совсем недавно меня все устраивало в моем теле. Несмотря на все особенности. Но вот я увидела вас и… Только тогда мне стало ясно, почему я когда-то назвала себя Оводом. Тогда… Я была почти ребенком, мне нужен был идеал, образец для подражания, мы с Мишкой не вынесли бы ужас вокруг нас, если бы не играли. Но… Понимаете, для меня даже сейчас кощунство в чем-то осуждать его… настоящего Овода. А уж что вы думаете обо всем этом, я даже предполагать не решаюсь, но… Вы ведь заслуживаете совершенно иного отношения! – Ой, девочка моя, ну это же дико… Ты себя ведешь… Как отец Рино когда-то. – Я вас люблю. Все из-за этого. Люблю вас. Женщину. Надеюсь, не любуясь собой в вас, а чтобы сделать вас счастливой. Но мне это все делает больно. Почти физически. – Я могу понять… По крайней мере, пытаюсь. Но пойми и ты – для меня счастье не означает физическую близость. – А я, мне кажется, умру. С кем попало не вариант, и даже самой себе помочь… Ну, это стыдно, и эффект ненадолго… Может быть… – стало совсем невыносимо, она опустила голову и едва выдавила: – Может быть, вы поможете мне? Не как пара, даже боевая, но просто… как врач? – Но не как хирург, полагаю? – о, чего стоит прятаться за такими фразами, а как еще? – Нет, конечно. Это доктору Штейну лишь бы сперва отрезать, потом в другое место пришить! Может, конечно, только это меня и спасет… – Слишком уж поспешное заявление, – заметила Джемма. – Для начала стоит хотя бы… провести осмотр! – вздохнула поглубже, но карту девочки даже не открыла. – Что ж, пациент, раздевайтесь. На Дуняшу накатило смущение, и дело было не только в словах Джеммы – в конце концов, сама ведь попросила – но прервавшееся прикосновение причинило… нет, не боль. Просто стало невероятно пусто и холодно. Что ж. Раздеться можно и почти мгновенно. Тем более не полностью. Просто упадут к ногам ее военные брюки вместе со стареньким штопаным бельишком. Только в кабинете у Штейна это воспринималось совсем иначе. А сейчас она просто закрыла глаза, не увидев, что Джемма едва скользнула по открывшемуся взглядом и плавно накрыла ладонью чувствительный холмик. …Так странно. Непохоже ни на нее саму, Джемму, ни на кого из пациенток за все эти годы земной и посмертной жизни. Но и на мужчину непохоже тоже. Не только жар, это было бы неудивительно – но еще и твердость, почти такая же, какую она ощутила, коснувшись груди, затвердевших от возбуждения сосков. Но откуда здесь… Невероятно, даже дико – и все же отчего-то совсем не хотелось убирать руку. Джемма почувствовала, как девочка подалась навстречу и, тихо ахнув, потерлась о ее ладонь. Потом еще и еще… сильнее… моля пальцы о ласке тем самым местом, которое еще не делало ее мужчиной, но все же отличало от других женщин. И ответить на эту безмолвную мольбу так легко и просто, хватит нескольких движений, только бы девочка не вскрикнула слишком громко, да и просто удержалась на ногах… Пришлось другой рукой обнять ее за талию и уткнуться лицом в худенькое девичье тело сразу под майкой. И в полной мере прочувствовать чужое жгучее наслаждение. Но оно растаяло так быстро, оставив после себя стыд – как теперь смотреть ей в глаза? – Сядь, вот так… Тебе надо прийти в себя. И самой Джемме бы тоже не помешало, ох как не помешало! Она торопливо потянулась ополоснуть руки под краном, хотя хотелось подставить под водяную струю голову, остыть хоть немного. И вдруг заметила – рука-то у нее была не в прозрачном. А в жемчужно-белом и липком. – Дуняша, а у тебя часто… Организм вот такие выделения выдает? – Что? – быстро глянула на руку Джеммы. – Нет! Никогда не видела. Когда смотрела. А что, это… Это плохо? Я умру, да? Хотя, в общем-то я уже, и давно… – Ну зачем же так мрачно. Я думаю, не помешает сделать анализ… И не впадать в панику, просто помни, что ты, похоже, одна такая в мире. – Ой, ладно, потом расскажете, что нашлось, – девочка уже оделась и, красная как маков цвет, убежала, даже не найдя слов благодарности. Да и вообще больше никаких.

