Герои Энвелла: Next Generation

Сегодня был хороший день. Блин, оказывается, какое это отличное чувство — вроде ничего особенного не произошло, но день сегодня хороший, и точка! И никакое неприятное обстоятельство не в силах его испортить. Сегодня Кира проснулась раньше будильника (что удивительно) и Женьки (что ещё удивительнее) и, умывшись, пошла готовить ей с мелкой завтрак. Сегодняшнее меню состояло из жареных яиц с нарезанными в них детских сосисок, последнего куска чёрного хлеба, стакана апельсинового сока и чашки кофе. Женя примчалась на запах еды в своей пижаме с чёрными овечками и, опасно проскочив прямо у Киры под ногами, пока та несла сковородку, села за стол. Завтрак они замаламурили с большим аппетитом и помчались одеваться. Кира — на работу, Женька — в школу. Крип всё это время валялся на шкафу и дремал. Хорошо ему, спешить никуда не нужно. Потом они залезли в машину и, врубив на не совсем умеренную громкость музон, доехали до школы номер 1548. Кира пожелала Жене хорошего дня и обняла её, Женька сжала её так, что у Сменкиной-старшей затрещали рёбра, чмокнула в щеку и умчалась. Кира проследила, чтобы малая добежала до дверей и вошла внутрь, а затем уехала на работу, ощущая Женькин поцелуй на щеке, словно присевшую бабочку. Рабочий день прошёл спокойно, никто не устраивал скандалов, не особо шумел, не торопился… Непривычно, но не нежелательно. Где-то в полпервого Кире пришло сообщение от мамы о том, что она забрала Женю из школы и они вместе идут домой. А потом сообщение от Жени, чтоб она купила ей «авсяного печенька» по дороге домой. Вообще-то Кира сначала планировала родителей не беспокоить и оставлять Женю на продлёнке. Первый класс, уроков всего четыре. Потом час-полтора продлёнка, и она будет забирать Женю во время обеденного перерыва. И поначалу так и происходило. Но так уж вышло, что излюбленная Кирой тактика «сама без чьей-либо помощи справлюсь» в материнстве не канает, и уж точно не с Женькой. Однажды она пошла забирать её из школы, но случилось так, что Кире понадобилось заскочить на секунду домой. Так вот, поднимается она на свой этаж и видит картину маслом — Женя сидит на лестнице возле двери и что-то там малюет в тетради. Потом она заметила таращащуюся на неё во все глаза Киру, улыбнулась и как ни в чем не бывало помахала ручкой. Кира в шоке спросила её, что она тут делает. Получила радостный ответ «Сижу!». Ещё пара вопросов и они добрались до корня проблемы. Во-первых, на продлёнке Жене не нравится. Во-вторых, сегодня с ними сидел другой учитель, а он, видите ли, скучный. Даже музыку не включил, как Таисия Николаевна обычно делает. И Женя просто соврала, что за ней приехали, собрала вещи и ушла. Домой. Сама. Она же ведь «помнит дорогу». Охваченная подозрением Кира поинтересовалась, ходила ли она уже домой сама. Женя, почуяв неладное, отвела глаза и затеребила пальчиками. Кира повторила вопрос. Женя буркнула, что да. Но только один раз, чтоб погулять! И она сразу же вернулась в школу! Кире от этого легче, кстати, не стало. Пока они это выясняли, Сменкина-старшая уже успела прокрутить в голове все худшие варианты развития событий, которые, к счастью, не состоялись, подавить кондрашку и отчаянное желание рявкнуть на Женю, чтоб больше НИКОГДА так не делала. Да она чуть было так и не поступила, но вовремя вспомнила, что сама была не лучше. Не вы ли, Кира Андреевна, в свои шесть с половиной добровольно пошли на пустырь, где водились бродячие собаки, и чуть не заразились бешенством? Не вас ли приходилось лечить от лишая, потому что вы не переставая таскали животных за пазухой? В общем, Кира села и принялась с Женей разговаривать. Они договорились, что Женя больше на продленку ходить не будет, раз она ей так не нравится, и даже может ходить домой сама, но только когда станет постарше. А до тех пор её из школы будут забирать либо Кира, либо дедушка Андрей, либо бабушка Таня. И ещё Сменкина-старшая сделала мысленную пометку купить Женьке телефон. Чтоб ей было спокойнее. Попрощавшись с проходящим мимо коллегой, Кира запахнулась поплотнее в куртку, вышла из клиники и направилась к парковке, на ходу печатая сообщение: Kirena: «Жень я скоро буду» «только в магазин заеду» Как раз когда она садилась за руль своей «Лады», пришёл ответ: Женя: «харошо» И ещё через несколько секунд: Женя: «😃💜🥸👿👾🤬🖕🤩🥰❤» Увидев эти сердечки со смайликами, Кира расплылась в лыбе до ушей. Как только она познакомила Женьку с эмотиконами, та стала их пихать почти что в каждое сообщение, так они ей нравились. Надо только объяснить значения некоторых из них… С тех пор, как Кира удочерила Женьку, прошёл год, может, даже больше. За это время произошло многое: Кира познакомила её со своими родителями, Женька ещё крепче подружилась с двойняшками Вика и сыном Фила, познакомилась с Артёмом, стала звать Киру мамой (до сих пор на сердце было тепло от этой мысли), и, наконец, пошла в школу. Кира записала её в ту же, где сама училась, и то же самое проделал Фил со своим сыном. И так уж случилось, что оба оказались в одном классе, чему Женька изрядно обрадовалась. Вообще Фил собирался Кирюху отдавать в школу ещё в прошлом году, когда тому было шесть, но в самый последний момент обнаружил, что у мелкого проблемы со зрением. Окулист сказал, что у Кира гиперметропия, то есть дальнозоркость, и что ему нужны очки, а иначе могут развиться такие чудесные подарки как косоглазие, конъюнктивит и «ленивый» глаз. Так что Кир и его горе-папаша пошли бегать не по спортзалу, а по врачам. Но зато теперь они с Женей счастливо сидели за одной партой. Кира включила поворотник и свернула к нужному ей магазину. Припарковавшись, она открыла заметки и проверила список покупок. Ага, нужен хлеб, масло, сосиски, молоко (она хотела Жене блины пожарить) и овсяное печенье. Не так уж и много. И-и-и… Когда её глаза дошли до последнего пункта, её рот дёрнулся в давно знакомой улыбке, которую мог вызвать только один человек. Арт говорил, что на днях официально переедет в Питер. Надо бы ему прикупить что-нибудь, чтобы с возвращением поздравить.

