Герои Энвелла: Next Generation

Артём планировал пробыть в Москве ещё пару деньков. Он собрал все свои принадлежности, заказал перевозку мебели, написал друзьям и семье, что официально возвращается и обо всём договорился с новой студией. На душе было радостно. Наконец-то он вернётся в родной Санкт-Петербург, увидит отца, увидит друзей, увидит Киру. Он окажется на родных просторах, будет заниматься любимым делом, будет прославляться, пусть и не на весь мир, но вполне достаточно. И всё будет хорошо. По крайней мере, так он считал. Наступил день перед переездом. Артём решил съездить на заправку, чтобы хватило бензина на восьмичасовую поездку от Москвы до Санкт-Петербурга. Пока бак наполнялся, мужчина залез в контакты и наткнулся на «Мира». Они уже созванивались один раз, связь проверяли, так сказать. Надо бы ей позвонить, предупредить заранее, что он завтра будет занят и, скорее всего, не сможет ответить, и заодно поинтересоваться, как оно, нормально, ничего не изменилось с прошлого раза? Арт провёл пальцем по экрану и приставил телефон к уху. Сначала были гудки, потом пиликанье, свидетельствуещее о том, что абонент в сети, но трубку не снял. Артём нахмурился, но решил перезвонить через некоторое время. Всё-таки сегодня будний день, наверняка Слава сейчас в школе. Он ей на большой перемене позвонит, расписание же видел. Вот он заправил машину, оплатил бензин и сел за руль. Когда он подъехал к дому, он поглядел на время и кивнул — ага, у Славы только что закончился первый урок. Ещё один, и у них будет большая перемена. Значит, можно пока собрать остатки вещей, сходить за тем сувениром для Киры с Женькой, который он приглядел, да и вообще навести самые последние штрихи. Именно этим он и пошёл заниматься. Когда наступила большая перемена, Артём позвонил снова. Ему никто не ответил. Может, просто не слышит? Надо попробовать ещё раз. Он позвонил ещё два раза. Нет ответа. Мужчина нахмурился. В чём дело? Мира же так радовалась телефону, наверняка она взяла его с собой в школу. Как минимум чтобы похвастаться перед одноклассниками, что он, себя не помнит со своим первым телефоном? А может, она и не в школе вовсе? Вдруг она заболела? Всё-таки декабрь уже на дворе, минусовая температура. Скоро пойдёт снег и накроет всё белым покрывалом, заглушая мир. Ладно, тогда позвоним матери Миры. Раз девочка дома, значит, и мать тоже. Когда Клавдия тоже не ответила, Артёма охватило нехорошее предчувствие. Что-то не так. Вот только что? Буквально несколько дней назад всё было нормально, значит, и сейчас должно быть! Он сделал всё, что нужно, он заслужил спокойно уехать домой и жить своей жизнью! Плохое предчувствие подкинуло воспоминание о приходе в квартиру. О её нехорошей атмосфере. Всё нормально. Должно быть. Но… Он на всякий случай заедет к ним и проверит. Просто на всякий случай.

***

После того, как Арт вернул Славу домой, а бабушка уехала, мама продержалась ровно два дня. А уже на третий Слава сидела у себя в комнате и прислушивалась к доносящимся из-за двери судорожным всхлипам, жалея, что впопыхах оставила свой телефон лежать на кухонном столе. Всё опять повторялось. Разве что на этот раз не было бабушки. Нет, маму она не толкнула, всего лишь случайно расколола тарелку надвое. Но только она хотела извиниться и пообещать, что уберёт, мама начала орать, а потом стукнулась спиной о стену, сползла на пол и, обхватив себя руками и вытаращившись в упор, принялась раскачиваться взад-вперёд, как на качелях. Слава помнила, чем закончился прошлый раз, и уже хотела подбежать к ней, помочь, как вдруг мама заорала каким-то утробным, незнакомым голосом: — Нет! Живо к себе в комнату и не смей выходить! Не то я… я не знаю, что с тобой сделаю! Славе ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Всё это время Слава старалась вести себя лучше, правда, говорить о том, что не нравится, общаться. Но мама почему-то её старания не оценила. Продолжала кричать на неё, отсылать к себе комнату, дёргать туда-сюда и забывать кормить. И Славу это, мягко говоря, начинало раздражать. Ну почему мама не может быть как Арт? Неужели так трудно не делать того, что не делал он? Девочка коснулась макушки головы, там, где касался Арт. Казалось бы, то Арт, а то мама, разные люди, и мама должна быть Славе дороже. Но нет, она оказалась права. Мама действительно не любила её так сильно, как девочка когда-то предполагала. Хотя… Арт сказал же, что с родителями просто иногда бывает сложно… Слава посидела неподвижно пару минут и помотала головой. Затем прислушалась. Всхлипы прекратились, а значит, мама плакать перестала. Это должно было Славу обрадовать, но та чувствовала лишь горечь, которая противно пекла горло. Так она и не перестала быть дрянью. Ей нужно было радоваться, что мама успокоилась и хотя бы по полу не катается, но нет. Слава некоторое время послушала, как мама пошла греметь посудой, потом снимать бельё с сушильной верёвки и, наконец, к себе в комнату гладить. Раз она пошла успокаиваться, то, может… сейчас самое