Лист клёна и собачья лапка

      В таком довольно чувственном ритме протекает их дальнейшая жизнь на Ватацуми. Работа постоянно чередуется с перерывами на посидеть в обнимку в тени дерева где-нибудь подальше от лагеря, чтобы парочку не застали в таком виде солдаты: такова уж прихоть Горо. Он младше всех своих подчиненных, поэтому предпочитает, чтобы в нем всё-таки видели сильного лидера, а не романтика, коим он, честно сказать, и так не является. Но он старается изо всех сил не разочаровывать Кадзуху в этих отношениях. Даже дарит своеобразные подарки в виде маленького оберега с изображенной на нем собачьей лапкой или поделки из кленовых листьев. Короче говоря, старается, как умеет, проявлять свою любовь.       Их маленький совместный мирок заметно преобразился с тех пор, как они признались друг другу в своих чувствах. Ни с чем несравнимые ощущения, когда ты любишь, а тебя любят в ответ, и Кадзуха уверен: дело тут вовсе не в метках. Символы на лопатках всего лишь мягко подтолкнули их к правильным мыслям, а все остальное они сделали сами. Теперь каждый вечер сочится волшебством, а к поэту с двойной силой возвращается вдохновение, и он не может отказать себе в удовольствии посвятить несколько строк любимому генералу, а потом перед самым сном зачитать практически на ушко, чтобы слышал только-только Горо.       Работы у них теперь чуть меньше из-за назначения на некоторые должности новых солдат, и теперь в обязанности генерала и ронина входит практически лишь патруль острова. А в остальном можно заниматься совместными тренировками. За все это время они успели научиться друг у друга новым техникам и даже провести несколько тренировочных сражений, которые почему-то всегда оканчивались ничьей и крепкими объятиями, пока никто не видит.       Единственным напряженным моментом является лишь госпожа Кокоми. То и дело она дружелюбно допрашивает, как у них с Кадзухой дела и всё ли хорошо, а генерал считает такие расспросы слишком подозрительными. А вскоре Горо и вовсе перестает обращать на это внимание, отвечая каждый раз одно и то же: "Всё в порядке". А что? Всё ведь действительно в порядке. Настолько, что Горо даже сбился со счета, сколько времени Кадзуха провел с ним на этом острове.       В один из вечеров, после всех привычных процедур, у них обоих остается достаточно свободного времени до того, как отойти ко сну, и поэтому можно заняться своими делами. Горо, например, решает основательно заняться своим хвостом: хоть раз за долгие годы нужно привести шерсть в полный порядок. Он вычесывается довольно долго, с рвением воина, из-за чего вызывает у Кадзухи тихую панику за сохранность хвоста, но все не зря: подшерстка набирается добрая горка по колено высотой, а сама шерсть становится более яркой и сияющей. Даже появляется чувство некоего облегчения, чему генерал крайне рад. После этого Кадзуха подключается к нему, чтобы аккуратно, практически невесомо гладить блестящую шерсть, а еще немного обнимать и тискать за мягкие уши (это занятие Кадзуха открыл совсем недавно, но был очень доволен им, потому что им обоим нравилось это, сколько бы Горо не скрывал). Да и в целом оказалось, что этот скромный самурай на деле вовсе не против прикосновений, главное, чтобы их делал нужный человек.       Они сидят так около получаса, и все это время рука ронина поглаживает то волосы, то уши возлюбленного, а другая — держит хвост на коленях, тоже разглаживая.       — Как облако, тепло и мягко, — шепчет Кадзуха на манер хокку, прикрыв глаза. — Можно украсть буквально пару минут твоего сна, чтобы посидеть так подольше?       — Кради хоть целый час, — отвечает Горо, блаженно выдыхая и подставляя лохматую макушку под плавные движения чужой ладони. Редко бывает, когда его можно настолько сильно разнежить и расплавить, но сегодня Кадзухе крупно везет. Горо до сих пор не так просто привыкнуть позволять кому-то без спроса прикасаться к своим ушам и хвосту. Места всё-таки деликатные, а генерал слишком легко теряет контроль, когда за ушком приятно чешут и поглаживают хвост. Настолько приятно, что он иногда даже тихо поскуливает, чувствуя, как лицо от удовольствия сводит судорогой, а вдоль позвоночника бегают мурашки. В такие минуты хвост начинает жить своей жизнью и виляет так сильно, что контролировать это уже не так-то просто.       В ответ Кадзуха тихо посмеивается, продолжая свои нехитрые движения руками. Он замечает, что сегодня Горо расслабленнее обычного; его хвост говорит сам за своего обладателя — тому очень хорошо, — а эти тихие поскуливания... Раньше Кадзуха слышал такие звуки буквально пару раз и удивлялся в глубине души, а сейчас уже со счета сбился.       — Можем лечь, если хочешь, — спустя еще пару минут он тянет Горо на себя, а сам потихоньку заваливается назад, как бы давая понять, что ответа тут он не ждет. Достаточно смелый шаг для робкого самурая, не так ли?       Но Горо уже настолько разнежен, разглажен и разлюблен, что становится невероятно податливым. Он укладывается на ронина сверху и буквально почти растекается по нему. Один только хвост никак не унимается: виляет себе и виляет, казалось бы, сейчас разгонится до такой степени, что превратится в маленький пропеллер и утянет генерала к потолку. Горо лениво приоткрывает опущенные веки, и так можно заметить, насколько плывет его взгляд. Ну прямо как самый настоящий щеночек!       — Ка-адзуха-а-а, — произносит он его имя, лениво растягивая каждый слог. Без нужды что-либо сказать или спросить, а просто потому, что его имя — буквально всё, что есть в голове у строгого до этого момента генерала. Да и генералом-то его сейчас не назовёшь — так, ручной песик.       Кадзуха не может сдержать счастливой улыбки и тихого смеха, еще крепче обнимая Горо. Сначала он немного сомневался, стоит ли им так ложиться, но теперь все и так понятно. Чужой вес приятно ощущается на своем теле, вдавливая в футон, гладить его уши и хвост становится удобнее, а еще они ближе друг к другу настолько, насколько раньше еще не были по причине того, что их обоих такие объятия смутили бы. Почему же сейчас таких запредельно неловких эмоций нет? Наверное, они привыкли друг к другу, и это хорошо.       В порыве чувств ронин прикрывает глаза и оставляет нежное прикосновение губ на его лбу. Ты самый дорогой для меня человек.       В ответ Горо мило зажмуривается и скулит чуть громче, чем прежде. От места поцелуя и до самых кончиков пальцев на ногах словно проходится электрический ток. Уши припадают к голове, но не от напряжения, как обычно, а от того, насколько безумно генералу всё это нравится. Он не особо разбирается в обозначениях поцелуев, но очень хочет подарить ронину такой же знак в ответ, поэтому, собрав остатки своих сил в кучу, он слегка приподнимается на локтях и льнет губами к чужой нежной щеке, слегка потеревшись об неё носом. Если честно, очень хочется зацеловать лицо Кадзухи настолько, чтоб не осталось ни одного пропущенного местечка, но пока что генерал с такими яркими любовным порывами не торопится.       Кадзуха тоже прижмуривается, получая ответный поцелуй, и от этого нежного касания к его щеке сердце начинает биться еще чаще, как заведенное, — вот-вот пробьет грудную клетку. На каждое прикосновение Горо Кадзуха отзывается трепетно и со всей отдачей, дыша чуть чаще обычного и краснея под цвет собственных глаз, что на бледном лице видно еще сильнее — ему никак не скрыть настоящее смущение вкупе с влюбленностью.       Он немного поворачивает голову вбок и пытается попасть губами тоже куда-то в щеку Горо, дабы подарить ласковый жест в ответ, но, кажется, немного мажет, ведь глаза он так и не решился открыть, полностью отдавшись звукам и касаниям, словно в настоящем странствии по миру (только теперь его мир — один милый генерал войск сопротивления, а не целый Тейват). Поцелуй приходится на уголок губ, и Кадзуха, чувствуя это, ощущает новый прилив жара и какого-то странного адреналина, который отключает мозг, и потому он просто берет и целует его по-нормальному.       А Горо так и замирает, почувствовав чужие губы на своих собственных. От удивления он на пару мгновений широко распахивает глаза, а сердце пробивается из-под ребер так сильно, что даже больно. Но еще секунда, и генерал машет хвостом с новой силой и прикрывает глаза, желая остановить время, чтобы продлить это волшебное чувство эйфории. Он никогда бы не подумал, что поцелуй в губы может быть настолько нежным и мягким. И Горо, кажется, нехило ведет от этих ощущений, потому что как только прерывается этот поцелуй, он тут же тянется за следующим.       