***

Кира достала ключи и начала открывать дверь квартиры. Нижний замок был заперт на три оборота — ага, значит, её мама недавно ушла. Она всегда запирала дверь на все замки, даже если квартира не её. Кира зашла и, сбросив с ног кроссовки, крикнула: — Жень, я дома! Она не успела довести фразу до конца, как раздалось громкое топанье ножек в носках по полу, а потом из комнаты с открытой дверью выскочила Женька с Крипом на буксире и со всех ног бросилась к ней. Кира с улыбкой развела руки и малая врезалась в неё нехилым таким тараном, чуть не сбив женщину с ног. — Привет, мама! — радостно сказала Женя, отстраняясь. Крип подлетел и привычно сел Кире на плечо. Та почесала его за ухом и начала снимать куртку, от чего тот спокойненько перелетел на тумбу. — Привет, Жень, — сказала Кира, вешая куртку на крючок. — Как дела, как день прошёл? — Хорошо! — Женя тем временем выхватила у Киры кулёк с продуктами и потащила его на кухню. Кира не знала почему, но Жене очень нравилось их вытаскивать и раскладывать. А, может, она просто хотела добраться до печенья. Весь процесс она щебетала, кто что сказал, кто что сделал, какие в английском языке странные буковки и слова, как Кир ей сегодня помог карандаш заточить, как Кир потом пытался внушить учительнице, что разница между троллейбусом и автобусом в том, что первый работает на электромоторе, а второй — на двигателе внутреннего сгорания, а не в том, что у одного есть рожки, а у другого нет… Кстати, а что такое электромотор и двигатель внутреннего сгорания (в этот момент Женя достала печенье и начала его грызть, так что прозвучало это как «эфомофор и вихатель фенего гофания»)? А ещё бабушка Таня вкусный обед приготовила, и просила передать, что любит Киру, и ещё Крип пытался поспать у неё на голове… В общем, день у Сменкиной-младшей тоже выдался хороший. — Ой, а что это? — вдруг спросила Женя. Она держала в руках шоколад. — Это мне? — она с надеждой перевела взгляд на мать. — Нет, извини, — засмеялась Кира. — Это я купила подарок Артёму. — Тот вообще к сладкому был равнодушен, но вот именно этот чёрный шоколад был исключением. Услышав знакомое имя, Женя тут же поинтересовалась: — Он сегодня придёт к нам? — Сегодня точно нет, но он же сказал, что приедет на днях. Так что, может, скоро. — А, — улыбнулась Женя. — Ты мне вот что скажи, — Кира положила шоколад в холодильник, — ты уроки сделала? — Да, — уверенно кивнула Женя. Слишком уверенно и глядя маме прямо в глаза. Кира посмотрела на неё, лукаво прищурившись. Этот приёмчик ей был уже знаком. — Что, прям все? — Все, — кивнула снова Женя. — Мне бабушка Таня помогла. — Ну, тогда я сейчас переоденусь и проверю, — сказала Кира. Женька заметно напряглась. — А, может, не надо? — Надо, Женя, надо.

***

Что ж, надо отдать Жене должное — уроки, хоть и не на 100%, она действительно сделала. Молодец! А маме Киры наверняка только в радость заниматься с ребёнком, которому интересно учиться. С самой же Кирой, когда они с отцом ещё жили вместе, ей приходилось вести войну. В отличие от Вика, Кира учиться не хотела, от слова совсем. А втолковывания мамы про важность образования она в гробу видала. Но тогда хоть кто-то проверял, сделала ли Кира домашнее задание. А потом мать с отцом развелись, мама забрала Вика и переехала к бабушке, а Кира осталась с папой. Нет, папа, конечно, старался, но он работал, и времени на дочь ему хватало не всегда. И на проверку её домашки, да и учится ли она вообще — подавно. Что ей было только на руку, но всё же. Но потом они с Виком оба подружились с Артом и Филом и снова начали общаться, и мамина «важность образования» хоть и немного, но вернулась в её жизнь. Спасибо ей, конечно. Теперь, когда у Киры самой появился ребёнок, она понимала, почему она не переставала с ней воевать. Особенно когда смотрела на Женину рабочую тетрадь по математике. В которой все упражнения, в которых требовалось подумать, были аккуратненько проигнорированы. Где-то что-то, конечно, было выполнено, но в остальном — голяк. — Значит, все уроки сделала? — спросила Кира, многозначительно глядя на Женю. Та старательно разглядывала обои. Уж очень на них узор был интересный. — Ну и зачем было врать, а? Я ведь все равно бы узнала. Женя потеребила пальчиками и наконец ответила: — Прости… это я тут не поняла. — Ты же могла попросить бабушку помочь. Женя опустила глаза и чуть потише призналась: — Не могла, я ей про математику не сказала. Кира покачала головой. Ну не мелкий манипулятор, а? Сначала развела её на бесплатное жильё, а теперь ещё и это. Серьёзно, тот, кто пустил поверие, что маленькие дети тупые, заслужил по щам. — Жень, ты ведь понимаешь, что домашнее задание в школе проверяют? — Так я хотела сама сделать! — перебила маму Женя. — Но не получилось… — И поэтому собиралась понести невыполненную домашку в школу? А логика где? Женя конкретно стушевалась. И совсем уже тихонько сказала: — Я хотела совсем сама… Кира вздохнула. Вот как так вышло, что ребенок приёмный, а глядя на него, она словно смотрела в зеркало? Кира поднялась со стула и стала перед Женей на колени. — Жень, — сказала она, — послушай. Делать вещи самой — это, конечно, хорошо, но только когда ты знаешь, что обойдёшься без чьей-либо помощи. Если ты чувствуешь, что не справляешься, то нет ничего позорного… или слабого в том, чтобы это признать. Понимаешь? Женя кивнула. — Но главное — признать это и сказать об этом, — подчеркнула Кира пред-предпоследнее слово. — Сама знаю, это бывает капец как трудно. Но о своих проблемах говорить нужно, даже если тебе это не нравится. Тут Женя посмотрела Кире прямо в глаза и выдала: — А если я не хочу? А если о своих проблемах ты говорить не хочешь, дорогая Женечка, то окажешься в такой ситуации, где ты залезла в логово бандюг и бывших зеков, которые тысячу раз могли тебя кокнуть или того похуже и которые потом нападут на твоё убежище, полное почти беззащитных людей, потому что кое-кто отрубил тревогу, чтобы грабануть склад. И ещё вдобавок со своим парнем рассоришься… Но такое Кира ей сказать не могла, поэтому выразилась так: — Тогда про то, что тебе нужна помощь, никто и не узнает. Кто пострадает, если с проблемой ты не справляешься? Женя помолчала пару секунд и неуверенно спросила: — …Я? — Вот именно. Женя перевела взгляд на тетрадь, но ничего не сказала. В чём дело? Кира что-то упустила? Стоп… а вдруг Жене кажется, что она не может обратиться к кому-то со своими проблемами, как Кире когда-то? Только этого не хватало! — Жень, — осторожно сказала Кира, — ты же ведь знаешь, что я на твоей стороне? Если ты с чем-то не справляешься, ты всегда можешь прийти ко мне. Я тебе со всем помогу, слышишь? — Я знаю, мама, — ответила Женя и так грустно вздохнула, что Кира на секунду испугалась. Где она опять лажанула, что не так сказала или сделала?! И тут малая закончила мысль: — Но я просто… так не люблю математику! Тьфу, блин, развела тут греческую трагедию! — Я её тоже не люблю, но что ж тут поделаешь? Великий школьный зверь требует выполнения домашки, а иначе… Кира щёлкнула челюстями, растопырив пальцы. Женька тут же начала смеяться. — Ладно уж, — тоже усмехнулась Кира, — готовь карандаш и пальцы. Будем страдать вместе.