время поступить, как предлагал Арт? Поговорить с мамой? Да-да, извиниться и предложить пойти что-нибудь приготовить вместе, как вот они с Артом. А то, если честно, Слава уже конкретно проголодалась, да и школу она пропустила… Слава слезла с кровати и открыла дверь комнаты. Сейчас они с мамой поговорят и всё будет хорошо. У них ещё всё получится. Девочка выглянула из комнаты. Мамина спальня была открыта настежь, а сама мама стояла возле гладильной доски и водила утюгом по разложенной на ней ткани. Слава, стараясь на всякий случай не шуметь, вышла из комнаты, подошла к маме и слегка дёрнула её за штаны. — Мам, — сказала она, — прости, что разбила тарелку и… давай приготовим что-нибудь вместе? Когда мама застыла на пару секунд, а потом резко развернулась, Слава сразу поняла, что совершила ошибку. Вот только не поняла, какую именно. Инстинктивно сделав шаг назад, девочка подняла голову и заглянула маме в лицо, чтобы понять, насколько сильно та рассердилась. Слава маминого лица не увидела. На неё смотрела искаженная в ярости, скалящаяся, брызжущая слюной морда. А глаза налились кровью и выпучились, словно у какого-то непонятного зверя. Хотя нет, почему же непонятного? Слава такие глаза уже видела. У соседского псины, когда тот за ней гнался. Как только Слава достигла этого осознания, буквально всё её существо заорало одно слово. «БЕГИ!» И Слава побежала. Когда она выскочила из комнаты, у неё за спиной послышались такие тяжёлые удары об пол, что девочке показалось, что за ней гонится не человек, а как минимум стадо слонов. И даже брошенный ей вслед рёв звучал как трубящий хобот: — УБЬЮ!!! Подстегнутая этим страшным рёвом, Слава кинулась в коридор, ко входной двери. Мозг работал со скоростью в сто километров в час. Открыть, сбежать вниз по лестнице, спрятаться где-нибудь во дворе. Лишь бы успеть, лишь бы…! Не успела. Кто-то схватил её за руку, дёрнул назад и прижал коленом к полу. Слава стукнулась о деревянный паркет подбородком, да так, что аж зубы клацнули. Благо между ними не было языка. Поза оказалась недостаточно удобной, чтобы Слава смогла повернуть голову и посмотреть, что происходит. И сопротивляться она тоже особо не могла, лишь бесполезно сучить ногами. Ей никогда ещё не было так страшно. Но несмотря на всё, что было до этого, Слава до самой последней секунды верила, что мама не может ей по-настоящему навредить. Это же мама, максимум, что она может, — это толкнуть, или дёрнуть за руку или за волосы, или по щеке хлопнуть, но только и всего! Ведь так? Но когда на её прижатую к полу левую руку обрушился раскалённый утюг, который женщина так и не выпустила, Слава поняла, что мама может очень даже многое.

***

Артём развернул машину и поехал в сторону Славкиного дома. Припарковался. Заехал во двор. Открыл дверцу и вышел. Начал идти по двору. Натянувшееся, как струна, предчувствие не отпускало. Деревья нависали над ним. Площадка была пуста. Во дворе было слишком тихо. Звук его шагов отскакивал от стен негромким эхом. Всё замерло в ожидании чего-то. Вот только чего… И тут на весь двор бахнула резко открывшаяся парадная дверь. Артём встрепенулся, словно вышел из транса. Сразу за «ба-бахом» из-за двери вылетела маленькая фигурка и свалилась с ног. Артём даже не присмотрелся толком, но сразу понял, что это Мира. Вот просто стрельнуло в голову. Он бросился вперёд. Как только Артём приблизился, то сразу понял, что это одно из тех событий жизни, которое он, как бы ни старался, никогда не забудет. Сначала ему в ноздри врезался чудовищный запах палёной плоти и оглушил его. Когда мужчина пришёл в себя, он наконец-то смог оценить ситуацию. Всё ещё одетая в домашнюю одежду Мирослава лежала на асфальте, свернувшись в позу эмбриона, и хватала ртом воздух, словно никак не могла удержать его в лёгких. Из её широко раскрытых глаз текли слёзы. Одну руку она поджала под себя, словно раненое животное лапу, а вторую, левую, зачем-то вытянула вперёд. Как только глаза Артёма дошли до того конца, он тут же осознал, почему. Начинаясь на тыльной стороне руки, пересекая и заканчиваясь на запястье, руку Славы покрывал ожог. Ярко-красный, отекающий, почти что отслаивающийся прямо на глазах, с пузырями желтоватого цвета, в которых плавало что-то прозрачное, и Артём буквально почувствовал, как эти пузыри лопаются и открывают под собой мёртвый эпидермис, мёртвую кожу… Мещеряков мысленно дал себе пощёчину. Что же ты стоишь, дебил?! Двигайся! Ей нужна помощь! — Мира! — выкрикнул он, опустился перед ней на колени и повернул, как мог, к себе. — Мира, ты меня слышишь? Слава продолжала хватать ртом воздух. Её взгляд смотрел сквозь него, зрачки сузились до точек. Болевой шок, осознал Артём. — Мира, посмотри на меня, — он принялся аккуратно похлопывать девочку по щеке. — Это я, слышишь? Смотри на меня, ну! Приходи в себя! Наконец-то, наконец-то девочкин взгляд сфокусировался и остановился на нём. Её рот шевельнулся, явно пытаясь выговорить его имя. — Нет, молчи, — велел Артём, стаскивая с себя куртку, на улице