Энвер

      Чонгук храпит над ухом и волчара его тоже, а Тэхён не может уснуть, слушает размеренный скрип водяного колеса и бульканье воды, проходящей через лопасти, что находится у проходящей за их огородом речки. Уже и орехов погрыз и чаю выпил, в приставку поиграл, почитал, не помогает. Потому что недотрах. Но ведь сам хотел разделить обязанности, и вот теперь его альфа ночью дрыхнет без задних лап и секс никакой не нужен, лишь изредка перегнёт через диван и быстро трахнет, что омега и насладиться то не успевает, не то что кончить. Утром, нажарив бекона из кабанятины и намешав гору омлета для прожорливого вожака, он сам, перекусив лишь парой кусочков, собирается на обучение.       — Чонгук копает огород? — слышит уже за спиной от Хосока, который с другими прихвостнями, оперевшись на забор вокруг амбара и курятника, хохочет над Чонгуком, который занимается осенней пахотой.       — Ага, — гогочет огромный волчара по имени Намджун, лучший воин в этой стае, потому что гора мышц. Даже лучше самого Чонгука и даже безумно сильного, хоть таким и не выглядит, Юнги.       — А ты прохлаждаешься? — кричит омеге вслед Джин. Тэхён останавливается, не поворачивается, играет желваками, сжимает кулаки, стискивая ручку своей кожаной сумки через плечо, с болтающимися на замке лиловыми перьями для красоты и добавленной бахромой по бокам, в которой сендвич с овощами и мясом, и свежее яблочко, потому что обед шамана из бурды точно несъедобен. Он сам её сшил, все пальцы исколол протягивая верёвку сквозь хоть и мягкую, но кожу, сшивая два разных по цвету куска. Зато стежки между строчками вышли отличные.       — Я свою часть обязанностей выполнил, он спал до обеда, потому сейчас и пашет, — рявкает в ответ омега, и топает своими старыми кедами глубже в прохладный лес.       — Что значит часть? — уже эхом слышится из-за деревьев.       — Мы разделили быт, он делает одну половину, я другую. У него ещё есть рыбалка, уроки шамана, и сбор ягод для всей стаи, а я целыми днями не так уж занят, чтобы не помочь ему. Не постоянно же на посту у границ дежурю, — Чонгук отвечает спокойно, не злится.       — Как ты заставил его? — перед омегой вдруг вырастает словно гриб после дождя, Чимин. Нянчит на руках чьего-то волчонка, а двое своих круги нарезают у ближайшей сосны, пиная шишки.       — Сказал, что уйду от него. И ноги не раздвигал, — хихикает Тэхён, уже не пугаясь, лисица за секунду учуяла.       — И он не взял тебя силой? — раздаётся справа от Юнги, тот поправляет лямку перекинутого за спину арбалета, сегодня охота, и легонько своими бёдрами, толкает его.       — Пытался, но схлопотал по морде когтями пару раз и понял, что это плохо, — пожимает плечами Тэхён.       — Ты строишь моего тупого брата, поверить не могу! — хохочет Чимин, в руках у него корзина с грибами, а у Тэхёна нет времени для этого по утрам, днём уже всё разобрано, — Этот избалованный волчара получил по заслугам! Папа с ним носился, словно он единственный волчонок в семье. Меня вообще за оборотня не считали, как и других, а он любимчик! — Юнги поддакивает. В стае, это, видимо, тема обсуждаемая, а ещё, уже стало заметно, что с папой Чимин не особо общается.       — Понятно теперь, почему ваш папа постоянно приходит без приглашения и фыркает на мой суп, что невкусно, — закатывает глаза Тэхён, но Чимин не кидается защищать родителя, наоборот:       — Папа зазнался, когда мы стали родственниками вожака, а не просто семьёй охотника, — теперь и ясно, почему того никто не защитил от его ужасного альфы — Сокджина, — Ну иди же, а то опоздаешь и не научишься, как подпалить наглый альфий хвост. Занесу тебе грибов, — омега похлопывает его по спине и поднимает корзинку повыше.       — Какой именно хвост? — хохочет Тэхён, перепрыгивая через наваленные ветки и слыша ор позади, машет друзьям и бежит к шаману. Тот глядит хитро ещё издалека, на подходе к его хижине, гладит ворона, что поедает насыпанное зерно с камня жертвоприношений.       — Время пришло, омега вожака! — и вдруг взмахивает руками так резко, что ошалелый ворон, неуклюже махая серыми крыльями, даёт дёру, рваные и истертые рукава длинной туники раздувает ветер. «Омега вожака» — даже передёргивает. Тучи сгущаются, ещё очень тепло для их местности, но кажется, будто пойдёт снег. Стреляет молния, а глаза шамана при взгляде на того, оказываются закатаны. Леденящий страх вызывают эти белки с красными прожилками венок, Тэхён сглатывает и отступает к сосне, вцепляется пальцами со всей силы в ручку сумки, у него непроизвольно вырастают когти. Лисица готова обороняться. Лес затихает, птицы не издают ни звука.       — Поклонись Беленусу, попроси его о помощи в обучении, — спокойно говорит шаман, когда голубые зрачки возвращаются на место, — Ты готов! Я обучу тебя всему, что знаю! Свершилось, — и улыбается, выглядит счастливым. Гром, так и не оглушает, тучи начинают расступаться.       — Вы уверены? Почему сейчас? — икает омега.       — Твои глаза зеленеют, ты недавно что-то подпалил, — шаман возвращает прежнего себя, но говорит наконец-то прямо и по делу.       — Сено в амбаре…— ошарашено отвечает омега, отмирая, подходя ближе к кривой скамейке из брёвен, по которой похлопывает шаман.       — Ооо, давай же начнём скорее! Здоровайся с Богом! — и выглядит таким воодушевлённым, — Божественный огонь является источником всего живого. Возьми эту ветку, представь как она становится частью костра, а позже пеплом, — испещрённая белыми тонкими шрамами, образующими рисунки рука, поднимает с земли сухую ветку, — Ты проявил страсть, когда загорелось сено, как это было?       — Ну…— шаман выжидает, словно маленький волчонок просящий вкусняшку, — мы с Чонгуком, — тот кивает, — были вместе и, — Тэхён краснеет.       — Делали волчат?       — Да, только без волчат, — хоть и стыдно, но зато какие шикарные воспоминания. Теперь этого не хватает. Чёртов волчара!       — Смотри на ветку, гори сам и тогда загорится и она. Пылай, будь таким же огненным как твоя шкурка. Как ты назвал своего зверя? — резко наклоняет голову ближе шаман, оказываясь в сантиметрах от его лица. И, возможно, в первый раз удаётся рассмотреть его так детально. Он не выглядит старым, нет морщин, хотя его длинные волосы до копчика в переливающуюся на солнце седину.       — Я долго думал. Может, Энвер? — как только омега произносит это, лисица внутри словно кувырок совершает, и кажется, будто он сам сейчас в неё превращается. Волоски на теле встают дыбом у закатанных рукавов чёрной водолазки без горла, словно это его шерсть.       — Сверкающий! Лучезарный! Великолепно! — хлопает в ладоши шаман, — Говори с ним, он поможет, он не твой сосед или брат. Он часть тебя, ты часть его. Вы одно целое, с самого рождения. Представь, как Энвер спал в тебе всё это время, свернувшись калачиком, словно в норе, пережидая холодную зиму. Пока ты не начал пылать, согревать его своим теплом и страстью. Как это произошло?       — В первый раз, я думал о Чонгуке. Он мне приснился, а утром, проснувшись, я тут же превратился в лиса. Бегал по комнате в панике, но успокоился, представил себя человеком и стал им снова, — он усмехается и лисица внутри прыгает, вспоминая это, довольная, что подобное они пережили в первый раз вместе.       — Чудесно, что этот альфа выбрал тебя! Чудесно! Он отличный сосуд для твоей энергии, питайся им, — Джин упал бы без чувств, если б услышал, что сосудом называют альфу. И по совету шамана, Тэхён погружается в себя, усаживается на землю, скрестив ноги.       