Лекарство от скуки

      В жизни было не так много вещей, которые Сергей ненавидел, но из всех этих немногих вещей в самом начале списка были устрицы, соседские собаки, портрет прадеда и публичные мероприятия. Первое он не любил просто потому что считал вкус этого морепродукта отвратительным. Вторых – из-за истории из детства, когда они летом ездили всей семьей отдыхать: у их соседа жили два огромных немецких дога, воспитанием которых хозяин совершенно не занимался. Маленький Сережа любил всех животных, но когда на него в семь лет бросились угольно черные чудища с него ростом, мальчик, мягко говоря, испугался. С тех пор он отказывался ходить мимо один, а когда вырос, все равно обходил ворота в чужое имение по огромному кругу и ни капли не жалел, когда эти создания преисподней умерли от старости.       Портрет родственника на него не кидался, но делал больно иначе: красуясь на самом видном месте в их доме, он наблюдал за всеми членами семьи Орловых и безмолвно осуждал самого младшего своего наследника за выбранный жизненный путь. Иногда юноша его мог даже понять: прадед – военный, покойный отец – министр, старшие братья тоже служат при дворе на благо родины, а он решил стать обычным врачом. Не просто стать всего лишь врачом – отказаться в свое время от большей части привилегий, чтобы добиться желаемого исключительного собственными силами. К моменту, когда он уже учился в медицинской академии, Сергей перестал воспринимать свое решение, как предательство, да и не только он: мать гордилась его успехами, братья приняли и уважали его выбор, не требуя активно участвовать в государственной деятельности. Даже отец со своего портрета в гостиной смотрел на него с мягкой одобрительной улыбкой, и только выведенные масляной краской глаза прадеда продолжали выражать подозрительное осуждение всякий раз, как молодой человек проходил мимо.       Из всего этого перечня публичные мероприятия были вещью самой безобидной и одновременно с этим самой жуткой. Это была та самая часть дворянской жизни, в которой его заставляли принимать участие чаще всего. И было бы хорошо, если бы эти приемы были небольшими, где были все знакомые люди и все те, с которыми можно было спокойно поговорить. Но были и огромные приемы на сотни человек, где молодой человек абсолютно терялся, не понимая, что он должен делать, куда идти, как обращаться к каждому из присутствующих, и не представлял, как он должен запомнить все имена. Тем не менее, именно с этим пунктом в своем списке антиприоритетов он был вынужден столкнуться еще спустя несколько дней.       Имение Петра Аркадьевича Столыпина на Аптекарском острове поражало своей красотой и внутренним богатством. Пожалуй, в любой другой день, оказавшись здесь, Орлов провел бы многие часы, просто молча прогуливаясь по комнатам и изучая интерьер или рассматривая картины на стенах. Но сейчас дом представлял из себя гудящий улей, который не замолкал ни на секунду: голоса людей, которые были повсюду, детский смех то тут, то там, музыка. Сергей вообще не понимал, почему он здесь и неужели это действительно было нужно, но в голове то и дело всплывал телефонный разговор со старшим братом. Леонид, позвонив прошлым вечером, обрадовал его новостью, что был приглашен на прием в честь дня рождения дочери первого министра, но никак не успеет на него попасть из-за работы, как и Михаил. Казалось бы, причем тут младший, но, как выяснилось, присутствовать на празднике было необходимо для поддержания хорошей репутации и отношений между семьями, и надежда оставалась только на него. Поэтому, тяжело вздохнув, молодой человек согласился, предварительно взяв с брата обещание, что он сможет уйти с приема по истечении часа. Получив в ответ заверение, что не нужно будет присутствовать там больше, чем того требуют правила приличия, Сергей положил трубку и занялся одним из своих самых нелюбимых дел – подготовка костюма, подходящего ситуации. Нет, пожалуй, стоячие воротники и накрахмаленные одежды под парадным фраком стояли в топе ненавистных вещей выше всего остального.       Вот и сейчас, стоя в первом парадном зале дома Столыпиных, он горестно думал о том, что зря не отказался. Он не знал лично практически никого из присутствующих, а даже если бы и знал, то это бы не сильно помогло: вокруг были родители и их дети. Для первых Орлов был слишком молод, наивен и аполитичен, для вторых – слишком стар и скучен. Найти ровесников было сложнее, чем иголку в стоге сена, и юноша с трудом подавил тяжелый вздох, ловя себя на мысли, что с гораздо большим удовольствием провел бы этот вечер в компании Юсупова. Да, не многочисленных пробирок и книг в его доме, а именно что с самим князем, к которому Сергей с недавних пор проникся определенного рода симпатией. Более того, с ним теперь были связаны различные занятные истории: одним вечером, спеша поделиться радостью о прогрессе в своих исследованиях, Орлов нашел Феликса в мавританской зале, причем в весьма неожиданном образе. Вообразите себе декорации: зала, выполненная в восточном стиле, с диванами, обтянутыми персидским штофом, потолочной мозаикой, мраморными колоннами и бассейном в центре. И среди всего этого великолепия – князь в образе сатрапа и окружении слуг-мусульман. В азиатских одеждах, золоте и украшениях, отчетливо походивших на женские, он разыгрывал сценку наказания. Стоя с занесенным кинжалом над павшим на колени слугой-арабом, он повернул голову к замеревшему в дверях юноше, прервавшему все действо, а потом совершенно невозмутимо предложил присоединиться. От участия в представлении Сергей отказался и из мавританской залы позорно ретировался, краснея от неловкости. Но воспоминания о необычности чужого досуга остались с ним надолго, как, собственно, и образ Юсупова в восточном платье.       