Цвети же, сакура, на могиле якудза

      Хайтани-старший лениво открыл глаза и провел рукой по спутанным черным волосам на своем плече. «Лучше бы ты сбежала опять…»       Какая это наглая подлость с ее стороны — приехать на прощание к Рану, чтобы отправиться следующим вечером, как овечка на заклание, в главное логово Кудо-кай. Тем не менее, он был благодарен, что узнал обо всем от Юки, а не от Манджиро.       Он осторожно повернулся набок и прижал к себе теплое сонное тело.       — Доброе утро, — прошептала Юки.       — Да уж… Доброе… — ответил Ран, осознавая, как закончится этот день.       — Ты на меня злишься? — она рисовала кончиком ноготка причудливые узоры по его груди.       — Скорее на себя. И на обстоятельства.                                   

***

      Риндо весь день и до самой ночи любопытно наблюдал за двумя диаметрально противоположными настроениями в этой квартире.       С одной стороны — Ран, что ходил туда-сюда из комнаты в комнату, как волк в цирковом загоне. С другой стороны — Юки, что перемещалась по дому плавно, как балерина. Создавалось впечатление, словно она пританцовывала на носочках.       Ран делал вид, что все хорошо, но третья пачка сигарет к вечеру намекала на обратное. Ран говорил: «Я в порядке. В полном», — но накрепко стискивал зубы. Ран обнимал Юки, скользя рукой по тонкой спине, но на висках надувались жилки.       А Юки ничего не говорила. Юки плавала по квартире в своем сладком эфире блаженной безуминки и едва уловимо улыбалась уголками губ. Она мечтала расстаться с жизнью девять долгих мучительных лет. Она наконец-то продумала план до мельчайших подробностей. Она выжидала и предвкушала.                                   «О чем же ты, блять, так долго молилась тогда на могиле отца?» — Ран потягивал уже которую чашку кофе и щурился на блаженный силуэт в белом вязаном платье.       — Может, есть какой-то другой способ остановить твой ебучий клан? — Хайтани-старший схватил витающее рядом запястье, постукивая пальцами другой руки по столу на кухне.       — У тебя есть два часа, чтобы его придумать, — промурлыкала Юки.       Ран нахмурился, перебирая бровями, и сверлил ее в глаза.       — Два часа, значит… — ухмыльнулся. — Пойдем.       Он хлебнул кофе и звучно поставил кружку на стол. Потянул девушку в коридор и, обувшись, повел ее к лифту.                                   Неоновый Роппонги с высоты двадцатого этажа выглядел, как космическая галактика. Юки зачарованно обводила глазами панораму и сжимала в руках низ белой футболки Рана от того, что кружилась голова.       Хайтани уселся на бортик крыши и притянул к себе девушку.       — Глянь туда, — он прикоснулся к ее подбородку, намекая поднять голову.       Небо было сплошь усеяно звездами. Крошечные метеоры молниеносно проносились то тут, то там, играя друг с другом в хаотичные догонялки. Последний раз Юки видела звездопад в далеком-далеком детстве, когда им с братом еще не дали новые имена.       Они с Аку — тогда он еще был Хокори — лежали в траве сада фамильного дома, ели данго и наблюдали за танцами метеоров.       — А загадай желание, — казалось, что звезды отражались в ее зачарованных глазах-блюдцах.       — Хочу, чтобы ты полюбила достойного человека, — шепнул старший брат.                            Ран приблизил ее к себе за подбородок, вытягивая из воспоминаний, и осторожно прислонился к губам своими. Юки ответила на поцелуй покусывая кончик его языка, перехватилась ладонями за плечи и села к нему на колено.       Хайтани повел ладонь по бедру, скользя под платье и жадно сжимая тело. Юки горячо выдохнула, обвивая широкие плечи, и спустилась губами на шею. Он запрокинул голову, распахивая глаза на бесконечное небо, и ухмылялся от ощущений, чувствуя, как теплые губы бродят по тонкой коже.       Ран завел руку на внутреннюю сторону бедра и поплыл по нему, поднимаясь все выше. Юки посмотрела в его глаза, словно с нотками мольбы, и впилась ему в губы, послушно отводя ногу немного в сторону. Он хищно улыбнулся сквозь поцелуй и отодвинул ненужную ткань, сжимая второй рукой платье между лопаток.       Юки выдохнула стон, отправляя его с крыши вниз, вглубь неонового Роппонги, утыкаясь носом в шею Рана. Он медленно двигался пальцами внутри нее, поглаживая по спине.       — Еще… И сильнее… — она крепче сжимала его плечи и хватала воздух губами, будто на двадцатом этаже он стал разряженным. Хайтани покорно выполнил приказ и надавил на чувствительное место, наращивая темп.       Юки дрожала и крепко зажмурилась. С губ сорвалось что-то граничащее между стоном и писком от удовольствия.       — Не могу! — она сжала в руках ткань футболки.       — Чего?.. — Ран прошептал сквозь сбитое дыхание.       — Войди…       Хайтани ухмыльнулся и стащил с себя девушку. Он снял футболку, кинул ее на пол перед бортиком крыши и прижал Юки к себе спиной, изучающе бродя руками по бедрам, поднимаясь выше к груди. Еще немного — и она растает, как сливочное мороженое в жару, стекая по рукам сладкими каплями.       — Встанешь на колени? — вопрос прозвучал больше как нежный приказ, и Юки послушно опустилась на футболку, ложась грудью на бортик крыши. Ран опустился на одно колено и медленно вошел, закрывая глаза и запрокидывая голову к звездам.       Он завел руки под платье, поморщился, скользя по рисунку из шрамов, и, надавил на поясницу, безмолвно приказывая прогнуться. Юки выгнулась, словно кошка, постанывая в неоновое зарево города. Хайтани вцепился в бедра и ускорился.       С губ сорвалось «Да…», и она прогнула спину еще сильнее, топя Рана в ощущениях.       «Не останавливайся…»       Вдоль позвоночника поднялось жгучее напряжение, заставляя жилки на висках надуваться, а тело — биться в легкой дрожи пьянящего облегчения.       Ран завел ладонь на грудную клетку, рывком поднимая Юки к себе и целуя в шею, пока его руки обвивали ватное тело.       «Спасибо, что мы с тобой встретились», — прошептал напоследок Хайтани, и на синих глазах вскипели маленькие соленые капли.                                   