* * *

Через полчаса Джемма все еще сидела, склонившись над микроскопом. И не верила собственным глазам. Вполне жизнеспособные клетки! Да их же просто в учебник заносить надо! Хотя. сначала, конечно, стоило бы рассказать обо всем Штейну, провести с его помощью генетический анализ… Пожалуй, так она и сделает. Даже сходит к коллеге, так проще, чем пытаться вызвать его сюда. Джемма заперла кабинет. Без нужды поправила волосы, пошла по коридору… как-то слишком для себя быстро. И на полдороге резко остановилась, увидев сына, разговаривающего с малышкой лет пяти. С первого взгляда было понятно, что девочка – альбинос. Бледная кожа, серые, почти прозрачные глаза с проступающей «зловещей» краснотой. Вот только пышные локоны девочки были вовсе не светлыми, а ярко-голубыми! Тут, в Академии, конечно, какой только публики не встретишь… Но маленький ребенок и одна? Чья же это девочка? – Рино, я не помешала? Здравствуй, малышка! – Привет, мам. Девочка взглянула на нее, явно смутилась, но тут же на удивление ловко и ладно исполнила какой-то даже для Джеммы старомодный поклон и пролепетала: – Здравствуйте, синьора… – Как тебя зовут, как ты сюда попала? – Она немножко потерялась и первого встретила меня. – Я играла в мячик. Он укатился, я пошла за ним, а потом… – девочка вдруг всхлипнула, и Джемма почувствовала – «потом» было что-то очень нехорошее. – Так как тебя зовут, милая? – как можно ласковее спросила она. – Гвендалина, – старательно выговорила девочка. – А еще – Аззурина. Так дома говорили, когда думали, что никто не слышит… – О, милая, мы всю жизнь прожили в Италии, так что я поняла, это из-за волос… Ну теперь ничего не бойся, мы все тут прошли… скажем так, через грань. Почти все. И тебя не обидит никто, начиная с самого Смерти. – Я уже сказал синьорине Гвендалине, что ее не обидит никто и никогда! И Ю-ю за нее вступится, если что, и Зина, а Миша с Катей даже готовы удочерить! Так что будем играть все вместе! Имени Дуняши сын даже не произнес. То ли не примирился с мыслью, что они больше не боевая пара и, похоже, вообще не близкие люди, то ли просто нашел для себя не то что занятие поинтереснее, а… Джемма вспомнила, как совсем недавно самого Рино опекал Хейзель. Сейчас, похоже, сын увлеченно брал с него пример. Ну что ж… – Повеселитесь. И, Рино, оглядись, кота поблизости не видно? – Кот? – малышка Гвендалина явно заинтересовалась. – Да. Он хороший, не обидит, а с ним будет веселее. Ну, увидимся. И Джемма направилась дальше, продолжая раздумывать о том, как же быстро – слишком быстро порой! – растут дети! Хотя в Академии для кого-то время и останавливается, но не для всех. И не для всех навсегда. И кто еще знает, как для кого это повернется и кто станет чьей судьбой… И думать сейчас надо не об этом. А вознести благодарственную молитву, радуясь, что не разбито сердце сына, и решать, что же делать с Дуняшей.

* * *

Результатов анализов Дуняша ждала, как на иголках. И результаты получились… странные. Нет, ничего ужасного, напротив, Джемма заявила ей – бояться нечего, и уж тем более стыдиться, это врожденные особенности, и, на удивление, даже не патология. Но успокоения это не принесло. Физиология физиологией, но что же делать с собственными чувствами? Если и физиология дает о себе знать только рядом с одной-единственной, с Повелительницей. Если внутреннее лезвие устремляется… А теперь, с учетом анализов, выходит же, что у устремления могут быть последствия! Когда Дуняша и Джемма последний раз общались, то чисто как врач с пациентом. А вот… Хотя бы даже сказать то, что… анализируемая жидкость… больше не появлялась ни разу. Ни под душем, никак. Не то чтобы Дуняша специально добивалась – если только чуть, ради науки и самопознания. Но тело просто не хотело реагировать. Даже удовольствием. Не выдержав, Дуняша снова явилась к Джемме – как к врачу, разумеется. И, отчаянно краснея, изложила мучающие ее мысли. – То, что случилось тогда – оно больше не повторялось. Ни разу. Я не знаю, нормально ли это? Возможно, этому нужно давать выход, чтобы не навредило? И… – она смутилась окончательно, уже шепотом излагая самую безумную мысль: – Неужели это означает, что я… Что от меня можно родить?! – Да, можно. Доктор Штейн вообще просил передать, – Джемма сделала по максимуму цинично-медицинское лицо, – просьбу, мол, может, ты разрешишь заморозить генетический материал. – Да не жалко мне, конечно. Если… если я смогу это повторить. А если поставить на поток, можно вообще стать скорой помощью для страждущих. Как Зина говорит – нормальных мужиков на всех не хватает, а вот подруги есть у всех… Произнеся это, Дуняша вдруг поймала себя на мысли, что для Зины, конечно, женская колония бесследно не прошла, но, с другой стороны – давно это было, а сейчас, кажется или нет, но вроде бы Зина начала посматривать на Ю-ю. Да и он тоже не отворачивается. Это Дуняша даже озвучила, это ж не сплетни, это она за друзей и поклонников беспокоится… И какое-то время Повелитель и ее Оружие, доктор и пациентка увлеченно обсуждали эту потенциальную парочку, а также Рино и малышку, которую он нашел. – Как там Гвендалина? – поинтересовалась