Симпатия, кажется, была взаимной, ибо Феликс, сменив таки гнев на милость, все чаще одаривал его своим присутствием. Более того, вампир, нашел себе того, кому можно излить душу, будучи полностью уверенным, что через час эта информация не окажется на столе в одном из кабинетов Зимнего дворца. Вследствие этого Орлов был уже осведомлен о еще нескольких личностях при дворе, являющимися вампирами, а также стал невольным наблюдателем развития ситуации некоего дворянина Руневского, обратившего без спроса девушку и сейчас по приказу Столыпина сопровождающего в Петербург загадочного колдуна, о котором они уже однажды беседовали. И видит Бог, молодой человек с радостью бы сейчас оказался в одной из многочисленных гостиных юсуповского дворца, рассуждая о правдивости слухов о магии, но был вынужден быть там, где был.       Сокрушенно водрузив подарок для виновницы торжества на массивный стол, который уже грозил не выдержать вес скопившихся на нем коробок, Сергей повернулся и стал выглядывать в гостях Столыпина, чтобы отметить свое присутствие и больше не быть ничем обязанным этому дому: вдруг и ретироваться получится раньше задуманного.       – Граф!       Услышав за спиной звонкий женский голос, который он тут же узнал, молодой человек моментально обернулся, широко улыбаясь.       – Наталья Петровна, – с облегчением воскликнул он, делая пару шагов навстречу молодой девушке, с которой он познакомился на приеме у Юсупова и продолжал общаться с того самого дня.        – Просто Наташа, мы же договаривались, – девушка мягко шлепнула его рукой по плечу, а потом они обменялись воздушными поцелуями в щеку. – Вот уж не ожидала тебя тут увидеть.       – Я тоже, – сконфуженно признался Орлов, – Приехал подменить старшего брата, пользуясь его приглашением.       – Так даже лучше, – девушка хлопнула в ладоши, добавляя тихонько: – Будет, с кем поговорить, а то я думала, что умру со скуки сегодня.       – Если быть откровенным, мое пребывание здесь тоже неожиданно стало куда более приятным.       На секунду они замолчали, но неловкой паузе не позволил случиться детский голосок, раздавшийся рядом с ними.       – Наташа, это твой друг?       Молодые люди опустили головы, замечая девочку, с интересом рассматривающую их.       – Какая ты догадливая, – старшая сестра улыбнулась, обнимая малютку за плечи, – Оль, познакомься, это Сергей Аркадьевич.       – Прямо как папа?       – Просто Сергей, – молодой человек коротко подмигнул Наташе, а потом мягко улыбнулся девочке:       – Приехал поздравить тебя с Днем Рождения.       – А Вы с братом или сестрой? – умные глаза Оли любопытно сверкнули.       – Увы, я один. Судьба распорядилась так, что я самый младший, – парень невольно усмехнулся: – С моими братьями тебе было бы совсем скучно.       Ольга хихикнула, но торопливо прикрыла рот ладонью, испугавшись, что ее реакция оказалась неприличной.       – Иди играй с ребятами, – успокоила её Наташа и, отправив сестру, ловко подхватила молодого человека под руку, увлекая вглубь дома: – Идем, я хочу тебя познакомить со своими друзьями.       Не успев даже возразить, Орлов покорно последовал за ней, едва успевая раскланиваться и здороваться со всеми, кто встречался им на пути. Пройдя в соседний зал и мимоходом ухватив несколько бокалов шампанского с разноса ближайшего официанта, они нашли пристанище в углу, частично скрытом от всеобщего обозрения огромными тяжелыми портьерами. Выяснилось, что там их ждала пара молодых девушек, недоуменно уставившихся на подругу, стоило ей показаться в обществе мужчины.       – Не пугайтесь, – Наташа рассмеялась, вручая бокал смуглой дворянке, пока сам Сергей протянул шампанское второй: девушке примерно одного с ним возраста, темноволосой, темноглазой и словно… не от мира сего, как и сам Сергей.       – Это Сергей – мой друг, я о нем рассказывала.       – А, уже и рассказывала? – многозначительно поинтересовался юноша, с облегчением отмечая общий женский смех, последовавший за шутливым вопросом. Значит, не так все у него было и плохо в общении с прекрасным полом.       – Да, а вот что, ты уже никогда не узнаешь, – Столыпина ответила не менее многозначительной улыбкой, а следом соизволила представить подруг:       – Это Мэри и Алина.       – Очень рад знакомству, – Орлов тепло улыбнулся и галантно принял сначала руку смуглой красавицы, а потом и руку брюнетки. Правда, стоило ему коснуться ее, как Алина с тихим ойканьем отдернула ладонь, словно ее что-то обожгло, а под недоумевающими взглядами подруг залилась румянцем:       – Статическое электричество, – неуверенно попыталась оправдаться она, пока Сергей медленно переводил взгляд с ее кружевных перчаток на свои, поверх которых было надето фамильное кольцо: то самое, которое строго-настрого велел ему носить Михаил. Так девушка – вампир? Хотя, разве должен он удивляться, когда, если верить словам Феликса, Столыпин тоже был вампиром?       – Наверное оно, – поддержал он байку собеседницы, натягивая виноватую улыбку. – Простите за неудобство.       Поспешно перехватив в руку с перстнем бокал, чтобы не повторить своей ошибки, молодой человек поймал на себе проницательный взгляд Наташи, которая, видимо, тоже не оставила казус с кольцом без внимания.       – Сергей, а почему мы Вас до этого нигде не встречали? – решила сменить тему разговора смуглянка Мэри.       – Да я человек не то чтобы светский, – неловко усмехнулся юноша, и Наташа поспешила ему на помощь, снова ловя друга под руку:       – Он у нас – человек науки, ему не до балов.       – Ученый?       – Не совсем, но последнее время… близко к этому.       – А еще он прекрасно танцует, – полушепотом, словно большую тайну, поведала Столыпина.       – Наташа!       Девушки негромко захихикали, следом потянувшись бокалами друг к другу.       – Вот и проверим, а пока выпьем за этот вечер, а то танцевать без бокала шампанского – это совсем не дело!       Под тихий звон стекла Сергей пригубил игристого, отмечая моментально его качество, но и тут не обошлось без странных сюрпризов. Словно поперхнувшись, Алина зашлась в болезненном кашле и выплюнула остатки шампанского обратно в бокал.       – Все горло обожгло, – хрипло выдохнула она, растерянно глядя на не менее потерянных подруг.       – Как странно, – граф повел бокалом у носа, попробовал еще немного: шампанское, как шампанское: – Может, бутылка испорченного урожая попалась? Давайте я принесу Вам новое.       Забрав алкоголь у девушки и ободрительно улыбнувшись ей, молодой человек откланялся и ускользнул в толпу, крутя головой в поисках ближайшего официанта. Белая форма мелькала то там, то тут, но сразу же скрывалась в многообразии парадных мундиров и женских платьев. Наконец, удалось заметить одного официанта, который стоял на месте. Направившись к нему, граф уже открыл было рот, собираясь привлечь внимание, но осекся, когда до него донесся негромкий диалог между гостьей, стоящей рядом со слугой, и, собственно, им самим:       – В шампанское ничего не подмешали?       – Вам безвредно.       Замерев, Орлов непонимающе нахмурился, а потом медленно отступил на несколько шагов назад, оставляя бокалы на ближайшем столе. Безвредно? Получается, что-то подмешано в весь алкоголь на приеме? Почему он ничего не почувствовал, а девушке стало плохо? Получается, людям оно безвредно… тогда что это? Осмотревшись по сторонам, он зацепился взглядом на закашлявшегося мужчину в другом конце зала. А вдруг он тоже вампир: Алине же не понравилось. Но и на обычное отравление не похоже: если бы это было оно – половина гостей уже лежала бы. Странно, очень странно. В смятении вернувшись в соседнюю комнату, юноша понял, что уже начались танцы. Наташу он отыскал быстро: она уже кружилась с кем-то в самом центре зала, а вот вычислить в толпе наблюдателей остальных своих знакомых оказалось сложнее.       – На вашем месте я бы воздержался от алкоголя на этом вечере, – негромко произнес граф, возникая рядом с Алиной.       – Не беспокойтесь, пристрастием не страдаю, – отозвалась та без особого дружелюбия в голосе. Правда, стоило им обменяться взглядами – и обоюдное недоверие куда-то пропало: оба словно почувствовали чужое беспокойство и поняли, что каждый из них задается своими вопросами и ищет на них ответы. К счастью, долго стоять в этом неловком молчании не пришлось: первый танец закончился, и на них нахлынула толпа, разводя в разные стороны.       – Потанцуйте со мной.       – М, что? – Сергей рассеянно посмотрел на Наташу, уже увлекающую его за собой. Та расценила его состояние по-своему, сверкая шутливыми огоньками в глазах.       – Что, понравилась?       – Кто, Алина? – молодой человек умело подхватил партнершу, начиная неспешно вести ее в танце.       – Ага. – Она хорошая, но словно… не отсюда. – Не устаю удивляться твоей проницательности, – Столыпина улыбнулась, а, повременив, все-таки не удержалась от желания посплетничать и чуть ли не с какой-то гордостью за подругу заговорщически шепнула: – И все равно, какого завидного ухажера отхватила, м? Ты посмотри, как Руневский на ее смотрит.       Услышав знакомую фамилию, Орлов моментально повернул голову, проследив за направлением взгляда подруги. Совсем рядом с ними с Алиной танцевал статный высокий дворянин, действительно глядя на девушку далеко не так, как смотрят на обычную партнершу по танцу. Неужели это тот самый Руневский? А Алина? Та самая “неизвестная девушка-вампир”? Детали мозаики появлялись и складывались с неумолимой скоростью, которой молодой человек не ожидал: ему нужно было время, чтобы все это переварить. Стоило музыке закончиться, он поблагодарил Наташу, коротко поцеловав ее руку, а потом деликатно ретировался, теряясь в толпе. Хотелось обдумать все то, что он увидел и услышал, понять, что теперь делать и делать ли вообще. Но даже этого ему спокойно сделать не дали: не успел юноша забиться в какой-нибудь угол, перед ним возник мужчина средних лет, обвалившийся на него шумной волной из смеха, слов и звона бокалов. Оказалось, что князь Мещерский - по крайней мере, именно так он представился - был знаком еще с его отцом и вообще был неплохим другом их семьи. Будучи поначалу не особо расположенным к разговору, Орлов сам не заметил, как оказался втянут в долгую беседу о себе, братьях, жизни в Петербурге и еще сотне посторонних тем: вопросы сыпались один за другим, на них приходилось отвечать. Слушая многочисленные истории дворянина вполуха, Сергей изредка пробегал взглядом по залу, несколько раз замечая, как некоторые гости кашляли и с опаской и непониманием оставляли то тут, то там бокалы шампанского. Для простых совпадений это происходило слишком часто, и когда уже пятый человек подавился, молодой человек решил, что перед уходом нужно сказать об этом кому-то из хозяев дома. Извинившись перед собеседником, он уже было направился высматривать Наташу или даже самого Столыпина, но взгляд в очередной раз зацепился за что-то странное, не свойственное обычному порядку вещей: сквозь толпу медленно, целенаправленно плыл силуэт в алом плаще. Видя человека только со спины, юноша не мог взять в толк, что на детском дне рождения делает такой странный посетитель, фривольно направляющийся в главный зал, где, судя по повисшей тишине, происходило что-то важное. Яркий капюшон затерялся, а под ложечкой засосало от странного неприятного предчувствия. Думая о том, как же подозрительно протекает вечер, граф попытался обогнуть несколько гостей, стянувшихся ближе к дверям танцевального зала. К сожалению, он успел сделать только пару шагов прежде, чем где-то впереди сверкнула яркая вспышка, а через секунду имение содрогнулось от оглушительного грохота.