дубак, а она раздетая совсем… — Всё будет хорошо. Я сейчас отвезу тебя в больницу. Просто постарайся не двигаться, я рядом, всё будет хорошо, слышишь? Несколько неуклюже закутав Славу в куртку, он подхватил маленькое тельце на руки и со всех ног помчался к машине. Мозг выдавал череду приказов, словно компьютер: открыть дверь, усадить, пристегнуть, не задеть ожог, найти ближайшую больницу, отвезти БЫСТРО! Пока он вбивал трясущимися пальцами в телефон запрос, потому что мозг наотрез отказался вспоминать не то что заведения, но и названия улиц, на которых те находятся, Слава начала плакать. Теперь, когда её не защищало шоковое состояние и оцепенение прошло, до её сознания добралась боль, наверняка нестерпимая для столь юного возраста. Этот плач, полный страдания… Это был такой жалобный звук, что у Артёма чуть не разлетелось вдребезги сердце. Но сейчас он не мог себе позволить дать слабину. Мужчина сцепил зубы, отключил слух и все остальные чувства и сосредоточился на дороге. Самая близкая больница оказалась в двух кварталах от них. Артём встал на первое попавшееся место, подхватил Славу и ворвался со всех ног внутрь. Он словно смотрел со стороны, как разговаривал с девушкой на ресепшене, как та кому-то позвонила и велела подняться на такой-то этаж и зайти в такой-то кабинет, как мчался туда, как говорил с нужным ему человеком в белом халате… Пришёл мужчина в себя только тогда, когда врач подошёл к нему и попросил выдать пострадавшую. И протянул к нему руку. Слава издала звук, который мог принадлежать лишь раненому зверю, и вцепилась здоровой рукой в свитер Артёма. — Тихо-тихо, — немедленно поспешил успокоить её Мещеряков. — Всё хорошо, я никуда не ухожу. Я всё время буду рядом, слышишь? Всё хорошо. Сказал он, прекрасно зная, что на самом деле ничего хорошего тут нет. Но зато Слава хоть чуточку успокоилась. Не до конца, но чуточку.

***

Артём своё слово сдержал. За всё время процедуры он ни разу не отошёл от Славы. А также отвечал на все вопросы, которые ему задавали, заполнял бумажки какие-то, слушал диагноз… У Славы был ожог второй степени, очень близко граничащий с третьей. В зависимости от того, как отреагирует организм пострадавшей, может остаться ожоговый рубец. Травма была получена от горячего металла, вероятнее всего, от утюга или чего-нибудь подобного. Было наказано точное соблюдение гигиены, регулярная обработка и, в случае контрактур, лечебная физкультура. Использовать антисептические средства, потому что пузыри склонны к нагноению. А ещё необходимо регулярно накладывать на место ожога асептическую повязку и ежедневно её менять. Если невмоготу, можно пить обезболивающее. До двадцатого дня с момента получения травмы запишитесь на экстренную иммунопрофилактику столбняка. И пожалуйста, впредь следите за вашей племянницей получше. Когда Артём уходил, читая распечатанный специально для него список лекарств, которые ему предстояло купить, Слава уже шла на своих двух — действовало обезболивающее. Это должно было радовать, но по девочке было видно, что она далека от нормального состояния. Она кое-как держала его за руку, механически переставляла ноги, таращилась в упор и вообще не проявляла признаков той полной надежды девочки, с которой он расстался несколько дней назад. Теперь это была словно оболочка, наполненная одним воздухом. Артём не понимал. Этот ожог, это же ведь просто несчастный случай, верно? Что её так напугало, что она так себя ведёт? Что произошло? Именно это он у неё и спросил, когда они вновь оказались в машине и наедине. — Мира, что случилось? Девочка глаз не подняла. Продолжила смотреть пустым взглядом в упор. — Мира? — упавшим голосом спросил Артём. Молчание. Когда Артём решил, что она не ответит, девочка едва слышно прошептала: — Я не знаю, что я сделала. И не проронила больше ни слова аж до самого дома Артёма. Собственно, больше везти её было некуда. Он пытался её расспросить, но тщетно. Слава молчала партизаном, прямо как в первые недели их знакомства. Хотя нет, то молчание в сравнении с этим было ничто. Тогда Мира хоть как-то реагировала, а сейчас — вообще нет. Лишь когда они вошли в его квартиру и он спросил её, не хочет ли она чего, девочка ответила: — Я хочу спать. Артёму ничего не осталось, кроме как проводить её к своей кровати, которую он собирался сегодня разобрать, и укрыть её одеялом. Как только голова Славы коснулась подушки, она сразу же уснула. На её щеках виднелись высохшие следы слёз, а пострадавшая рука отсвечивала белоснежной атравматической повязкой. На неё было больно смотреть. Артём закрыл дверь, осел на пол и провёл пальцами по лицу, чувствуя себя бесконечно уставшим. Ему уже ничего не было ясно или понятно. Это же ведь не то, что он подумал, верно? Ну не может такого быть! Да, он их плохо знал, но ни Вера, ни Клавдия на такое не способны! Они же не чудовища… Не способны ведь? Артём вздохнул. Ну почему вот это вот всё происходит именно сейчас? Сейчас, когда он уже был на полпути домой? Всё ведь шло как по маслу, что пошло не так?