Джемма. – С Котабрианом уже познакомилась? Дуняша хихикнула. – Еще бы! Это надо было видеть! Подошла к нему, в глазах восторг, и вежливо так спрашивает: «Можно вас погладить?» – А он? – Так посмотрел – ладно уж, разрешаю! А сам так и урчит! Похоже, эта малышка ему понравилась! – Кому бы она не понравилась, хотя я в своем котике и не сомневалась… – Джемма грустно, умиленно улыбнулась, снова думая о том, какой же Рино уже большой, а ей только внуков ждать осталось, да? – Девочка такая маленькая, милая, единственная в своем роде и такая одинокая, и столько блуждала в посмертном мраке, а перед тем еще какой-то ужас с ней случился. – И не говорите. А все потому что не такая, как все… – и Дуняшу опять вынесло в привычное русло, на ту тему, от которой пыталась уйти. – На мне хотя бы не написано… И пусть хоть науке от этого будет какая-то польза! Правда, наверное, для чистоты эксперимента стоило бы проверить, будет ли та же реакция, если меня будет трогать кто-то другой, доктор Штейн, к примеру. Сказала – и сама вздрогнула, только представив себе такое. Они с Джеммой обе уже знали: необычный, не совсем девичий организм реагирует, так сказать, полной готовностью на одну-единственную. Как и желанием. – Девочка моя, мне кажется, что это абсолютно излишне. Если я могу что-то сделать… иногда делать… – Джемма совсем смешалась. Дуняша смутилась еще сильнее – и все же выдавила: – Похоже, и придется. Вы ведь знаете, как размножаются оводы? Не обойтись без того, под чьей кожей будет жить потомство… – А ты бы хотела, да? Когда-нибудь увидеть свое продолжение? – Ну, вообще да. Только думала, что сама выношу, когда время придет. Физически у меня есть и такая возможность, но… Но, похоже, организм будет против. Да и не только он. Внутри все обмирает от одной мысли, не о беременности даже, а о том, что… предшествует. – Понимаю, даже очень хорошо. Хотя… Может, у меня просто не было опыта по любви. Я за все годы брака ни разу… Вообще ни разу. И Дуняшу словно пронзило. Все сразу – жалость, нежность и безумный жар желания отдать всю себя, сделать все для нее, для своей любимой… – Можно я вас обниму? – Можно… только ведь это будет… – Неправильно? Опасно? – Больше, чем обниматься с напарницей, с приемной дочерью, просто с подругой… Ближе к объятиям с другом, который хотел бы стать больше, чем другом. Меня это пугает, тревожит и я совершенно точно не готова… Джемма еще говорила, а руки уже тянулись обнять. Ну что в этом такого, убеждала она себя, ничего странного, почти то же самое, что обнять Рино – та же худенькая спина, выпирающие косточки… Дитя. Да, почти уже взрослое, но все еще дитя. Вот только с сыном кровная связь, а с этой девочкой связь другая. Но… но ведь… Повелитель и Оружие и должны быть единым целым, это не означает ничего такого. Сколько на глазах пар, которые остаются только боевыми. Правда, есть такое негласное мнение, что в боевой паре должно быть равновесие чувств. Если искренняя дружба – то с обеих сторон. Если романтика – то тоже взаимно. Безответная любовь и неутоленное желание могут ведь стать… источником сбоев. И в конечном итоге пару разрушить. Но мысли лишь мелькнули и исчезли, а кровь уже кипела, пробуждая боевой азарт и внезапную мысль: конечно, девочке надо помочь. Но почувствовать при этом что-то в ответ – так ли невозможно? Вот что это? Обратная сторона их отличной синхронизации? Или все-таки многолетнее женское одиночество, хоть она, Джемма, и привыкла считать, что хорошо и одной, что и не нужно это все… Сейчас – было нужно. Хоть и действительно пугало. Даже мелькнула еще одна паническая мысль: а что если организм просто испугался, что никогда больше не забеременеет? И схватился хоть бы вот и за такую странную возможность? Нет, нет, протестовал разум, не дойдет же до такого! А тело между тем не терзалось ненужными сомнениями. Прижать, словно вплавляя в себя, обхватить руками, коленями – и целовать отчаянно, до безумия. Чтобы она сама, первая, да кого-нибудь целовала? Хотя девочка ведь наверняка даже ни разу не пробовала. Отвечает горячо, горячо, но совершенно же неумело. Пьянит от этого не меньше, да… Кто-то, так отчаянно желавший Джемму. Кто-то, о ком взахлеб мечтала она сама, пусть и твердя себе, что это наваждение и что никогда оно не кончится добром… Сейчас, пока длился этот поцелуй, оба потока воспоминаний сливались в один. И захваченная им Джемма едва осознавала, что сдается…да и не только она. Пуговицы расстегивались будто сами собой, еще немного, и грудь уже ничем не будет скрыта. И вот так хоть сколько ни будь пуговиц, ни на халате, ни на блузке, этот порыв – он через все… И можно, конечно, говорить, что не давала на такое позволения, но и поцелуй разрывать не хочется, совсем не хочется, и их тела жгут друг друга, и слоев ткани все меньше, юбка на Джемме задралась еще когда они только обнялись. Нет, нет, возопили остатки рассудка, так нельзя! Она старше. Она на работе, в конце концов, и во всех возможных последствиях виновата будет только сама. Да и… вот это для Дуняши было бы аргументом – как раз на Джемму все последствия бы и свалились. Она с сожалением разорвала поцелуй. – Маленькая