***

      Первое, что Сергей почувствовал, придя в себя, была боль: неимоверная, острая, пронизывающая все тело от головы до самых пяток. Лежа на полу, он пошевелил пальцами, отчего его тут же схватила судорога, и болезненно поморщился, заставляя себя приподнять отяжелевшие веки. Первое, что он увидел в еще не осевшей пыли и дыму заходящегося пожара – женская рука в когда-то белой лайковой перчатке. Рука, правда, была без обладательницы: выше локтя не было абсолютно ничего.       Не до конца понимая, что у него сейчас перед глазами, молодой человек попытался медленно повернуть голову, заходясь в надсадном болезненном кашле. Но когда он, все же, смог посмотреть наверх, любые звуки застряли в горле, сменяясь беззвучным криком абсолютного ужаса: навалившись сверху, на него пустыми глазами смотрел полностью окровавленный князь Мещерский, в шею которого был воткнут огромный щеп, видимо, когда-то бывший частью дубовой столешницы. Осознавая, что, не будь перед ним живого щита в виде дворянина, то кусок дерева торчал бы уже из него, Орлов схватился рукой за собственное горло, лихорадочно хватая ртом воздух и стараясь издать из себя хоть какой-нибудь звук. Голосовые связки предательски не слушались, как, собственно, и все его тело в принципе: юноша никогда не считал себя хилым, но сил сейчас не хватало не то что на попытку выбраться, даже на то, чтобы просто пошевелиться. Воздуха тоже начинало катастрофически не хватать, и молодой человек уже был готов звать на помощь, как произошло нечто, заставившее его подумать, что на деле он уже давно мертв. Стеклянные глаза, как он думал, мертвеца дрогнули, потом моргнули, а через секунду Мещерский засипел, отхаркивая собственную кровь. И глубоко плевать Сегрею было на то, что кровь эта летела на его некогда чистый фрак, единственное, на что он сейчас мог смотреть обезумевшими от страха глазами – как рука мужчины медленно поднялась, ухватилась за щеп и медленно, с противным хлюпаньем вытащила его, откидывая в сторону. В оцепенении юноша наблюдал, как медленно тянутся друг к другу обрывки плоти, стараясь собраться воедино.       – Юноша, Вы в порядке? – прохрипел князь с таким участием, словно это не он только что был почти мертв. Разрыв еще не затянулся даже на половину, а тот уже самостоятельно вставал на ноги, обеспокоенно глядя на того, кого спас исключительно волей случая. Орлов же его словно не слышал: бледный, как полотно, он машинально попытался отползти назад, а потом заметался взглядом по комнате, словно пытался понять, один ли он это видит. И если раньше ему казалось, что хуже быть не может, то сейчас оказалось, что может, да еще как. Застыв на месте, молодой человек наблюдал картину, которую не мог вообразить себе даже в самом ярком кошмаре: среди руин, обломков мебели и множества мертвых тел медленно поднимались люди. Возможно, кто-то из них был таким же счастливчиком, как сам Сергей, но на глаза попадались совершенно другие: вот как ни в чем не бывало поднялась возрастная мадам, минутой ранее с силой влетевшая в мраморную колонну; вот девушка, переломы ног которой были объективно не совместимы с жизнью, подскочила и бросилась в объятья мужчины, грудь которого была недавно пробита осколками снаряда. Может, он правда умер, все эти люди тоже умерли, и все они переходят в загробный мир? Нет, умирают люди, а это не они… Вампиры! Вампиры! Все они Вампиры! И Мещерский тоже вампир!       – Ну что ж Вы так, придите в себя! – над ухом раздался озабоченный возглас, а следом юношу рванули вверх, одним движением ставя на ноги и придерживая крепкой хваткой, словно боясь, что он рухнет в обморок. Орлов в обморок не упал: что-то в голове щелкнуло, несмотря на нестихаемую ноющую боль, и он рассеянно тряхнул головой, показывая, что может идти. Князь напоследок окинул его оценивающим взглядом, а потом, хлопнув по плечам, отпустил и поторопился к выходу сам. Втянув воздух через рот и подавив новый приступ кашля, Сергей сделал несколько неуверенных шагов следом за ним. Наверное, ему было больно, но, когда у тебя болит абсолютно все тело, как-то перестаешь отделять боль в ногах от боли в затылке, да и вообще перестаешь обращать на нее внимание. Вампиры, как же много вампиров… Интересно, это мысль так пульсировала у него в голове или он просто умудрился ее разбить? Молодой человек, возможно, даже поиронизировал бы по этому поводу, если бы не осознал одну вещь: если он – выживший человек, значит, могут быть и другие люди, которым может быть нужна помощь: гости, дети… Господи, дети!       Словно подслушав его мысли, где-то в дыму раздались детские всхлипы. Рванувшись туда быстрее, чем голову успела посетить хотя бы одна мысль, граф признал в одной из фигурок именинницу: та, вся в пыли, крошке и крови обнимала такую же испачканную девочку лет семи в оборванном платье. Облегченно ахнув от того, что те были практически не ранены, Сергей подхватил младшую, а Олю крепко взял за руку, стремясь как можно скорее увести их подальше от развалин и тел погибших сверстников, от вида которых душа падала куда-то в пятки. Чувствуя, как заплаканная девочка цепляется за него, парень не скрывая цеплялся за нее в ответ, крепко прижимая к себе и стараясь сохранить их обоих. Юная Столыпина не плакала, но не менее сильно сжимала его ладонь, идя рядом с совершенно безжизненным выражением лица. Руки подрагивали от напряжения, но молодой человек держался, спешно минуя уже задымленные приемные залы. Только выскочив в ночной холод и сбежав по ступеням крыльца, он почувствовал жалкое подобие безопасности и позволил себе поставить ребенка на землю.       – Оля! Оленька!       Услышав родной голос, девочка обернулась – и уже в следующую секунду оказалась в крепких объятиях отца.       – Ты в порядке? – Столыпин торопливо оглядел дочь, пока лишь только мельком посмотрев на ее спутника. Орлов его не винил: тяжело было представить тот страх, что отец испытал, не найдя ее рядом с собой. Осмотревшись, он заметил позади министра вторую девочку, а рядом с ней – Алину с Руневским: окровавленных, но без единой царапины. Точно вампиры.       Радость Петра Аркадьевича оказалась мимолетной, и облегчение на его лице снова сменилось волнением.       – А где Наташа? – выпрямившись, он заозирался, а за ним и все остальные. – Наташа!       