Даже в этом деле скромный ронин ведет себя очень нежно и деликатно, касаясь губами потихоньку, неспеша, смакуя этот момент и впитывая в себя. Его пальцы осторожно зарываются в волосы Горо, а сам он старается не прерываться, хотя дышать через нос тяжело из-за нахлынувших чувств, что спирают грудную клетку. Первый поцелуй плавно перетекает во второй, а из него — в третий, и, кажется, они не собираются отстраняться. Кадзуха быстро смекает, как лучше целовать Горо, и в ответ получает такую же приятную ласку, пока легкие совсем не сгорают в огне — тогда он немного отворачивается, хватая губами воздух. Забыл, как дышать...       Горо и сам лишний раз забывает сделать вдох и, когда Кадзуха отстраняется, а руки генерала уже не способны удерживать его на весу, падает лицом куда-то в область оголенной шеи ронина. Переводит дух буквально пару минут, а затем тянется к тонкой бледной коже, слегка потираясь о неё кончиком носа, а затем и губами, оставляя смазанные полупоцелуи и опаляя разгоряченным дыханием. Медленно, неспеша, даже лениво, но с невероятной нежностью. Однако, с телом генерала творится что-то невероятно странное. Когда их трогательный вечер наедине друг с другом превратился во что-то подобное? Пусть пока что и не происходит ничего запретного, но такие долгие поцелуи и нежные касания для Горо настолько в новинку, что он не успевает ничего понять, как отдается воле затуманенного ласками разума.       Кадзуха прикрывает глаза и даже мелко вздрагивает, рвано выдыхая, когда горячие губы Горо целуют его шею — оказывается, там чувствительная кожа, а ронин и не знал, ведь никто его не касался таким образом. Практически всю свою жизнь он посвящал самоконтролю и разуму, возвышающемуся над волей тела, чтобы не отвлекаться от любования природой на странные потребности организма ни на секунду, но сейчас генерал, пускай он и не знает, ловко и быстро разрушает этот барьер, который Кадзуха выстраивал годами. Тело чувствует потребности в касаниях, поцелуях, тепле, и в низу живота приятно обдает жаром, заставляя ронина покрываться мурашками и краснеть очень сильно. Если так пойдет и дальше... им следует остановиться, хотя очень не хочется.       — Горо... — он зовет своего возлюбленного, но получается какой-то выдох, отдаленно напоминающий стон.       Звук, что раздается над самым ухом, заставляет генерала поежиться. Его одолевают неизвестные доселе чувства, эмоции и желания, противиться которым Горо не в силах. Он вновь приподнимается на локтях и, перенеся центр тяжести на одну руку, пальцами второй завороженно отводит в сторону длинную светлую челку с багровой прядкой. Любуется выразительными чертами лица, что остаются относительно расслабленными даже в такой ситуации, а затем вновь наклоняется, проводя дорожку нежных поцелуев от лба к щеке, через губы и вниз по шее. Хвост Горо, судя по всему, уже может сгодиться за вентилятор, разгоняя по комнате спасительный ветерок.       И в тот момент дыхание Кадзухи сбивается окончательно, когда Горо покрывает его кожу чередой касаний губ. Он млеет, тает, как кусочек льда на солнце, а сладкое напряжение накапливается еще сильнее, словно темная электрическая энергия. На шее бешено бьется пульс, и тонкие пальцы ронина цепляются за кимоно Горо, сжимая в кулак. Пусть они оба в одежде, но почему-то Кадзуха вновь чувствует себя обнаженным, когда Горо может увидеть вихрь эмоций в его глазах, а лицо открыто — вся челка где-то наверху, и это так непривычно, но он позволяет своему возлюбленному видеть все это. Чуть-чуть взяв контроль над телом, Кадзуха аккуратно берет лицо Горо в ладони и тянет на себя. "Давай снова целоваться", — читается в его глазах.       — Может, я ошибаюсь, но если мы продолжим дальше, то может случиться нечто, к чему мы можем быть не готовы...       — Разве можно всегда быть готовым к чему-то? — шепчет Горо вопросом на вопрос и, до того, как услышит ответ, вновь прижимается своими губами к чужим, блаженно выдыхая через нос.       Кадзуха уже открывает рот, чтобы ответить что-то, но ему не дают, и это определенно к лучшему. Они снова трогательно целуются, но с каждой секундой ронину кажется, что чем дальше они заходят, тем больше хочется открыться и забыть обо всем, кроме своего возлюбленного.       Если честно, вся эта ситуация напоминает Горо поле боя, как бы иронично это не звучало. Нельзя быть уверенным, когда противник нанесет свой удар. Всё, что в данном случае можно сделать — сохранять бдительность. И хоть то, что происходит с ними сейчас, мало подходит под это описание, Горо не боится. Он привык рисковать, и сейчас ему хочется пойти на это, чтобы стереть между ними последнюю границу, последнюю преграду, что отделяет их от становления единым целым. И если для Горо это — поле битвы, то для Кадзухи — исследование и путешествие. Он изучает Горо, его тело и реакции, и испытываемые эмоции такие, словно он в странствии по миру.       Они целуются долго, рука ронина ненавязчиво соскальзывает со щек Горо и по шее ложится на плечо под кимоно, что не плотно прилегает к телу. Он и сам не знает, как это произошло, просто в один момент он понимает, что его ладонь касается горячей кожи. Чужое прикосновение к плечу ощущается слишком интимным. Ещё никто прежде не дотрагивался до кожи генерала даже в таких местах: плечи всегда наглухо закрыты под бронёй, а из открытых мест у него только живот, спина и немного ноги.       Вскоре после долгого поцелуя отстраняется уже Горо. Руки совсем устают держать его, и генерал, согнув ноги в коленях, выпрямляется, принимая вертикальное положение, сидя на чужих бедрах. Ему нужно немного времени, чтобы отдышаться и слегка успокоить бешеный ритм сердца. На мгновение он опускает взгляд бирюзовых глаз на Кадзуху и, увидев, в каком тот состоянии, почему-то внезапно смущается.       И ронин застенчиво выдыхает, сжимая пальцами тонкую ткань футона и рассматривая Горо снизу вверх. Он сидит на его собственных бедрах так... необычно? Его хвост бегает туда-сюда, щеки алые, а губы такие идеально зацелованные, что хочется их целовать еще и еще. И откуда в них, обычно проводящих время в простых объятиях, столько новых эмоций и чувств, которых хочется только больше с каждой минутой?       Преодолев собственный барьер из неловкости, он позволяет себе оторвать руки от футона и деликатно положить их на колени Горо, чуть погладив над тканью кимоно. Дальше того жеста на чужом плече он пока зайти не может, так как это противоречит его внутренним робким правилам.       — Мне очень нравится тебя целовать, — вдруг говорит Кадзуха. Уж лучше ему смущаться от собственных слов, чем от действий. — Твои губы мягкие.       От слов Кадзухи Горо еще сильнее смущается. Он слегка вздрагивает от ощущения чужих прикосновений на коленках: слишком щекотно, слишком волнительно. Но ему так нравится, что хочется дальше и больше.       — Если так нравится... — произносит он на выдохе. — То иди ко мне и поцелуй ещё.       И после этих слов Горо тянет возлюбленного на себя, заставляя сесть.       Кадзуха, словно тряпичная кукла, повинуется словам и рукам Горо и садится на футоне, для надежности обняв парня одной рукой за талию, а другой — уперевшись в матрас за спиной. Так как Горо все еще сидит на его бедрах, он кажется чуть выше, и Кадзухе приходится тянуться к нему, чтобы оставить аккуратный поцелуй на его мягких и чуть влажных губах. И именно сейчас у них такая поза, которая никак не может считаться милой и невинной, и от этого осознания в низу живота снова слишком жарко, и ронин ничего не может с этим поделать — никакой самоконтроль не поможет, когда вы так сильно прижимаетесь друг к другу. Он лишь надеется, что Горо ничего не заметит, и они будут целоваться очень долго, хоть всю ночь, и крепко обниматься. Почему-то он думает, что если Горо что-то узнает, то будет плохо, хотя никаких аргументов против собственной негативной мысли у него нет.       Но он замечает. Чувствует чужое напряжение под собой, и щеки заливаются краской еще больше. Но загвоздка в том, что у Горо ситуация не легче: у него стоит уже давно, ещё с тех пор, как Кадзуха его старательно наглаживал. Он надеялся, что это быстро пройдет, но надежды не оправдались. Хорошо, что под кимоно ничего не видно. Генерал стыдливо поджимает уши и тихо скулит, чуть ерзая на чужих бедрах, а затем и вовсе утыкается лбом в чужую шею, чтобы спрятать раскрасневшиеся щеки.       — Так жарко, — томно выдыхает он, слегка прикусив тонкую кожу небольшими клычками.       Они сидят так несколько долгих секунд, переживая новые ощущения каждый по-своему, но одно общее чувство у них точно есть: им невероятно хорошо сейчас, хотя ничего такого между ними пока нет. Наверное, сам факт близости с любимым человеком и родственной душой в одном теле делает все, что они творят, именно таким — необузданным и желанным. Кадзуха прикрывает глаза и утыкается в основание пушистого уха кончиком носа, едва сдерживая рваный выдох. Между ними палящий зной, испепеляющий здравый смысл. Между ними пожар — не хватало лишь маленькой искорки. Между ними нет ни сантиметра свободного пространства, и Кадзуха чувствует напряжение Горо, когда тот ерзает — по всему телу мурашки от одной только мысли, что его возлюбленный испытывает то же самое.       