моя, если мы не остановимся, как я стану объяснять всем… и Рино, если окажусь в тягости? – Если бы… – взгляд у Дуняши был туманный, пьяный, и она с трудом заставляла свой голос звучать нормально. – Если бы ты сама хотела этого…Хотела стать матерью, поверь, я поступила бы так, как должен был бы поступить мужчина… Пусть даже я мужчиной не являюсь! – Все вы так говорите, когда добиваетесь от женщины своего! – прозвучало нехорошо, но как еще защищаться. – Просто раньше… раньше не было выбора, как это – не хотеть быть матерью… Особенно если дети – почти единственная радость, что светит в браке. – А сейчас не так? – Сейчас… Начнем с того, что было бы странно говорить о браке. А дети – радость отнюдь не единственная, а родительство должно быть ответственным и обдуманным, и уж точно не внезапным счастьем… И, пожалуйста, – Джемма опустила взгляд. – Ты не могла бы убрать руки? Просто у меня так отключаются все способности мыслить. – Извини… те… Руки Дуняша убрала с явным сожалением. И недалеко – сцепила в замок у Джеммы на затылке, там, где выбивались из-под медицинской шапочки мягкие кудри. И это тоже было не лишено приятности, но грудь заныла болью, оставшись без внимания. Такого прежде не бывало никогда, никогда… Джемма вгляделась в раскрасневшееся, посерьезневшее лицо девочки. – Давай поймем, чего мы с тобой хотим друг от друга. Получить удовольствие, или создать семью из трех человек, или что-то между… – Я могу сказать уже сейчас, что больше всего хотела бы не получить, а отдать. Отдать всю себя, чтобы ты смогла получить удовольствие, то, которого ты хочешь, то, которого ты стоишь! – Спасибо, конечно… Но вот что я могу дать тебе? И… что я скажу Рино, как объясню? Мы же с тобой не сможем… уже не сможем… чтобы это случилось только один раз. – Ты уже это поняла? Да, любимая, правда что. Да и для боевой пары плохо, когда напряжение в отношениях. А Рино… С ним может быть только одна сложность – если и правда будет ребенок, вот тут уж точно придется постараться, чтобы все объяснить… – То есть если мы с тобой решаемся стать парой, то нам надо принимать меры, чтобы предотвратить нежелательную беременность? А если будем решаться на желательную, то должны будем учитывать все-все. Не верю, что с кем-то говорю об этом вслух! Конечно, я из другой эпохи, конечно, ты не мужчина и, может быть, поэтому, а может быть, просто потому что ты, Дуняша, маленькая героиня, тебе удается сейчас думать головой… – У меня это получается только потому, что рядом со мной сейчас самый разумный человек, которого я знаю, пусть даже и смею надеяться на то, что не оставляю этого человека равнодушным. – Ну ты же видишь, что не оставляешь! И все же – мы обе этого хотим и обе еще можем это обсуждать, а не падать в сено, хотя нелегко ведь? Я вот только начинаю понимать, насколько. С мужчиной, к примеру, я такого разговора и вообразить не могу, хотя не помешало бы. Всем. Желательно до того, как пути назад уже не будет. – Я уже в полушаге от этого. Так трудно, оказывается, сдержать свою суть, то, что хочет овладеть и пронзить, – Дуняша усмехнулась. – Кусают слепни, а оводы – они жалят. Глаза ее опять полыхнули жарким южным огнем. Она подалась к Джемме еще ближе, а ведь еще – было почти невозможно. Они ведь так и соприкасались бедрами, и юбку Повелитель так и не поправила. – Чем хорошо не быть мужчиной, – зашептала Джемма, вдруг подмигивая, приходя в совсем уж игривое настроение, – кроме прочего, можно ведь… Я, кажется, на себе уже чувствую… Можно все… испытать, получить… даже не раздеваясь. – Это верно. Разве что потом, – Дуняша вдруг хихикнула, – придется стирать. Да и самим вымыться. – Разве что-то мешает? Я предлагаю все-таки немножко подождать и взять сейчас себя в руки, у меня буквально через… – она глянула на запястье, – полчаса заканчивается прием, давай встретимся после этого в женской раздевалке бассейна. Ну если там нету никого, конечно. – Я пойду проверю. Конечно, время неурочное, вряд ли кто зайдет, только если должностное лицо или, например, – Дуняша потешно сдвинула брови, – юный индейский разведчик брат Овод. Джемма невольно и весело рассмеялась. Наконец с сожалением отодвинула девочку от себя – и в последний краткий миг… Ощутила. То, чего не ощущала никогда. То, что давно уже нарастало внутри, искало выхода. Айкнула, как девчонка, закрыла глаза, запоздало застыдившись… – Ты что? – невидимо шепнула рядом Дуняша. – Я? Я… все. – Что правда? Надо же, я… Неужели я смогла… – Взять крепость? – улыбнулась Джемма. – Больше. Я смогла наконец сделать то, о чем мечтала… Или, вернее, даже мечтать не смела. Но скажи, как оно – в первый раз в жизни? – Внезапно. Берет и бьет в голову. Ты ничего не делала, я ничего не делала, то напряжение, что нарастало до этого, должно было давно схлынуть… И тут, за миг до того, как ты от меня отошла… Я вообще не думала, что у меня тело может выдать такую реакцию. Еще и без направленной стимуляции как руками, так и мозгом. Дуняша моргнула, явно стараясь осмыслить услышанное. – Но тебе понравилось. – О да. Это так остро, так сильно, может быть, даже немного слишком сильно для меня, но да.

