Остржнпстмдрн

В одной руке уродливо лежал пистолет, крепко сжимаемый и холодящий кожу. От него, от этого холода (неприлично похожего на могильный) по телу бегут мурашки. Палец скользит на курок. Проверять на работоспособность не хочется раньше времени. Из колонок орет музыка, соседи, вероятнее всего, привыкли к этому. Что громко, что бессмысленно стучать. Обычная история. Андрей трёт глаза. Рыдать хочется, а не получается. Давление давит, руки дрожат после выпитого. Ещё глоток настойки, она обжигает горло мерзотнее, чем абсолютно все до этого. Настойки больше пить не будет. В целом больше пить не будет. Больше не будет. С губ срывается выдох, тяжёлый и полный усталости. Рука сама тянется за телефоном. Последнее уведомление красуется с пометкой "прочитано час назад". @nD₽е1: ну ты может быть приедешь, а? Серафим не отвечает. Он занят сейчас. Сука, как же не вовремя ты занят. А может тебе так даже лучше будет - хотя бы одной проблемой меньше. И так забот полон рот. Обновляет сеть - Серафим снова появился в сети. Андрей щелкает предохранителем. Мозг панически орет, требует прекратить действия, инстинкт самосохранения активизируется больше, чем раньше. От всего начинает трясти больше и больнее, чем когда-либо. Чувство обречённости и тупика в каком-то глупом лабиринте жизни не даёт отбросить оружие. $е₽@ff1м: не Коротко и ясно. Спасибо. Музыка переключается на что-то максимально меланхоличное. Андрей прикусывает губу до боли, жмурится, снова трёт глаза. Сейчас уже слезы скапливались. @nD₽е1: ладно брат прости Медлит. Смотрит на сообщение. Доставлено, прочитано, печатает. Надо же. $е₽@ff1м: за чё прости? На далость жавишь да Андрей смотрит с большей агрессией. Отбрасывает от себя телефон на стол. Хотел бы вовсе разбить, чтобы не спровоцировать себя ответить, но вставать не хочется. Сразу не подумал. Но стоит отложить от себя подальше гаджет - кровь остывает моментом. Примеряет пистолет к шее, в рот, к виску. Наиболее, наверное, поэтичным и изящным способом себя охладить - было бы вспороть вены, а не размазать свои скудные мозги по стене. Хотя, с таким калибром скорее испачкает ковер своей сифилисной кровью. Пиликает телефон. Дотянуться чтобы взять - не получится, но по уведомлению видно, что Серафим извиняется. За грубость. Пистолет оказывается у виска. Не хочется идти за лезвиями. Телефон вибрирует снова - Серафим не успокоился. Спрашивает, все ли, всё-таки, в порядке. Опомнился. Все, что накопилось в глазах, как-то совсем чуждо обожгло щеки. Дуло упер в висок, давит. $е₽@ff1м: анлоей я приеду я буду чеоез 5 иинут суеа бляьь ответь ебанутый Андрей не отвечает. Вдыхает глубоко. Пять минут. Пять. Так мало, надо же, а почему так быстро? Где-то рядом был? А почему до этого не мог? Язвит в голове. Ненавидит. Пусть первым увидит тело, которое уже не спасти. Вдыхает последний раз полной грудью. В квартире эхом от оголённых стен разносится выстрел. *** Серафим психует. Хотел отдохнуть, почему каждый раз, когда хочется просто расслабиться ему что-то надо? Ну да, дружили, и что? Какая с этого разница? Серафим дружил, а не нанимался нянькой или мамочкой. Отдавал всего себя, но не готов отдавать все свое время вечно. Есть "я". Есть момент. И почему-то хочется жить, хочется напиваться до беспамятства, а мысли кружатся вокруг чужого сообщения. Банальное до ужаса. Но Андрей никогда не извинялся. Не в его стиле. Не в его стиле оставить прочитанным даже без лайка на