***

После того, как они разобрались с математикой и собрали рюкзак, остаток вечера прошёл хорошо. Кира предложила Жене посмотреть что-нибудь, та выбрала «Суперсемейку». Сменкина-старшая принесла одеяло и настроила свой компьютер, благо он был достаточно широкий для просмотра, а Женя сбегала на кухню и принесла два овсяных печенья. Одно себе и одно Кире. Та отказалась, но от того, что Женя про неё не забыла, потеплело под сердцем. Затем они удобненько устроились под одеялом и погрузились в мир супергероев и семейных проблем. Жене фильм понравился. Особенно моменты с экшеном и со взрывами. Интересно, Кире стоит беспокоиться, что сцену, где Шастик убегает от дронов и взрывает при этом несколько из них (с пилотами внутри), она попросила повторить целых два раза? — Это было так круто! — вещала Женя по дороге в ванную. — Та штука его — раз! А он такой — фить, а потом под воду и эта вторая штука ка-а-ак бабахнет! — Чисти зубы давай, штука, спать пора! — засмеялась Кира. — Не хочу! — Поверь мне — ляжешь в кровать и сразу захочешь, — не терпящим возражений тоном ответила Кира и жестом пригласила Женю в ванную. Та разочаровано протянула «Ну-у-у», но послушалась. А Кира тем временем пошла к Жене в комнату и достала из ящика пижаму. Когда Женя пришла в комнату, у неё в углу рта красовался белый след от зубной пасты. И ещё она успела где-то перехватить Крипа и теперь тискала его и гладила. Тот всё стойко терпел, потому что что ему ещё оставалось? Кира вздохнула и помогла Жене вытереться (а Крипу тихонько свалить). Женя надела пижаму, залезла в кровать, устроив при этом Кракозябру поудобнее, и пожелала Кире спокойной ночи. Та пожелала ей того же, погладила её по волосам и уже подошла к порогу комнаты. Подумав, вернулась и поцеловала Женю в щеку. Та хихикнула и легонько похлопала Киру по руке. Кира улыбнулась и закрыла за собой дверь. На кухне было тепло и тихо, если не считать Крипа, который сидел на кухонном столе и вылизывался, как кошка. Так-с, времени до отбоя у Киры было ещё где-то два часа, можно спокойно принять душ, подготовиться к завтрашнему дню и… Внезапно её телефон дал о себе знать громкой вибрацией. Кира достала его и увидела, что ей пришло сообщение от Артёма. Даже два сообщения. Art: «Привет» «Можешь говорить?» Кира удивилась и немножко напряглась. Она не знала почему, но что-то ей не понравилось то, как прозвучало последнее сообщение. А прозвучало оно так, будто с Артом приключилось что-то нехорошее. Сменкина открыла чат и написала: Kirena: «Привет, могу» И на всякий случай добавила: «Что-то не так?» Тут на экране высветилась кнопка входящего звонка и фотка Артёма. Та самая, где он на Красной площади стоит. Кира провела пальцем по экрану и сказала: — Алло? — Привет, Кир, — донеслось из трубки. Так, а вот теперь Сменкина уже начала конкретно нервничать. Потому что голос у Артёма был такой усталый, будто он несколько дней как не видался с кроватью. — Не спишь? — Нет. А иначе ответ был бы более матным, — ответила Кира, и с другого конца линии раздался смешок, но какой-то слабый. Плохой знак. Кира тут же спросила: — Арт, в чём дело? У тебя голос, будто кто-то умер. Что-то случилось? Артём как-то очень тяжело вздохнул. — Да, случилось. — Кира услышала шорох одежды и тут же представила, как Арт потирает переносицу. — Ты извини, что я звоню с этим тебе, просто… я попал в ту же ситуацию, что и ты, и теперь пытаюсь это как-то принять. — Какую ситуацию? — У меня завёлся ребёнок. Несколько секунд царила тишина. Кира бросила в трубку «Пару минут», вышла в коридор и накинула на себя куртку. Затем вышла на балкон под сонный взгляд Крипа и, чувствуя, как лёгкий, но холодный зимний ветер ерошит ей волосы, решительно заявила: — Рассказывай.