Энвер уже вертится внутри, довольный своим именем, ластится, хвостом проходится по нервным окончаниям, эх, лисица. И когда, нарадовавшись, усаживается спокойней, толкая сесть удобнее и омегу, они начинают сближаться. Он всегда был недоволен своим происхождением, тем, кем родился, где и как живёт, тащил в дом человеческие технологии потому что хотел уйти от реальности, но сейчас, в эту секунду задумывается, а стоит ли? Лисица так рада ему, дарует безмятежность, которой постоянно учил шаман, и сообщает, невербально, какими-то своими собственными чувствами, а может вибриссами, что пора. Что пора?       — Посмотри на потухшее пламя, и посмотри на солнце. Посмотри внутрь себя, на яркую как огонь лису. Огонь подчиняется тебе, нужно только сообщить ему об этом, — он уже давно научился понимать подобные слова ни о чём. Его просят зажечь костёр, что ж. Энвер помогает, разжигает пламя внутри, напоминает, что они чувствовали, когда были с Чонгуком, как греют руки у очага, после возни на улице до сумерек, как огнен и жгуч их нрав. Тэхён смотрит на набросанные сухие ветки, сначала они должны дымится, а потом, по секундным ярким вспышкам, искриться проблески и в одно мгновение огонь разгорается, ветки начинают трещать, а после летят искры, пламя устремляется жёлтыми суетливыми языками вверх, к небу, пылая алым у основания. И словно маслянистые волны из него выходит энергия, оседая туманом у потухшего ранее кострища.       — Когда ты родился, я сразу понял, что ты самый чудесный оборотень наших земель. Применяй магию только во благо своих стай, и для защиты от недругов, не играйся ей. Такую силу нельзя недооценивать, — вдруг говорит совсем рядом по правое плечо шаман. А перед ними горит ярким горячим пламенем костёр, потрескивает подбрасываемыми щепками…       Тэхён забылся, книга была безумно интересной, а сейчас он наплевав на всё, обратившись в лисицу несётся домой, Чонгук давно уже вернулся, наверное, а дом пуст, холоден и даже без какого-то перекуса. Он заставил альфу делать его дела, а о своих позабыл. Но как только проносится по пустынным улицам деревни, где уже догорают факелы для освещения, и тормозит у своего крыльца, врываясь когтями в землю, обращается обратно, ёжась от холода, видит в окнах свет, дым из трубы и чует животным нюхом умопомрачительный аромат, и, конечно, своего альфу.       Чонгук сам достаёт из духовки керамическую форму с запечённым картофелем, и шипя от того, что сквозь расшитые красные варежки-прихватки прожигает, тащит к накрытому столу. На котором уже стоят жаренные грибы в глубокой сковородке, дымятся невероятным ароматом, крутящим от голода живот.       — Прости…— шепчет омега, переминаясь с ноги на ногу в прихожей.       — Я уж собирался идти за тобой, — усмехается альфа, но как только поворачивается, удивлённо вздыхает и стянув свой синий худи, надевает на него.       — Я ужасный хозяин, — хнычет омега, топая к столу прямо так, в одном худи.       — Нет, ты отличный хозяин, лучшего я не знаю, и понимаю теперь как ты устаёшь. Я тоже могу готовить, когда у меня будут свободные вечера, этим я буду заниматься, а ты отдыхай, — Чонгук подмигивает, и резко обняв, вгрызается человечьими зубами в метку. Время от времени её нужно обновлять, его альфа-феромон никуда не делся, Тэхёну достаточно вздохнуть, чтобы осознать, что он уже давно добыча, и полностью принадлежит всего лишь одному живому существу. Но так уж у альф заведено, напоминать время от времени всем вокруг, чей этот омега.       — Чем занимался? — Чонгук усаживается за противоположную сторону стола.       — Мы начали делать из меня колдуна, — буднично отвечает Тэхён, облизываясь на картошку и благодарно принимая из рук своего вожака кусочек хлеба.       — Да ладно? Можешь уже управлять погодой? — а вот Чонгук аж на стуле подпрыгивает от восторга.       — Пока что я только зажёг огонь, но не думаю, что так легко будет получаться всегда, — отмахивается омега, но вот альфа уже через стол перегнулся от любопытства:       — А почему бы тебе не попробовать на свече? — тут же подскакивает и умчавшись в сторону кладовки, мигом тащит огромную свечу, которая уже успела послужить: обросла застывшими каплями воска и даже образовала себе постамент. Кладёт на стол каменную круглую подставку и шмякает свечу, ждёт представления.       Энвер внутри заинтересовывается продемонстрировать своему альфе их умение и похвастаться, какие они молодцы, хочет похвалы. Тэхён не особо это мнение разделяет, но идея не плохая, исключительно в качестве тренировки, к тому же, шаман говорил, что практика нужна. Он смотрит на чёрный закорючинный фитилёк, словно наклонивший голову, а лисица, виляя хвостом, сливается воедино, она яркая всегда, и всегда куда-то рвётся, как пламя, что стремится непрерывно вверх. Фитилёк вспыхивает и потихоньку, задымившись, появляется огонёк, отражающихся в тёмных глазах офигевшего Чонгука.       — С тобой теперь шутки плохи, — у него даже рот открывается. И что-то подсказывает Тэхёну, что теперь будет хвалиться какого омегу отхватил, на зависть всем. Бедный Богом же только вернулся из леса, уставший и с новым шрамом. Он видел друга издалека, но подойти не решился, стыдно, совестно и, наверное, тому будет неприятно нюхать чужой феромон, от некогда желанного омеги.       Занятия с шаманом продолжаются, варка снадобий и зелий, практика, пока что огня, потом всё остальное, сбор трав и цветов. Не всегда удаётся создать искры из ничего, недостаточно концентрации. Энвер непослушный, от того, что Тэхён животное не воспитывает, оказывается, и не дружит с ним, и потому не всегда лис хочет сидеть на месте, а тянет заняться чем-то диким. Некоторые домашние дела на время ложатся на плечи альфы, тот не брезгует этим и в достаточно свободные у омеги дни, в один из которых, пылесося полы, слышит шум на улице.       — Гук? Ты что делаешь? Пошли молодняк мутузить, — Джин навалился на забор рядом с огородом и издевается над курами, хлопая согнутыми в локтях руками, вместо крыльев.       — Не могу, у меня дела, — Чонгук выкапывает картофель с грядок.       — Почему ты делаешь это за своего омегу? — лицо Джина меняется, он выпрямляется и уже не выглядит просто безалаберным дурачком, отпугивает от себя рычанием курицу, та удирает в курятник. У него опасные глаза и тяжёлый взгляд.       — Потому что он не должен всё это один делать, — Чонгук же отставляет полное ведёрко и берёт другое, а Тэхён тихонько подслушивает с крыльца, замотавшись в шерстяной плед, стоя на мысочках замёрзших голых пальцев ног.       — Вот же хитрая лисица. А он тогда что делает?       — Всё остальное. Идите без меня, — отмахивается Чонгук.       — Как это без тебя? Ты же вожак! — возникает недовольство в маленькой толпе.       — Тогда ждите, — всё-таки Чонгук взрослый мальчик, и он выполняет свои обязанности до конца, как обещал. А потом да, до ночи идёт развлекаться, и когда Тэхён уже начинает волноваться немного, куда мог запропаститься его альфа, не особо слушая лисицу, что с волком всё в порядке, Чонгук с Сокджином, напившись, вваливаются в дом. В прямом смысле, распластавшись по прихожей, сбив с вешалок куртки, плащи и толстовки. Смотреть на эти расплывшиеся волчьи морды нет никакого желания, правда, не успевает он придумать, что же дальше делать, через десять минут, когда уже все, наверное, спят, в деревнях оборотней встают очень рано, с криком петухов, в дверь тихонько стучатся.       