***

Проснулась Слава аж после обеда. В основном от уже несильной, но неприятной боли, которая пульсировала в её руке. Девочка немедленно села и посмотрела на руку. Её глазам предстала белая повязка. А значит, всё случившееся не было сном. Хотя она очень надеялась на обратное. Она огляделась. Комната, в которой она спала, когда жила с Артом. Только кровать другая. Что она сделала? В комнате царил полумрак. За окном уже начало темнеть. С неба что-то падало, отражаясь на полу чёрными теневыми пятнышками в свете уличного фонаря. Зачем она это сделала? Слава слезла с кровати и подошла к окну. Выглянула. На улице шёл снег. Слава потихоньку осела на пол, притянула колени и обняла их, чувствуя себя самым маленьким существом не свете. Она ошиблась. Она думала, что то, что произошло недавно было ужасно. Но нет. Оказывается, ужаснее было осознание того, что после случившегося ничего не изменилось. Зима не закончилась. По улицам ходили люди. По дорогам ездили машины. Голые ветви деревьев слегка покачивались на ветру. Всё продолжалось. Мир ни для кого не остановился. Для Славы же мир не просто остановился. Он рухнул. Маленькая девочка спрятала лицо в коленях. За окном падали снежинки. Такие же белые, как её повязка. Интересно, каково было Котьке осознавать, что самый близкий ему человек может от него отвернуться? Теперь она знала.

***

Как только Артём услышал, что дверь его комнаты открылась, он сразу же двинулся в том направлении. Вот он встал перед девочкой. — Мира? Девочка скользнула по нему безразличным и каким-то остекленевшим взглядом, словно индифицировала его присутствие, но сама не произнесла ни слова. Она прошла мимо мужчины в сторону туалета. Негромко щёлкнула дверная ручка. Она не хотела разговаривать. Но на этот раз Артём не мог позволить игре в молчанку затянуться. Он должен был разобраться, в чём проблема как можно скорее, ему буквально завтра отъезжать! Слава вышла, и Артём опять спросил: — Мира, что случилось? Слава вяло пошла на кухню. На самом деле она хотела пойти к себе в комнату и запереться там, предпочтительно навсегда, но Арт перекрыл проход. Значит, будем прятаться от него и его вопросов на кухне. Слава вошла, намереваясь сесть, но тут обнаружилось, что стульев-то и нет, только стол. Все стулья Арт убрал, подготавливаясь к переезду. Так что, за неимением лучшего варианта, Слава залезла под стол, села и вновь притянула колени. Артём присел на корточки, явно не понимая намёк. — Мира, что случилось? — повторил он. — Мне нужно знать. Нет ответа. — Как это произошло? Кто это сделал? Нет ответа. — Или это просто случайность? Нет ответа. — Мира, говори со мной. Нет ответа. — Пожалуйста. Слава свернулась в клубок, пытаясь сделать себя настолько маленькой, насколько себя ощущала. У неё не было ни сил, ни желания отвечать на чьи-либо вопросы. Ей просто хотелось, чтоб её оставили в покое. Навсегда. — Мира, я хочу помочь. Но для этого ты мне должна рассказать, что случилось. Я понимаю, тебе сейчас не хочется, но так надо. Слава молчала. Потому что знала, что если она сейчас хоть слово скажет, то расплачется как маленькая. — Ладно, — сдался наконец Арт, — я чуть позже спрошу. Скажи тогда вот что — рука болит? Слава едва заметно кивнула. — Сильно? Девочка пожала плечами, опять-таки едва заметно. — Обезболивающее нужно? Слава мотнула головой. — Хорошо… Наступила пауза. Арт поискал, что бы ещё сказать, и наконец-то придумал: — Ты голодная? Желудок Славы хотел есть, но вот мозг был с ним категорически не согласен. Хотя девочка с утра ничего не ела, задним умом она понимала, что сейчас не сможет ничего переварить. А может, уже никогда не сможет. Пришлось помотать головой. — Что, совсем? Кивок. Артём вздохнул. — Хорошо. Как я уже сказал, поговорим позже. Но ты можешь хотя бы посидеть в одной комнате со мной? Обещаю не приставать. Реакции не было очень долго. Но потом Слава всё-таки кивнула. Так они и оказались вместе в гостиной. Слава сидела на одной из присутствовавших там коробок и пялилась в упор, а Артём раскладывал оставшиеся вещи, время от времени оглядываясь на девочку. Ему действительно ничего не оставалось, кроме как ждать, хоть это было одно из его нелюбимых занятий. Но сейчас был важен каждый шаг, так что торопиться и пресовать Славу нельзя — и так разговаривать отказывается. Так прошло невесть сколько времени. Артём уже почти всё собрал и теперь попросту тянул время, перекладывая туда-сюда вещи. Слава по-прежнему сидела тише воды, ниже травы. Может, он уже достаточно подождал? Надо попробовать снова. Артём поднялся, подошёл к Славе и поинтересовался: — Тебе как, легче? Готова говорить? Слава медленно повернула к нему голову… И тут её взгляд упал на утюг, который мужчина как раз хотел переложить в нужный отсек и просто держал в руке. Слава так шарахнулась назад, что свалилась с коробки. Её глаза были выпучены, тело тряслось, она изо всех сил принялась пятиться, даже не пытаясь встать. — НЕТ! — донесся из её рта отчаянный вопль, полный самого настоящего ужаса. — НЕТНЕТНЕТНЕТ! Артём, не понимая, что происходит, вопросил не менее испуганно: — Мира, ты чего? В чём дело? И сделал шаг вперёд. Слава уже упёрлась спиной в угол и скрутилась в клубок, словно пытаясь защититься. Из её глаз текли слёзы, а из горла доносились судорожные всхлипы. — Мира! — воскликнул