Сломить L

             Недели шли за неделями.              Ни разу за всё это время Эл не виделся со своими преемниками. Единственной его компанией был голос доктора, говорящий ему то, с чем поначалу он был категорически не согласен.              Что Кира — его Бог, и ему должно подчиняться.              Что божественный гнев Киры спас мир.              Что ему самому выпала огромная честь стать однажды супругом столь милостивого и святого Бога.              А потом были пытки. Он лежал, привязанный к каталке, его рот и лёгкие были заполнены водой. Он тонул, приходил в себя и тонул снова. Эл так много раз чувствовал себя на грани смерти, но не мог умереть. Кира хотел, чтобы он жил, учился и подчинялся.              После пыток вернулся голос. Запись повторялась снова и снова, день за днём…              Эл кричал, метался по своей камере, желая разнести её в клочья, чтобы заткнуть этот голос. Он до крови раздирал себе руки и ноги, пока его не накачивали транквилизаторами. Он делал всё, что мог, чтобы сохранить свой рассудок, но в глубине души понимал, что битва уже проиграна.              Иногда, в моменты прояснений он гадал, почему доктор не приходит лично, почему Кира не навещает его, почему ему не разрешают увидеться с мальчиками. Он предположил, что их уже прооперировали. Он был благодарен за то, что не видит их сейчас, и боялся того, какими они теперь будут. В один из дней доктор проговорился, что Кира начинает терять терпение, и Эл тщетно понадеялся, что, возможно, Кира всё же убьёт его.              «Что-то не сходится в том, как Кира хочет поступить со мной. Чем больше я об этом думаю, тем более неправильным мне это кажется. Он хочет сломить меня, но победа, полученная таким образом, будет для него слишком лёгкой…»              Потом на два дня его лишили воды и пищи, и все рациональные мысли исчезли под гнетом жажды и голода.              Время тянулось, и крохотная, логическая часть мозга Эла понимала, что Кира его сломает. Весь вопрос был теперь не в том, если, а в том, когда.              Ежедневный душ превратился в кромешный ужас. Эла приходилось накачивать успокоительными и мыть, потому что он слишком боялся стоять под проточной водой. «Я-тону-я-тону-я-тону! Нет!»              А потом, однажды утром в нём что-то надломилось. Он перестал кричать. Он сидел и слушал голос доктора. Кира добрый. Кира хороший. Кира милостивый. Он слышал это так много раз, что теперь это казалось обычным. Ожидаемым.              «Кира — бог», — оцепенело думал Эл. Это было правильно. Кира правит всем миром. Кира управляет его жизнью.              Впрочем… жив ли он ещё? Теперь он уже не был уверен.              Дни проходили, Эл продолжал слушать. Он обнаружил, что если сидит и слушает, то получает вкусную еду. А когда пытается бунтовать, свет гаснет, и его оставляют плакать в темноте. Однажды он начал кричать и молить Киру о смерти. В наказание его снова пытали водой…              На двадцать первый день он начал молить, чтобы Кира пришёл к нему. Он даже не запомнил этого. Наркотики взяли его под свой полный контроль, и в редкие моменты просветления он запутывался в паутине отчаянного сексуального желания, замешательства и ненависти к себе.              Впрочем, таких моментов становилось всё меньше и меньше…              Шёл двадцать восьмой день, когда Лайт, наконец, вернулся к нему. И он пришёл не один.              Эл лежал на кровати, дрожа, будто в лихорадке. Подняв взгляд, он даже не сразу понял, что видит, и пришлось посмотреть ещё раз. Его трое преемников были одеты в тёмно-синюю форму элитной стражи Киры. Их лица были безмятежны, глаза пусты…              Эл перевёл глаза на Мэтта. Его уравновешенный Мэтт…              Он исчез. Его заменила очередная кукла Киры.              — Они перешли на мою сторону, Эл. Теперь они мои, — голос Лайта звучал самоуверенно, но Эл, несмотря на свою слабость, заметил в его глазах хорошо скрытую ярость. Его враг пытался выглядеть довольным, но Эл знал, что означает эта хмурая морщина на лбу и чуть опущенный уголок рта. Он достаточно хорошо его изучил.              Было мучительно больно смотреть на когда-то ярких, невероятно умных мальчишек, и видеть в их глазах пустоту. Это разрывало ему душу. Насколько Эл мог судить, теперь они были всё равно, что мертвы. Но они хотя бы больше не страдали. Они больше не помнили ни о нём, ни о своём заключении. Как ни тошно было признавать, но в их забвении было утешение.              — Эл, посмотри на меня.              Эл машинально перевёл на него взгляд. Кира — Бог… Если он не подчинится богу, случится что-то очень плохое. Он знал это. Он почти чувствовал, как вода заполняет его лёгкие. Он не мог так рисковать.              — Твои наследники приняли свою новую роль. Теперь они в безопасности и хорошо обеспечены. Так же будет и с тобой. У меня к тебе предложение. Иди со мной. Преклони колени перед моим троном и публично поклянись служить мне. Взамен я сохраню им жизнь. Даю тебе слово, Эл.              Эл усмехнулся и почувствовал, как в нём поднимается призрак непокорства.              — Слово… чего оно стоит? Ты уже убил их!              — Ты больше не можешь выбирать неповиновение, Эл, и ты сам это знаешь. Ты также должен знать, что если я даю слово перед своими последователями, я обязан буду сдержать его. Они ждут этого от меня. А твои наследники пока что далеко не мертвы. Сегодня смерть ожидает кое-кого другого, и я думаю, ты захочешь на это посмотреть. Идём со мной.              Эл медленно сполз с кровати и подошёл к Кире. Смерть ждёт другого? Эл подумал о юношах с пустыми глазами, которые были когда-то его преемниками. Он представил, что Кира убивает их, и на глаза навернулись слёзы. Да, пусть это эгоистично, но он не сможет вынести подобного.              — Не убивай их… г-господин Кира. Не убивай, и я преклоню колени.              — Хорошо. Наконец-то ты чему-то научился, мой упрямец. Стража. Ведите его, — приказал Кира. Теперь на его губах играла улыбка, и он выглядел гораздо более довольным, чем когда только вошёл в камеру. Эл не мог не задаться вопросом, хорошо это или плохо для него самого.              Новые стражи Киры крепко ухватили его за локти и вывели в коридор. Он не сопротивлялся и не протестовал, охваченный каким-то муторным оцепенением. Взглянув в их остекленевшие глаза, он вновь спросил себя, не легче ли было бы просто забыть…              Как там было в старой поговорке? Счастье в забвении?              У него не осталось времени на размышления, когда перед ним распахнулись массивные двери. Роскошный зал, украшенный алыми драпировками, был заполнен сотнями людей. Пылающие факелы делали его похожим на пещеру, а в центре, на круглом возвышении Эл с изумлением увидел золотой трон. Он словно попал в Средневековье. Всё выглядело грандиозно, величественно и в то же время устрашающе.              Он опустил голову, рассудок начал неумолимо проясняться. Следуя за Лайтом к центру комнаты, он чувствовал на себе сотни любопытных взглядов. Конечно же, Лайт сел на трон…              — Встань рядом со мной на колени, Эл.              Он подчинился. Холодный воздух обжигал лёгкие, затылок взмок от пота. Наступила тишина, и время словно замедлилось. А потом раздался громкий стук, и следом за ним — крик.              — Благодарю, что пришли так быстро. Мы собрались, чтобы стать свидетелями публичной казни доктора Натана Норманса. Он подвёл своего Бога и едва не поставил под угрозу жизнь его питомца.              Эл съёжился. Только что у всех на глазах его заклеймили не более чем домашней зверушкой. Животным… И всё же, несмотря на весь стыд и смятение, он был заинтригован. Едва не поставил под угрозу? Неужели это как-то связано с лоботомией?              