***

Восьмилетняя девочка сидела на кровати у себя в комнате, поджав колени и уткнувшись в них носом. Холод стены проникал в неё через спину, но двигаться ей сейчас не хотелось. Из-за закрытой двери доносились голоса бабушки и мамы, но о чем они говорили, она не слушала. Однако, судя по голосу, маме уже стало немножко лучше. Слава поступила плохо, очень и очень плохо. Она толкнула маму. Не специально, честно! Просто она начала на неё кричать и как-то очень быстро приближаться, а Слава испугалась и толкнула её. Мама споткнулась и упала. А потом вдруг начала резко дёргаться и кататься по полу, как рыбка на суше. Бабушка, которая приехала их навестить, прибежала на шум, упала на колени и принялась обнимать маму, а Славе велела идти к себе в комнату и никуда не выходить. Она тут же послушалась. Ей было очень страшно. Вдруг она сейчас выйдет и окажется, что мама на самом деле умерла, а бабушка разговаривает с совершенно другим человеком, у которого просто голос похож на мамин? Вдруг из-за того, что она такая трусиха, она её больше не увидит? Зачем она её пихнула? Мама имеет право на неё кричать, она же ведь мама. Но… ей просто так не хотелось, чтобы она её трогала. Мама была права. Слава — дрянь. Тут за дверью раздались шаги и в комнату, хлопнув дверью, вошла бабушка. Слава вздрогнула. Бабушка одарила её жгучим взглядом, потёрла переносицу, вздохнула, а затем начала вещать тем самым голосом, от которого Славе всегда становилось безумно стыдно и хотелось сжаться в малюсенький комочек: — Послал же Бог родственничков, а! Сначала этот со своим щенком сестру в могилу свели, теперь ещё и ты меня дочери пытаешься лишить! Слава молчала. Она не знала, кто такой «этот» и «щенок», но спрашивать было как-то неохота. — Не стыдно?! — Бабушка, прожигая её взглядом, начала подходить ближе. Слава на всякий случай вжалась в стену. — От тебя всего-то и требуется, что слушаться, а ты мне тут ребёнка до приступов доводишь! Приступов?! Славу тут же охватила паника. Это же очень плохо! А вдруг это был приступ этой… как её там? Эпилесии, во. Она читала, что от приступа эпилесии можно умереть! Хотя у мамы её вроде нет… Бабушка что-то там продолжала вещать, но Слава её уже не слушала. Ей хотелось пойти проверить, как там мама, а потом извиниться. Она вовсе не хотела доводить её до приступа. Но тут бабушкин тон вдруг поменялся. — …так что всё, с меня хватит. Больше я рисковать не буду. Бери рюкзак и собирайся! Слава замерла. — Почему? — тихонько спросила она. Бабушка сердито фыркнула. — В детдом едешь, вот почему! А вот теперь паника захлестнула Славу волной. В детдоме она никогда не была, но мальчик из её класса, Гоша, был. Он рассказывал, что дети там спят в одной комнате, и что еда противная, а воспитатели и того хуже. И ты там живёшь до тех пор, пока тебя не заберёт какой-то незнакомый взрослый. Если Слава попадёт туда, значит, маму она больше никогда не увидит. — Нет! — просительно воскликнула она, соскочив с кровати. — Не надо, я не хочу! — А мать до ручки довести, значит, хочешь? — ядовито спросила бабушка. — Собирайся, кому сказала! — Нет! — слезы брызнули у девочки из глаз, а бабушка неумолимым шагом подошла к её рюкзаку и расстегнула его. Слава подбежала к ней и схватила за руку. — Не надо, я буду слушаться! — Раньше надо было слушаться! — бабушка выдернула руку. — Но как же мама? — Жить будет, это уж точно. — Пожалуйста! — истерично шмыгая носом и растирая по лицу слезы, попросила Слава. — Не надо! Она без меня умрёт! Бабушка посмотрела на неё с жалостливой брезгливостью, пока Слава продолжала обещать и просить. Затем она раздраженно вздохнула и сказала: — Надо было от тебя ещё тогда избавиться… Слава с надеждой подняла на неё глаза. Подумав пару секунд, бабушка ответила на этот взгляд так: — Так и быть, дам тебе ещё один шанс, да и то только потому, что меня может в следующий раз не оказаться рядом. Но с условием! — Бабушка подняла указательный палец. — Твоя мать поживёт несколько месяцев у меня, пусть отойдёт немного. Я хочу, чтобы к тому времени, когда она вернётся, ты вела себя наилучшим образом. Мне дочь дороже тебя, так что если сегодняшнее ещё хоть раз повторится — в детдоме тебя примут с распростертыми объятиями. Слава кивнула. Она сейчас была согласна на всё, лишь бы не отправили туда. Даже несколько недель без мамы её не пугали так сильно, как возможность того, что она останется совсем одна в незнакомом месте. И пусть мама на неё орёт, пусть иногда бьёт, пусть иногда кормить забывает, кроме неё у Славы больше никого не было. Не было никого, кто любил бы её сильнее мамы (по крайней мере, она надеялась, что мама её любит). И так будет всегда. Поэтому ради неё она постарается изо всех сил. Бабушка, а точнее, Вера Смагина хмыкнула, поставила рюкзак на пол с громким «бум», от которого Слава дёрнулась, и вышла из комнаты паршивки, которая чуть не лишила её сегодня единственного родного человека. Закрыла дверь и раздосадованно вздохнула. День сегодня не задался ни капли. Она приехала навестить свою дочь, как и делала каждые три недели. Сначала всё шло более-менее. Они вместе убрали квартиру, скудно, но хоть немного пополнили холодильник… А потом сию идиллию разрушила щенка поганого кобеля, который сделал живот её дочери и сбежал. Уж она его искала, чтобы хотя бы алименты платил, да где там. Испарился, как туман над городом. Оставив их с «чудесным» подарком в виде нежеланного ребёнка. Она не знала, что эта маленькая дрянь Мирослава сделала на этот раз, но и не хотела знать. Важно то, что когда она прибежала на суматоху, её Клавдия валялась на полу и билась в конвульсиях. Пока Вера сидела и держала её голову между своих ног, вытирала слюни платком и не давала забиться о мебель, а потом, когда всё закончилось, проверяла её дыхательные пути и помогала добраться до кровати, она поняла — так продолжаться не может. Она зашла в комнату Клавы и села рядом с её кроватью. Та спала, грудь её потихоньку вздымалась — значит, дышит. Волосы рассыпались по подушке водопадом, тёмные круги под глазами, морщины. Бедная девочка! Сколько всего на неё свалилось… Вера не сможет её от всего уберечь, и это она прекрасно знала. С Надей, сестрой её покойной (земля ей пухом), пыталась — и не смогла. Но в тот раз причину её гибели Вера убрать не имела возможности, а на этот раз она у неё была. Будь на то её воля, дело бы закончилось абортом. Но к тому времени, как она узнала о ребёнке, да что там, о том, что у её дочери был мужчина, было уже поздно. А про детдом Клава, бедная потерянная душа, даже слушать не хотела. Уперлась рогом, прямо как когда убеждала, что матери не нужно с ней жить, что ей уже не так нужна её опека. Мол, мой ребёнок, я его воспитаю, даже на пользу будет. Вера тогда скрепя сердце согласилась: может, действительно, так будет лучше? Не нужно было её тогда слушать. После того, как появилась Слава, всё медленно, но верно стало катиться под откос. Она стала не лекарством, а раздражителем. Вера была сама виновата, боялась, что Клавдия сорвётся, если забрать Мирославу, боялась, что никто не позвонит, если что-нибудь случится. И ещё… У маленькой дряни было лицо её сестры. Каждый раз, когда она на неё смотрела, на неё будто с укором глядела Надя. Прости, Надюш, но Клава увядает, теряет жизненные силы с каждым приступом, и будь Вера проклята, если позволит ещё одному члену её семьи погибнуть из-за ребёнка. Ребёнка, которого существовать было не должно. Вера провела рукой по волосам Клавы. Если после этого небольшого отпуска ничего не изменится, Мирослава отправится в детдом, а Вера переедет к Клавдии. И плевать, что она скажет по этому поводу. Ведь только она у неё и осталась. Может, на их скудные деньги она ей лечение купить не сможет, но зато сможет хотя бы обезопасить! Ладно. Теперь нужно разобраться, кто будет навещать Мирославу, пока её дочь будет отсутствовать. Вариантов у Веры было вагон… целых два. Первый: соседи. Можно, конечно, попробовать, но… Она и так знала не всех, а из тех, кто ей был известен, и так уж косились недобро. Не хватало ещё, чтобы они на них заявили. Второй: её племянник, который сейчас жил в Москве. Тоже не самый удобоваримый вариант. Хотя бы потому, что она его почти не знала, да и видела всего несколько раз в жизни. А ещё потому, что у Веры не было желания общаться с одним из убийц Нади. Но, похоже, на этот раз придётся…