* * *

Их сегодняшнее свидание в женской раздевалке и все их последующие свидания четко показали одно: они обе могут получить удовольствие только от ласк друг друга. И точно так же особенности Дуняши в полной мере проявлялись лишь когда к ней прикасалась Джемма. Для той как для медика было как-то слишком романтично думать, что все физиологические реакции завязаны только на сильные чувства, но вот для Дуняши – очевидно: надо полюбить и быть с любимой, чтобы организм дал возможность продолжить себя в будущее. Быть может, люби Дуняша мужчину – было бы по-другому, но такого с ней не случалось ни разу и вряд ли уже случится… Пока же они обе старались соблюдать осторожность. Джемма со всей ответственностью искала для себя подходящие противозачаточные таблетки, Дуняша тоже старалась сдерживаться, ограничиваясь лишь поцелуями и ласками – ничего такого, чего не могла бы смыть вода. А вот решаться ли на что-то большее, настоящее… Слишком многое стоило взвесить. Хоть и решаемо было почти все. Сейчас, в конце концов, чтобы родить ребенка, необязательно быть замужней. А от кого – почему этот вопрос должен кого-то касаться, пусть даже и Рино? Хотя, конечно, Дуняша была бы счастлива официально объявить о своей причастности, а не просто быть рядом, любить, помогать и заботиться. И вот тут произошло нечто. Прямо как Дуняша про себя и смеялась – языки у мальчиков как помело, в отличие от девчонок. Очередная тренировка прервалась, что называется, картиной маслом. А именно, появлением Гата, несущего на руках Хейзеля. Бледного, но гордого, и вдобавок, размахивающего, как знаменем, какой-то справкой. – Нет, я сегодня не смогу участвовать, уж извините, голова кружится. А почему – читайте тут. Или спросите прямо Штейна! – Дай, дай глянуть! – Дуняша подскочила к Хейзелю и аж подпрыгнула, пытаясь дотянуться до бумажки в его руке. Хейзель бумагу протянул, хотя его явно распирало от желания похвастаться вслух. Однако Дуняша уже и так рассмотрела результаты УЗИ – совершено явный ребенок – и медицинское заключение. Девушка даже сходу читала почерк Штейна – угластый, будто не буквы на листе, а кардиограмма, живописующая трепет чьего-то беспокойного сердца. И описывались там удивительные вещи. – Ух ты, поздравляю! Вот это да, неужели же Такое на самом деле реально возможно? И кто-то про это еще и в фандомной среде проболтался? Так же, как про Повелителей с Оружиями? – Точно не я. Ты, может, и автора знаешь, kittywhale, – Хейзель повернулся к своему Оружию: – Гат, поставь меня уже, наверно! – и продолжил: – Я-то ее знаю хорошо и она много раз клялась, что выдумала таких вот мальчиков просто сама из себя, а я очень жалел, что не бывает такого на самом деле. Как выяснилось – бывает. Вокруг них столпились чуть не все, кто там был, заглядывали в бумажки… – Обалдевать разрешаю всем! – провозгласил Хейзель. – Можно вслух и громко, можно про себя, но это чистая правда – у меня будет ребенок от моего любимого! – С ума сошел, чем думал? – это Зинка Рябинина не удержалась. – Тебе и девятнадцати нет, а как учеба, как служба наша? Я на что была отпетая, а в подоле никогда бы не принесла, дите жалко, прежде всего, да и самой, если бросят, тяжко было бы. – Меня не бросят! Хотя, не спорю, это был сюрприз. Да, я мечтал, мы даже играли в это, но на самом-то деле я и подумать не мог, что такое возможно! – А твой-то знает? – поинтересовалась Зинка. – Еще нет. Он не из наших, он даже не в курсе, что Академия реальна. Я вот сейчас, наверное, буду ваять ему письмо. – Ну флаг тебе в руки, – это Зинка не издевалась, она просто в принципе так разговаривала. – Моральная поддержка нужна? – вдруг спросила Дуняша. – От тебя? – изумился Хейзель. – С чего это ты вдруг? Если вспомнить, сколько раз цапались… Я бы еще понял, если бы Рино, например… – Я хотел, – вставил Рино. – Просто меня опередили. – А, ну пошли, – Хейзель польщенно улыбнулся. Рино поискал глазами мать. Поискала ее и Дуняша. Джемма помахала обоим – идите, мол, мне в компанию учеников лезть как-то… Хотя вообще-то ее это ох как касалось. Хейзель ведь прямо сейчас создал прецедент. Конечно, придется потом поговорить им, Дуняше и Джемме, а пока – все же хорошо, что