Доктора вывели из боковых дверей, и Эл невольно посмотрел на него с нетерпеливым ожиданием. В нём взыграла жажда крови. Доктор должен умереть! Это он санкционировал пытки. Кира бы так не поступил. Кира — Бог.              «Конечно, поступил бы! Перестань так думать! Прекрати!»              — Он провёл лоботомию трём стражам, которых вы видите перед собой. Операции прошли почти успешно, за исключением одного. Их интеллект оказался полностью разрушен. Уничтожение разума моего питомца я склонен расценивать, как его убийство. Интеллект Эла — это то, что привлекает меня в нём. Если бы я позволил его лоботомировать, то получил бы бездушную марионетку, в которой не осталось бы ни капли гениальности. Я был бы… разочарован и безутешен.              — Убей его, досточтимый Кира!              — Он заслужил смерть!              — Бога нельзя разочаровывать!              Эл апатично обвёл глазами толпу. Все они так страстно защищают своего Бога, так поклоняются ему.              — Спасибо вам за вашу работу, доктор Норманс, но, боюсь, вы перестали быть полезны. Я продолжу обработку Эла согласно своим собственным методам. Ваш провал с этими стражами станет для вас последним.              — Досточтимый Кира! Умоляю…              Лайт презрительно усмехнулся и сделал знак двум скучающим у дверей фигурам, облачённым в малиновые мантии. У одной из них в руках был топор.              «Чёрт возьми! Он хочет казнить его, как в средние века! Топор и плаха!»              Эл зачаровано, с нездоровым интересом наблюдал, как на видное место выставили тяжёлую деревянную колоду. Он даже не мог отрицать того факта, что чувствует нетерпение и радость при мысли о скорой смерти доктора.              — Кира… — обернулся он к Лайту и заметил, насколько тот распалён. Лайт был полон предвкушения от грядущего кровавого зрелища. В полном соответствии с драматической и почти театральной атмосферой тронного зала, казнь должна будет стать мрачной, но захватывающей феерией.              — Тише, Эл, твоё время говорить ещё придёт, — Лайт протянул руку и потрепал его по голове, словно успокаивая встревоженного пса. Эл съёжился — прикосновение Лайта действительно успокаивало его. «Он твой Бог», — прошептала одна часть его разума. «Заткнись на хер!» — подумал он, зажмуриваясь.              — Ваши ошибки могли обойтись мне слишком дорого. Это непростительно, и вам не будет пощады, — ледяным тоном сказал Кира. — Такова цена предательства.              — Но я не знал! Я не думал, что операция так на них повлияет! Умоляю, досточтимый Кира! Я всё ещё могу помочь…              — Отрежьте ему язык!              Эл побледнел. Мелло и Мэтт шагнули вперёд, заломили доктору руки. Ниа, его застенчивый, задумчивый Ниа достал из-за пояса нож и открыл рот отчаянно сопротивляющемуся мужчине. Рюк, не утерпев, бросился помогать, и вскоре зал огласили леденящие кровь вопли — Ниа отсёк доктору язык.              Грянули аплодисменты, и Эл в отчаянии закрыл глаза. Он ненавидел доктора, и какая-то часть него была рада его судьбе. В кого он превратился?              Доктор обречённо, гортанно выл и булькал. Его швырнули на колени, заставили положить голову на колоду, Мелло и Мэтт крепко прижали его к полу. Эл смотрел. Он не смог бы отвести глаз, даже если бы захотел. Топор поднялся высоко в воздух, и по толпе пробежал возбуждённый ропот. А потом топор начал опускаться…              — Умри! Предатель!              — Убей его, Кира!              Лезвие ударило о колоду, и Эл поразился тому, сколько было крови. Топор рассёк шею доктора и одним ударом обезглавил его. Кровь фонтаном хлынула из обрубка, заливая пол, зал наполнился резким запахом железа и смерти.              