Чимин подсаживается к нему на диван, протягивает вяленое мясо в свёртке и домашнее пиво в прозрачной крынке. А уже когда они, пожаловавшись друг-другу на жизнь, перемыв косточки соседям, у которых то скандал, то волчонок может и от другого альфы, выпивают всё принесенное Чимином, то Тэхён чувствует, как тот ползёт ладонью по его бедру и наклоняется к лицу. Ну а почему бы и нет? Они целуются, нежно водят руками по телам друг друга, стонут в губы, и это скорее не для развлечения, а для соединения их как членов стаи, чтобы лучше чувствовать и понимать своего сородича. Тэхёну больше нравится нежная ласка, да и не вызывают чувств отвращения подобные вещи, потому что с альфой не так. Но всё же, на постоянной основе, он этим заниматься не будет, лишь когда пьян до того, что мир перед глазами плывёт и двоится. Однако, замечает, соображает и слышит, скорее не он, а Энвер, очнувшихся альф, очень чутко чующих изменения в их омегах, и уставившихся на то, как Чимин вылизывает его шею у метки. Запах брата не отпугивает его альфу, потому что, наверное, уже привычен за столько лет, потому носом и трётся.       — Охуенно, — доносится со стороны Сокджина. А вот это фу!       Но зато с утра, Чонгук предлагает просто оставить все дела и наконец начать учиться быть оборотнем. Говорит, что его волк чувствует изменения в Энвере, и хочет помогать ему не только в бытовых делах, но и в понимании своего зверя.       — Давай начнём с того, чтобы ты привык ко мне, не видел различий между волком и человеком. Посмотрел и понял, как мы с Форсом уживаемся и ладим, что он это я, а я это он. Уже потом займёмся тобой, — альфа держит его руки в своих, стоя у начала чащи, рядом с ритуальными, деревянными, разукрашенными тотемами их клана — Фрейра и Святобора, у подножья которых лежат осенние дары, уже привлёкшие ещё не заснувших мух.       — Это имя твоего волка? — шепчет Тэхён, впервые услышав. Потому что всем подряд такое не говорят, животные сами общаются об этом. С ним же никто никогда не откровенничал подобным образом, только звери родителей.       — Да, и он очень рад, что ты дал имя и своему лису, — Чонгук снова припадает губами к метке, обнимает крепко и прижимает к себе.       — Я не чувствую как они общаются, почему? — немного грустно от этого, омега укладывает голову на сильное плечо, тоже прижимаясь губами к шее. Ему всю жизнь казалось, что как-то само собой такое должно будет стать понятно, а оказывается, тут тоже нужно пахать.       — Потому что ты не в гармонии со своей душой. Всё постепенно, Тэ, — альфа щёлкает его по носу и отстраняется, оглядывается на проносящихся мимо серых волчат, что расталкивают их и толкаются, но тут же воют в извинении и склоняют головы перед вожаком.       — Чонгук, всё хотел спросить, тогда на Ночной охоте, в домике, я немного не на этом был сосредоточен, — краснеет щеками Тэхён, — но всё же, мне показалось, что у тебя был хвост?       — Да, в такие моменты Форс очень рвётся наружу, ну и немного вырывается, — пожимает плечами вожак.       — Значит я не спятил и не показалось. А ты можешь частично обращаться? — и Чонгук его наивное любопытство удовлетворяет, мгновенно отращивает хвост и пушистые уши, что торчат из растрёпанных волос, — Вот это да! — Тэхён сам как волчонок прыгает на месте и оббегает альфу, острожно проходится пальцами по хвосту, что виляет из-под клетчатой красно-чёрной рубашки.       — Ты тоже так сможешь, нужна лишь концентрация. Но всё по порядку.       Чонгук внезапно обращается, становясь огромным чёрно-смоляным демоном, ужасающим, диким, с клыками, что из пасти торчат. Но тут же начинает вилять хвостом и ложится на передние лапы перед остолбеневшим Тэхёном, порыкивает и ластится мохнатой мордой, лижит шершавым розовым языком ладони и водит в стороны большими ушами. А потом кивает себе за спину, Энвер подсказывает, что Форс зовёт его забраться сверху и отправиться на прогулку по лесу, повесив одежду альфы на ближайшую ветку, он идёт. Этот день они проводят так, Тэхён как человек, Чонгук как волк.       