И все же тихий выдох вырывается с губ Кадзухи, когда острые зубы Горо влажно касаются его шеи.       — Ты тоже ощущаешь этот огонь между нами... — он крепче цепляется пальцами за чужое кимоно, случайно стаскивая его с одного плеча, даже не заметив этого, и оставляет на щеке невесомый поцелуй. — Мне кажется, нам уже поздно останавливаться. Вернее, я... я не хочу останавливаться, — признается ронин вдруг, переборов самого себя, и немного отстраняется, чтобы заглянуть в глаза Горо. У обоих широченные зрачки, щеки покрыты огненным румянцем, а дыхание сбито давным-давно.       — Я тоже не хочу, — поначалу генерал отводит взгляд в сторону, смущаясь, но только на секунду, сразу возвращаясь к рубиновым глазам. — Со мной такое... в первый раз. Внизу всё так горит.       Кадзуха понимающе кивает, чувствуя, как легкие горят от частого глубокого дыхания — такого не ощущалось на тренировках и даже в реальном бою. Горо просто сводит его с ума и рушит привычные рамки, выталкивает из маленького мирка в пространство совершенно иных чувств и желаний. И самое ужасное — ему это нравится.       Надо же, даже в такой ситуации у ронина сохраняется его прекрасная поэтичность, которую генерал так любит. Ну а Горо... Горо как всегда. Его разум настолько затуманен, что он едва может сплести мысли воедино. Хвост никак не перестанет вилять, и Горо уже слегка устается от тянущего перенапряжения в пояснице. Он пытается унять эти движения, придержав меховой отросток рукой, но смысла в этом мало. Хвост всё равно радостно машет в такт быстрому биению сердца, а генерал скулит от досады.       И снова несколько секунд они приходят в себя, а потом Кадзуха опускает взгляд на оголенное плечо Горо и осторожно поглаживает — сначала его рука тянется, чтобы надеть рукав кимоно обратно, но он успевает одернуть себя от глупого поступка. И почему-то в голове оседает первая неприличная мысль: он хочет увидеть Горо обнаженным. Полностью. Доверяющим только ему, желающим и... ох, Архонты, откуда только ему в голове взбредают такие слова? Кадзуха прижмуривается, тихо цыкая самому себе, и утыкается носом в чужую шею, оставляя еще один очаровательный поцелуй на коже около кадыка.       Горо дергается, отчаянно цепляясь коготками за чужие плечи. Ему так надоела эта одежда, что теперь уже мешает им сблизиться по-настоящему. Генерал ловко, незаметно для самого себя скользит одной рукой по чужой спине под кимоно, забравшись под воротник и теперь оглаживая кончиками пальцев крепкие мышцы. Горячо. Еще жарче, чем в горне. Кадзуха единственный, кто когда-либо видел его таким, единственный, кто касался его подобным образом, целовал и в принципе был на дистанции ближе, чем в один метр.       — К-Кадзуха-а-а, — жалобно скулит он прямо в чужое ухо, расчувствовавшись от подобных мыслей.       Свободной рукой он зарывается в светлые волосы, поглаживая кожу и слегка сжимая воздушные пряди от напряжения. Таких красивых и шелковистых волос Горо ещё ни у кого не встречал.       Касание к спине вызывает тонну мурашек по всему телу, и Кадзуха даже вздрагивает, когда неосторожное любопытное движение ладони проходится прямо по метке на лопатке. Приятно до безумия, до дрожи, до огня в сердце и в низу живота. Он тает от прикосновений к волосам, от тихих полустонов Горо прямо на ухо и от горячего дыхания, что остро ощущается на открытых участках кожи. Ему самому хочется сбросить несчастное кимоно с плеч, но он слишком занят поцелуями, которыми он осыпает шею и оголенное плечо Горо, но его рука сама потихоньку тянет чужую одежду, словно в тайне от обладателя пытаясь лишить генерала этой ненужной ткани. И вот рука ронина слишком резко опускается вниз, потянув за собой развязавшееся кимоно и открыв вид на чужой крепкий обнаженный торс. Теперь Горо нужно выпутаться только из рукавов, и вновь Архонты, откуда в скромном поэте столько дерзости и страсти?       Наконец почувствовав хоть какую-то прохладу на плечах, Горо ежится, и в голову ударяет мимолетным неприятным ощущением от такого контраста. Он ненадолго опускает руки, чтобы избавиться от рукавов, и вскоре на нем не остается ничего, кроме нижнего белья, что уже не скрывает его возбуждения. Горо изо всех сил старается не зажиматься от смущения. На пару секунд он отклоняется назад, опираясь ладонями на чужие колени и позволяя как следует себя рассмотреть.       И Кадзуха рассматривает. С интересом, с незнакомой доселе жадностью в глазах, с желанием, которое выражается в сбитом дыхании и мимолетных касаниях — по-другому он не может, ему необходимо исследовать каждый сантиметр чужого тела. Горо прекрасен во всех смыслах: его тело идеальных пропорций, крепкие мышцы выдают небольшой рельеф, и лицо самое красивое на всем белом свете и на его темной стороне. Сердце ронина навеки принадлежит этому человеку.       — Великолепен, — шепчет он, щекотно очерчивая кончиками пальцев выпирающие ключицы Горо, а потом опуская ладонь ниже, до самого живота, но дальше он вдруг смущается и убирает руку, неловко поправляя прядь собственных волос, что растрепались просто ужасно. Наверное, теперь ему тоже нужно снять свое кимоно, чтобы быть на равных? Что ж, пусть Горо снимет сам, если захочет — Кадзуха не будет сопротивляться.       Под чужим изучающим взглядом генерал трясется и смущенно отводит глаза в пол. Короткие ресницы трепещут, словно крылья бабочки. Странные ощущения: будучи практически полностью раздетым слушать комплименты от возлюбленного. Чего только Горо не слышал прежде в свой адрес на поле боя, но подобного — ни разу. Пусть даже если они не на войне, а это — не сражение. Он рвано выдыхает, ощущая прикосновения к своему животу, но тут же досадно скулит, оставшись без внимания. И вообще, нечестно, что он уже почти полностью раздет, а Кадзуха, довольный и весьма удовлетворенный видом, всё еще не избавился от собственной одежды. Генерал коготком цепляется за кончик пояса и плавно оттягивает, распутывая тугой узел. И когда полоска ткани остается в стороне, Горо подается вперед, неспеша проводя обеими ладонями от живота до груди, а затем разводя руки по плечам, стягивая с них злосчастное кимоно. Ткань уже сама соскальзывает на пол без опоры.       И генерал предпочитает визуальному удовольствию Кадзухи прямо противоположное: он льнет своим разгоряченным телом к чужому, словно пытаясь объять его каждой клеткой своего тела. Хвост его снова виляет, как заведенный. Горо обнимает возлюбленного так, будто это их последняя встреча, наслаждается теплом и ускоренным биением сердца, что отчетливо слышно, если приложить ухо к груди.       Теперь они оба открыты друг перед другом, словно книги, и Кадзуха совсем не смущается — вернее, делает вид, что спокоен, как камень, а на деле даже кончик языка прикусывает, чтобы не ахнуть, когда Горо прижимается к нему горячим телом, а внизу их практически ничего не разделяет — две тонкие ткани нижнего белья не в счет, они практически ничего не скрывают, показывая друг другу, насколько они желают. Хочется спросить себя: как они умудрились из невинного вечера объятий и нежности, как было всегда, сделать нечто такое, что раньше казалось для ронина непостижимым и даже в какой-то степени ненужным, но разве сейчас можно адекватно соображать? Мысли, как змеи-плутовки, переплетаются в единый клубок, мешая думать хоть что-то осмысленное — в голове только Горо, Горо, Горо. Любовь. Пожар. Желание. Снова Горо.       Кадзуха затягивает его в короткий мягкий поцелуй, все еще контрастирующий на этом фоне своей невинностью и чувственностью, а потом прижимается губами к пушистому уху, шумно дыша.       — Как далеко ты хочешь зайти сегодня, Горо? — с придыханием вдруг шепчет Кадзуха прямо на его ухо, прижимаясь ближе. Сейчас ему почему-то кажется, что он готов на всё, что предложит его возлюбленный.       От этого горячего шепота генерала пробирает дрожь. Мурашки носятся под кожей так сильно, что их видно невооруженным глазом. Сердце в груди отбивает чечетку настолько быстро, что Горо инстинктивно прижимает руку к грудной клетке, опасаясь, что оно вот-вот пробьется через кости насквозь. Сгорая от любви и стыда, он больно прикусывает губу в предвкушении.       — Я хочу... — шепчет Горо в ответ, пытаясь связать несколько слов в одно.       Но тут внезапно его голос пропадает. Горло будто сковывает, и он не может вымолвить и слова. Его губы неловко шевелятся, но из груди вырывается только жалкое сипение. В попытке успокоиться, генерал старается контролировать дыхание и хоть чуть-чуть унять этот нелепый трепет.       — Я х-хочу дойти до конца, — наконец договаривает он.       Его голос из-за перевозбуждения уже физически не способен на шепот, и генерал краснеет от собственной же скромности. Ему кажется, что он сейчас звучит настолько нелепо и глупо, что это не может вызывать никаких других эмоций, кроме смеха. Всё, чем он может себя спасти — уткнуться в шею ронина, плавясь от звуков соблазнительно-горячего дыхания прямо над ухом.       До конца...       Не то чтобы Кадзуха не знаком с деталями процесса, просто все это неизменно смущает его, пускай он старается не выдавать этого, и оттого он вовсе не против, что Горо прячет от него свое лицо — собственное горит тоже, и, кажется, румянец уже где-то далеко на бледной шее.       Им стоит хотя бы начать, ведь если не попробовать, то невозможно будет узнать, как все пройдет в конечном счете, каков будет итог. Они наверняка наделают всяких глупостей, смешных и нелепых, будут смущаться до бешеного ритма сердца и пересохшего горла, но это все не столь важно перед возможностью нового опыта. Ошибки неизбежны.       — Тогда как ты представляешь это? — тихо спрашивает Кадзуха спустя несколько секунд молчания и осмысления, на что они только что согласились друг перед другом.       От этих расспросов у генерала голова идет кругом, и он окончательно теряется в словах и мыслях. Что за расспросы такие? Кадзуха так... дразнится? Или же просто пытается сделать это событие комфортным для них обоих? Второй вариант больше подходит под характер кроткого ронина, но, так или иначе, генерал совершенно не знает, что сказать. В армии о подобном мало говорят. Точнее, не говорят вообще, либо стараются максимально избегать этой темы, что Горо, собственно, поддерживает. Конечно, в теории он худо-бедно знает, как всё должно происходить, но в тонкостях процесса он полный профан.       — П-понятия не имею, — наконец смущённо отвечает он, прижимая уши к голове. — Знаю только, что из-за хвоста мне нельзя лежать на спине.       Кадзуха тихо мычит, принимая этот ответ, и обнимает Горо покрепче, раздумывая, насколько это возможно поплывшим от возбуждения мозгом. Голова совсем не работает, будто бы вся кровь там, внизу, только немного остается на лице, чтобы показывать, что ронин ужасно смущен на самом деле.       — Я пытаюсь вспомнить все то, что слышал от капитана Бей Доу, когда та, будучи навеселе, рассказывала о своей страстной любовнице из Ли Юэ, но они обе женщины... А мы оба мужчины, у нас априори должен отличаться абсолютно весь процесс, — робко бормочет Кадзуха ему на ухо, все еще стараясь прятать свое обожженное румянцем лицо.       — О Архонты, Кадзуха, — Горо прячет лицо в чужой шее и едва слышно посмеивается, не сумев удержаться. К таким откровенным умозаключениям ронина в настолько интимный момент генерал не был готов. — Что ты такое говоришь...       Узнать о тонкостях личной жизни капитана Бей Доу — последнее, чего хотел бы сейчас Горо. Но в чем-то Кадзуха прав: хоть у него есть некоторое представление, оно в данную минуту мало чем может помочь. Так или иначе, что-то общее ведь всё-таки должно быть? Или... нет?       — Просто говорю то, что знаю сам, — Кадзуха утыкается носом в шею Горо, опаляя горячим дыханием, и тихонько прижимается поближе, ощущая, что внизу уже начинает немного вести от недостатка ласки и от общего перевозбуждения. Он никогда еще не ощущал настолько сильное желание коснуться к самому себе, а может быть, даже не ему самому, а кому-то другому... Мысль о том, что Горо может трогать его там, поразительно быстро делает ронина еще краснее на пару тонов, но, кажется, им нужно что-то начать делать, в конце концов, иначе уже невозможно.       — Г-Горо, — его голос впервые сбивается, и Кадзуха переводит дыхание, чтобы хотя бы чуть-чуть успокоиться. — Давай просто плыть по течению, как и всегда. Сначала просто руками, а потом... если получится...       Горо на мгновение вспыхивает, и его рука сама тянется заткнуть рот красноречивому самураю. Его поэтичная разговорчивость невероятно хороша в повседневности, но когда дело доходит до такой вещи, как, о Архонты, секс... все эти чувственные описания звучат до абсурдного неуместно.       — Я т-тебя понял, — отвечает Горо и неспеша скользит свободной ладонью от шеи Кадзухи до его живота, а сам Кадзуха растерянно моргает огромными глазами, не в силах понять, чем он заслужил быть заткнутым в столь важный момент.       Под безмерным количеством одежды ронина едва ли можно разглядеть хотя бы намёк на крепкое натренированное в боях тело. Для Горо это почти удивительно. "Почти" только потому, что генерал точно знает, каким становится тело от упорных тренировок.       Помедлив лишь долю секунды, Горо наконец делает первый шаг и опускает ладонь до паха, поглаживая чувствительную зону через ткань. Он едва ли понимает, как лучше, как приятнее будет для Кадзухи. И вскоре после этого он наконец убирает вторую руку от чужого рта, в надежде на то, что оттуда пока что не будет доноситься ничего, кроме стонов и вздохов, а потом опирается лбом на плечо ронина, ведь если он хоть на секунду встретится с ним взглядом, то мгновенно сгорит от стыда, словно спичка.       Кадзуха не успевает даже предпринять попытку сопротивления, как рука Горо опускается на самое чувствительное место на данный момент. Это столь неожиданно и безумно приятно для него, что он не сдерживает тихого мычания, а спина сама собой выпрямляется, потому что по телу в тот момент словно разряды молний гуляют, концентрируясь в одном месте. С его губ слетает рваный выдох, стоит Горо все-таки убрать ладонь от его рта. Впрочем, маленький план генерала сработал на ура: больше у Кадзухи нет слов, которые он может ляпнуть, случайно смутив возлюбленного, потому что голова поразительно пуста. Они сидят так несколько секунд, а потом Кадзуха все-таки соображает сделать ответный жест своей рукой, положив ее на пах Горо и легонько сжав пальцы. Начало положено...       От ощущения горячей ладони в самом заветном месте, Горо срывается на щенячий писк, подмахивая хвостом и слегка подаваясь навстречу несмелым движениям. Это постепенно сводит генерала с ума, он не узнает себя и даже немного боится этого, удивляясь, до какого состояния сумел довести его ронин.       Он вновь цепляется зубами за чужую разгоряченную кожу в районе ключиц, но теперь уже сжимает чуть сильнее, пытаясь таким образом заглушить эти жалобные завывания. Одной рукой Горо продолжает ласкать партнера через нижнее белье, а другой пытается плавно оглаживать чужой торс, но выходит слишком рвано.       Если честно, Кадзуха чувствует себя точно так же, как и Горо, и сдерживаться от слишком пошлых звуков ему позволяют только самурайская выдержка и самоконтроль, частицы которого все еще можно собрать в разуме ронина, хотя сейчас их катастрофически мало. Но вот скулеж и стоны партнера заводят еще больше, плавя мозг; новая волна возбуждения прошибает тело насквозь, заставляя содрогнуться, а отнюдь не нежные укусы практически в шею выбивают весь воздух из легких — и так дышать нечем. Теперь Кадзуха знает, что, когда Горо кусается, это приятно, пускай и немного больно... И сейчас он вообще не думает о последствиях — тело говорит ему действовать в ответ, и поэтому он наклоняется, чтобы оставить долгий поцелуй на шее возлюбленного, почти под самой линией нижней челюсти. Никаких мыслей, что может остаться след, и что Горо, в отличие от Кадзухи, не носит никакие шарфы, и что это все потом увидят...       Сейчас ему просто нужно выплеснуть эту любовь и страсть, и он невольно ерзает на месте, поддаваясь навстречу руке Горо, и сам пытается ласкать его тонкими пальцами, стараясь сжимать сильнее, но через нижнее белье неудобно. Насколько сильно он сгорит от смущения, если попробует стащить с Горо последнюю тряпку?..       Горо, в свою очередь, уже не может найти себе места от переизбытка чувств и эмоций. Ему то жарко, то холодно, с губ срываются хриплые стоны, а мутное сознание едва соображает, чтобы отвечать Кадзухе на его ласки.       Когтистые пальцы свободной руки и вовсе опускаются на край нижнего белья, сползая по спине. Горо делает это скорее машинально, чем намеренно, но он все равно настолько смущён, что горят даже кончики пальцев, которые на данный момент незаметно пробираются под тонкую ткань и слегка царапают кожу.       Какой-то самый отдаленный голосок сознания кричит Кадзухе о том, что пока он думает, снять или не снять с Горо последний элементы его одежды, тот уже вовсю пытается то ли стянуть нижнее белье с ронина, то ли хотя бы залезть туда рукой. Острые коготки генерала слегка царапают чувствительную кожу, отрезвляя возбужденный разум, и Кадзуха рвано выдыхает, отстраняясь от шеи возлюбленного.       — Правильно ли я понимаю, что ты хочешь коснуться рукой там уже без нижнего белья... — с придыханием лепечет Кадзуха, замерев на месте. Он понимает, что уже давным-давно пора, потому что они оба перевозбуждены, но все-таки это смущает, как ни крути, а со смущением он старается бороться, старается подавлять в себе.       Горо уже жалеет, что оставил рот Кадзухи не заткнутым. Подобные вопросы смущают еще больше, а генералу уже все равно: такими темпами они придут к завершению только на следующий вечер.       — Мх... просто снимай уже, — шепчет Горо, слегка приподнимаясь на коленях и, зацепившись за тугую резинку чужого белья, аккуратно тянет вниз, избавляя ронина от последнего элемента одежды. Плотная ткань скользит по чувствительному месту, заставляя Кадзуху вздрогнуть от странных ощущений, а потом покраснеть еще заметнее, когда он наконец остается без белья, причем первым: он ведь так и не успел ничего сделать с Горо, потому что тот быстрее.       Честно, Горо тоже восхищается его телом, только в его словарном запасе не хватает эпитетов, чтобы достаточно красочно описать то, что он видит. А он, по большей части, видит телосложение настоящего воина, что хорошо ценится на поле боя. Так, стоп. Это немного не то. Полюбовавшись пару мгновений, он спешит вернуть руку на прежнее место. Щеки мгновенно вспыхивают от осознания, что он вообще делает и где трогает, но... он ведь сам хотел дойти до конца, верно?       Касания к уже обнаженной плоти приятнее в тысячу раз, а сильная горячая ладонь генерала сжимает с идеальной силой, что аж звезды под прикрытыми веками сверкают. Кадзуха несколько секунд наслаждается этим, а потом все-таки решается стянуть нижнее белье и с Горо — быстрыми движениями пальцев подцепляет край и тянет вниз, стараясь даже не смотреть туда, а просто наощупь найти чужой возбужденный орган и крепко сжать, надавив большим пальцем на головку.       После подобного Горо уже не выдерживает, и из его груди вырывается протяжный стон, отдаленно напоминающий вой. Он вновь прячет лицо куда-то в сгиб чужой шеи, опаляя её надрывистым дыханием. Периодически Горо шумно сглатывает быстро набирающуюся во рту слюну. Он еле сдерживает себя, чтобы в порыве инстинктов не высунуть язык, словно пёс, и лишь изредка прикусывает тонкую кожу ронина, оставляя на ней всевозможные метки. Он изо всех сил старается доставить возлюбленному удовольствие, двигая рукой и постепенно набирая темп.       Чужая рука практически идеально ласкает его собственную плоть, да так, что действительно хочется забыться и стонать, покусывать кожу партнера в порыве чувств, оставляя следы, и целовать нежно и, может быть, глубоко и страстно, но Кадзуха все еще держится, думая о том, насколько приятно рука Горо сжимает его внизу и как давно он хотел чего-то такого. Он не знает, сколько они так сидят, доставляя друг другу несоизмеримое удовольствие на грани чего-то безумного, но он чувствует, что еще немного, и всех этих чувств, распирающих его, будет слишком много. Если говорить самым простым языком, на который только способен ронин, — он скоро испытает оргазм. А они же хотели до конца, он не может подвести Горо...       И поэтому свободной рукой Кадзуха хватает Горо за запястье, заставляя остановиться, и на несколько секунд замирает сам, переводя дыхание.       — Я скоро... — он смущенно прикусывает кончик языка, не в силах сказать эти слова.       Генерал, кажется, совсем забывается в ощущениях, а потому недоуменно смотрит на Кадзуху мутными глазами. Его уши периодически дергаются, а хвост наконец-то начинает замедляться. Нет, это не значит, что Горо не нравится то, чем они заняты, просто он виляет им без перерыва уже давно, и от такого поясница может скоро заболеть.       Горо понимает смущение возлюбленного, а потому мягко целует его в уголок губ, убирая с лица Кадзухи налипшую на лоб челку. Он и сам уже весь взмок, но его волосы короче, чем у ронина, а оттого не так сильно мешаются.       — И... что дальше? — скромно спрашивает он, неуверенно поглядывая на Кадзуху.       Он буквально заставляет самого себя поднять на Горо взгляд и заглянуть в его глаза, хотя смущение бьется через край, выплескиваясь ярким румянцем на лицо. Еще немного, и щеки будут под цвет алой прядки в волосах. В груди терзается сомнение, действительно ли они готовы сейчас сделать еще один шаг навстречу друг другу, но Кадзуха точно знает, что Горо никогда не отступает, а значит, верный ронин последует за ним куда угодно.       — Мы хотели пойти до конца, — неуверенно начинает Кадзуха, снова отводя взгляд. — Нам нужно лишь немного смелости и уверенности, и все точно получится... Ты готов?       Слова звучат так, словно они собираются пойти на отчаянный шаг на поле битвы, но Кадзуха специально старательно подбирает такие слова, чтобы никого не смущать еще сильнее.       Горо на мгновение задерживает взгляд на алеющих щеках и трепещущих ресницах Кадзухи, и почему-то в этот момент он выглядит настолько очаровательно смущенным, что генерал не выдерживает и тянется за новым поцелуем, придерживая в ладонях чужое лицо. Целует со всей нежностью и трепетом, на какую только способен закаленный в боях солдат. Кадзуха выдыхает чуть спокойнее — этот нежный поцелуй сглаживает каждый угол, за который ронин в сомнении цепляется, пока решается на нечто большее. Вместе им все нипочем, они справятся с любой задачей и проблемой, и вместе подарят друг другу первый неоценимый опыт.       — Я всегда готов, если это ты, — отвечает Горо, отстранившись и поглаживая щеки ронина большими пальцами.       — Взаимно, — шепчет Кадзуха в ответ и улыбается уголками губ, а потом уже сам утягивает Горо в поцелуй, трепетно касаясь его губ своими. Конечно, все еще неловко, но если они будут топтаться на одном месте, то ни к чему не придут в итоге. Он отстраняется и заглядывает в голубые глаза с долей серьезности, надеясь, что больше ему не закроют рот ладонью. — Давай немного успокоимся и проговорим все то, что мы планируем сейчас сделать. Как я уже говорил ранее, я осведомлен всего лишь немного, но в целом, представляю, как это происходит. И еще я помню, что тебе неудобно лежать на спине, так что такую позу отметаем сразу...       Горо внимательно слушает каждое слово и крепко задумывается, но все равно мало к чему приходит. Насколько он понимает, кто-то из них сейчас должен стать... принимающим? Что-то вроде... женской роли? Генерал понятия не имеет, как больше хочется ему самому, но всё, чем заняты сейчас его мысли — сильное желание доставить удовольствие Кадзухе. Неважно, каким именно способом: он постарается выполнить любую просьбу.       — Как тебе больше хочется? — он с неловким любопытством заглядывает в рубиновые глаза напротив, а его хвост снова начинает метаться из стороны в сторону.       — Я не знаю.       Кадзуха вдруг понуро вздыхает, опуская плечи и голову, и поджимает губы. Слишком просто надеяться, что сейчас за него все решит Горо, потому что опыта он имеет ровно столько же, сколько и у него самого, то есть ноль. Не то чтобы ронин хочет перекладывать все решения на своего возлюбленного, просто они оба имеют поверхностное представление о мужской любви и лезут в самое пекло, выражаясь околовоенными терминами. Он думает еще несколько секунд, как вдруг в голову приходит воистину глупая идея — в другой ситуации Кадзуха бы точно не допустил таких мыслей и лучше бы разобрался со всем сам, но сейчас... Если не могут решить они — пусть решит кто-то другой. Вернее, что-то.       — У тебя есть мора? — Кадзуха поднимает взгляд, точно зная, что своим вопросом он обескуражит Горо. — Буквально одна, больше и не нужно. Пусть случайность решит все за нас, когда мы подкинем монетку.       Горо на пару секунд столбенеет и борется с диким желанием дать Кадзухе подзатыльник, да посильнее, но в конечном итоге соглашается и тянется к своей одежде, что лежит рядом с футоном на полу, попутно прикрывая хвостом самое пикантное место. Ему ужасно неловко двигаться в таком положении, но делать нечего. Он нащупывает собственные штаны и выуживает из кармана завалявшуюся монетку. Его счастье, что она там вообще лежит.       — Ладно, — Горо делает глубокие вдох и выдох, располагая блестящий предмет поудобнее на пальцах. — Если выпадет орел, то принимающим будешь ты, если решка — я.       Конечно, не самое подходящее время для подобной игры. Но если их судьбу решит случайность — так тому и быть. Генерал подбрасывает мору к потолку, пристально наблюдая за ней, а затем ловит обратно на ладонь, переворачивая монету на тыльную сторону и пару мгновений держа её закрытой от их взора. Горо крайне заинтригован. Бросив мимолётный взгляд на Кадзуху, он всё-таки убирает ладонь, закрывающую итог их маленького сражения, и результат...       