Миками без тени отвращения зашагал по окровавленному полу, направляясь к трону. С одной его стороны шла Миса, с другой — Такада. Трое самых верных сторонников Киры, трое его любовников. Эл неосознанно прижался к ноге Лайта.              — Шшш. Они не обидят тебя, Эл. Никому, кроме меня, не позволено причинять тебе боль, и даже я это делаю только в наказание. У меня есть ошейник, сделанный специально для тебя…              Эл потрясённо увидел, что Миками действительно держит в руках серебристый ошейник, и вдруг обратил внимание, что все трое носят такие же. У Такады — сверкающий тёмно-синий, у Миками — медный, у Амане — из розового золота. Как же он раньше не замечал?!              — Твой из платины, Эл, — мечтательно произнёс Лайт. — Тебя достоин только самый драгоценный металл. Сейчас я перед всеми объявлю, что намерен сохранить жизнь твоим преемникам, если ты преклонишь колени и присягнёшь мне на верность. Ты будешь носить мой ошейник, и будешь всюду следовать за мной. Твой интеллект, Эл, нужен мне не меньше, чем твоё тело, и я получу его.              Эл облизнул пересохшие губы.              — И никакой лоботомии? — прошептал он с надеждой.              — Нет, щеночек. Я не обреку тебя на такую судьбу. Вынужден признать… доктор ввёл меня в заблуждение, заверяя, что такой метод для тебя годится. Ты ещё не сломлен, Эл, но ты очень близок к этому.              Эл стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони, едва не прорывая кожу. Он сосал член Киры. Он умолял его об оргазме. Захлёбываясь водой, он кричал, чтобы Кира пришёл и спас его… Что там какой-то ошейник по сравнению с тем, что он уже пережил?              — Надень его, или мой топор опустится ещё на три шеи, — голос Лайта был негромким, но в нём сквозила смертельная угроза. Они скрестили взгляды, и Эл первым опустил глаза вниз, признавая своё поражение.              Склонив голову, он повернулся к Миками. Тот сухо улыбнулся — для него Эл был всего лишь домашней зверушкой, недостойной любви его Бога.              — Клянёшься ли ты жизнями своих преемников и в присутствии этих свидетелей, что отдаёшься во власть своему хозяину, божественному и святому Кире?              — Я… клянусь, — с трудом выдавил Эл сквозь перехваченное горло. Он устремил взгляд на забрызганные кровью силуэты своих бывших наследников, и ощутил, как шею обхватил холодный металл.              Лайт пристегнул к ошейнику цепочку, и толпа разразилась одобрительными возгласами.              — Теперь Эл принадлежит мне, — голос Лайта был мягким и почти насмешливым. Эл промолчал, и просто остался стоять на коленях у его ног.              «До тех пор, пока у меня остаётся хоть крошечная часть себя… я никому не принадлежу… Но Кира — бог. Он — бог. Я потерян. Что мне теперь делать? Мальчики!»              — Идём, Эл. Время начинать настоящую дрессировку, — Лайт осторожно потянул за цепь. — Вставай и идём.              Эл поднялся на ноги, голова кружилась. Он был признателен, что Кира не приказал ему ползти.              Они покинули тронный зал, наполненный тошнотворным запахом крови. Эл шёл, внимательно слушая то, что говорил ему Кира.              — Теперь всё будет иначе, Эл. Ты постоянно будешь рядом со мной. В твой ошейник вмонтировано специальное устройство, и если ты вздумаешь напасть на меня, оно немедленно впрыснет тебе быстродействующий транквилизатор.              Эл кивнул, чтобы показать, что слушает.              — Я знаю, что ты двуличный маленький лжец, Эл, и что твоя покорность отчасти напускная. Но это изменится. Совсем скоро…              Эл не ответил. Ему нечего было сказать, нечем возразить. Он изменялся, его раздирали противоречия, и это сбивало с толку.              Кира был его богом. Кира был его врагом. Он уже не понимал, где кончается одно и начинается другое.