***

      Черный Range Rover припарковался у заброшенного долгостроя рядом с другими машинами верхушек и лучших бойцов братской федерации бакуто. Внутри здания уже разносились грохот яростных выстрелов и ручных гранат Мочидзуки.       Такаяма в сопровождении Сано встретил Юки с Хайтани и доложил обстановку.       — Автомобиль Сатору Номуры точно был здесь, мы успели сфотографировать номера, — вакагасира Ямагути-гуми вежливо поклонился дочери своего покойного друга.       — Ведите меня туда, — Юки не сводила глаз с заброшенного здания. Она отпустила рукава платья, обнажая два небольших клинка. Полная холода и решимости. Ран видел тот же уверенный взгляд, что и в то утро, когда она наставила на него пистолет.                            Не стоит недооценивать маленького зверька, если не видел его острых клыков. Юки ворвалась в здание и побежала к своей первой жертве, зная все переходы и лазейки между бетонными стенами. Сатору Номура уже не раз приводил ее сюда к своим пешкам. И она слышала их голоса, выделяя несколько незнакомых. Она твердо знала, кого из них оставит на суд Манджиро, а кому — отомстит сама.                            Миниатюрный клинок прицельно вгрызся в спину, туго проходя по горизонтали черного пиджака между ребер, моментально заполняя легкие кровью. На лице безмятежность и белизна фарфора. Хайтани-старший нахмурился, выстрелив в другую пешку. «О чем же ты, блять, молилась на могиле отца?..»       Юки побежала в следующую комнату бетонной коробки, как маленькое привидение. Она знала, что Сатору отдал приказ привести девушку обратно живой. Она знала, что ни одна пешка не посмеет ее убить, и она знала, что в этом ее главное преимущество.       Дочь Мизоситы подошла в упор, и клинок врезался в низ живота, прокручиваясь, словно ключ в дверной скважине. Сквозь скрип ткани, лезвие двинулось вправо, вверх, влево и обратно вниз. У врага было еще семь бесконечных минут, чтобы захлебнуться кровавой агонией.       Юки двигалась дальше, и клинок вонзился в шею, продираясь сквозь хрупкие кости узорным зигзагом.       Семь этажей, разрываемые криками, тонули в выстрелах, взрывах и крови. Об этом месте будут слагать легенды, и дети будут приходить сюда по ночам в поисках призраков.                                   Выжившие и уставшие, опустошив главное логово Кудо-кай подчистую, собирались у входа в здание.       Юки стояла напротив Киеси Такаямы. Белое платье было залито багровым и липким, источая металлический запах. Она улыбалась самыми уголками губ, пока он держал в руках, облаченных в перчатки, ту самую железную коробочку. Даже в ночи было видно, как кончик носа Такаямы наливался розовым цветом. Он из последних сил сдерживал скупые слезы и достал из коробочки пистолет.       — Блять, нет, нет, нет, НЕТ!!! — Риндо и Шион крепко держали рычащего Рана, рвущегося все исправить.       Такаяма медленно выдохнул, наставляя пистолет на Юки и опуская дрожащим пальцем курок.       — НЕТ!!! — под грохот выстрела Хайтани-старший сорвался с места, упал на колени и подхватил хрупкое тело со счастливой улыбкой.                     — Так странно… — Юки потянулась рукой к его лицу, пока он лихорадочно зажимал рану на ее животе. — Я столько лет хотела уйти… А на тебя смотрю… И не хочется…       — Дура, — процедил сквозь зубы Ран. — Если бы рассказала раньше, мы бы что-то придумали.       — Обещай мне, — она из последних сил выдавливала из себя слова, превозмогая подступающую к горлу кровь. — Обещай, что посадишь… Посадишь сакуру…                     Хайтани-старший чувствовал, как в переносицу изнутри вонзались маленькие иголки. Чувствовал, как глаза застилались пеленой. Чувствовал на своем плече руку младшего брата.       Киеси Такаяма передал железную коробочку с пистолетом Манджиро. Снял перчатки и молча ушел к своему автомобилю. Со спины было видно, как он снял очки и прижал к лицу ладонь.       — Вызови скорую, — шикнул Ран.       — Ты же знаешь, что нельзя… — ответил Риндо.       — Вызывай!!!                                   