Решка.       Кадзуха и сам прекрасно понимает, что идея эта ужасно глупая и отчасти даже детская, но это единственное, что смог выдать его затуманенный перевозбужденный разум. Он молча наблюдает сначала за Горо, а потом за монеткой, затаив дыхание, и буквально вгрызается взглядом в отчеканенное изображение на позолоченном кругляшке, постепенно осознавая, что теперь исход решен, и Горо придется лечь под него, как бы вульгарно это ни звучало (от этой мысли ронин снова краснеет, как спелый закатник, невольно представив сию картину, и прикрывает нижнюю половину лица рукой).       — Что ж, получается, ты будешь играть принимающую роль, — тихо говорит он, с трудом заставив себя посмотреть в глаза Горо. Язык потихоньку заплетается от волнения и возбуждения, что одновременно скручиваются в низу живота. — Так сразу нельзя, будет больно. Это мне Бей Доу навеселе рассказывала, только во время другого пира — в честь выловленных сокровищ... Н-неважно, — его голос даже немного дергается от переживания. — В общем, необходимо подготовить тебя прямо пальцами и прямо там...       Да, выпившая Бей Доу за языком совсем не следит, особенно в присутствии бедного ронина, которого, похоже, считает невинным дитятком, которого обязательно нужно посвятить в столь важные жизненные аспекты. А самое ужасное, утром она все помнит и нисколько не жалеет, потому что "да ладно тебе, ты видел свое лицо? Умора! Не обижайся — в жизни когда-нибудь пригодится".       Горо стыдливо поджимает губы, но с судьбой, в принципе, не спорит. Он согласился на это, он был готов к любому исходу. В любом случае, если это Кадзуха, то всё точно будет в порядке.       — И... что мне нужно делать? — уши вжимаются в голову с такой силой, что их даже не видно: будто просто ещё пара жёстких прядок. В таком виде Горо не похож сам на себя, слишком... обычный? — Мне как-то по-особенному лечь или?...       Он уже не смущается нелепых слов, ему просто хочется поскорее к чему-нибудь прийти, потому что возбуждение давит внизу уже с болью, а терпения всё меньше и меньше.       — Дай мне подумать, — Кадзуха напряженно смотрит на ключицы Горо — просто туда упал взгляд, — и несколько секунд пытается активно соображать. Он помнит, что чуть ранее генерал говорил о том, что ему неудобно лежать на спине из-за хвоста, а сидя не получится сделать, так что выход, получается, только один?.. Кадзуха буквально на одно мгновение представляет эту картинку и тут же смущенно выдыхает, прикрывая глаза.       Им нужно что-то скользкое. Какое-нибудь масло или что-то в роде этого, Бей Доу даже когда-то показывала маленькую скляночку и предлагала ее смущенному ронину, но тот отказался, конечно. А зря... Ах, точно, у него же есть другой флакончик! Конечно, это не то, что пыталась всучить капитан Алькора, а всего лишь масло для усиления своих анемо-сил, однако он точно знает, что субстанция эта слегка вязкая, скользкая, приятно пахнет и совершенно безвредна, потому что сделана из одуванчиков. Осененный догадкой, Кадзуха тянется к аккуратно сложенной стопке своей верхней одежды около футона и достает резную бутылочку из кармана шорт. Половины уже нет, но того, что осталось, должно хватить. Горо же недоуменно наблюдает, как Кадзуха достает что-то из кармана своей одежды. Попытавшись разглядеть предмет в чужих руках, он быстро догадывается о содержимом флакончика. Горо сам пользуется подобными время от времени, но никогда не злоупотребляет. Он достаточно уверен в своих способностях.       — Горо, мне придется тебя смутить, скорее всего, но тебе нужно встать на четвереньки, — бормочет Кадзуха, в полутьме выловив взглядом глаза возлюбленного. Не просто возлюбленного, вернее, а уже любовника.       Услышав от ронина, какую позу ему сейчас нужно принять, генерал густо краснеет, однако его уши встают торчком.       — На четвереньки? — он бросает мимолётный взгляд на разложенный футон, прикидывая, хватит ли им места, а затем вновь глядит в глаза Кадзухи. — К-как собака?       Теперь уже Горо прикрывает рот рукой, смущаясь того, что только что ляпнул, а Кадзуха с шумом выдыхает, замаскировав таким образом внезапный смешок, вырвавшийся из груди. Генерал произнес это на автомате, совсем не подумав, и, избегая реакции самурая на эту фразу, просто разворачивается к нему спиной и опускается на четвереньки, как тот и просил. Хвост прикрывает нужное место, Горо это понимает, и прямо сейчас он неистово борется со смущением, чтобы сделать последнюю вещь. Собравшись с духом и рвано выдохнув, он всё-таки задирает свой хвост, открывая Кадзухе простор для действий. Его самого нехило трясет; генерал не может видеть, что собирается делать ронин, но это только больше заводит.       Однако дрожь не отменяет того факта, что вставший на четвереньки возлюбленный выглядит достаточно горячо — у Кадзухи сразу новые мурашки по телу, внезапные пикантные картинки в голове и волны возбуждения в низу живота, аж руки трясутся, когда он пытается открыть флакончик. Вскоре два пальца скользкие от масла, и он откладывает скляночку на пол, а сам садится чуть ближе, смущенно кидая взгляд ниже основания хвоста. Ладно, нет сил больше держаться — пусть будет, что будет.       Несколько секунд без прикосновений Кадзухи ощущаются слишком волнительно, настолько, что Горо силится оставаться на месте, а не убежать в смущении, достигшем апогея развития. Он буквально чувствует чужой взгляд у себя под хвостом, и от осознания хочется взвыть. Молчание вперемешку со странными звуками позади совсем не смягчает ситуацию.       Но вот Кадзуха тихо предупреждает возлюбленного и пытается ввести первый палец, краснея и даже немного пыхтя. Хорошо, что теперь генерал не видит его лица... Горо чувствует прикосновение, а затем и попытку проникновения, и реакция идёт незамедлительно: он сразу же болезненно шипит, ощущая неприятное жжение, а его хвост вполоборота обвивает чужую руку.       — К-Кадзуха, — сдавленно скулит Горо на выдохе, царапая коготками ткань футона. — Больно...       Кадзуха тут же замирает всем своим существом и обеспокоенно смотрит на затылок Горо, не зная, что ему теперь делать — то ли оставить всё, как есть, то ли убрать руку и больше даже не пытаться. Все-таки они так долго шли к этому, и теперь бросать на полпути?.. Нет, наверное, так нельзя.       — Прости, пожалуйста, — шепчет виновато ронин, решив пока что просто подождать и дать время привыкнуть. — Сначала всегда немного больно, а потом становится хорошо, нужно только немного потерпеть... Это мне говорила Бей Доу, пока я делал вид, что слушаю не ее, а морской бриз, сидя на носу корабля поодаль от пьяных матросов...       — Попадется мне эта Бей Доу, прикончу на месте, — рычит генерал себе под нос, уставший от этих рассказов в самый неподходящий момент.       В ответ Кадзуха только шепчет тихое извинение, наконец поняв неуместность воспоминаний, и смиренно ждет, когда можно будет продолжить, хотя он, если честно, уже сомневается, что Горо ему разрешит делать что-то дальше. Он слышит его тяжелое дыхание и в принципе видит, как подрагивают его тело и уши, а мягкий хвост крепче обвивается вокруг запястья, сдерживая руку. Горо до побеления костяшек пальцев сжимает футон и всеми силами старается расслабиться. Даже пытается использовать особую технику дыхания, которой обучали на тренировках, но эффект не так силён, как хотелось бы. Проходит несколько долгих минут, прежде чем он наконец отпускает чужую руку и возвращает хвост в прежнее положение, давая ронину понять, что готов к продолжению. Кадзуха немного медлит неуверенно и пытается добавить уже второй палец. Теперь будет легче пытаться подготовить.       Второй палец пошёл не так болезненно, но всё равно очень неприятно. Горо отчаянно верит в слова ронина о том, что потом будет легче, но чем дальше, тем больше ему кажется, что где-то тут его, мягко говоря, обманули. Генерал тихо шипит, скулит и терпит всё, что вытворяет своими пальцами Кадзуха. Однако, в какой-то момент он чувствует что-то... отдалённо напоминающее приятное ощущение. Маленький, едва различимый разряд тока проходится до самой грудной клетки, разгоняя сердцебиение. Постепенно привыкнув к движениям чужих пальцев, к Горо наконец-то начинает возвращаться возбуждение, а тряска перестает быть признаком дискомфорта. Генерал тихонько мычит, закусывая губу, а его дыхание в очередной раз сбивается.       Вот только все это время они молчат, даже парой словечек не перебрасываются, потому что Кадзуха смущен говорить что-то еще, боясь сказать лишнее, а Горо, наверное, сейчас не до болтовни, и поэтому ронин не в курсе, что постепенно его возлюбленному становится приятнее. Постепенно то ли получается растягивать, то ли привыкается, но ронину кажется, что дело идет гораздо легче. Он уже смелее толкается пальцами, наблюдая за реакцией Горо — красноречивее всего оказываются ушки, трепыхающийся хвост и рваное дыхание, — и случайно находит чувствительный бугорок внутри, проходясь кончиками пальцев прямо по нему. Несомненно, это должно вызвать реакцию у генерала.       