тут Рино… Наверно. Дуняша никогда раньше не бывала в комнате Хейзеля. Так что с интересом осматривалась. И не могла отделаться от мысли, что находится в девичьих владениях. Нет, не все розовое, все больше голубое с серебром, но все же – цветы кругом, салфеточки, даже на Гатовой половине (а может, он их и вяжет?), на стенах романтичные постеры. Хейзель сел за компьютер, указав ребятам место на кровати, и, шепча явную молитву, принялся сканировать документы. – Ну, это, конечно, хорошо… – Рино сделал «взрослое» лицо и стал очень похож на мать. Ее и упомянул почти тут же: – Я вот маму спрашивал, жалко ли ей, что я у нее только один, прицел, как вы понимаете, был, что одному тоскливо… Она выразилась в том смысле, что ну жалко, конечно, но вот Бог не дал, и, мол, мечтать, что снова будет маленький, это одно, а если бы на самом деле – это очень много забот, это ты не принадлежишь себе, не можешь уделить достаточно внимания ни мужу, ни старшему ребенку, это то есть мне. И пока еще, мол, эта мелочь дорастет до товарища по играм… Мама это все на отлично помнит по своей маме, у которой была старшей из целой кучи. Отцовство – это, конечно, другое, но ведь твой монах в джинсовых штанах никогда не пробовал и этого? – В какой-то мере попробовал. Он же заботится о Гоку, так же, как отец Джастин заботился обо мне. – Аргумент. Частично. Что ты, что Гоку к своим опекунам попали уже, так сказать, в готовом виде, вам же обоим лет по одиннадцать было. Но что ж, все равно желаю удачи. Хейзель только кивнул и улыбнулся. Достал документы из сканера и засел за письмо. А Дуняша зашептала Рино: – А скажи, не в курсе ты – как мама сейчас относится к перспективе завести еще ребеночка? – Да как-то еще более спокойно и отстраненно, чем всегда. Сейчас ведь на горизонте нет никого. Ну не отец же Джастин, в самом-то деле! Она уже давно смирилась, но внуков жаждать, к счастью, еще не начала… – А ты давно ее спрашивал? На горизонте все-таки сейчас кое-что изменилось… Я, например! – Что? Но ты же… Я не знаю, от чего больше офигеть! Ты с моей мамой?!.. Давно? И ты… Ты же девочка! – Почему-то то, что Хейзель мальчик, никого не смущает! А так… Да, я понимаю, как это все звучит и выглядит, но мы пока только собираемся серьезно встречаться. И мы не знали, как тебе сказать, но вот… Спасибо нашему молодому и прекрасному отцу Гроссу. – Рад помочь, – вклинился Хейзель, отрываясь от письма. – Хотя, конечно, это неожиданно, никто и нигде не писал, что девушки могут тоже… – Я вот тебе дам «тоже»! Да ты себе на секунду представь, если бы мы с тобой… – Дуняша многозначительно кашлянула. – Мы же могли бы друг от друга забеременеть. Одновременно! Что твои улитки! – Куда я попал… – закатил глаза Рино. – Одни улитки кругом. – Ну почему же «кругом», – хмыкнул Хейзель, – доктор Штейн сказал, что я уникален. – Он и мне сказал, – добавила Дуняша, – что до меня ничего подобного не видел. Просто почему-то мы вот тут пересеклись. – И именно ты должна была влюбиться в мою мать! – Честное слово, я смогла бы что-то сделать с этим, сдержать себя, если бы она того пожелала, но… Я просто люблю ее, для меня смысл жизни в том, чтобы делать ее счастливой! Ее никто и никогда не будет любить сильнее, поверь! – Ну что ж. Вот в чем я уверен – так в том, что ты никогда ее не оставишь, что не заставишь ее плакать. Если подумать, только тебе я и мог бы доверить маму. Лишь бы только она любила тебя… Тебя, а не все еще его. – Ну… Игрушечный Овод постарается. Я обещаю. – Я верю. И мне очень интересно, кто у вас родится, если это и правда возможно. Хейзель вдруг подскочил на стуле. – Так, ладно, вас я уже и не слушаю, но… Письмо тут закончить никак не дают! Представляете, сейчас написала создательница Зайцелованных… В общем, она тоже! Вернее, оба – и она, и ее муж! – Я же сказал – нашествие улиток! – Рино закатил глаза. – Скоро изо всех щелей поползут! – И что, – заинтересовалась Дуняша, – они и правда оба одновременно беременны? – Нет, только он от нее. Она то ли подстраховалась заранее, то ли просто повезло. – Ну ладно, а то ж тяжко, кто-то один должен быть в строю. Ты ей тоже расскажешь? – Конечно. Она же вышла замуж за протестантского