***

      Как и завещал Мизосита — «Используй это с умом». Сатору Номура был последним человеком, кто прикасался к именному пистолету голыми руками, оставив на нем массу своих отпечатков. А пули, что были в магазине — и одна из них в теле Юки — выполнялись под заказ только при жизни ее отца. Адвокаты были бессильны. Алиби не найти, как ни старайся.       Глава клана Кудо-кай заключен под стражу и стал первым в истории боссом якудза, приговоренным к смертной казни. Как и завещал Хидео — «Придет день, и тебя будут судить по человеческим законам».       Юки Мизосита умерла для этого мира. Умерла для порочного клана Кудо-кай. Ее смерть была единственным, что заставило бы Номуру со своими приспешниками убраться из Токио. И она это знала. И всю сознательную жизнь шла к своей цели.       Юки погибла в начале августа.       Но вот Анжерику…       Никто ведь уже и не помнит ее настоящее имя, а Ран сжег все документы вместе с домом. Напечатать новые с другим именем и поддельной фамилией не составит никаких проблем с такими связями среди якудза в лице Киеси Такаямы и Манджиро Сано.                                   — Как себя чувствуешь? — Ран вымученно улыбнулся, проводя кончиками пальцев по липкому шву.       — Как будто кто-то мне все испортил… — Юки подняла на Хайтани укоризненный, но все-таки теплый взгляд. Он выдавил виноватый смешок и прижался губами к ее ладони.       — Ну-у… Прости. Что теперь думаешь делать дальше? — Ран прижал ее руку к своей щеке и утонул в синих глазах.       — Уеду с Такаямой в Кобе. Нужно решить еще одно дело, — она улыбнулась и перевела взгляд в потолок.       — В штаб клана Ямагути, значит… Опять сбегаешь? — ухмыльнулся Ран.       — Я буду приезжать в гости. Обещаю, — Юки притянула его к себе ближе, и он осторожно прикоснулся к ее губам своими.                                                        