***

Если говорить в общем и целом, Артём считал, что его жизнь после переезда в Москву сложилась вполне себе прилично. Нет, даже более чем прилично. Он успешно окончил стажировку, отучился на режиссёра, прошёл рекомендованные ему курсы сценарного мастерства и стал вполне себе неплохо зарабатывать. До того, как ему исполнилось тридцать лет, он успел поучаствовать в съёмках целых двух фильмов, которые не обрели мировую популярность, но и не остались на задворках кинематографа, побывал в нескольких городах не только на территории РФ, но и других стран, купил собственную квартиру (и не где-нибудь, а в столице, что практически невозможно!) и машину, в общем, получил всё, чего только может хотеться. Ну ладно, может, не всё. Когда Артём приезжал в Москву, он был молод, горяч разумом и душой и ещё немного травмирован. Хотя кого он обманывает, и вовсе не немного. Наравне с обустройством своей жизни ему также приходилось иметь дело с моментами слабости, от которых хотелось либо исчезнуть, либо сбить в кровь кулаки о ближайшую стену. С кошмарами, где он либо погибал, либо выживал, но смотрел, как умирают все его друзья и семья. Особенно «весёлыми» были те, где он держал бездыханное тело Киры на руках. Причиной которого был он сам, разумеется. Те первые годы исцеления и тоски по Кире были отнюдь не лёгкими, но они, хвала всем богам, прошли. Артём по-прежнему держал связь с друзьями, с Кирой, с отцом, он вполне себе мог провести в Москве остаток жизни. Но как уже упоминалось, Артём получил не всё, что хотел. В столице ему было хорошо: тут имелось много возможностей, шансов, перспектив, у него было всё, что нужно для проживания, его всё устраивало. И всё-таки девять утр из десяти Мещеряков просыпался с такой мыслью: «Когда же я отсюда уеду?». Он скучал, просто нестерпимо скучал по родному Санкт-Петербургу. Он привык к его пасмурному и дождливому климату, а в Москве он более солнечный. В Питере прямые, расположенные перпендикулярно друг к другу улицы, а Москва вся в кольцах. На какой-то чёрт. Питер по территории не велик, и машин в нём меньше, а Москва, как в той дебильной песне поётся, из пробок лабиринт. В Москве не бывает белых ночей. В Москве не живёт его отец. В Москве не живут Фил, Вик, Илья. В Москве не живёт Кира. В общем, когда Артёму исполнилось двадцать восемь, он твёрдо решил переехать обратно в Питер. В конце концов, его там ждут, да и, получается, отстаёт он. Вон, буквально каждый член команды ребёнком обзавёлся (Вик так вообще двумя), а он по-прежнему пасёт задних и остаётся бездетным холостяком. Но у него на то имелись причины: во-первых, работа, а во-вторых, оказалось, что он страдает той же болячкой, что и его отец. В смысле, однолюб он. И вот, Артём отошёл от режиссуры и перешёл на некоторое время на должность сценариста, но только на время поиска квартиры в Санкт-Петербурге и переезда туда. В тридцать лет он уже был готов переехать, остались самые последние штрихи. И именно тогда судьба решила преподнести ему сюрприз. Этим утром Артём только успел позавтракать, как ему позвонили в дверь. Он удивился, ибо никого не приглашал, но пошёл открывать. На пороге обнаружился человек, которого он ожидал увидеть меньше всего. Это была его тётка и по совместительству старшая сестра его мамы, Смагина Вера Авксомовна. Это показалось ему странным вот почему. Своей семьёй Артём считал только отца, ну, и ещё маму, хоть сам и не успел с ней познакомиться. Родителей отца он тоже не застал, знал только, что дача ему досталась от них. А вот семью мамы видел лишь пару раз: когда они с папой в Москву ездили, и когда однажды к маме на кладбище приехали в день её рождения. И оба раза закончились нехорошо. В первый раз Артёму было где-то семь, может, восемь. Папа заехал к тёте Вере якобы проведать. Артём сначала не понял, а потом вошёл в квартиру вслед за отцом и сразу же осознал. Они сами жили небогато, но эта квартира буквально кричала «на грани бедности». Пока из кухни доносилась гневливая речь, что-то там про то, что кому-то не нужны деньги, Артём, будучи любопытным ребёнком, зашёл вглубь квартиры. Тогда он впервые увидел свою двоюродную сестру Клавдию. Не успел, правда, с ней поговорить: она буквально на несколько секунд выглянула из своей комнаты, что-то вскрикнула, завидев Артёма, и тут же захлопнула дверь. Мальчик не успел опомниться, как вдруг на звук примчалась его тётка, заорала, чтобы он, убивец поганый, не смел приближаться к её дочери, и даже попыталась его схватить. Папа тогда сгрёб Артёма в охапку и увёл из дома под крики никогда не возвращаться. Артём не знал, что такое «убивец», но это слово ему не понравилось. Папа потом ему объяснил, что тёте Вере просто больно, что она не хотела его так обзывать, не хотела ему вредить, и продолжал твердить, что Артём ни в чём не виноват. Наверное, только благодаря папе Артём никогда не винил себя в том, что мама умерла, рожая его. А на моменте с кладбищем, когда Артёму было десять, ничего особенного не произошло. Вера стояла над могилой мамы, потом завидела, что они приближаются, поглядела на них с глубочайшим отвращением, может, даже с ненавистью, и ушла. Но Артём знал, что деньги на обратный билет до Москвы ей дал именно папа. С тех пор Артём об этих моментах забыл. У него появились дела поважнее: школа там, друзья, игры, любовь, апокалипсис и далее по списку. А когда он окончательно переехал в Москву, отец попросил его, если не трудно, изредка проверять, как там мамина сестра с дочкой. Хоть с нами иметь дело не хотят, но всё-таки, семья ведь. Артём нехотя согласился. Некоторое время он заезжал к Вере с Клавдией и спрашивал, не нуждаются ли они в чем-нибудь. Ответ всегда был один и тот же («нет»), за которым следовала почти что вежливая просьба свалить. В конце концов Артём пожал плечами и оставил их в покое. Если припечёт, они знают, где его найти, адрес-телефон он им оставил. И вот, похоже, день «припечения» настал. Артём впустил тётку на кухню (та всю дорогу ясно давала понять, что находиться здесь ей претит), поставил чайник и приготовился выслушивать просьбу одолжить денег или нечто подобное. Однако услышал он совсем другое. — Ты знаешь, что я бы к тебе обращаться за пустяком не стала бы, — сказала Вера Авксомовна. — Речь идёт о моей дочери. У неё вчера случился припадок. — И добавила с едва слышным рычанием в голосе: — Мирослава её всё-таки доконала. Мирославой звали дочку Клавдии, и видел её Артём всего один раз. Он стоял в дверях и разговаривал с Верой, и совершенно случайно её заметил. Маленькая девочка лет шести-пяти очень быстро прошмыгнула на кухню, выбежала оттуда с пирожком в руке и закрылась у себя в комнате. Именно в тот момент Вера повернулась и выкрикнула: — Мирослава! Ах ты воровка паршивая, сейчас получишь у меня! На вопрос Артёма, кто это, она ответить соизволила, но после этого немедленно прогнала его. Больше Артём девочку не видел. И, похоже, оно и к лучшему, раз она Клавдию до припадка довела. Что же это за ребёнок такой? Что она такого сделала? — Она в порядке? — спросил Артём. — Приходит в себя, — уклончиво ответила Вера. — Блин, что же она такого вытворила, что дошло до такого? — Не знаю, не застала. Знаю только, что Клаве пришлось очень несладко. Год выдался тяжёлый, а тут ещё и девчонка эта… — Вера хлебнула чая и помотала головой. — Если такое повторится, она совсем зачахнет. Ей срочно нужно сменить обстановку. Вера с трудом посмотрела на Артёма. — Я хочу забрать её к себе, примерно на два-три месяца. Чтобы отдохнула, пришла в себя. Но вот в чём проблема: за Мирославой присмотреть некому. И в её взгляде появилась многозначительность. Артём хлопнул пару раз глазами, а потом вопросил: — Вы хотите, чтобы за ней присмотрел я?! — Иначе бы я сюда не тащилась! — немедленно огрызнулась Вера. — Вера Авксомовна, мне к переезду в другой город готовиться нужно, как я с ребёнком буду сидеть? Да и опыта с ними у меня нет почти. — А что я могу поделать? Мне больше не к кому обратиться! — ответила Вера. — Просто отложи переезд, да и всё. — Не могу, он у меня запланирован буквально через месяц, и ни днём позже, — развёл руками Артём. — Ну так поменяй планы! — Говорю же, не могу! Я уже договорился о работе с тамошней студией, они только и ждут моего приезда! — Господи, ладно! — раздосадованно взмахнула руками Вера. — Значит, приглядишь за ней месяц, так и быть! Но я считаю, что это слишком мало, и ты мог бы и поступиться. Артём мысленно закатил глаза. Вот поэтому он свою тётку и недолюбливал: сама ведь несколько лет подряд отказывалась от его помощи, а тут вдруг поступиться просит. — Очень надеюсь, что Мирослава за это время усвоит урок, — продолжала тем временем Вера, даже не дожидаясь положительного ответа со стороны племянника. — Вера Авксомовна, если позволите, — решил озвучить другую мысль Артём, — но обычно в том, что ребёнок плохо себя ведёт, виноваты сами родители. Может, поговорите со своей дочерью и внучкой и поможете им разобраться? Вера грохнула чашку на стол, чудом не выплеснув из неё чай. — Не говори, — прошипела она, — о том, чего не знаешь. — А чего именно я не знаю? — терпеливо уточнил Артём. — Всего! — воскликнула его тётка. — На неё последние деньги тратят, а она… — Вера аж сжала руку в кулак. На лбу у неё вздулась венка. — Ты не представляешь, как она выносит мозги! А ведь мы с Клавой для неё всё: и одежду, и еду, и образование! — Это то, чего заслуживает каждый ребёнок, сколько бы мозгов он не вынес, — ответил Артём. Да, он не был силен в заботе о детях, но всё же. — Я повторюсь: может, просто поговорите с ней? — С ней невозможно разговаривать! Особенно после такого! — Ребёнок как бы не виноват в том, что вы не хотите с ним общаться. Да и как она тогда научится, если вы будете молчать? Она же маленькая совсем. — Да мы пытались уже! — воскликнула Вера. — Прогресса — ноль! А Клаве, между прочим, всё хуже! — Она помотала головой. — Нет, так продолжаться не может. Пусть лучше побудут порознь некоторое время, глядишь, придёт затишье. Один месяц, большего я не прошу. — Вера Авксомовна, вы меня вообще слышали? — немного раздраженно спросил Артём. — Я же вам только что сообщил, что у меня планы… — Артём. — Его тётка совершенно неожиданно посерьёзнела. — Я, конечно, не могу тебя заставить, но я бы предпочла, чтобы ты согласился. — Почему? — Потому что в противном случае Мирослава отправится в детдом. На кухне повисло молчание. Мещеряков выпустил воздух через рот. Это очень походило на шантаж, но он этой мысли вслух произносить не стал. Лишь сказал: — Неужели всё настолько плохо? Вера кивнула. — Последний шанс. Не только для неё, но и для Клавы. Артём вздохнул и потёр переносицу. Чудесный подарок ему судьба подложила, ничего не скажешь. Он же ведь буквально не может отказаться — совесть замучает. А она у него и так нечистая… — Хорошо, — ответил он наконец. — Я согласен. Но только ровно месяц, не больше. Его тётка сухо кивнула. — И на том спасибо. Подумав пару секунд, Артём добавил: — И заодно расскажите мне что-нибудь о ней, раз уж мы застрянем вместе на четыре недели. — Можешь не волноваться, — махнула рукой Вера. — Тебе не нужно ничего знать. Всё, что от тебя требуется — это изредка заезжать к нам и проверять, как она. Если нужно, пополнить холодильник, прибраться, и больше ничего! Ключи я тебе оставлю… — Погодите, — перебил её Артём, заметив в этом чудесном плане очевидный изъян, — вы что, собираетесь оставить Мирославу в квартире одну? Ей же всего шесть лет! — Восемь, и она вполне самостоятельная девочка. Одевается сама, в школу приходит-уходит сама (она же буквально вверх по улице), готовит тоже сама. Беспокоиться не о чем. Артёму верилось в это слабо. Нет, отец тоже оставлял его дома одного, и не раз, но одно дело, когда речь идёт о подростке, и совсем другое, когда речь идёт о восьмилетке. Вдруг она поранится обо что-то, а помочь будет некому? Вдруг на улице что-то случится? Вдруг ей приснится кошмар, а рядом никого нет, потому что единственный родной человек свалил на дачу хандрить, а ты ему даже позвонить не можешь, потому что он телефон с собой не взял? …Короче, предложенный расклад Артёма не устраивал ещё и по личным причинам. А значит, другого выбора, к сожалению, не остаётся. — Вера Авксомовна, а ваша дочь не будет возражать, если Мирослава поживёт со мной, пока её нет?