Артём, уже растеряв самообладание. — Да что, что я сделал?! И опять сделал шаг вперёд. Девочка вжалась всем телом в угол, уже даже не плача, а завывая раненым зверем, которого нагнал охотник, и уже перезаряжает ружьё, чтоб нанести последний, окончательный удар. — Не надо, — прохрипела она, захлебываясь слезами, — пожалуйста, не надо! Именно в этот момент Артём осознал. Врач сказал, что ожог был получен от горячего металла. Мира выбежала из дома так, словно спасалась от кого-то. Её мать не отвечала на телефон. И ещё ожог выглядел слишком ровно. Словно кто-то прижал горячий предмет и удерживал его. И он на данный момент нависал над ней с этим предметом в руке. В следующую минуту утюг валялся на полу в другом конце комнаты, а Артём сидел на коленях перед девочкой и бесполезно маячил руками над её трясущимся телом. — Мира, всё, я его убрал, видишь? — обезоруженно лепетал он. — Всё в порядке, у меня ничего нет, видишь? Всхлипы не стихали, а, казалось, лишь нарастали. — Мира, один вопрос, только один вопрос, ладно? — Артёму уже самому не хотелось поднимать эту тему, но ему нужно было знать. — Кто это сделал — бабушка или мама? На последнем слове Слава вздрогнула, причём явно инстинктивно, и заплакала ещё сильнее. Да так, что начала задыхаться. Её маленькое, такое бесконечно маленькое тельце дёргалось в бешеной тряске, глаза опять смотрели в никуда, руки вцепились в ткань на груди, и Артём был уверен, что если сейчас прижмёт пальцы к её запястью, то почувствует, как пульс отбивает бешеное стаккато. Он знал, что сейчас происходит. Точно так же вёл себя Вик, когда осознал, что на его совести невесть сколько самых настоящих трупов. Это была паническая атака. И всё. На этом его знания заканчивались. Артём Мещеряков уже не раз чувствовал себя беспомощным, бесполезным, не способным что-либо сделать. Это были его самые нелюбимые моменты жизни. Но этот момент взлетел к самому верху списка нелюбимых моментов, намереваясь остаться там, похоже, навсегда. Он совершенно не представлял, что делать. Словно и не было того функционального тридцатилетнего мужчины, каким он стал, на его месте вновь оказался растерянный подросток, которым он когда-то был. Опять вокруг него рушился небезразличный ему человек, а он не мог сделать ровным счётом ничего. Разве что только пытаться. Артём подвинулся к Славе, взял её ладонями за лицо и аккуратно повернул к себе. — Мира, смотри на меня. Только на меня, слышишь? Нет, не дёргай головой, забьёшься же! Сосредоточься на мне, на моём голосе. Девочка кое-как, но смогла сфокусировать взгляд на нём. Это должно означать, что он на верном пути, ведь так? — Так, молодец. А теперь постарайся сделать глубокий вдох, окей? Нет, не так быстро. Повторяй за мной. Артём медленно втянул полные груди воздуха и так же медленно выпустил. Слава последовала его примеру, но получилось у неё лишь с третьего раза. Артём повторил движение ещё несколько раз, и вскоре Слава начала относительно нормально дышать. Но плакать не перестала. Тогда Мещеряков понадеялся, что не совершает ошибку, и притянул её к себе. Так они и застыли на картине маслом: мужчина, уже сидящий под стеной и держащий на руках маленькую девочку, которая положила голову ему на плечо слабо вцепилась кулачком ему в свитер и громко сопела, растеряв все силы после панической атаки. Не очень весёлое получалось это произведение искусства. Прямо как большинство картин, написанных в эпоху экспрессионизма, когда наступили 1900-е и с развитием прогресса пришёл очередной пиздец. Для каких-то людей в жизни «пиздец» так и не закончился. Кому-то повезло его не познать. А для кого-то он только начался, и Артём сейчас держал одного из таких людей. И не знал, как это предотвратить. Не знал, из-за чего всё это произошло и как теперь быть. — Мира, — спросил он скорее от бессилия, чем подтверждения ради, — она тебя била когда-нибудь? Кто такая «она» уточнять не пришлось. Девочка шмыгнула носом и кивнула. — Она… что-нибудь, что тебе не нравилось делала? Кивок. — А бабушка? Кивок. Твою мать. То есть, всё это время… Но почему она молчала? — Мира, — убито произнёс Артём, — ты должна была мне сказать. — Я пыталась, — прошептала Слава. «Когда это?» — хотел спросить Артём, но так и не спросил. Потому что она действительно пыталась. Она попросила его забрать её с собой. Она просила её послушать. Она сразу сказала ему, что мама её не любит. Но он ей не поверил, потому что уже сделал собственные выводы и всё решил за неё. Но с другой стороны, откуда ему было знать?! Он ведь думал… «В этом твоя проблема», — сказала ему тогда Кира. Да. Он думал. Он думал, когда нужно было открыть уши и рот и расспросить. Именно поэтому они с Кирой расстались — она промолчала, а он не спросил. Но Кира, как и Мира, пыталась ему сказать. Господин «Самопровозглашённый Лидер» же решил, что поступает правильно и потопал себе спокойненько дальше. В итоге Кира чуть не погибла, причём из-за него же самого. Тогда он был ребёнком в плохой ситуации, но сейчас-то у него какое оправдание? Как он оправдает то, что он оставил её там, с ними? Что у него на руках плачет ребёнок, который потерял кусок детства, потому что её мать своими же руками его и отколола? Никак. Столько лет прошло, но так ничего и не изменилось. Опять во всём был виноват Артём.