сообщении. Может, отвлёкся. Но всегда. Всегда что-то отвечает. Как-нибудь. Даёт знать. Перечитывает сообщение - блять, ну, наверное, погорячился. Он извинился пусть не в жизни, но даже текстом и вроде без тупых стебных смайликов. Он извинился. В заложниках держат, что-ли? Извиняется сам. Не прочитано. Дурак, нельзя так пугать. Серафим одним глотком выпивает весь стакан рома. Ждёт ответа. Но даже не прочитано. Светится, что доставлено минуту назад - пишет ещё, мол, я сейчас буду, только ответь. Падает пьяным за руль. Против принципов. Ради Андрея - можно. Дорога двоится, но просто обязан знать, что с ним все в порядке. Черт с этим всем, потом отдохнёт. На том свете. Мало ли что, может лучше вместе выпьют. Пока ещё продают - покупает бутылку коньяка в ларьке по дороге. Выпьют вместе. Ближе к дому Андрея подъезжать становится почему-то очень страшно. Машина резко тормозит перед чужой - сука! Стал какой-то обмудок на парковке под домом там, где всегда парковался Серафим. Смотрел на свет в окне и чуть не въебался. Приходится сделать лишний круг по двору и тащить тяжёлый камень, давящий на тело и на сердце, на андреев пятнадцатый этаж. Под дверью громыхает музыка. Все как обычно. Стучит громко, звонит в звонок. Он всегда слышит сквозь это. Серафим делает шаг назад, ждёт, но дверь не распахивают привычно. Не красуется постаревшая морда на пороге. Колотит дверь, пока из соседней не показывается седая голова с криком "да прекрати ты". Серафим перестает и звонить, и стучать. Дёргает за ручку, думает выломать, но дверь сама открывается, сдается без боя. Хлопает, замок не трогает. Аккуратно разувается, зовёт по имени. Говорит, что приехал. Что волнуется всё-таки. В спальне, где орала музыка, его нет. Вырубает к чертям какой-то из зарубежных треков. В кухне, где Андрей обычно сидит, его нет. Взгляд падает на зал. Ему нечего там делать,. абсолютно. Если он один. Он был один. Аккуратно проходит дальше. Ставил бутылку коньяка на тумбочку в коридоре, боится идти хоть к порогу комнаты, видя как по полу и ковру разлилась кровь. Ее слишком много. Смотрит, не дойдя до порога. А потом подскакивает ближе, видит, как разлилась под ним, телом, кровь огромной лужей, как лежит бездыханное тело с открытыми глазами и грустным, стеклянным взглядом в потолок. Не может сдвинуться с места. Кровь пачкает руки. Кровь ещё теплая. Андрей ещё теплый. Касается его, кладет голову на грудь, слушает сердце, пульс. НЕТ. НЕТ.. НЕТ... НЕТ.... НЕТ..... Не получается нащупать, услышать, почувствовать. Не дышит. Больше не вдохнет никогда. Трясет за плечи, бьёт пощёчину, орёт, мол, дурак что-ли? Не смешно совсем. Но Андрей не отзывается. Тянет к себе, усаживая на полу, обнимает. Руки в крови липнут, обнимает крепко, прижимается. – Блять, пожалуйста, заговори со мной, – не смотрит в глаза. Тело теплое, для Серафима с улицы - даже горячее. – Пожалуйста. Я умоляю тебя блять, заговори! Смотрит в глаза. Целует щеки, губы, нос, виски, целует шею. Пожалуйста, просто окажись живым. – Клянусь, усвоил урок. Пусть будет уроком, блять, Андрей, пожалуйста. Так не хочется верить. Обнимает крепче. Его руки висят безжизненно, как у куклы. Фарфоровой куклы. Фарфоровая кукла в руках такая бледная, с контрастной багровой кровью, размазанной Серафимом по щеке этой же игрушки... Серафим ложится рядом, так же обнимая. Не меняется ничего. Тело Андрея станет холоднее вот-вот. Пистолет, лежавший в его руке, неприятно давит в бок. Отпихивает