Омега держится за толстую жёсткую шерсть, когда довольный, чуть ли не урчит, волчара, идёт по их территориям и изредка треплет по мохнатой голове между ушами. Под бёдрами чувствуются переливающиеся мышцы, и каждый мягкий шаг здоровенных лап. Вокруг поют скворцы, кукует кукушка, где-то вдалеке шумит исток ручья, который дарует их деревне воду во все времена года. Он сжимает ногами бока сильнее и специально трётся пахом об спину, волк останавливается, скашивает морду и глаз, облизывается, но продолжает путь, оглядывая свои владения. Иногда вдалеке удаётся расслышать смех взрослых или радостные визги волчат. Погода хорошая, пока ещё не особо холодает и все отдыхают на улице. У самых границ встречаются сородичи бывшей стаи, кивают им, теперь уже не глядя на Тэхёна с пренебрежением. И потихоньку, конечно, не сразу, он перестаёт так дико бояться огромного волка, ложится животом ему на спину и утыкается носом в лоснящийся от хорошей еды мех. Тёплый, окутывающий петрикором, только его.       Они забредают на поляну не принадлежащей никому земли, на ней ещё жёлтыми шапками цветёт золотарник, белая яснотка, похожая на ландыш, уже побледневший от недостатка солнца, но всё ещё сладкий красный клевер, Энвер хочет его пожевать, и уже не столь радостно распустившая лепестки ромашка. Солнце греет из-за серой дымки облаков, заканчивают стрекотать кузнечики. Тэхён спрыгивает на траву и тут же летит на неё спиной, хорошо, что не белой футболкой, а надетым сверху болотного цвета бомбером. Это наглый, волчий, мокрый нос его толкнул, и встал над ним сверху. Дышит тяжело и хитро смотрит, прижимается шерстяным пузом.       — Ты собираешься ко мне приставать? — волк не отвечает, но лисица хмыкает, что именно это и собирается делать. Омега закидывает руки вверх, за голову и подставляет лицо ветерку. Форс громко вынюхивает его, лезет носом под футболку, щекочет вибриссами и лижет, фырчит, заставляет расхохотаться.       — Разве ты не проголодался? — морда вылезает из-под футболки и тёмный глаз, словно имея над собой бровь, игриво дёргается вверх, — Нет! Не в этом смысле! — он хватает шерстяные щёки и чешет. Волк не умеет урчать, но очень старается это сделать. Заваливается рядом на бок и широко зевает. В этот раз, нанюхавшись его, окутанного ароматом полевых цветов, повалявшись в траве и погрев своим огромным, диким телом, альфа отступает. Но только в этот раз…       Но по осени всегда начинают жечься костры со старыми ветками и уже опавшими листьями. И этот едкий, всепоглощающий дым затмевает собой пространство словно туман. Забивается в нос, без возможности от него избавиться даже за километр, потому они уходят к горной реке и вверх по течению, выше в горы. Просто бродят по камням, никуда не спешат, Тэхён обращается, общается с Энвер, слушает желания своего зверя, следует за ним. Форс переплетается с ним хвостом, трётся мордой и оставляет волчий запах и на рыжей лисьей шёрстке. И пока что Тэхён учится нормально функционировать на четырёх лапах, устаёт и садится на скалистый бережок отдохнуть. Его обострённое внимание привлекает плещущаяся рыба в воде, нерест скоро закончится, медведи уже обожрались, и места ловли в виде больших валунов, в которые врезаются сумасшедшие и непоколебимые волны потока, пусты. Омега ползёт к скользким от воды камням и приноравливается, вряд ли удастся что-то поймать, но он в конце-концов человек, он сообразит по ходу дела. Энвер готов к охоте, уже пригибается, почти ложится белой грудкой на землю, оттопыривая зад, оскаливается, выглядывает в толпе рыб ту, что станет добычей, как вдруг! Чонгук неожиданно хватает за бока, подтягивая ближе, откидывает его хвост себе на плечо, прижимается пахом к незащищённой дырочке. О нет!       — Это называется зоофилией, — орёт, что есть мочи Тэхён, тут же обращаясь обратно в двуногого, мгновенно и без проблем, и толкая Чонгука со всей силы, что тот чуть с камней не валится. Да и сам он скользит, почти летит голым в ледяную воду, но молниеносная реакция вожака поражает. И вот он в сильных мускулистых руках, перешагивая природную трещину на скалистом плато, возвращаются на берег.       — Это что ещё такое? — хмыкает альфа, но объяснить кажется просто невозможным, — Почему я такой тупой, ты всегда говоришь слова, значения которых я не знаю, — воспринимает его молчание на свой счёт. И омега сменят гнев на милость, спрыгивает на землю, Чонгук волк больше чем человек, и это данность, это его жизнь и судьба, нужно подстраиваться.       — Ты не тупой, ты просто не интересуешься миром людей, — он подходит ближе, гладит альфу по щеке, убирая со лба чёрную волнистую прядь. Больше его охоте вожак не мешает, сначала даёт возможность проявиться инстинктам самостоятельно, но увы, Энвер так ничего и не может поймать, а все приёмчики Тэхёна проваливаются.       В горах, покрытых вечными снегами, берет свое начало эта река, она ещё принимает последних лососей, но уже заканчивается рыбацкое время, рядом появляется Форс, подкравшийся тихо и невесомо, настоящий охотник. Он долго всматривается в поток за нерестующей рыбой и вдруг с шумом, расплёскивая воду, вытянув морду, раскрыв свою огромную, пугающую кинжалами зубов пасть, больше ничего не делает, рыбина прыгает к нему сама, лишь стоит чуть наклониться вперёд и упереться лапами в выступы камней под водой. Он поворачивается с трепыхающимися в клыках лососем к Энверу и урчит, укладывая добычу к чёрно-рыжим лапам. Такой жест прост и понятен, животная часть омеги визжит, что самец обхаживает её. И сам Тэхён осуждает себя же, как мало лисице надо для спаривания, но Энвер строит зелёные глазки и медленно, игриво виляет поднятым вверх пушистым огненным хвостом… Волк облизывается, кивает в сторону камней и идёт рядом с ним, советует, что нужно чувствовать, и не бояться не поймать. И вот, через пару попыток омега, повторяя все действия своего вожака, видит шибко шустрого лосося, тот спешит перед остальными, и прыгает очень высоко, прямо в его маленькую, но кровожадную пасть. А оказавшись зажат, долбит по шерстяным щекам хвостом и головой, но Тэхён счастлив, что снова чуть не поскальзывается. Форс почти за шкирку тащит его на берег и обернувшись обратно в людей, они несут свой улов домой, готовить на гриле, со свежими овощами. Потому что от вроде такой незамысловатой особо охоты, сил почти не остаётся. Чонгуку не холодно идти голому, принципиально отказывается от предложенного омегой бомбера.       Уже дома, пока ужин готовится, альфа погружается в изучение извращений на планшете омеги. В этом он очень быстро разобрался, засранец, а в чём-то более важном делает вид, что туп как домашний баран.       — Спасибо, детка, — он не отрывается от чтения уже которой статьи, где описываются лёгкие бдсм практики, когда Тэхён ставит перед ним тарелку, ароматно пахнущую и дымящуюся. Но шлёпает того по заду.       — Всё, хватит! — не выдерживает, вырывает из рук альфы планшет.       — Всё равно не понимаю, что тебя не устраивает. Тэ, мы превращаемся в животных, мы уже ненормальные. Ты никогда не станешь человеком. Почему ты просто не можешь принять себя? — чавкая, продолжает возмущаться Чонгук.       — Я… просто не хочу быть животным больше чем человеком!       — Тэ, ведь мы даже не люди, мы не смертны, — вожак машет руками в возмущении.       — Скажи это тем оборотням, которых ты загрыз, — едко вырывается у омеги. Он поджимает губы, но на нечитаемый взгляд и пошлую ухмылку старается не реагировать. Вряд ли такого как Чонгук мучает совесть.       — А как ты относишься к играм? — через время звучит в его сторону странный вопрос, когда они уже поели и из духовки показывается пирог с грушей.       — Каким играм? — упирает руки в бока омега, расставив чашки. Ухмылка на губах напротив превращается в оскал.       — Ну, ты будешь красной шапочкой, а я волком, — поигрывает бровями его кровожадный вожак и уже тянет к нему руки.       — Иди нахуй, — тоже мне смена ролей…       И всё же, за то, что альфа пошёл на уступки, помог ему, показал как ловить рыбу Энверу, хоть омега и устал, награждает его. Чонгук действительно ненасытное животное, поспать Тэхёну не удаётся до рассвета. Он отдаёт бразды правления, как и обычно, в волчьи лапы и его трахают, поставив на колени спиной к себе, уткнув лицом в матрац. Чонгук рычит, грызёт лопатки, вбивается как сумасшедший, постоянно называет его «деткой» или своей лисичкой, просит стонать громче, но каждый раз кончает не в Тэхёна, не позволяет образоваться узлу. Зато помогает кончить самому Тэхёну. Этот оргазм он запомнит надолго, потому что подушка в клочья, а от его животных стонов, в лесу начали выть обычные волки.       Утром Юнги заходит за Тэхёном чуть свет, ещё только рассеялись сумерки, зовёт вместе пройтись за грибами и засушить их на зиму. Недалеко от деревни, прямо за уже убирающимися стогами сена, у небольшого озерца, в роще осин, много подосиновиков, больших, только что вылезших из земли, ярко оранжевых, торчащих кучками. Энвер принюхивается к земляному аромату, пока омега складывает добычу в корзину. От озера ещё стелится утренний туман, холод заставляет передёрнуть плечами даже в вязаном бордовом свитере. А Юнги в футболке и шортах топает, его греет волчья кровь.       — Тебе ведь не нравится Чонгук, ты так у реки сказал, — Тэхён роняет корзину, а омега напротив него спокойно шебуршит палкой в высокой осоке, ища гриб.       — Я не был близок со своей стаей. Может он не так уж мне сильно нравится, но мне нравится нравиться ему, — он подбирает корзину и надеется, что оправдание не выглядит нелепо. Юнги усмехается:       — Тебе, как и любой самке, нравятся большие волки. Может если бы ты это не отрицал, то стал бы ближе к остальным в своей стае.       — Как и любой самке? — но Тэхён слышит лишь это!       — Вот и проявляется твой инстинкт, выбрать сильнейшего и мощнейшего альфу в стае, который сможет стать её личным вожаком и подарить здоровое потомство, — подмигивает хохочущий Юнги, нашедший пару подберёзовиков у отдельно растущего дерева и отдав один ему.       — Не смей называть меня самкой! — шипит Тэхён.       — У него, наверное, и узел огромный…— но его не слышат, ковыряя из земли сыроежки.       — Я думал, ты это сам видел…— рычит он в ответ, хочет отвернуться, но узел Чонгука это самая обсуждаемая тема у любых омег их лесов.       — Конечно, — кивает Юнги, — но тогда ему было сто восемьдесят Лун, думаю, с того момента многое изменилось. Нет, меня он как альфа не интересует, мы росли вместе и я прекрасно помню, как он на спор полез на муравейник и голый на него грохнулся, а потом бегал, держась за свой причиндал, и выл от боли, — и хохочет ещё громче, пугая птиц. Ну и как после этого смотреть на грозного вожака Чонгука? Потому что Тэхён тоже сдержать улыбку не может. Так Юнги становится ещё одним его настоящим другом.       Лисица будит ото сна, воет и скулит, заставляет обратиться. И стелясь в безлунной ночи по земле, крадётся к спелой, оранжевой, длинной дыне на огороде. Чонгук застаёт его уже на кухне, обляпавшегося в соке с сочных больших кусков, чавкающего и урчащего от удовольствия, и улыбаясь, присоединяется. Почему-то именно по ночам, они сближаются невербально.       Тэхён начинает пить из своего сосуда.