***

— Собирайся, — первым делом объявила бабушка, как только без стука вошла в её комнату. Ответом ей стала пара полных паники глаз. Нет. Нет, как же так?! Она же обещала! — Не в детдом, — раздраженно уточнила Вера, верно истолковав эту реакцию. — Бери рюкзак, складывай туда одежду, вещи школьные, я пока щётку твою зубную принесу… Ну, чего сидишь, глаза выпучила? Особого приглашения ждёшь?! Мирослава поскорее спрыгнула с кровати и кинулась исполнять приказ. Она знала не понаслышке, что бабушку лучше не злить, а то был уже один раз… Славе тогда было лет пять, может шесть. Она уже научилась жить тише воды и ниже травы, чтобы не нарываться на гнев, но в тот поздний вечер её детское терпение лопнуло. Она не помнила, что такого сделала, но отчётливо помнила, что отчитывала её недавно приехавшая бабушка. Помнила, как в какой-то момент выкрикнула: — Всё, не буду больше с вами жить! Злые вы, не люблю вас! Продолжила Слава кричать уже на лестничной площадке, только на этот раз по другой причине. Как только она осознала, что это действительно происходит, она принялась колотить в дверь, плакать и умолять впустить обратно, простить, не выгонять. Дверь открылась, но Слава этому радовалась недолго, потому что бабушка всучила ей куртку и велела уходить, раз она такая неблагодарная дрянь. Когда стало ясно, что ей не откроют, заплаканная Слава вышла во двор. Но не ушла, потому что, собственно, куда? Она просто спряталась внутри туннеля-горки на детской площадке в их дворе и там же и заночевала. А утром вновь попытала счастья, но на этот раз ей открыла мама и затащила в квартиру, обвиняя в том, что она из-за неё перенервничала. А потом бабушка доходчиво объяснила ей, что в следующий раз поблажек не будет и отправила к ней в комнату думать над своим поведением. А ещё позже ворчала, что от Славы одни убытки да проблемы, когда вскоре оказалось, что девочка простудилась. Поэтому сейчас стараясь ничем не навлечь на себя бабушкин гнев, Слава послушно набила вещами рюкзак и принялась ждать дальнейших указаний. Бабушка накинула на плечи куртку и позвала её. Одетая Слава вышла из комнаты с рюкзаком на плечах и хотела было заглянуть к маме, которая со вчера не показывалась из своей комнаты. — Даже не думай, — громко прорычала бабушка. Слава молчала всю дорогу до их места назначения. Каким бы оно ни было.

***

Как оказалось, Клавдия не стала возражать. И было принято решение, что Мирослава будет жить в квартире Артёма. Последний пытался сопротивляться, потому что это же типа вырывать человека из знакомой среды, но в итоге его сомнения оказались неуслышанными. Поэтому мужчине пришлось разбираться, где мелкая будет ночевать, квартира-то была однокомнатная. Он подумал-подумал и решил так: уступит девочке на время пребывания его комнату, а сам поспит в гостиной. Да и кровать переместить нетрудно, она ведь раскладная. Девочке же придётся поспать на его раскладушке, тут уж ничего не поделаешь. Он буквально успел застелить раскладушку, как в дверь позвонили. Мещеряков открыл и увидел, что на этот раз его тётка пришла не одна. — Вот мы и пришли, — объявила Вера и аккуратно втолкнула девочку, которая всё это время пыталась скрыться у неё за спиной, в квартиру. — Ещё раз спасибо, что согласился присмотреть, Артём. Всё, я побежала, меня Клава ждёт. Увидимся через месяц! И не успел Артём и слово вставить, как она закрыла за собой дверь, оставив его и Мирославу наедине. — До свидания, Вера Авксомовна, — очень сдержанно попрощался Артём и перевёл взгляд на новоприбывшую. Что ж, теперь Артём хоть знал, как выглядит его… двоюродная племянница, кажется? Да, двоюродная племянница. Это была худенькая, даже слишком для своего возраста, восьмилетняя девочка, с тёмно-коричневыми, почти что чёрными волосами и зелёными, но чуть более светлого оттенка, чем у Артёма, глазами и с рюкзаком на плечах. Она молча стояла и таращилась на него во все глаза, изредка пробегая взглядом по окружающей её квартире. Тётка рассказала Артёму про Мирославу не так уж много. Если верить её словам, Мирослава буквально неуправляема, не идёт на конструктивный диалог, и ещё вдобавок ворует. В основном еду в свою комнату, но всё же. Так вот, стоящий перед Артёмом ребёнок этому описанию совершенно не подходил. Вполне возможно, что он правильно сделал, что усомнился в словах Веры. Так, чего он, собственно, стоит? Познакомиться не мешало бы, всё-таки первая встреча. Хорошее впечатление и все дела. — Привет, — сказал Артём и слегка шагнул вперёд. Это всё, что он успел сделать. Артём искренне не понимал, что вызвало такую реакцию, но девочка вдруг подскочила, словно ошпаренная, пулей промчалась мимо него и, забежав в первую попавшуюся комнату с открытой дверью (а это оказалась его спальня), захлопнула ту за собой. Мужчина лишь недоуменно посмотрел ей вслед. Вот тебе и хорошее впечатление, блин.