***

*Тридцать лет спустя*

      Ему пятьдесят семь, и волосы расцвели серебром благородных седин. Поблекшие сиреневые глаза лениво бродили по пейзажу кончавшейся осени за окном автомобиля. Ран прислонился виском к тонированному стеклу и слушал шипение радио:       «Сезон цветения сакуры в Токио закончился в начале мая, но в этом году вся Поднебесная продолжает наблюдать за невероятным чудом природы на фамильном захоронении семьи Мизосита…»       — Останови машину! — Хайтани приказал своему водителю.                                   Он поплелся между рядов сырых могил, нервно потирая сухие ладони, спрятанные в рукавах черного хаори. Морщил лицо, покрытое мелкими благородными шрамами многолетних сражений. Ран уже и не помнил, кто и когда оставил эти отметины, не помнил и многих других вещей из своей юности. Но те слова он высек на сердце:       «Когда я умру — я смогу переродиться сакурой. И буду цвести круглый год…»       Мраморный самурай. Вечный. Все так же смотрел на него свысока аметистами. За кого тогда Юки сражалась — за месть, за честь отца, за любовь к Рану Хайтани — или все сразу… Хайтани сложил ладони, словно в молитве, поклонился самураю и, обойдя его, увидел ту самую цветущую в конце осени сакуру, когда все остальные уже сменили цветки и листья на голые ветви.       Совсем небольшое и хрупкое деревце, которое он сам посадил здесь тринадцать лет назад, едва дотягивалось ему до груди, но сплошь было усеяно цветками японской вишни.       Ран опустился на колени и с мечтательной улыбкой глянул в розовую глубь, будто пытался разглядеть там ее образ. Ветер осторожно ласкал тонкие веточки, прижимая их к лицу. Хайтани-старший дотронулся кончиками пальцев до цветков, прижатых к его щеке, наивно веря, что это нежная рука той Юки, с которой он познакомился в молодости.       «Цвети же, моя сакура…» — безропотно шептали обветренные тонкие губы.       Японская вишня призрачна и мимолетна. Японцы говорят, она напоминает людям о недолговечности всего вокруг. Но каждый японец знает, где самые красивые виды поблизости, чтобы открыть сердце в созерцании истинной, хоть и временной красоты. Возможно, в этом и есть настоящая суть красоты — насладиться лишь ее мигом, нежели вечностью. Возможно, в этом и была суть Юки в жизни Рана Хайтани — стать мигом.                            — Тоже решил навестить маменьку перед собранием? — за спиной прозвучал приятный ухмыльчивый баритон. Чиркнула зажигалка, и ветер лениво развеял дымок вишневой сигареты.       Ран убрал от лица руку и ласково усмехнулся, глядя перед собой:       — Хокори Хайтани, не смей говорить о матери в таком тоне, — он перевел взгляд на мужчину, опустившегося на корточки рядом с ним. Черные приглаженные волосы и бледно-фарфоровая кожа, что достались от Юки. Сиреневые глаза и лениво натянутая улыбка — от Рана. Татуировка с символом «Брахмы» на боку шеи.       — Ой, да не включай ты под старость лет воспитателя, — сын поморщился и сделал тугую затяжку. — Хотел рассказать маме о том, что у меня родилась дочь… — Хокори робко улыбнулся и выдохнул дым в сторону.       — Только не будь таким, как… — начал Ран. «Как я».       — Не продолжай, — обрубил сын. — Я не жалею о том, что меня воспитывал старик Такаяма до семнадцати лет, — он одобрительно потрепал Хайтани-старшего по плечу. — Хватит винить себя за то, о чем ты не знал. Не такой уж ты и дерьмовый отец!       — Ну, спасибо… — Ран неловко посмеялся.       Тогда, тридцать лет назад, в планы Юки совершенно не входило выжить на следующий день после их с Раном прощальной ночи. Но он спутал ей все тщательные и холодные расчеты. Она понимала, что Ран Хайтани — далеко не тот человек, кто радостно нырнет в отцовство, зная девушку чуть больше месяца. Юки ни слова не говорила о сыне, даже когда приезжала к Хайтани в последующие годы. И забрала эту тайну с собой. Но расчетливость досталась Хокори от матери, и он просто не мог не выпытать всю правду у Киеси Такаямы.       — Я же знаю, что ты меня все равно любишь, отец, — улыбнулся Хокори. — И ее тоже, — он прищурился на сакуру, осторожно протянув руку к тонким ветвям.       — Что ж… — Ран собрал силы, чтобы подняться с земли, и тепло глянул на сына. — Едем?       — Старик Сано уже заждался, наверно. Опять будет ворчать…       Два поколения Хайтани молча побрели в сторону автомобиля.                     «Цвети же, моя сакура…» — безмолвно прошептали сухие губы, выстилая уходящий взгляд на вишневое деревце.