Он пришел ко мне во сне

      — Ну же? Не молчи, прошу тебя! — на весь дом раздался срывающийся от боли и отчаяния крик Арсения. Он был готов рвать волосы на собственной голове, лишь бы узнать что-нибудь. — Скажи хоть что-то, умоляю!       Гарик наконец поднял на него полный тоски взгляд. Он подоспел как раз вовремя, сразу потребовав коллег освободить комнату для реанимации молодого парнишки. Действовал, как и всегда, без лишних вопросов и промедлений. И лишь спустя мучительные двадцать минут вышел на кухню, где на него тут же набросились три пары ожидающих глаз.       — Я сделал всё, что мог... — начал душераздирающую фразу доктор. Обычно, после неё идёт фраза, от которой хочется и самому лечь в могилу. Да, Арсений в это мгновение уже успел попрощаться с жизнью, мысленно настрочив завещание, но мутный из-за шума в ушах голос продолжил: — Этот парень испытал клиническую смерть продолжительностью в три-четыре минуты. На данный момент пульс есть. И, на самом деле, спасло его если не чудо, то явно что-то подобное.       В эту секунду Арсу показалось, что он родился заново. Невероятное облегчение окатило его точно ледяной водой. Внутри же, где-то под рёбрами, жизненно важный орган сделал такой сильный удар, что, вероятно, отец с того света услышал сердцебиение сына. Даже давно ватные ноги, державшие обладателя из последних сил, сейчас чуть увереннее чувствовали землю.       «Жив. Он жив»,— на репите крутилось в голове мужчины заезженной пластинкой. Больше никто и ничто не имело значение, ведь он жив. Больше не хотелось, да и не получалось что-либо слушать и слышать, но из прострации его выдернул голос, холодный в силу профессионализма, но сожалеющий в силу характера:       — Но это ещё не всё. Да, его сердце сейчас функционирует, но мозг... Неизвестно, как сильно были повреждены клетки. Возможна потеря основных функций, частичное или полное прекращение двигательной активности. И всё это будет известно лишь после того, как он придёт в себя.       — В каком смысле потеря функций? Объясни по-человечески, — не догонял ошарашенный происходящим Дима. Он не успел закоренить Антона в своей душе на пожизненно, но и такой участи ему никак не желал.       — Он может остаться инвалидом. Овощем, если уж совсем простым языком.       Внутри что-то резко оборвалось. Попов в который раз за этот вечер забывает как дышать, а всё, чего хочется сейчас — это выть навзрыд. Ему больно, ему ужасно тяжело, а винит во всём этом он лишь себя.       Но ему приходится взять себя в руки. Приходится засунуть куда подальше всю тоску, сожаление и скорбь. Ведь, если ему так плохо, то каково Антону? Каково сейчас этому наивному мальчику бороться за самого себя? Находиться между жизнью и смертью. Ему сейчас нужны не крокодильи слёзы, а забота и поддержка. Поэтому Арс берёт себя в руки, каких бы усилий это не стоило. По этой же причине он стойким, но всё ещё дрожащим голосом спрашивает:       — Что требуется от меня? Как я сейчас могу помочь ему?       — Я уже позвонил своим ребятам, они приедут установить некоторое оборудование. Потому что везти его в больницу, сам понимаешь, не лучшая идея. Лишние вопросы здесь ни к чему, а они стопроцентно будут. Дальше останется ждать и молиться, что чудо всё же существует, — уже более собранно дал распоряжение Гарик, параллельно записывая что-то в свой блокнот. — И ещё кое-что. Арс, не дави на него. Как очнётся, не вздумай его расспрашивать. Его психика сейчас и так сильно пошатнулась. Возможно, он частично потеряет воспоминания, и это самое лучшее из всех возможных вариантов развития событий. Я бы посоветовал даже не говорить о клинической смерти. Волноваться ему сейчас никак нельзя.       Арсений без лишних слов качнул головой в знак согласия. Он запоминал каждое слово врача, прикидывая примерный план действий. Никогда не являясь верующим, он в эту секунду молился всем существующим богам за жизнь своего мальчика.