от себя его локтем, утыкается в грудь. Ждёт, покорно ждёт прикосновений ответных так, как ждут собаки своих хозяев с работы. Но Андрей если ушел, то не вернётся. Отлепиться от тела тяжело. Набирает скорую. Руки мажут кровью по экрану, все размазывается, смотрится отвратительно. Дрожащей рукой прижимает телефон к уху, не отрывает взгляда от тела. Будто ждёт, что он двинется, Серафим это увидит и поймет, что мертвого Андрей играет идеально. – Я звоню в скорую, Андрей... – оповещает, будто это его волнует. Берет за руку. Холодная. У него всегда были холодные пальцы. А сейчас ледяные. Такой огненный, светил, полыхал вечность, чтобы сейчас потухнуть? Ты любил огонь, чтобы стать льдом? И д и о т. Диспетчер отвечает. Серафим тараторит адрес, говорит что пулевое. Дыхания нет, сердцебиения нет, пульса нет. Скорая пусть приедет и заберёт два трупа. Пожалуйста. Что-то начинают говорить - бросает трубку. Адрес записали, причину записали - говорить больше не о чем. Размазывает кровь по щекам Андрея ещё больше, пачкает ею волосы, а потом жмется ближе. Только не остывай. Но он остывает, даже дыма нет как от потухшей свечки, по щелчку пальцев перегорел старой лампочкой. Сам перегорел - не посыпался осколками как от чужих рук. Серафим аккуратно берет в свои руки оружие. Сжимает рукоять, снова жмется ухом к груди. Разум плывет ещё больше. Хочется выпить ту бутылку. Мгновением подскакивает, как в бреду доходит до нее, испачкав стены. Разносит кровь по полу. Промокли носки. Мерзость. Андрей, ты мерзкий. Труп поднимает, снова смотрит в пустые глаза. – Ну я же, блять, вижу что ты живой, дурак блять! – орет на бездыханное тело. Дрожащими руками открывает бутылку, возится, не отпускает пистолет. Срывает акциз, пробку отбрасывает. – Выпей со мной. Давай. Смотрит. Протягивает бутылку. Не берет. Шипит, мол, мразь. Заливает в рот тому алкоголь сам. Требует проглотить, сидит на андреевых коленях, давит собой. Орет "глотай". Обливает еще больше коньяком, пьет сам. Хочется напиться настолько, чтобы быть как Андрей. Так же лежать и делать вид, что ты умер. Бутылку ставит на стол, укладывает Андрею голову на плечо. Тяжело вздыхает. – Ну не обижайся. – трёт рукой лицо. Запахов совершенно не чувствует. Никаких. Даже того, который слышал в квартире всегда. Даже его родного - сигаретного. – Я почти не опоздал. Любишь же меня? Думает, что слышит в ответ короткое "ага" его голосом. Трется об Андрея по-кошачьи, усаживается удобнее. – Ну блять, ну давай поговорим. Клянусь, не буду так. Я по-нормальному. Без шуток, без всей хуйни. Ну Андрей... Серафим правда разговаривает. Требует ответов, спорит, слышит ответы со стороны Андрея, видит что он моргает, но не может заставить его признаться что все в порядке. Что это розыгрыш. Такой хуевый. За окном начинают выть сирены скорой помощи. Серафим отлынивает от холодного трупа, смотрит в глаза. Приставляет пистолет к виску. – Я тебе последний шанс даю. – язык уже едва волочит. Если убрать дуло - след уже отпечатается, так сильно прижимает к своему пустой голове. – Давай. Вставай и все прекратим. – хмурит брови. Думает, Андрей зеркалит, тоже хмурится на долю секунды а потом перестает. – Давай! Я считаю до трёх! Спусковой крючок кажется каменным. Предохранитель снят. Сирены воют. Давай же, останови меня, Андрей. Один. Я прощу любую твою шутку. Два. Я буду с тобой каждую секунду. Три. Ну я же люблю тебя! *** Смерти констатируют с промежутком в полчаса.