***

После того нервного срыва Слава опять заснула, на этот раз уже до утра следующего дня. Артёму пришлось смириться с тем, что его планам вовремя сбыться не суждено, отменить приезд грузчиков, выбросить хренов утюг и, пока Слава спит, сбегать в магазин за жратвой и в аптеку за лекарствами. Следуя составленному и распечатанному в больнице списку, он накупил асептических повязок, анальгетиков, нужных спреев, кремов и мазей и рванул обратно в квартиру, на ходу вспоминая уроки по накладыванию повязок на повреждённые конечности от своего тренера по боксу. Спасибо вам, Викентий Петрович, за акцент на первой помощи! Разложив купленное на самом доступном месте, мужчина аккуратно заглянул в свою комнату и увидел, что Слава уже сидит на кровати и смотрит на руку. Словно весь её мир теперь сошёлся на этой конечности клином. Хотя ещё бы он не сошёлся. Сознание услужливо подкинуло изображение маленькой руки под гигантским утюгом, с хищным шипением прожигающего кожу, но не способного заглушить детский крик, полный запредельной, незабываемой, чудовищной боли. Артём помотал головой, пытаясь выкинуть эту ужасную картину из головы. Сознание в ответ на этот жест понимающе кивнуло и подсунуло мёртвое тело Киры. Артём неожиданно для самого себя шарахнул кулаком по ближайшей поверхности. От бессилия, от ненависти к себе, от непонимания, какого хрена вообще происходит. Однако проработать эти чувства он не успел, потому что Слава немедленно обернулась на громкий звук с паникой в глазах. Которая при виде него слегка поубавилась, но не исчезла. Вот и ещё одно осознание: мать Славы разрушила весь прогресс, которого Артём сумел достичь за проведённый вместе месяц. И сейчас всё было гораздо хуже, потому что она наверняка разрушила и её душевный покой. А Артём знал, почём фунт этого лиха. Бедная девочка, как он мог подвергнуть её такому испытанию? — Привет, Мира, — негромко поздоровался Артём. — Извини, я не хотел тебя пугать. Ты как, выспалась? Едва заметный кивок. С совершенно подавленным видом. — Ты себя нормально чувствуешь? Вот что за дебильный вопрос, Мещеряков? Разумеется, нет! В её жизни уже никогда ничего не будет нормально. Ты позаботился об этом. Словно подтверждая его мысли, Слава мотнула головой. — Это по-прежнему не сон, да? — едва слышно прошептала она. «Хотелось бы», — подумал Артём, а вслух сказал: — Нет. Прости. Даже извиниться нормально не можешь. Как же ты жалок, рыцарь. Никого не смог защитить — ни даму своего сердца, ни собственную племянницу. Слава сжалась в клубочек и спрятала лицо в коленях. Артем подошёл, сел рядом и попытался погладить её по плечу. Слава не отшатнулась, но Артём с тем же успехом мог гладить каменную глыбу. — Прости, — повторил он, зная, что этого слова попросту недостаточно. Но у него больше ничего не было. Слава подняла голову и посмотрела на него абсолютно сухими глазами. Открыла рот, явно собираясь что-то сказать, но тут же его и закрыла и посмотрела в сторону. Это было хуже любого обвинения, которым она могла его наградить. Теперь создалось ощущение, будто Слава… теряет силы. Закрывается. Сдаётся. Нужно вытащить её из этой комнаты. Сейчас же. — Мира, пошли на кухню? — предложил Артём. — Я поесть принёс, ты же наверняка голодная. Слава вяло пожала плечами, что было не очень конкретным ответом, но всё же лучше, чем его отсутствие. Девочка слезла с кровати и потопала вслед за мужчиной. Повреждённая конечность слегка телепалась, пока она шла, что выглядело очень неприятно. — Ты рукой шевелить можешь? — уточнил Артём, когда его подопечная села на один из стульев, которые он достал специально для них обоих. Кивок. — Сильно болит или терпимо? Девочка пожала плечами. — А поконкретнее? Слава выпустила воздух через нос, что было явным признаком хоть и лёгкого, но раздражения. Артём никогда не думал, что будет так рад его обнаружению. — Болит. Несильно. — Эти два кратких слова стали ему ответом. — Нужно обезболивающее? Слава подумала пару секунд и наконец-то кивнула. — Хорошо, — ответил Артём и поставил перед девочкой бутерброды, которые купил в магазине, ведь холодильник-то был пуст. — Ешь пока, я сейчас воды налью, и запьёшь. Он открыл бутылку воды, плеснул в стакан, достал таблетку анальгина и повернулся к девочке. Та сидела перед бутербродами и таращилась на них так, будто само их присутствие высасывало из неё силы. — Мира? — Артём поставил стакан и таблетку на стол. — Всё нормально? Опять этот тупой вопрос, на который ответ по-прежнему «нет». Слава молча протянула здоровую руку и слегка отодвинула тарелку. — Ты же со вчерашнего дня ничего не ела, — прокомментировал Артём, которому опять захотелось разбить о стену кулак от бессилия. Девочка мотнула головой. — Мира, нужно поесть, — в тоне