Из всех присутствующих Руневский собрался быстрее всех, в пару скачков минуя крыльцо и снова скрываясь в дыму. Минуты, которые его не было, показались молодому человеку вечностью, во время которой в голову успели прийти все самые страшные мысли. К счастью, князь выбежал на улицу с новым потоком людей, неся на руках старшую из сестер. Сердце у Сергея пропустило удар от мысли, что та может быть уже мертва, но грудь Наташи, пусть слабо, но все же вздымалась. Окинув ее взглядом, юноша почувствовал, как давно съеденный обед резко попросился наружу: ноги несчастной все были в рваных ранах, из многих еще торчали осколки. Думать о том, что еще час назад на них отплясывали мазурку, было неимоверно больно.       – Нужно послать за врачом, – то, что Столыпин бледен, было видно даже в полумраке и под слоем пыли.       – Быстрее мы к ним доедем, – резонно заметил Руневский.       – Нам нужно в Мариинскую больницу, – впервые подал голос Орлов, моментально притягивая к себе взгляды собравшихся. Слегка растерявшись, он, сглотнув, торопливо объяснился: – Она ближе и там на дежурстве штатный хирург. Я знаю: я работаю там.       Судя по прищуру Руневского, поверили ему не до конца, но сомневаться времени тоже не было, да и на помощь графу пришла Алина, вцепившись своему кавалеру в локоть.       – Значит едем туда, – отрывисто согласился Столыпин, первым бросившись на поиски кареты. Фамильный экипаж им подали сразу же, министр и Алина забрались в него первыми, Сергей и Руневский – следом, помогая друг другу поддерживать Наташу. Не успел молодой человек толком сесть, как извозчик щелкнул поводьями, и лошади с громким храпом сорвались с места. Пару раз казалось, что на такой скорости карета попросту перевернется на ближайшем повороте, но Орлову было как-то не до этого: всю дорогу он только и мог, что придерживать женскую голову да держать руку на пульсе Столыпиной, молясь, чтобы его подруга продержалась до больницы.       Память на графики коллег юношу не подвела: Игорь Михайлович, главный хирург Мариинской больницы, действительно был на месте. Поэтому, когда в фойе ввалилась компания из грязных, окровавленных дворян и следующей по пятам охраны первого министра, весь тот немногий персонал, что был на местах, встал на уши. Наталью, причитая, унесли несколько санитарок, потом мимо них пробежал и врач, скрываясь в палате. И снова потянулись минуты ожидания, ощущаемые часами. Впервые любимое место работы заиграло для Сергея новыми красками, причем далеко не самыми яркими: раньше для него больница пахла спиртом, стерильной формой и бумагой медицинских карточек, сейчас – кровью, затхлостью и чем-то, до жути похожим на смерть. Отгоняя от себя эти мысли, молодой человек утер уголки глаз, которые, вопреки ожиданиям, оказались сухими. Все чувства и ощущения словно происходили где-то на фоне, в голове не было абсолютно ничего, кроме пустоты и глухого бессвязного шума. Где-то недалеко тихо разговаривали Алина с Руневским, но и их голоса сливались со всем в один нечленораздельный и абсолютно бессмысленный поток звуков. В реальность Орлов вернулся только вместе с появившимся доктором, который, выйдя из палаты, с мрачным лицом направился к Столыпину.       – Мне очень жаль, но осколки раздробили ей ноги, – негромко начал хирург, но в тишине коридора его голос прекрасно услышали все присутствующие. – Мы будем вынуждены их ампутировать.       Ампутировать. У Сергея внутри что-то окончательно сломалось, треснуло, разлетелось на мельчайшие осколки и рухнуло куда-то вниз. Неимоверно хотелось заплакать, но слезы не шли, была только тупая боль и чувство бессилия перед произошедшим. Первый министр, стоящий рядом с ним, тяжело вздохнул, промакивая лоб грязным носовым платком, и было страшно даже подумать, что сейчас творилось у него в голове.       – Вы можете зайти к ней перед операцией, – подытожил врач, после чего вдруг переключился со Столыпина на молодого человека:       – Орлов, а Вы не стойте, – исчезла деликатность, голос мужчины стал спокойным, строгим и даже каким-то учительским. – Думаете, посреди ночи здесь полно толковых санитаров?       Встретившись с ним глазами, Сергей машинально кивнул: и правда, его работа продолжала быть работой, в каком бы состоянии он ни был, тем более, когда в опасности жизнь небезразличного ему человека. Послушно последовав за доктором, который уже успел снова скрыться в палате, на полпути граф остановился, вспоминая что-то, и повернулся к провожающим его взглядами вампирам.       – В шампанское что-то подмешали, – на удивление бесстрастно произнес он. – Вас кто-то пытался вычислить.       Оставив дворян с мыслями о том, откуда он сам все это знает и почему так спокойно говорит об этом, юноша развернулся и скрылся за дверями палаты. И словно осталось в коридоре все человеческое, все то, в чем еще теплились жизнь и эмоции, потому что все, что происходило дальше, для Орлова было покрыто странной пеленой. Он то ли окончательно перестал воспринимать происходящее, как что-то реальное, то ли просто максимально закрылся, пряча эмоции под семью замками. Совершенно равнодушно он ждал, пока две медсестры, причитая и охая, отмывали ему лицо, дезинфицировали руки и прятали испорченный парадный костюм под стерильным врачебным халатом. Больше походя бледностью на больного, чем на врача, пришел в операционную следом за главным ассистентом, сонно протирающим глаза. Вокруг Наташи уже хлопотала санитарка, заканчивая приготовления к операции. Мельком оглядев подругу, Сергей спешно отвел глаза в сторону, почему-то не выдерживая этой картины: девушку успели обмыть, убрав грязь и кровь, и переодеть, поэтому вместо некогда прекрасного изуродованного платья на ней была больничная сорочка выше колен. На столик на колесиках, полный инструментами, граф так и вовсе смотреть не стал. Обойдя операционный стол и встав у изголовья, он поднял голову, обращая внимания на вошедшего в комнату хирурга. Тому было достаточно лишь кивнуть головой, чтобы все присутствующие поняли: пора начинать. В руках у Сергея моментально появился шприц с обезболивающим, услужливо поданный санитаркой. Поджав губы, он давно отточенными движениями подхватил тонкое женское предплечье, разворачивая его, и ввел иглу под кожу. Наташа, до этого лежащая словно в обмороке, едва заметно дрогнула и приподняла веки, встречаясь с ним глазами. И словно появилась в этом затуманенном болью и слабостью взгляде та ясность, что была обычно, то понимание и самообладание, что были раньше, но смешано это все было с усталостью, страхом и горькой полуживой надеждой.       – Все будет хорошо, Наташа, – прошептал молодой человек, слыша, как дрожит его собственный голос. – Все будет хорошо, обещаю.       На мгновение ему померещилось, что губы подруги тронула слабая улыбка, но почти сразу лицо ее расслабилось под действием морфина, глаза закатились, а тело обмякло, как у тряпичной куклы. Следом пришло осознание: все то, что казалось кошмаром – правда, и ничего уже не изменить.       Активного участия в операции Орлов не принимал: основной его задачей было следить за пульсом и общим состоянием девушки, которое и без операции было на грани, ну и изредка подавать или принимать инструменты. Большего бы ему сейчас не доверили без крайней нужды. Работали они молча, и единственными звуками, что раздавались в операционной, были четкие команды хирурга и тихий перезвон извлекаемых осколков, падающих в металлический лоток. Каждый такой стук отзывался эхом в голове, и Сергей в один момент начал считать их, потом сбился где-то на семнадцатом, а в конце концов просто сдался. Перезвон вскоре прекратился, но радости эта мысль не принесла: дальше должно было быть только хуже. В руках у доктора блеснула хирургическая пила, и юноша не выдержал: опустил голову и прикрыл глаза, не желая смотреть на это. Невольно крепче сжав запястье, на котором он отслеживал пульс, жалел он только о том, что не может закрыть еще и уши: если сначала пила работала тихо, издав пару раз странное чавканье, то дальше, стоило плоти кончиться, а зубцам наткнуться на кости, звук стал просто нестерпимым. Зажмурившись до боли в глазах, молодой врач молился только об одном: чтобы морфин проработал достаточно долго. На душе было так гадко, будто отпиливали что-то ему, и так безжизненно пусто, будто это он же лежал под наркозом.       Оставшаяся часть операции прошла как в тумане: он не помнил, как прижигали и перебинтовывали раны, не помнил, когда и куда убрали стол с осколками и ампутированными частями тела, не помнил, как облегченно выдохнули все присутствующие, когда к концу работы пациентка все еще дышала. Пришел в себя Орлов, оказавшись в весьма занятном месте: будучи человеком без вредных привычек, он выскочил на курилку персонала больницы. Ночной воздух пробирал до костей, и молодой человек поежился, обнимая сам себя. Он не знал, что он тут делал, но и не знал, что он еще мог сделать после операции: тяжесть происходящего только начинала наваливаться на него, и к такой ноше Сергей, как оказалось, был не готов.       Тихо скрипнула дверь, и на крыльцо вышел хирург. Вышел, как и молодой человек, прямо в форме, даром что без заляпанного кровью фартука. Вздохнув, он достал из кармана картонный кирпичик, выбил из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. С полминуты они просто молчали, не глядя друг на друга, но потом мужчина, окинув Орлова взглядом с ног до головы, шагнул ближе и протянул ему руку с тлеющим в ней огоньком.       – Затянись, тебе не помешает.       И он послушал. Без тени сомнений взял в пальцы сигарету, поднес к губам и глубоко вдохнул, моментально заходясь кашлем и окутывая себя облаком сизого дыма.       – Молодежь, – с какой-то добродушной теплотой в голосе хмыкнул врач, наблюдая за своим подопечным, но снова помрачнел, продолжая уже грустно и даже как-то виновато:       – Не должен был я тебя туда брать: думал, просто на приеме гостем оказался. А то, что дружен с девушкой был, понял слишком поздно.       – Откуда ж вам знать было, Иван Михайлович, – молодой человек пожал плечами, глядя куда-то себе под ноги, а потом неумело стряхнул пепел с кончика сигареты. Он никогда до этого не курил и вряд ли еще когда-то будет, но, кажется, начал примерно понимать, почему это делали другие: от дыма кружилась голова, першило в горле и кололо в носу, но вместе с этим становилось как-то… спокойнее. А может это он уже окончательно перестал что-либо чувствовать? Пытаясь это понять, Сергей сделал еще одну затяжку, но на этот раз маленькую и неторопливую: набрал в рот дыма, покатал его там, словно пытался распробовать, а потом выдохнул через нос. Нижнюю губу неприятно защипало, и только сейчас парень догадался, что она разбита.       – Отвратительные у Вас сигареты, – сквозь покашливание резюмировал он, возвращая то, что осталось, владельцу.       – То-то ты у нас знаток, – хмыкнули в ответ. Выпустив в воздух пару дымных колец, хирург обеспокоенно нахмурился:       – Тебе бы тоже тут остаться: вид у тебя не многим лучше, чем у Столыпиной. Как еще в обморок не упал…       – Не хочу, – замотал головой молодой человек, тут же, правда, жалея об этом: закружилась она только сильнее. – Не хочу быть здесь. Вообще!       – Оно понятно, – вздохнул мужчина, даже не оборачиваясь, когда его протеже белым пятном пролетел мимо, скрываясь в здании. – Главное, чтобы это не навсегда было. Говорил я, что всех не вылечить, но не думал, что вот так судьба тебе это докажет.       Выпустив еще одно облачко табачного дыма, доктор потушил бычок о перила и еще несколько минут просто стоял, глядя в темное небо и думая о том, что после сегодняшнего стоит выписать минимум один отпуск.       Снова провалившись в непонятное бессознательное состояние и не разбирая дороги, Орлов только спустя минут десять поймал себя на том, что бредет в противоположную от дома сторону. Без верхней одежды становилось уж совсем холодно, и, как назло, ни одного экипажа вокруг. Хотя, даже если бы он был, никто бы не взял пассажира в таком виде. А даже если бы и взял – юноша не смог бы заплатить: кошелек остался в пальто и, наверное, уже давно сгорел вместе с ним. Стуча зубами, Сергей закрыл руками лицо, пытаясь собраться с мыслями. Он не мог вернуться домой: одна мысль о том, чтобы оказаться в полном одиночестве, пусть даже и в собственной спальне, заставляла все внутри скручиваться от необъяснимого ужаса. Он знал, что не уснет, что будет видеть образы перед глазами, будет чуять запах гари и обожженной плоти, будет слышать веселый смех Наташи Столыпиной, переходящий в громкий скрип пилы по костям – все это ждало его в темных углах родного дома, кроме которого в Петербурге не было ничего. Он совершенно не знал, куда идти…