***

      Помню, как несколько раз я пытался открыть глаза. Изо всех сил старался прийти в себя, взять контроль над собственным телом и, наконец, распахнуть эти чертовски тяжёлые веки. Пару-тройку раз даже получалось, вот только длилось это не больше минуты по собственным меркам, а то и меньше. Как же непривычно и, не побоюсь признаться, страшно не чувствовать самого себя. Не смея пошевелить и пальцем, я вновь и вновь проваливался в забвение. В котором даже устрашающей тьмы никогда и не было. Только пустота.       Но вот разум решает проснуться, а глаза поддаются мне и всё же открываются. Первые тридцать секунд я потратил на фокусировку зрения. Как оказалось, это не такое простое занятие. И пред моим взором престал потолок пепельного оттенка. Во рту чувствовалась эфиопская засуха, а тело представляло собой безжизненную статую. Ломота в мышцах не давала покоя, вызывая когнитивный диссонанс. Вроде, я чувствую боль и скованность, онемение и тремор, а вроде — не чувствую тела совсем. Хотя нет, кое-что ощущается абсолютно чётко: мою руку нежно переплетают чужие прохладные пальцы.       — Г... Гд... — выходит скудный писк, а не внятная речь. — Д-де я? — всё же выдавливается из собственной гортани совершенно не мой голос. Он куда выше, в разы тоньше и пропитан хрипотцой с примесью слабости.       — Тош? Господи, — проронил Арсений слишком громко, неосознанно сжавший мою руку сильнее, а затем продолжил в разы тише, за что ему большое спасибо. — Как ты? Хотя нет, не отвечай. Сейчас я позову врача, он тебя осмотрит. Ты, главное, держись, ладно? Худшее позади, — я лишь моргнул в знак согласия, после чего Арс тотчас удалился.       Как же сильно он изменился. Волосы были совершенно далеки от той идеальной укладки, которую он так старательно делал по утрам. Бледная кожа стала будто тоньше в несколько раз, от чего чуть фиолетовые вены виднелись более отчётливо. Уже не синие, а точно мертвенно-серые мешки под глазами стали просто огромными. Глаза больше не светили притягательной синевой. Они словно угасли, становясь до того тусклыми на фоне чёрных ресниц, а вокруг расположились множество красных полопанных капилляров на белке.       И тем не менее... хоть на его лице и читалась усталость, хоть в каждом движении и виднелась измученность, а весь образ так и кричал о помощи, он был прекрасен. Сейчас передо мной был не тот деловой, загадочный, но до чего горячий мужчина. Сейчас он был домашним, потрёпанным, но до ужаса обеспокоенным котёнком. Пропитан переживанием и лаской. Неужели, из-за меня?       «Влюблённость — это когда тебе нравится лучшее в человеке. Любовь — это когда ты принимаешь в нём худшее», — эхом отозвалось сознание. Я не знаю, где слышал эту фразу, да и почему она вообще взбрела в мою голову в такое мгновение, но от чего-то именно её я вспомнил, взглянув на Арсения минутой раньше.       Прошло около пяти минут, прежде чем в комнату влетели двое. Арсений, всё с той же тревогой в каждой клеточке тела, с опаской смотрел на меня, а за ним следовал человек лет за тридцать. Ни одна деталь не выдавала в нём доктора: тёмные брюки и не менее тёмная рубашка, сам по национальности, наверняка, армянин, волосы подстрижены довольно коротко, а за прямоугольной формы очками расположились ни то карие, ни то чёрные глаза. Лишь внушительных размеров белый сундучок с красным крестом в его руке хоть как-то говорил о статусе.       — Привет вновь прибывшим на планету Земля! — лучезарно полился мягкий голос незнакомца. Он уселся перед моей кроватью, параллельно распахивая свой чемоданчик. — Меня зовут Гарик Юрьевич, буду приводить тебя в чувства. Говорить можешь?       — Гм, — сдавленно подал я признаки жизни. А он мне нравится, сама его аура хотела вывести организм на поправку. Не удивительно, что он врач.       — Тогда давай немного поболтаем. Как тебя зовут? — посыпался вопрос, пока сам обладатель голоса записывал что-то в свой блокнот.       От этого я даже немного опешил. Держу пари, он знает обо мне достаточно. Для чего тогда эти базовые фразы? Проверить мою вменяемость? Мне начинает не нравиться всё это. Со мной говорят как с больным. Да, я таковым и являюсь, но я же не шизик какой-то. От одной только мысли об этом я почувствовал, как к горлу подкатил ком. Уверен, что даже чуть побледнел в этот момент.       Видимо, Арс тоже заметил моё состояние. Брюнет тут же подошёл к моей постели и аккуратно опустился на неё возле моих ног. Дальше он тихонько положил свою руку на одну из моих коленей, и даже сквозь довольно толстое одеяло я почувствовал это движение. Взгляд его так и кричал: «Не бойся, я рядом». И в ту же секунду неведомое волнение ослабило хватку.       — Антон, — хрипло подал я чуть затянувшийся ответ. Удивительно, но заикание прошло, слова чуть живее выходили из гортани, а выдавало состояние лишь хрипота.       — Отлично, Антон! Напомни, сколько тебе лет? — продолжил уже немного аккуратнее Гарик. Я же вновь взглянул на Арсения, увидев едва заметную полуулыбку и небольшой кивок головой, я продолжил.       — Семн... кхм-кхм... Семнадцать, — сквозь слабый кашель увереннее продолжал я.       — Как себя чувствуешь? — ха-ха-ха, серьёзно? Да будто только с того света вернулся.       — Лучше всех, — всё же сдержал я рвущийся смешок, оставаясь на официально-деловой ноте.       — Замечательно, — широко улыбнулся доктор. Видимо, его устроили мои ответы. — Сейчас я тебя осмотрю и поставлю пару уколов. Не смотри так на меня! — шутливо журил меня врач. — Тебе же семнадцать, а не семь, в самом-то деле. Ты даже не заметишь...       После затянувшейся паузы он обречённо вздохнул, тихонько посмеиваясь, а затем продолжил:       — Ну ладно-ладно, заметишь. Но это необходимо. Через пару дней уже сам сможешь принимать лекарства, так что уколы не потребуются. Сейчас у тебя будет полностью постельный режим, твой рацион я Арсению уже выдал. Неделька, и будешь вообще как огурчик, договор?       — Договор, — уже без грамма смятения прошептал я, даже выдавив пародию на улыбку.       Осмотр прошёл довольно быстро, а вот уколы были всё же неприятны. Не более получаса Гарик возился со мной, но казалось, будто я отработал трое суток подряд разнорабочим где-то на вахте. Тело вновь окатила слабость, а веки стремительно тяжелели. Вскоре сон беспощадно накрыл меня с головой.