Артёма появились просительные нотки. На глазах у Славы выступили слёзы. Твою же мать. — Можешь не есть всё сразу, — немедленно пошёл на компромисс Артём. — Съешь сколько сможешь. Я их поставлю в холодильник, если потом проголодаешься — придёшь и возьмёшь. — И добавил: — Но сейчас постарайся хоть немного поесть. Лекарства нельзя пить на голодный желудок. Слава через несколько секунд покорно кивнула и медленно потянулась за бутербродом. Ей удалось его съесть, но мужчина видел, с каким трудом он ей дался. Больше она пытаться не стала и быстро выпила таблетку с обезболивающим, наверное, чтобы Артём не успел возразить. Но он и не собирался — сам прекрасно понимал, что если она сейчас попытается поесть через силу, её попросту вырвет. Но плохую новость он ей всё же преподнёс. — Мир, мне нужно поменять тебе повязку. — Нет! — немедленно сжалась в клубок девочка, выпучив на него глаза, от чего у Артёма неприятно кольнуло под сердцем. Он не хотел, чтобы она его боялась. Опять. — Я всё понимаю, — заверил он её, — но так надо. Если её не менять, твой ожог не заживёт. Слава судорожно замотала головой. — Я буду очень аккуратен, — попытался переубедить её Артём. — Больно не будет, обещаю. — Я не хочу на него смотреть, — прошептала Слава, сжимаясь плотнее. — Так не смотри, — у Артёма дрогнул голос. — Ты можешь просто закрыть глаза и отвернуться. Слава осталась сидеть на стуле, свернувшись в клубок. Молчание царило очень долго, но она наконец-то кивнула. Артём больше не стал ничего говорить. Он прихватил нужные ему препараты, подставил свой стул поближе и устроился поудобнее. Медленно взял Славу за руку и принялся снимать повязку, а сама девочка отвернулась и принялась таращиться в окно. Оно и к лучшему — ожог уже начал заживать, но зрелище это было не для брезгливых. Он всё ещё выделялся красным пятном на коже, но уже начинал желтеть по краям. Волдыри почти не виднелись, но их присутствие всё равно было заметно. Просвечивали кровоподтёки и… едва начавшая проявляться линия в горошек. Это были следы от каналов для выхода пара, дырочек, которые на подошве утюга расположены. Артём комбустиологом не был, но он понимал, что никакие мази тут уже не помогут. Нет, ожог заживёт, куда он денется, но рубец от него останется. Славе всю жизнь придётся носить это клеймо, напоминающее о боли, через которую ей пришлось пройти. О том, что Артём её не услышал и не защитил. Интересно, как можно исправить то, что неисправимо? Когда Артём продизенфицировал ожог, наложил на него новую повязку и уже хотел сесть и поговорить со Славой, а заодно извиниться как следует, в его дверь раздался звонок. Потом ещё один, и ещё один. Словно тот, кто стоял за дверью судорожно тыкал в кнопку. Артём попросил напрягшуюся Славу подождать и пошёл смотреть, кто пришёл. К тому времени, как он выглянул в глазок, его тётка уже начала колотить в дверь кулаком. — Открывай! Открывай, собака, я знаю, что ты там! — доносилось с другой стороны. «А вот и босс-баттл подоспел», — мелькнула дурацкая мысль, прежде чем всё существо Артёма словно налилось сталью. Такого гнева он не ощущал со времён игры и Энвеллопокалипсиса. Хотелось со всей дури грохнуть дверью об стену и пройтись по Вере взглядом снайпера, чтоб ту аж до самых печёнок пробрало. Но он не мог. Он не мог дать гневу волю. Потому что есть третий человек, которому этого видеть не нужно. Артём выглянул из коридора и, глянув на перепуганную Славу, велел: — Мира, иди к себе в комнату и оставайся там до тех пор, пока я не приду. Сейчас. Той дважды повторять не пришлось. Как только Слава закрыла за собой дверь, Артём открыл входную. Его тётка чуть не ввалилась в квартиру, но, к сожалению, на ногах удержалась и обвела прихожую гневным взглядом. — Где она? — наконец-то вопросила она. — Кто «она»? — на удивление спокойно ответил Артём. — Да паршивка эта, Мирослава! — рявкнула Вера. — Я знаю, она здесь, больше ей идти некуда! — Вы правы, — не стал лгать Артём, перекрыв телом проход к своей комнате. — Но я вам её не отдам. — Что значит не отдашь?! — возмутилась Вера, тщетно пытаясь его обойти. — Да сойди же ты с дороги, мне её домой отвести надо, срочно! Артём не сдвинулся ни на дюйм. — Мирослава. Никуда. С вами. Не пойдёт, — отчеканил он непоколебимым тоном. Его тётка выпучила глаза, словно не могла поверить, что это происходит. Затем эти самые глаза налились знакомой ненавистью, и Вера угрожающе вопросила: — Мне закричать, что ты нас с внучкой похитить пытаешься? Ты гляди, вспомнила, что Мирослава вообще-то её внучка! Жаль только, поздно. Артём выпрямился, подчёркивая свой рост и мускулатуру, словно напоминал, что Вера здесь только потому, что он позволяет. — Попробуйте, — абсолютно безэмоционально ответил он. — Попробую, — перешла