священника, он никак не ожидал, что это ему, а не ей придется быть… босым, беременным и на кухне, – Хейзель хихикнул. – Я теперь просто обязан рассказать всему миру о том, как мы можем, несмотря на то, что, в отличие от конкурентов, до сих пор не отказались от целибата! А имя Санзо даже не прозвучит! – Уточни этот вопрос у Санзо, – посоветовала Дуняша. – Иначе, во-первых, некрасиво, во-вторых, исходя из того, что я о нем знаю, он тоже непрочь прославиться. Тем более по такому уникальному поводу. – Уточню, как только смогу сосредоточиться на письме, – но не то чтобы Хейзель был сейчас так уж раздражен. – Сперва Кэт напишу, похвастаюсь. – И что, Нобелевку будете пополам делить? Ты и ее муж-протестант? – Ну, Нобелевка нам вряд ли светит. Мы же оба не люди. Он – екай, я – Повелитель, и афишировать это было бы очень неосмотрительно. К тому же, а вдруг в мире еще хватает таких, как мы, просто они тоже это скрывают. В смысле, не екаев и не Повелителей с Оружиями, а… Третьего пола вот по придумкам Кэт. Опять же, какая Нобелевка, если я не могу в полной мере назвать себя биологически мужчиной. – А она сама… Знала, когда начинала об этом писать? О себе хотя бы? – Нет, понятия, говорит, не имела, и ни разу не задумывалась о женщинах с такими особенностями и возможностями. Ей только однажды странный сон приснился. Она видела богиню. По описанию похоже, что из пантеона Санзо. Я, конечно, католик, но почему бы этой богине не быть реальной? Так вот эта богиня – самая что ни на есть двуполая, она так сказала. Наверняка она могла запустить соответствующий процесс или просто отметить кого-то. – Ой, – подскочил Рино, – она более чем реальна! Мы же с мамой у нее жили, пока не ушли, она Котабриана нам подарила, вернее, разрешила выбрать любого котика из ее садов! Я не рассказывал разве? – Я не связал… И не думал, что ты про нее знаешь такие шикарные подробности. Ты же мелкий был, неужто она тебе сама сказала? – Нет, мне мама сказала, эдак вскользь, отметила, как медицинский курьез. – Но, значит, правда, эта богиня отметила Кэт, ее муженька и нас с Дуняшей – и фиг знает кого еще! – Эта может. Ей почти постоянно скучно, и одна из ее специализаций – целительство, особенно в сторону всего того, что связано с… как это… репродуктивной сферой. Я как бы тоже вроде католик, но я знаю ее лично, как я могу в нее не верить? – Ты прямо как Санзо, он тоже любит повторять, что верит лишь в тех богов, которых встречал сам. Конечно, по-настоящему мы, отец Джастин и я, верны одному лишь Смерти, но все же – я должен что-то делать для католической церкви и вящей её славы. А отец моего ребенка буддист. Думаю, афишировать это было бы неразумно. – Ты хочешь показать протестантам, – Рино смеялся, и вот сейчас в разы виднее были его итальянские корни, нежели наследие матери, – что выигрываешь у них гонку без привлечения варягов? – Ага. Это такая давняя позиционная война, особенно среди миссионеров, протестанты такие – вот, наши священники приезжают с женами, местные годами смотрят на них и видят целый выводок детишек… А позиция католиков такова, что духовная сила не должна распыляться на низменную земную любовь. Но теперь я могу заявить – моя вера настолько сильна, что я могу одной ее силой, без чьего-то участия сотворить новую жизнь! – Но то ж брехня, Хейзель, – Дуняша подавилась смешком. – Так нечестно. – Ну нечестно, зато вот как стану когда-нибудь кардиналом… – Лимон съешь, кардинал! – А меня не мутит, представь. И про честность я с Санзо порассуждаю, и, если что, хочу создать чат «Зайцелованные как они есть». И те, кто с ними. Вот Санзо там, надеюсь, будет, а синьора Джемма? Тут Дуняша как-то притихла. Ей еще только предстояло сообщить Джемме радостную весть. И весть-то правда радостная, но какой будет реакция? Хейзель тем временем продолжал: – А вот кого там точно не будет, так это Сент-Джона Риверса. На радость всем нам! – Кэт ему настолько не доверяет? – поинтересовался Рино. – Или вообще его не любит? – Сложно сказать. Но одно точно – он бы, может, и хотел бы контролировать, где она по сетям шароежится, но не будет ему такого счастья. Он же профессиональный осуждальщик! И просто не поймет нашего угара.