***

      — Ну что? Ты можешь сделать вывод из того, что увидел? — еле сдерживая тон на уровне шёпота, обеспокоенно спросил Арсений.       — Думаю, да. И выводы очень даже хорошие, — сдержанно, но всё же радостно произнёс Гарик. — Не знаю, в какой рубашке он родился, но большинство факторов положительны на лицо. Да, сейчас он, конечно, ещё очень слаб, но это дело времени. Речь поставлена, основная информация так же отложена в памяти, реакция движений присутствует. А значит Центр Брока и Церебрум-полушария не были повреждены. Пока не ясно, что у него с кратковременной памятью, но худшее точно позади. Также неизвестно, как это отразится на психике. Возможно он станет более восприимчивым, поэтому контролируй слова и поступки, стресс сейчас категорически противопоказан.       — Слава богу, — уже еле слышно выдохнул Арс на последнем издыхании. Он прижал руки к лицу, дабы скрыть непрошенные слёзы облегчения.       — Ну, богу — не богу, а кому-то да точно спасибо. Очнись он на даже пару секунд позже, до конца жизни бы лежачим остался. Врагу не пожелаешь такого.       К слову о врагах, раз на то пошла речь. Арсений поклялся себе найти этого ублюдка, что так довёл мальчишку, и устроить этой твари ад на земле. Но не сейчас. Позже, всё позже. Ведь сейчас для Арсения значение имеет лишь чудом спасшийся мальчик.