***

      – Ваша светлость, господин Орлов.       Юсупов, отвлекшись от ленивого раскладывания пасьянса, поднял недоуменный взгляд на слугу: за медиком он не посылал, для визитов было уже слишком поздно. Даже если бы его подопечный додумался бы до чего-то гениального, он бы подождал до утра. Ситуация больше походила на несмешной розыгрыш, однако явное беспокойство в голосе и виде камердинера заставило нахмуриться и, встав, направиться в сторону парадной. Не то чтобы молодой человек разбудил его или помешал своим визитом: вампиры вообще не нуждались во сне в той же мере, что и люди – но и в отдыхе князь себе отказывать не любил и еще меньше любил, когда в этот момент появлялись нежданные визитеры.       – Вы время вообще видели? – максимально строго начал он, выходя на верхнюю площадку лестницы и неожиданно для себя улавливая в воздухе характерный запах. – Должна быть очень веская причина, чтобы…       Начав спускаться, Феликс, наконец, посмотрел вниз и осекся, так и встав на полпути. Картина перед глазами была та еще: совершенно растерянный лакей, закрыв входную дверь, неуверенно переминался с ноги на ногу, гость же, бледный, как смерть, его словно вовсе не видел. Если руки и лицо ему с горем пополам отмыли в больнице, то все остальное осталось без внимания и выглядело совершенно ужасно: светлые волосы спутались и слиплись, потеряв весь свой природный шарм, когда-то блестящие лаковые туфли были покрыты слоем пыли, парадный фрак был смят, изорван и больше походил на костюм попрошайки, а о родном цвете рубашки под слоем грязи и крови можно было только гадать.       – Боже правый, Сергей! – воскликнул Феликс. Ответа он получить не успел: ноги у юноши подкосились – и Орлов обессиленно осел на пол. Слуга попытался было его удержать, но быстрее это сделал хозяин дворца, за секунду преодолевая лестничный пролет и подхватывая юношу. Опустившись вместе с ним на пол, вампир попытался хоть что-то для себя прояснить:       – Что с Вами произошло?       Ответа снова не последовало, вместо этого он неожиданно понял, что его гость… плачет. Сергей плакал горько, неутешно и совершенно бесшумно, уткнувшись лицом куда-то в чужое плечо и цепляясь руками за одежду. И, удивительно, князя это совершенно выбило из колеи: никогда за всю его долгую жизнь никто не вел себя с ним… так. Никто не искал в нем поддержки, никто никогда не просил о ней и никто никогда не получал. Растерянно моргнув, Феликс неуверенно приобнял юношу, не зная, поможет ли это. Чужие плечи вздрогнули от очередного всхлипа, а потом Орлов еще сильнее сжался, подаваясь ближе. Постепенно начиная брать себя в руки, Юсупов крепче прижал того к себе, осторожно касаясь пальцами слипшихся прядей на светлой макушке и понимая по ударившему в нос запаху, что часть крови принадлежит и самому Сергею. Подняв глаза на впавшего в ступор лакея, он коротко кивнул головой куда-то в сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы сметливая прислуга сообразила, что к чему, и торопливо удалилась.       – Ну же, будет, – с неожиданной для самого себя мягкостью произнес вампир, осторожно поглаживая юношу по спине, а потом чуть отстраняя от себя. – Давайте, нужно привести Вас в порядок.       Он выпрямился, поднимая за собой и Орлова. Тот больше походил на марионетку, нежели на обычную живую версию себя, и просто податливо покачивался в чужих руках, опустошенно глядя куда-то перед собой. Князь передал молодого человека паре слуг, которые осторожно подхватили его под руки и медленно повели на второй этаж, и пару секунд смотрел им вслед. Стоило трем спинам скрыться – вся та мягкость во взгляде, что успела пробиться наружу рядом с Сергеем, исчезла, сменяясь опасным прищуром. Развернувшись на каблуках, Юсупов стремительно направился в сторону жилой и так называемой “мужской” половины дворца, где, помимо всего прочего, находился и его кабинет. Оказавшись там, он пересек комнату и подхватил телефонную трубку, отрывистыми движениями крутя дисковый номеронабиратель. Послышались трескучие гудки, и Феликс принялся нервно ходить из стороны в сторону, насколько позволял телефонный провод.       – Щербатов, – сдержанно процедил он, когда у уха раздался знакомый голос. – Быстро рассказывайте, что у вас произошло.       – А что рассказывать, – на той стороне явно растерялись. – Подробный отчет Вы ведь ждали к утру… Все прошло так, как планировалось.       – Мне плевать, что у вас там планировалось, – рявкнул в трубку князь, опираясь бедрами о письменный стол. – Если, как обычно, не можешь сказать ничего важного, то говори, что знаешь. Что видели?       – Да ничего такого не видели! – мужчина уже начинал все сильнее и сильнее нервничать. – Из наших никто сильно не пострадал, жертвы только в рамках погрешности и из числа расходного материала. После взрыва Столыпин с семьей вышел из здания, а потом уехал со старшей дочерью в больницу! Кажется, с ним были Руневский и та девчонка, которую он обратил. И еще… еще был какой-то парень, светленький такой.       – Черт, – шепотом выругался вампир и, прикрыв глаза, потер пальцами переносицу: ситуация выходила отвратительной. Вообще было отвратительно, когда все шло не по плану. Повесив трубку и, видимо, оставив Щербатова в пугающем неведении до следующего утра, он с минуту просто массировал виски и расхаживал по кабинету. Казалось бы, ничего страшного не случилось и переживать уже было не из-за чего, с другой – он чуть не потерял ценный кадр в лице молодого ученого, и это подрывало душевное равновесие. Откуда он вообще там взялся: даже если бы пригласили, Юсупов бы узнал об этом заранее, а тут. Их определенно ждал очень серьезный разговор, вопрос только, как скоро..       На то, чтобы привести неожиданного гостя в порядок, у слуг ушло около получаса. Все это время Феликс нервно курил у себя в кабинете, то и дело дергая слуг и справляясь о ситуации. После третьего вопроса в течении первых десяти минут камердинер не выдержал и заявил, что ему скажут, когда они закончат. Князь цыкнул сердито, но злиться на слугу не стал: старика спасла выслуга лет и хорошее отношение господина.       – Какую комнату ему подготовили?       – Большую гостевую, по соседству с вашей.       – Хорошо.       Курить вскоре надоело, карты на столе так и остались лежать, перестав вызывать интерес, и Юсупов не придумал ничего лучше, кроме как для успокоения нервов осушить полный бокал вина наполовину с кровью. Эффект его порадовал: тело прошибло короткой приятной дрожью, а нос перестал зудеть от остаточных запахов гари и спекшейся крови, которыми благоухал медик. Кстати о птичках: наконец-то ему доложили, что гость был сопровожден в отведенную ему спальню.       – Как он? – хмуро уточнил Феликс, ставя пустой бокал на стол и промакивая уголки губ салфеткой.       – Туго, Ваша светлость, – с сочувствием в голосе вздохнул камердинер, а, поймав вопросительный взгляд хозяина, пояснил: – Тяжело явно мальчику: за все время ни слова не сказал. Пока его отмывали да ссадины обрабатывали не посмотрел ни на кого. Боязно представить даже, что случилось, что юный господин так вести себя начал. А так улыбался раньше, слова плохого никому за все время не сказал…       – Но-но, – одернул вампир поникшего слугу, направляясь к выходу из кабинета: – Я понял, что вы уже прониклись чувствами к нему, но и хоронить нашего гостя пока еще рано.       – Тело то рано, – раздалось печально у него за спиной. – Хоть бы душу хоронить не пришлось: страшное он что-то видел, ей Богу страшное, Ваша светлость… А он – не Вы.       Что-то в словах старого слуги предательски укололо где-то глубоко внутри, и Феликс, поднявшись на второй этаж, прошел мимо собственной спальни, останавливаясь перед соседней дверью. Изначально он планировал не беспокоить юношу до утра, дав тому отдохнуть, но теперь в груди противно корчился червячок сомнений. Помявшись с полминуты, князь фыркнул себе под нос, злясь на собственную нерешительность, тихо постучал и нажал на ручку двери.       Большая гостевая спальня по размерам не уступала покоям самого князя, да и по убранству – тоже: резная мебель, туалетный столик в углу комнаты, камин, большая кровать с балдахином. Даже цвета оформления совпадали: комнаты были выполнены в теплых красных оттенках, как и одноименная гостиная (князь однажды выделил у себя особенную любовь к подобной гамме). Почему слуги решили подготовить именно ее, для вампира оставалось вопросом, но это самоуправство он им простил. Куда больше выбора комнаты его волновал тот, кто в ней должен был ночевать. В помещении горел один единственный ночник на прикроватной тумбочке, и в полутьме сначала вообще показалось, что никого здесь нет. Только подойдя на два шага ближе Юсупов смог отделить от теней человеческую фигуру.       В массивном халате темного бархата на голое тело – отыскать подходящую по размеру одежду слугам, видимо, пока не удалось – Сергей лежал спиной к входной двери, сжавшись в комок, и совершенно не шевелился. Появление князя также осталось без малейшей реакции, и это лишь добавило Феликсу беспокойства. Бесшумно приблизившись, он осторожно опустился на край кровати – все еще никакого внимания. Задумчиво пожевав губы, вампир не придумал ничего лучше, как осторожно коснуться чужого плеча, успокаивающе огладив его ладонью. Юноша от прикосновения слегка дернулся, но руку не скинул, значит, делал он все относительно правильно. Рассеянно поглаживая гостя по плечу и спине, Юсупов не спешил начинать разговор, однако минута шла за минутой, а единственным, что менялось в комнате, были блики от ночника на стенах.        – Как Вы там оказались? – не сдержался, наконец, вампир, переводя взгляд с лампы на гостя, точнее – на его затылок.       – По приглашению, как еще, – тихо отозвались ему, не поворачивая головы.       – Вы дворянин? – стремясь узнать ответ, за которым он гонялся уже долгое время, Феликс задал вопрос, пожалуй, быстрее, чем стоило бы, но ему было сейчас не до вежливости.       – Граф, – не видя смысла врать, признался Сергей, а потом поежился и уткнулся лицом в подушку, простонав: – К черту бы послать этот титул и не видеть бы ничего.       Наблюдая за чужим поведением, вампир понял, что имел в виду старый камердинер, когда говорил о том, что все плохо: люди вообще были существами хрупкими, физически – особенно. Но если физическая слабость всегда Юсупова забавляла и, мягко говоря, была на руку, то о хрупкости моральной он никогда даже не задумывался: какое дело вообще может быть до чувств существ низшего класса, которых он использует наравне с обычными вещами, а иногда и вовсе расценивает, как пищу и не более того. Сейчас же, воочию наблюдая за тем, как ломается человек, он впервые почувствовал что-то, напоминающее… сочувствие. И почему-то Феликс не считал это чувство неправильным: возможно, сочувствовать раньше или к кому бы то ни было другому он расценил бы, как поступок, недостойный такого вампира, как он, но с Сергеем все воспринималось немного иначе. Вспомнив, как молодой граф жался к нему у входных дверей, как едва стоял на ногах в окружении слуг, Юсупов болезненно изогнул брови, понимая, что впервые не знает, что ему стоит говорить и делать. Ему редко было не наплевать на кого-то, кроме себя, но сейчас в нем проснулось неожиданное желание откликнуться на эту немую просьбу о помощи, настолько одиноким казался сейчас юноша.       – Полно Вам, – успокаивающе произнес князь, после секундного размышления аккуратно запуская пальцы в чужие волосы и мягко трепля Орлова по голове: – Все уже закончилось, попробуйте уснуть. Вы целы – это главное.       – Не так уж и цел, – хмуро буркнул Сергей, в доказательство подняв и показав левую руку с наспех наложенными бинтами на предплечье. Было очевидно, что это не единственная его травма – как минимум еще одна неумелая, но аккуратная перевязка красовалась у него на затылке – но спрашивать подробнее князь не стал.       – Да и что с того, что я цел, – продолжил молодой человек, уже не пряча лицо в подушку, но и не поворачиваясь. – Как будто я смогу что-то сделать.       – Вы можете помочь сделать так, чтобы это не повторилось, – невозмутимо выдвинул предположение Феликс. – Но это дело уже завтрашнего утра. А я, в свою очередь, позабочусь, чтобы ничего подобного больше не случилось с Вами.       – Не давайте слов, которые не сможете выполнить, князь.       – А я и не даю, – вампир был на грани того, чтобы обидеться на чужие слова, но примолк, поняв, что больше ему ни один вопрос не ответят: молодой человек уснул. Видимо, разговор либо выжал из него последние соки, либо был той самой недостающей вещью, без которой граф не мог успокоиться. Наклонившись чуть вперед, Юсупов заглянул в чужое лицо. Видимо, вторая догадка была ближе к истине: вампир медленно скользнул взглядом по совершенно умиротворенному лицу, а потом остановился на собственной руке, до сих покоившейся на чужой голове. Вытертые насухо после ванной волосы юноши были удивительно мягкими и все еще слегка пахли душистым мылом, отчего хотелось раз за разом пропускать светлые локоны между пальцев. Не отказывая себе в этом, князь еще долго сидел на краю кровати, невесомо перебирая короткие пряди и задумчиво рассматривая их обладателя. В голове постепенно оседала мысль, что его любопытство перешло на новый уровень, приводя за собой новые чувства.