* * *

Нежащаяся в озере богиня довольно захихикала, глядя вниз, на землю. Как же хорошо, что сам Хейзель всего этого не набрался! Что ни говори, все-таки отличная была идея, выстраивая эту реальность, отдать Хейзеля в ученики Джастину. Обоим мальчикам пошло на пользу, Джастин ведь тоже еще совсем юный. Только чуть старше любимого племянника Конзена… о, простите покорнейше, Санзо-сама. Которому сейчас, похоже, тоже очень хорошо. Просто сияет, глядя на своего мальчика, хоть и пытается это сияние приглушить обычной суровой миной, но богиню-то не обманешь, да и Хейзеля тоже. Так и розовеет цветущей вишней, глядя, как Санзо вроде бы машинально ловит его руки, гладит ладони, как нечто бесконечно хрупкое и дорогое. А вот Кэт. Девочка почти уже без комплексов. Девочка, которую Босацу с радостью сделала своей наследницей (хоть всего и создала три линии Зайцелованных, но только Риверсы, оба, еще ни разу не умирали). Богиня с еще большим удовольствием сделала бы Кэт и просто – своей. И поцеловала бы не только в губы, а и куда-нибудь поинтереснее. Но, быть может, всему свое время. Пусть сполна наиграется в свой странный брак, понаблюдает за тем, как справляется ее благоверный со своим положением, а дальше будет видно. А если вдруг решит уйти от мужа – то явно только с ребенком на руках. Богиня сладко потянулась и сморгнула. Зная – как и всегда, за единый взмах ее ресниц в мире живых пролетит как минимум несколько дней. И картинка в самом деле сменилась. Джемма и Дуняша. Кажется, их благословили все. Рино – первым, потом Мишка – вертя пальцем у виска, Катюша – с очень понимающей улыбкой и Ю-ю – вовсе не с такой уж печалью во взгляде. Ему на ухо что-то шептала Зинка, хихикала, но тоже смотрела очень понимающе. Конечно, о настоящей официальной свадьбе речи не шло, и все же какая-то церемония быть должна, это понимали все. И к тому, чтобы принести друг другу все клятвы, они обе готовились долго и тщательно. Конечно, Джемма должна была быть в платье. Да, не в пол, да, без неудобств и излишеств вроде корсета. Но в очень нарядном. Она еще не успела отвыкнуть от нежной женственности, обезличиться ни полувоенной формой, ни белым халатом. Дуняша сама хотела видеть ее именно такой, даже просила об этом. А самой-то было куда проще – уже подстригла волосы, начистила сапоги до блеска, раздобыла форму. Не то чтобы парадную, но около того. Единственное, что немного разбавляло этот мальчишеский облик – венок. Обыкновенный немудреный венок. Для нее и Джеммы это тоже стало каким-то ритуалом – сплести венки друг другу. Джемму это явно возвращало в детство, да и у Дуняши отзывалось что-то глубоко-глубоко в душе. Кто ж этого в детстве не делал! Для подруг, для тех, кто нравился… А цветы из поля, из того поля, где обе они сражались. Цветы, не выжженные взрывами, не срезанные лезвиями, не пожеванные конем и не потоптанные котом. А даже если все это и было, то они прорастали снова и снова. Простые и такие яркие. И очень-очень разные. И, кажется, хватит только их. И взяться за руки. Не нужно даже алтаря – просто, не соблюдая никаких канонов: – Я люблю тебя и клянусь быть рядом. Всегда. – Всегда. И клятве этой со всей важностью внимал Котабриан, старательно делая вид, что он тут не при чем и вообще умывается. Но горящие кошачьи глаза смотрели пристально, и сразу было ясно – благословляет. И, видимо, не он один. А словно бы всё, всё вокруг. Овод и Джемма. Овод и Джемма. Все как должно быть, все правильно. Сейчас к их ногам падают лепестки, а потом, уже под покровом ночи, настанет очередь всех иных покровов. И там уж лезвие, жало не обернется сталью –останется жаркой плотью и наконец пронзит… …Богиня сладко потянулась. Она не собиралась подглядывать, вообще таким не занималась, хватало воображения. Да и сейчас больше всего ее радовало то, что произнесла в пространство: – Хотя бы где-то и как-то Овод должен любить Джемму… А не неизвестно чем заниматься. И не удержалась, заглянула в далекий Магриб. – Что это, как ты думаешь? – Мари наблюдала за перемещениями малыша Артура по комнате. – Полоса препятствий? – Скорее, игра в шпионов, – Монтанелли тоже увлекло это зрелище. – И за кем же, думаешь ты, шпионит наш сын? – Ну, главное, чтоб не за нами, дорогая!