***

      Я проснулся от лёгких прикосновений. Кто-то нежно-нежно гладил мою макушку, а вдали, за пределами мира грёз, отчетливый шёпот просил меня проснуться.       «Ну так уж и быть, раз ты так сильно просишь» — отшутился я про себя, медленно распахивая глаза.       Три секунды фокусировки, и я уже чётко видел картинку перед собой. Моя комната. Как же сильно я скучал по ней. Пепельный потолок в компании синих стен уже не казались такими чужими и холодными. Ведь за тот небольшой промежуток времени, что я жил здесь, эти самые стены видели мою боль и слёзы, счастье и радость, привязанность и первую влюблённость. Так что теперь я с уверенностью могу назвать это место своим домом. Но, безусловно, я скучал не только по потолку и стенам, панорамному окну и мягкой постели, в этот список можно смело добавить...       — Проснулся? — ласково спросил Арс, сидящий передо мной так близко, что руку протяни, и коснёшься молочной кожи. Да, я скучал по нему. — Тебе лучше?       — Немного, — аккуратно выдавил из себя хрипловатый, но уже куда более живой голос.       — Извини, что разбудил тебя, но нужно покушать. Иначе как ты наберёшься сил и продолжишь трепать мои нервишки, верно? — закончил он эту фразу самой прекрасной, невероятно искренней улыбкой. А ведь это наша первая встреча после поцелуя. Осознание этого факта придало собственному лицу алый оттенок. Что теперь будет? Что между нами? И зачем вообще он это сделал? Я, конечно, не против, но столько вопросов без ответов разрывают мой мозг на части.       Арсений дотянулся до прикроватной тумбочки, взяв в руки керамическую тарелку, из которой так и клубился пар. На мой немой вопрос он ответил немногосложным «каша». Затем он взял ложку в руки, зачерпнув ей немного продукта. Что он творит, мать вашу?       — Я сам! — пискляво возмутился я. Не хватало ещё кормить меня с рук как маленького.       — Шастун! —уже строже добавил Арс. Он не злился, вовсе нет. Скорее этим шутливо-приказным тоном хотел показать, кого надо слушать. — Твоя задача: есть и спать, а после этого спать и есть, и раз в день терпеть уколы. Всё остальное я беру на себя, понял?       «Нет, ну вы посмотрите какой важный! А мыть меня тоже ты будешь, умник?» — возмутился голос разума, мысленно представив такую картину. Пока краска в двойном размере не окатила лицо, я чуть обиженно кинул:       — Ладно, давай сюда свою кашу.       После победной улыбки и изучающего тёплого взгляда, Арсений поднёс ложку к губам. Вот только поправочка: к своим, мать его, губам! Он с особой осторожностью подул на злосчастную кашу в ложке, а далее поднёс её к моему рту. Я, совершенно загипнотизированный таким простым действием, податливо проглотил содержимое. Не успело пройти и десяти секунд, как моё зачарованное выражение лица стало морщиться.       — Знаю, знаю. Она без соли, сахара и на воде, но сейчас тебе можно только её и лёгкий бульон. Прости, обычно я вполне сносно готовлю, но сейчас и правда так нужно. Торжественно обещаю, после твоего выздоровления приготовлю всё, что пожелаешь. Ну, или закажем что-то. Ты главное потерпи, ладушки? — чуть виновато протараторил мужчина.       Эта была самая невкусная каша за всю мою жизнь. Но Арс старался для меня. Он искренне желал мне выздоровления, носясь со мной как с ребёнком. И, положа руку на сердце, я должен признаться самому себе: от этого факта безвкусный продукт стал в разы съедобнее, куда слаще без всякого сахара.       Когда тарелка опустела, Арсений ушёл, ссылаясь на то, что мне нужно больше отдыхать. Никаких возражений этот человек просто не принимал, а я утешал себя тем, что это ради моего же блага.       Но, как бы это не было очевидным, уснуть не удалось. Как бы сильно я не старался, в голову лезли ненужные и не очень радужные мысли. Да, я не помню, что конкретно было в тот вечер, но что было после...       Я помню всё. Устрашающую тьму, что нагоняла дикий страх поначалу. Белый свет, что был предвестником чего-то загробного. Высокую лестницу, что распыляла моё тело с каждым сделанным шагом. И его я помню...       Если бы меня спросили, как выглядит ангел-хранитель, образ четырнадцатилетнего мальчишки тотчас бы всплыл в голове. Находясь, как мне кажется, между жизнью и смертью, он без колебаний старался сделать всё, чтобы я не попал туда, где мне пока не следует быть. Третий раз. Он лезет из кожи вон третий раз, лишь бы спасти меня. Кажется, я уже посмертно у него в долгу.       Но волновало меня вовсе не это. Я никак не могу понять, почему он был там? Одно дело, когда он смутными виденьями являлся мне ни то во снах, ни то в порыве отчаяния. Тут же совсем другое дело...       Он был болен.       Он не повзрослел.       Он находился на границе жизни и смерти.       Я не мог поверить... Самые что ни на есть горькие слёзы градом покатились по моим щекам. Тело вновь бросало то в жар, то в холод. Крупная дрожь начала беспощадно сковывать каждую клеточку тела, вызывая табун мурашек. Нет-нет-нет... Неужели он...       Он мёртв?       На мои редкие всхлипы в комнату влетел Арсений. Мужчина подлетел ко мне, а сам был белее снега. Он испугался за меня ни на шутку.       — Тош, солнце, ну ты чего? — до ужаса трепетно вопрошал Арс. — Что-то болит? Мне позвонить Гарику? Скажи, что я могу для тебя сделать?       — Не уходи, — сквозь дрожащие всхлипы прошептал я. — Ты можешь... можешь остаться этой ночью со мной?       Мне было страшно, было больно, неимоверно тоскливо. Я лишь хотел, чтобы кто-то побыл здесь. Сам факт присутствия Арсения рядом мог бы меня успокоить. Но вопреки всем моим ожиданиям, мужчина этого не сделал.       Он не сел на близ стоящий табурет, не включил успокаивающий свет ночника, не ответил на мою просьбу хоть что-нибудь.       Арс всё в той же практически кромешной тьме подошёл к постели. Затем мужчина осторожно, очень плавно лёг на кровать почти вплотную ко мне. Тёплая рука с особой нежностью обхватила моё тело, мягко поглаживая плечи.       — Засыпай, я буду рядом.       И я обмяк в его объятьях, а на душе стало очень тепло. Заснул я быстро, ведь чувство безопасности и нежность близкого человека, как оказалось, лучше любого снотворного.