И реакция в самом деле происходит. Горо словно пробивает током насквозь: он широко распахивает глаза и протяжно стонет, тут же опускаясь грудью на футон, поскольку руки больше не в силах удерживать его в таком положении. Хвост загибается так сильно, что достаёт кончиком до спины, слегка щекоча чувствительную кожу, а дыхание сбивается на слабые полустоны. Вот теперь ему действительно приятно.       — Ч-что это было?! — с придыханием спрашивает Горо. Перед глазами всё плывет, а голова практически не соображает. — Хотя нет, л-лучше не отвечай...       Сейчас его возлюбленный так красиво выгибается в спине, так громко стонет, что Кадзуха сам невольно вздрагивает от приятно скручивающих ощущений в низу живота. Самое поразительное, что у него действительно нет на это объяснения: он не знает, почему вдруг его генералу так приятно при давлении на маленький бугорок, но если это и правда приносит удовольствие, то Кадзуха продолжит мягко давить прямо на эту точку, попутно пытаясь растянуть сильнее — вскоре он добавляет и третий палец, но перед этим ему приходится вытащить пальцы и смазать заново своим маслом. Неужели действительно пора задумываться о покупке такого же флакончика, какой показывала тогда Бей Доу...       Горо уже буквально сходит с ума и теряет последние остатки разума. Он хрипло и жалобно стонет, виляя хвостом так отчаянно, что он вот-вот отвалится, а уши напряжённо направлены на Кадзуху, вслушиваясь в каждый его вздох. Он и подумать не мог, что подобные действия могут приносить такое удовольствие и доводить людей до такого состояния. Генерал чувствует, как удовольствие постепенно скапливается внизу живота, и ему очень хочется прикоснуться к себе.       — К-Кадзуха-а-а, — жалобно скулит Горо сквозь стоны, царапая ткань футона. Кажется, после всего этого придётся покупать новый. — Если т-ты так продолжишь, я...       — ...насладишься заслуженным удовольствием, — продолжает Кадзуха за Горо, шумно выдохнув. Откуда ему знать, что вообще-то это намек на то, что нужно заменить пальцы кое-чем другим...       То, что творится с Горо, невероятно. Кадзуха бы никогда в жизни не подумал, что увидит своего генерала таким открытым, возбужденным, раскрепощенным, желанным и желающим... и еще тысяча эпитетов, которые с трудом приходят в затуманенный возбуждением мозг поэта. Он продолжает двигать пальцами, раздвигая их внутри, и давить на чувствительный бугорок, чтобы доставить Горо еще больше удовольствия, а еще он с предвкушением думает, насколько же там горячо и тесно... Ему наверняка будет так же хорошо, как и Горо сейчас, но для Кадзухи на первом месте состояние возлюбленного, а не свое собственное. А слышать, как генерал буквально стонет, зовя его, отдельное наслаждение. Обычно Кадзуха слышит свое имя в совершенно ином контексте — на улице, в пылу битвы, от членов команды Южного Креста, — но произношение Горо сейчас ему нравится гораздо больше.       Горо ожидает, что Кадзуха остановится. Ожидает, что перейдет наконец к той самой части, до которой они так долго добирались, но этого не случается. То ли ронин настолько увлекся процессом, то ли просто не понял смысла слов генерала, этого Горо не может знать наверняка.       Ему очень хочется коснуться себя, он знает, что стоит только совершить одно движение рукой, и наступит желанная разрядка, но он этого не делает, потому что знает: если он кончит сейчас, то на второй раунд его уже не хватит.       — Мхм-м, Кадзуха, — зовёт он снова. — Остановись, п-прошу!       Эти слова уже действуют на Кадзуху, и он замирает, глянув даже немного испуганно — неужели сделал что-то не то? Но через пару секунд до него наконец доходит, что в этом деле нужно получать удовольствие обоим, как ни крути, и поэтому он смущенно выдыхает и вытаскивает скользкие пальцы. Горо отзывается жалобным писком, чувствуя, как неприятно мышцы возвращаются к прежнему положению. Пока Кадзуха готовится, генерал расставляет ноги чуть-чуть пошире, поскольку в одной позе всё быстро затекает.       — Прости, кажется, я немного увлекся, — тихо признается он и снова берет бутылек с анемо-маслом. Что ж, теперь его черед подготовиться. Стараясь не сгореть на месте от собственных действий, он наконец касается себя, размазывая побольше масла, а потом подползает к Горо, положив ему на бедро чистую руку. — Ты готов?       Одна только мысль о том, что случится дальше, уже сводит Кадзуху с ума, и все органы словно перемешиваются внутри от переизбытка этих ощущений. А когда влажная головка касается Горо между ягодиц, ронина слегка потряхивает. Где-то на краю сознания Горо до сих пор не верит, что они всем этим занимаются. Кажется, будто это происходит не с ним, но прикосновение чего-то нового, гораздо более объёмного, чем пальцы, отрезвляет его и заставляет трястись в коленях.       — Кадзу... Кадзуха! — громко стонет он дрожащим голосом, ощущая давление со стороны партнёра. А следующую фразу он с каким-то гортанным рыком шепчет себе под нос, но слишком неразборчиво, чтобы что-то понять. — О Архонты...       Кадзухе тоже слабо верится, что он действительно делает это вместе с Горо. Он же странствующий поэт и ронин-самурай, и вроде бы куда ему такому одинокому, скромному и тихому отношения, взаимная любовь, родственная душа и даже интимная жизнь, но судьба распорядилась совсем иначе.       И вот он, с млением в душе думая об этом, аккуратными движениями горячих ладоней оглаживает чужие ягодицы, а потом пытается толкнуться бедрами внутрь. Происходит это не с первого раза, но когда все-таки получается, у Кадзухи чуть не темнеет в глазах. Он слишком долго сдерживался, и сейчас он буквально дрожит от горячей узости, охватившей его, а ведь он входит совсем на чуть-чуть, чтобы проверить реакцию Горо, что, конечно, следует незамедлительно. В громких стонах и хрипах он не может разобраться, хорошо ли сейчас его генералу, но какая-то внутренняя сила где-то глубоко в душе Кадзухи подсказывает, что все хорошо. Не зря же они соулмейты — они ощущают крепкую взаимосвязь.       От этих ощущений Горо перестает хватать воздуха. Он сгребает под себя подушку, обнимая и цепляясь за неё когтями и зубами. Его хвост сам собой обвивает чужое предплечье. Поначалу непривычно и немного больно, но вскоре приятные ощущения начинают возвращаться вновь. Всё, на что генерал сейчас способен — в перевозбуждённом бреду горячо шептать имя своего партнёра. В голове больше нет других мыслей, Горо забывается окончательно.       Дикое и необузданное желание окутывает Кадзуху, словно тьма — источник света, и ронин прикрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться на своих чувствах и не дать самому себе сорваться. Он боится силы и эмоций, что таятся внутри, а яркие ощущения в низу живота затмевают все на своем пути. И все-таки Кадзуха сильнее — он приходит в себя и больше не волнуется, что случайными движениями может причинить боль своему возлюбленному. Он начинает потихоньку двигаться, и новые чувства накрывают их с головой. Получается не сразу, но через какое-то время ронин находит хороший, практически идеальный темп толчков, от которых по телу бьют молнии, концентрируясь в одном месте.       Горо вовсе утыкается лицом в подушку, и его стоны на какое-то время становятся заглушёнными. Кадзуха двигается так плавно, неспеша, что перед глазами плывёт. Хвост его в который раз загибается к спине и виляет. В какой-то момент дышать через подушку становится невозможно, и Горо поднимается обратно, жадно глотая ртом воздух. Его глаза закатываются от удовольствия, а язык по-собачьи высунут. Хорошо, что Кадзуха не может видеть этого сейчас.       Но он очень хочет увидеть лицо своего возлюбленного, чтобы иметь возможность наклониться и неспеша поцеловать, пока их тела идеально двигаются в общем ритме, но понимает, что это невозможно, поэтому приходится наслаждаться видом на крепкую спину, иногда прикрытую распушенным хвостом, и на затылок со взлохмаченными русыми волосами и постоянно дергающими ушками. Руки ронина невесомо гладят чужие бедра и ягодицы, сжимая совсем слабо, даже не оставляя следов, словно легкий осенний ветерок касается обнаженной кожи. Ощущений слишком много на одно маленькое неопытное тело, и перевозбуждение дает о себе знать — Кадзухе кажется, что он очень-очень близко к чему-то сладкому и приятному, а потому неспешный темп замедляется еще сильнее, дабы продлить удовольствие им обоим.       