***

«До чего же ты докатился, Мещеряков», — мысленно вздохнул Арт, глядя на поисковую строку в компьютере. На белом поле было написано «как завоевать доверие ребенка». Надо будет потом стереть историю просмотров на всякий случай. А то звучит как запрос педофила какого-нибудь. Как только девочка заперлась в его же комнате, Артём сразу же подошёл, постучался и попытался поговорить с мелкой. Ему, конечно же, никто не ответил и не открыл. Поэтому Мещеряков решил не тратить даром время и решил, что когда сама захочет, тогда и выйдет, а там уже будем разбираться. Нет, он, конечно, мог войти, на двери даже замка не было, но не хотел ещё больше пугать девчонку. Сейчас он сидел на своём внутреннем балконе и работал за компьютером. Ну и заодно делал сомнительно звучащие запросы. Если честно, он не знал, чего ожидать. Но ситуация получалась таковая: Мирослава, если верить словам его тётки, самый настоящий чертёнок, который своим ужасным поведением вымотал матери все нервы и был сбагрен ближайшему родственнику, словно ненужный предмет. И теперь это чудо у него на целый месяц. Просто чудесно. Но… родители же обычно не сбегают от детей, а пытаются как-то с ними взаимодействовать. Значит, он был прав и это всё-таки вина самой матери, что она не справляется? С другой стороны, отец тоже от него сваливал подальше, когда не знал как быть с сыном, который явно сложнее и умнее него. Редко, но достаточно раз, и это одна из многих причин, почему Артём, к сожалению или к счастью, вырос таким самостоятельным. Может, тут точно так же? Из мыслей Артёма вырвал едва слышный скрип двери. Мужчина встрепенулся. В доме больше никого не было, а это могло означать только одно: его сожительница наконец-то высунулась из норы. Мещеряков хотел было встать и пойти к девочке, но вовремя передумал и решил посмотреть, что будет. Вдруг она сама к нему подойдёт? Мирослава высунулась из-за угла и внимательно просканировала взглядом цвета фисташек комнату. Взгляд задержался на несколько долгих секунд на его затылке. Затем Артём боковым зрением увидел, как девочка преувеличенно осторожно, взвешивая каждый шаг, прошла через гостиную почти что на цыпочках на кухню. Как только она исчезла из виду, Артём чуть не хлопнул себя по лбу. Ребёнок наверняка голодный, а он даже приготовить ничего не додумался! Ну да ничего, сейчас поправим. Заодно и познакомимся, на этот раз как надо. Артём, стараясь на всякий случай не шуметь, пошёл на кухню, но остановился не в дверях, а чуть поодаль. Аккуратно заглянул. Девочка стояла посреди кухни и явно осматривала её. Через несколько мгновений она подошла к кухонной стойке и взяла с неё одну из чашек Артёма — белую, с принтом рыбы и с дурацкой подписью «Вы ухуели?». Он уже даже не помнил, откуда она у него взялась. Кажется, коллега на день рождения подарил. Сам он больше любил ту, что изображала сцену из одного из его фильмов в минималистическом стиле. Ту самую, где главный герой умудрился выиграть битву словами (развёл злодея на монолог, точнее). Мирослава тем временем подошла к кухонной раковине, сунула чашку под кран и набрала в неё воды. Затем принялась из неё пить, что Артёма конкретно так напрягло. Нет, он сам разочек из-под крана чашку выпил, но тогда просто рядом воды нормальной не было, а здесь чайник вон стоит с кипячёной водой. На самом видном месте. Девочка допила воду, прижала чашку к себе, повернулась к холодильнику и открыла дверцу. Прошлась глазами по полкам и остановилась на самой верхней, на той самой, где у Артёма стоял лоток с яйцами. Лоток, до которого Мирослава не доставала. Пока она стояла на цыпочках и с явной досадой на лице пыталась дотянуться, Артём подошёл ближе и как можно тише, чтобы не напугать, спросил: — Помочь? «БДЗЫНЬ!» Его тактика явно не сработала, потому что Мирослава перепуганно пискнула, развернулась к нему лицом и отскочила в противоположную от него сторону. Разбив при этом чашку. Артём немедленно попросил: — Отойди к стене, пожалуйста. Девочка послушалась, встала у стены и прижалась спиной к холодному кафелю, не сводя с него широко раскрытых глаз. Артём взял веник и совок и принялся сметать осколки. Убедившись, что на полу больше ничего не осталось, высыпал убранное в мусорное ведро, а веник и совок поставил рядом. Когда он повернулся к девочке, то встретился со взглядом, полным страха. — Всё, можешь двигаться, — на всякий случай сказал он. Страх не исчез. Чего это она? Из-за чашки, что ли? — Расслабься, я не сержусь, — решил уточнить Артём. — Ну разбила чашку, бывает. Она мне не очень-то и нравилась, если честно. И он сделал маленький шаг вперёд. Мирослава вжалась в стену так, словно хотела сквозь неё просочиться. Блин, да что же она на него смотрит как цыплёнок на коршуна? Так, ладно. Значит, дело не в чашке, а в нём самом. Мирослава совершенно точно его боится. Вопрос, почему. В конце концов, Вера Авксомовна наверняка ей объяснила, что она некоторое время будет жить отдельно от матери, но не одна, а с родственником. По крайней мере, должна была. Или же всё-таки нет? — Мирослава, — решил уточнить Артём, — ты знаешь, где ты сейчас? После секундной паузы, девочка помотала головой. — Ты вообще знаешь, кто я? Снова мотание головы, но на этот раз к нему присоединилась нотка панического отчаяния в глазах. Артём нахмурился. Вера Авксомовна, вот что вы за человек?! Выдрали бедного ребёнка из дома, запихнули к абсолютно незнакомому ей мужику, а сами даже не потрудились объяснить ей, что да как! Нет, он понимал, что она спешила к дочери, но всё же. Пару минут на разговор вполне можно было выделить. Мещеряков вздохнул и опустился на колено, чтобы быть с девчонкой на одном уровне, и принялся объяснять: — Понимаешь, какое тут дело… Твоя мама перенервничала и заболела. Не волнуйся, с ней всё хорошо, но твоя бабушка решила её забрать, чтобы она пришла в себя немного. На месяц. — Причину этого отъезда Артём решил не упоминать. — А поскольку это время за тобой приглядывать некому, это задание поручили мне. Меня зовут Артём, но можешь звать меня просто Арт, и я твой двоюродный дядя. Ты поживёшь со мной один месяц — это всего лишь четыре недели — и сразу же вернёшься домой, обещаю. Вот, вроде всё сказал. — И он осторожно протянул ей руку. — Ну что, будем знакомы? Мирослава не отвечала целых десять с половиной секунд. Страх из её глаз исчез, но вот тело не расслабилось. Оно всё ещё было готово бежать, если