в наступление после секундной заминки гнусная бабка, — если сейчас же не отдашь мне Мирославу. — Зачем? — Затем, что у меня дома ребёнок в истерике! Вчера звонит мне, кричит что-то там про утюг и Мирославу, у меня чуть сердце не остановилось, пока я до неё добиралась! Еле утихомирила, лежит теперь дома под успокоительным! Мне нужно вернуться с девчонкой, пока она не проснулась, так что не мешай мне! — И она опять попыталась протолкнуться мимо него. Но напоролась на вытянутую руку Артёма. — Нет, — твёрдо сказал он. — Сейчас мы зайдём на кухню и будем говорить. — Вера открыла рот, но Мещеряков её тут же перебил: — Возражения не принимаются. А если начнёте орать, то напомню, что это вы ко мне пришли, а не я к вам. Моё и Славкино слово против вашего. Как думаете, кому поверят? Вера скрипнула зубами, но прошла на кухню и демонстративно села на один из стульев. Артём же более спокойно уселся на второй и приготовился. Босс-баттл начался. Теперь лишь бы не потерять самообладание… — Буду предельно краток, — сказал Артём. — Я знаю, что и вы, и ваша дочь издевались над Мирославой. Я знаю, что она вам не нужна. Я хочу, чтобы это изменилось. — Мы это уже обсуждали, — раздражённо огрызнулась его тётка. — Зачем повторять один и тот же разговор? — Тогда, — остановил её Артём, — я видел ситуацию в другом свете. Я думал, что между вами существует хоть какая-то привязанность, но теперь вижу, что был не прав. — Артём, ты опять говоришь о том, чего не знаешь, — фыркнула Вера. — Да, согласна, мне нет дела до девчонки, но её, к сожалению, любит Клава. — Любит. — Сарказмом в голосе Артёма можно было резать металл. — Значит, она ей прижгла руку утюгом от великой любви? — Это в чём ты обвиняешь мою дочь? — сузила недобро глаза Вера. — Я не обвиняю, — Артём едва держал голос ровным, — я говорю вам, что она сделала. Когда я нашёл Славу, у неё рука воняла палёным мясом — это, по-вашему, любовь? Глаза Веры на секунду расширились, но она тут же отмахнулась: — Ай, наверняка она сама виновата — подлезла где-нибудь, а Клава промахнулась и… — Вера Авксомовна, у неё на коже следы от утюжной подошвы. Ваша дочь явно прижала ей руку и держала утюг. — Так! — воскликнула вдруг Вера. — Это Клавина дочь, она её воспитывает так, как считает нужным! Если же Мирослава слишком тупая, чтобы слушаться, то это её проблемы. Артём вцепился пальцами в штанину, чтобы не вцепиться в саму Веру. Всё было ещё хуже, чем он думал. Его тётка отзывалась о Славе не как о человеке, а как о… о какой-то непослушной собачонке, которую слегка шлёпнули тряпкой, чтобы вела себя как положено. Они не видели в ней человека с чувствами, с предпочтениями, со страхами. — Ребёнка нужно воспитывать должным образом, а не так, как вы считаете нужным, — прорычал Артём. — Если ни вы, ни она не собираетесь этого делать, то зачем она вам вообще? — Клава отказалась жить со мной, — ответила Вера. — А поскольку Мирославу она уже родила… ну, не выкидывать же её, иначе будет истерика. Да и кто мне позвонит, если у Клавы случится припадок? Вот он, ответ. Вера видела в Славе подобранного по глупости детской на улице зверька, которого теперь и не отдашь, потому что ребёнок к нему привязался и отказывается его отпускать. А Клавдия видела в Славе того же зверька, вот только она же и была тем ребёнком, который его подобрал. Ребёнком, который злился, что зверёк ведёт себя не так, как хочется ей. Ребёнком, который навредил бедному зверьку и оставил ему пожизненный шрам просто за то, что он был собой. Так продолжаться не может. — Так продолжаться не может, — озвучил эту мысль Артём. — Вера Авксомовна, ваша дочь больна. Ей нужна помощь, которую Мирослава ей не может предоставить. Она ребёнок, а не сотрудник психиатрической клиники. — Да знаю я, — совершенно неожиданно согласилась Вера. — Я и сама подумывала заканчивать этот цирк. Поговорить с Клавой и окончательно переехать к ней, а от Мирославы избавиться, раз ничего не выходит. Да только пока они там в своём детдоме все эти бумажки оформят… Артём втянул носом воздух, сдерживая клокочущую внутри ярость. — Я бы хотел, — как можно сдержаннее сказал он, — предложить другой вариант. — Какой? — с подозрением приподняла бровь Вера. Артём открыл рот и тут же его закрыл. На этот вопрос был только один ответ. Что же он делает? Он ведь так долго ради всего этого работал, готовился, планировал! Как же его карьера, творчество, слава? Разве он не к этому шёл? Разве он не этого хотел? Но… Он ведь совершенно не готов, он не знает, что делать! Но… Ему придётся перекроить всю свою жизнь. Но… Кто знает, займётся ли он режиссурой снова. Но… Кроме него, у Славы никого нет. Артём втянул в себя воздух, выдохнул и наконец-то ответил: — Перепишите опеку на меня.