Но Горо держаться больше не может. Измученный прежде чужими пальцами, а теперь и кое-чем другим, он переносит опору на одну руку, а другую просовывает под собственное тело, обхватывая член и интенсивно двигая рукой. Из горла вырывается неразборчивый шёпот вперемешку со щенячьим писком. И спустя пару минут удовольствие достигает пика.       — Я... Я сейчас... — судорожно шепчет он, а затем издаёт протяжный, пронзительный стон. — Кадзуха!       Всё тело пронзает током, ускоряя отчаянное биение сердца до невероятных масштабов. Судорога заставляет задержать дыхание и распахнуть губы в немом стоне. Горо на пару мгновений весь сжимается, жмурится от этих ощущений до фейерверков под сжатыми веками, а затем обессиленно падет на подушку, шумно и глубоко дыша. Голова абсолютно пуста, и он, кажется, некоторое время не помнит даже самого себя.       Связь между ними трудно не признать, когда они оба чувствуют друг друга на каком-то ином уровне, родственном и чувственном, который гораздо выше физического — такого тесного и горячего. Кадзуха ощущает дрожь Горо, его близкий пик, и ему самому становится так приятно в тот момент, и когда это происходит, то его тело бросает в жар, словно он объят пылающим огнем. Все чувства концентрируются только там, внизу, не оставляя больше никаких шансов сдерживаться, и с губ Кадзухи слетает тихий неконтролируемый стон. Он не успевает выйти — даже мысли такой не возникает, — и все его удовольствие выплескивается прямо в Горо, за что потом, конечно, ронин будет очень долго извиняться перед возлюбленным и корить себя за легкомыслие.       Тело приятно напряжено еще несколько секунд, а потом разом накатывают усталость и расслабление. Тяжело дыша, Кадзуха с хлюпаньем выходит, тихо охает от увиденного, краснеет и упрямо не смотрит в глаза генерала, садясь на футоне и обнимая колени, чтобы Горо ничего не увидел.       — Горо? — тихо зовет он возлюбленного, немного отдышавшись. — Ты в порядке?       Когда Кадзуха задаёт этот вопрос, Горо лишь шевелит ушами в его сторону. Он не в силах ничего сказать, до сих пор пытаясь перевести дух. Вскоре он подаёт первые признаки жизни — поднимает одну руку, сгибая в локте, и вяло, неопределённо машет ею в воздухе, а затем опять роняет в районе своей головы. Его грудь тяжело вздымается, но хвост слабо виляет. Кадзуха с трепетом в груди ждет от него ответа, но так и не получает его — лишь неопределенный жест рукой, — однако он чувствует, что вроде бы все в порядке. Просто Горо нужно немного больше времени, чтобы прийти в себя, ведь он был в несколько другой позиции, отличающейся от позиции Кадзухи. Он это понимает и принимает, смиренно дожидаясь рядом, пока генерал наконец будет в состоянии поговорить.       Горо лежит так ещё какое-то время, внешне даже кажется, что он уже провалился в сон, но вскоре его мышцы напрягаются; он медленно приподнимается на руках, подгибая под себя ноги, и принимает вертикальное положение. Горо сразу тянется за двумя кимоно, что разбросаны в разных местах. Одним прикрывает колени, а затем, наконец повернувшись лицом к Кадзухе, протягивает ему другое. Так или иначе, всё придется стирать, и брезговать сейчас нет смысла.       — Как ты? — спрашивает он с придыханием, словно после тяжкой тренировки.       Кадзуха молчаливо забирает кимоно и надевает прямо на обнаженное тело, подвязывает пояс и наконец практически без смущения смотрит на Горо.       — Хорошо. Лучшего первого раза и быть не могло, — робко улыбается он. — Конечно, это было несколько спонтанно, однако я не жалею. Что насчет тебя?       — Я с тобой согласен, — он улыбается, обнажая небольшие клыки, и тихо смеётся. — Это было... необычно. Но я чувствую себя таким расслабленным, даже несмотря на то, что... кхм, внизу немного саднит.       Горо неловко трет поясницу. Надо отдать Кадзухе должное, он сделал все настолько нежно, что боли после процесса почти не чувствуется. У генерала от пережитого опыта остаются только приятные мысли.       Внезапно его одолевает странный порыв нежности, и Горо, ухватив Кадзуху за руки, медленно тянет на себя и смазанно целует куда-то в щеку, сразу потираясь в том же месте кончиком носа. Ему ужасно хотелось поцеловать ронина во время процесса, но генерал вряд ли признается об этом вслух.       А Кадзуха только рад поцеловаться с Горо лишний раз. Он садится к нему поближе, обняв за талию, и аккуратно целует в ответ в щеку и в уголок губ, а потом кладет голову на его плечо и тихонько, расслабленно выдыхает. В голове приятная пустота, а тело уставшее, но не так, как на тренировках или после боя. Эта усталость другая — необычная и усладительная.       Правда, теперь им нужно снова идти в душ, потому что оба взмокшие, и каким-то образом менять постель, а также стирать одежду, но последнее уже, наверное, завтра.       — Хрупкий лист красного клёна... — вдруг раздается тихий голос ронина, — ...в плену пушистого меха...       Хокку. У него собственная муза сидит в его руках, а вдохновение не заставляет себя ждать. Кадзуха улыбается чуть шире, произнося последнюю строку:       — Ветер влюбился, должно быть.       Горо, услышав красивые строки, родившиеся, судя по всему, буквально в этот момент, почему-то густо краснеет и прячет лицо в чужих волосах. Ох уж это бьющееся сердце и интенсивно виляющий хвост, еще немного и генерал просто умрет на месте. Не на поле боя, в пылу сражения, бок о бок с товарищами, а от оригинально-чувственного признания в любви. Губы Горо предательски дрожат, а в глазах от влаги разливается целое море. Генерал спешит вытереть подступающие слезы и как-то рвано выдыхает.       — Так нечестно, Кадзуха, — раздается сдавленный шепот где-то в районе чужой шеи. — Я не умею выражать свои чувства образом, достойным твоего...       Вместо ответа Кадзуха обнимает Горо еще чуть крепче и нежно целует в висок. Даже ему слышимый стук чужого сердца и шуршащий за их спинами хвост — лучшее выражение чувств, без слов и изысков, но так понятно и просто. Так может только Горо хотя бы из-за того, что у ронина нет хвоста...       — Ты выражаешь свои чувства по-другому, и мне это очень нравится, — шепчет он в ответ. — Не нужно равняться на меня, иногда я говорю глупости, из-за которых ты затыкаешь мне рот, — Кадзуха тихо посмеивается.       — Всего один раз! — внезапно возмущается Горо, глядя на Кадзуху, а затем неловко прижимает уши к голове. — Я просто был так сильно смущён... Прости, наверное, это было слишком грубо.       Горо выглядит как-то уж слишком виновато: он в самом деле сам от себя не ожидал, что сделает что-то подобное, и очень переживал, что это может обидеть ронина. Сам Горо был бы жутко зол, если бы кто-то заткнул его подобным образом.       Но Кадзуха только улыбается в своей привычной скромной манере и качает головой. Конечно же, он нисколько не зол на Горо за такой поступок. Более того, он думает, что это было вполне уместно, так как в попытках заткнуть собственную неловкость он смутил своего возлюбленного еще сильнее.       — Тебе не за что извиняться, Горо, я действительно говорил глупости. А вот мне стоит попросить у тебя прощения. Во-первых, за рассказы о капитане Бей Доу, а во-вторых, за... — он даже делает паузу, раздумывая над словами и снова смущаясь, — ...за окончание, грубо говоря. В тебя. Я случайно.       Тема щепетильная и жутко неловкая, что даже Кадзуха теряется, как сказать лучше. От услышанного Горо краснеет ещё гуще. Он отстраняется, прикрывая рот одной рукой, а другой незаметно шарится где-то позади себя. И в один момент он бросает в лицо Кадзухи подушку. Ту самую, на которой пускал слюни, без памяти отходя от оргазма. Бросает не резко, но с достаточной силой, чтобы ронин пошатнулся. Кадзуха успевает только зажмуриться перед тем, как словить лицом подушку. Что ж, вполне заслуженно.       — Я забираю свои извинения за твой заткнутый рот, — произносит он с наигранным недовольством, посмеиваясь, а затем аккуратно поднимается на ватных ногах. — Но спасибо, что напомнил. Пойду в душ первым. А ты в наказание стели другой футон.       И с этими словами Горо закутывается в кимоно и уходит, скрываясь за дверью ванной комнаты, а Кадзуха перехватывает подушку руками и провожает взглядом возлюбленного.       — Так точно, генерал.       Конечно, они всего лишь шутят друг с другом, и в этом нет ничего плохого, поэтому вскоре ронин поднимается с заляпанного футона и включает свет, чтобы не пытаться поменять что-то наощупь. К тому времени, когда Горо заканчивает с душем, чистый футон уже на месте, а грязный свернут в большую трубочку и положен у стенки (к слову, на этой трубочке лежит и нижнее белье, которое Кадзуха нашел на полу...). Сил разбираться со всем этим нет, как и с кимоно, так что они постирают все это завтра, а пока что ему самому нужно принять душ и наконец завалиться спать в любимых объятиях Горо.