придётся. Но наконец-то она так аккуратно, словно он ей змею предлагал, взяла Артёма за пальцы. Тот едва ощутимо пожал девчонке руку и встал. Девочка не шарахнулась, но и взгляд не отвела, продолжила внимательно следить за ним. Предыдущий вопрос так и остался без ответа: как завоевать доверие ребёнка? Нужно заканчивать с ним сейчас, а то весь месяц будут как на иголках. Мужчина подумал пару секунд, и тут кое-что вспомнил. — Ты ведь наверняка голодная? — спросил Артём. Кивок. Так, отлично, появилась возможность наладить контакт. — Мне твоя бабушка рассказывала, что ты умеешь готовить. Покажешь? — И на всякий случай добавил: — Я помогу, если что. И в знак доказательства достал из лотка пару яиц и положил на кухонную стойку. Мирослава постояла немного, затем осторожно кивнула и подошла к плите. Артём хотел было вмешаться, плита всё-таки, но тут оказалось, что Вера не шутила насчёт самостоятельности. Девочка абсолютно спокойно крутнула один из переключателей и включила газ. Затем взяла стоящую на другой горелке кастрюльку, которую Артём не успел убрать, набрала в неё воды из-под крана, поставила на газ и положила внутрь яйца. Потом повернулась к Артёму, смотрела-смотрела, кажется, сражаясь с собой, но наконец решилась. — У тебя есть будильник-напоминатель? Артёма застал врасплох тот факт, что он впервые услышал её голос, поэтому он ответил не сразу. — Что есть? — переспросил он, прийдя в себя. Мирослава немедленно съежилась и повторила уже чуть тише: — Будильник-напоминатель. Артём напряг мозги и до него тут же дошло. — А, в смысле таймер? Девочка покраснела и не ответила. Видимо, постеснялась того, что не знала правильного термина. Артём поспешил избавить её от страданий: — Да, есть. Сейчас достану. Он открыл один из кухонных ящиков и достал круглый агрегат с экранчиком и кнопочками и протянул Мирославе. Девочка сначала непонимающе воззрилась на прибор, а потом смущённо призналась: — У нас не такой… — Я выставлю, — пообещал Артём и уточнил: — Всмятку или вкрутую? Мирослава непонимающе хлопнула глазами. — В смысле, тебе на пять минут ставить или на десять? Та же реакция. Мещеряков, ты не забывай, что разговариваешь с восьмилеткой, и чтобы тебя поняли, придётся кое-какие вещи разжёвывать. — Ты как любишь: чтобы желток внутри был жидкий или плотный? Глаза Мирославы наконец-то загорелись пониманием. — Плотный. Артём кивнул и пощёлкал кнопками. — Готово. — Спасибо, — сказала Мирослава и встала неподалёку от плиты. Артём подождал с минуту продолжения, но его не последовало. Девочка стояла и старательно на него не смотрела, поэтому пришлось начать самому: — Ты… ничего больше не хочешь? Мирослава посмотрела на него, но как-то странно. — …Нет, — наконец-то очень осторожно ответила она. — Серьёзно? — поднял бровь Артём. — Ты же двумя яйцами не наешься. Девочка явно начала нервничать, потому что сделала шаг в сторонку от него. — Эй, ну ты куда? Всё в порядке, — поспешил заверить её Артём. — Я просто не хочу, чтоб ты голодной ходила. У меня… Артём подумал пару секунд. — У меня в холодильнике со вчера борщ остался, — вдруг вспомнил он. — Будешь? Девочка склонила голову. — Без мяса, — зачем-то добавил Артём. Следующий вопрос он услышать никак не ожидал. — А… что такое борщ? — нерешительно поинтересовалась Мирослава. Ни фига себе. На свете есть те, кто не знают это блюдо? Хотя если учитывать узковатый бюджет Веры и Клавдии, наверняка они не трюфеля каждый день едят. — Это суп такой на основе свёклы, — объяснил он. — Ты что, его никогда не пробовала? Мотание головой. О, как всё грустно. — Ничего, сейчас мы это исправим, — заговорщицки пообещал Артём и открыл холодильник. Пока он ставил кастрюлю на плиту, Мирослава продолжала стоять и наблюдать за происходящим. Очень внимательно. Видимо, никак не могла определиться, что ей делать. — Ты садись пока за стол, — предложил Артём и усмехнулся. — Сегодня я официант. Мирослава не хохотнула. Даже не улыбнулась, лишь послушно сделала как ей велят. Артём опять нахмурился и отвернулся к плите. Ситуация казалась всё страннее и страннее. Судя по тому, что он видел, девочка казалась вовсе не бешеной, а… затурканной, что ли? Хотя нет, даже не затурканной, а пугливой. Либо она очень хорошо притворяется, либо тётка ему всё-таки наврала, а он зря боялся. И чего она пыталась этим добиться? Теперь у Артёма начали появляться вопросы. И некоторые из них были не очень хорошие. Но вот зазвенел таймер, и Артём выключил газ, достал тарелки со столовыми приборами, разлил борщ, а одно из яиц положил в рюмку для яйца и расставил всё по столу. Борщ и отрезанный кусок чёрного хлеба Мирославе явно понравились… хотя нет, это преуменьшение. У неё так сверкали глаза, будто она ничего вкуснее в жизни не пробовала. Это даже немного пугало. Но не так сильно, как то, что Слава продолжала бросать на Мещерякова настороженные взгляды, хоть он сам не понимал, почему: то ли потому, что она его по-прежнему опасается, то ли потому, что боится, что у неё заберут еду. Оба варианта не вызывали положительных чувств. После борща оба яйца были съедены руками, а не предоставленной ложкой, но это Артёма уже не удивило, ребёнок же. По окончании трапезы Слава собрала со стола посуду, положила её в раковину и явно собралась её мыть — и вот это уже удивило. — Погоди, — перегородил Артём девочке дорогу рукой. — Я, конечно, ценю порыв, но это уже как-то совсем не комильфо, не находишь? Напряжение во всём теле немедленно вернулось. Артём поскорее уточнил: — Просто ты же гость, а не я. Ты не обязана мыть посуду, я и сам могу. В глазах девочки появилось недоумение. — Серьёзно. Я сам. Но за попытку спасибо. Слава кивнула, но напряжение не исчезло. В чём дело? Что он упустил? Девочка взялась рукой за локоть, явно сделала над собой усилие, но наконец-то выпалила: — Прости. Стоп, что? — За что? — спросил Артём. — За чашку, — снова выпалила Слава. Тьфу ты, Артём уж и забыл про неё. Но только он хотел повторить, что всё в порядке, Славы уж и след простыл. Лишь негромко хлопнувшая дверь его комнаты сообщила, куда она делась. Артём опёрся поясницей о кухонную стойку и задумчиво побарабанил по ней пальцем. Вопросы всё прибывали и прибывали, но ответить на них было некому. Точнее, было, но этот кто-то не взял с собой телефон, чтобы «не теребить нервы Клаве». Так что, похоже, разбираться, во что он вляпался ему придётся самому. Ну да ничего. И так целый месяц впереди.