Невеста Карачуна

      Как и полагается слывущей ведьмой старухе, Игрениха жила на самом краю деревни. Настолько на краю, что даже в лесу, за черным, плотным, как стена, ельником. Ельник от деревни отсекал тонкий, прямой, ровный, как борозда, ручей. Зимой он никогда не застывал до конца, и под тонким льдом змеилась черная вода.       Маруська с матерью ждали вечера, время капало по крохотной капельке, разрумянившееся солнце еле-еле ползло за лес. Наконец, когда по снегу протянулись синие тени, дрожащая, как лист, девка завернулась в теплый шерстяной платок, половчее перехватила накрытую ветошкой корзинку с гостинцами и шагнула за порог.       Ой, страшно!       Маруся жалась к тыну, как тень, прячась от случайных взоров. Дышать старалась тихонько, чтоб не выдать себя. Увидит кто, что ходила до колдуньи, пойдет по деревне молва!.. Кто знай, что наплетут.       Из сугроба вдруг выступило темное. Маруська шарахнулась в сторону, едва не уронив корзинку. Но эта тень лениво, глухо гавкнула — для порядку! — и соседский пес, лохматый, как медведь, улегся обратно в сугроб. Девка постояла немного, не в силах двинуться. Сердце колотилось, вот-вот выпрыгнет.       Из-за облачка выкатилась круглая луна, щедро налив на тропку серебряного света. Страх отступил, хоть деревня и осталась за спиной. Лунный свет очертил снежные лапы елей. Маруська заторопилась к мосточку, перекинутому через ручей.       Только… Что ж такое-то? Нет мосточка. Внизу, в воде, угадываются упавшие дощечки. Как же так? Что стряслось?       Некогда гадать. Надо через ручей перебираться. Маруська огляделась — ни жердинки, ни упавшего деревца. — А и перелезу! — решила она. Ручеек перепрыгнуть — что ж она, не сможет что ли? На гуляньи выше всех через костер прыгала! С миленьким… обручь…       Радостные думы придали сил. Маруся решительно шагнула вниз, прямо в снег. Сугроб оказался пушист, глубок, она провалилась по самые валенки. Холод куснул за пятку. Но не поворачивать же назад? Девка, загребая снег одной рукой, двинулась дальше. Все ниже, все темнее… Где-то же впереди ручей, всматривалась она. — Ай!       Вот он, ручей! Провалилась, провалилась, захлопала руками бестолково, ломая лед. Водой холодной ожгло хуже огня, аж дыхание перехватило. Толкнулась ногами, почти упала вперед, пробежала скользкими валенками по дну, оказалась на другой стороне. Юбки ледяной коркой пристали к ногам, путая шаг. Бежать, бежать! Маруся, скользя, падая, теряя обледеневшие рукавички, полезла вверх. — Ох и дура… — услышала она. Встала, мокрая, замерзшая, стуча зубами так, что в деревне, наверно, слышно. — Здравствуй, баб-б-бушка Ольг… Ольг…га… — едва пробормотала Маруся. — Я к тебе гостинцы несла… Ой… А гостинцы-то… — Быстро в дом, — сухо велела старуха.       Скоро Маруська, совсем нагая, завернутая в огромное лоскутное одеяло, пила черный, пахучий лесной «кофий» — взвар из чаги. Ноги гостьи Игрениха завернула в шкуру зверя неведомого — теплую-теплую. С развешанной над маленькой печуркой одежды капала вода. По избе тянулся густой пар. — Баб… Я гребешок потеряла… Подарок дорогой, — Маруся шмыгнула носом, больше для формы.       Игрениха посмотрела на нее долгим, пронзительным взглядом. — Взял тот, кому нужнее.       Маруся от возмущения чуть не выпрыгнула из одеяла. Это как такое может быть?! Кому ее, невестин подарок, может быть нужнее? — Пей, — приказала Игрениха. — Грейся. Обсохнет одежонка, отведу домой кружным путем.       Отведет… Маруся потупилась. — Не боись, — криво, грустно улыбнулась старуха. — Не увидит никто.

***

      Тамошка забралась под самый потолок и там, затаив дыхание, разглядывала свое сокровище. Держала бережно, будто ляльку баюкала. Мудреная деревянная щепочка словно заплетена была — кто такой мастер, так искусно и так меленько дерево заплел? Волоконца не в сучки, в двух прекрасных лебедушек свивались. А перышки-то, перышки! Одно к одному, как настоящие. И блестят…       А самое чудное — зубья. Ровнехонькие! И крепкие.       А как пахнет… Тамошка таких травок в жизни не нюхала. — Чегой-это у тебя там такое?       Ух! Это Хорга проснулась! Тамошка за своими приключениями и забыла про старуху. Оскалилась, ощерилась: — Мое! Не дам! — и маленькими лапками вцепилась в драгоценную находку. Хорга повела кривым носом, шмыгнула. В глазах ее загорелся огонек: — А ну…       Щелк!       Старая кикимора едва успела отдернуть корявую лапу, совсем близко от нее блеснули остренькие треугольные зубки. — Уйди! Мое! — Тамошка вскочила, и, прижимая к себе драгоценность, побежала, шурша сеном. Хорга зарычала, няргая, как кошка. Бурое лицо сморщилось. — Ах ты, корявая! — прошипела она, и барахтаясь, тяжело попрыгала за Тамошкой. Маленькая запуталась ногою в сене и кубарем покатилась вниз, фыркая и плюясь сухими былинками. Хорга поддернула драную тряпку, служившую ей подобием юбки, и, как с горки на санях, покатилась следом.       Бум! Плюх! — Ай-яй!       Это закричала Тамошка, на которую сверху упала тяжелая, грузная Хорга. — Ой-ёй! — завопила старая кикимора. Ухватилась за желаемое — и зубья, даром, что не острые — впились ей в ладошку. — Гадина!       Она разжала руку и что есть силы пнула Тамошку. Та в долгу не осталась и вцепилась зубами ей в палец. Кикиморы сцепились и, визжа, покатились по полу. Оброненное в драке сокровище осталось лежать в сенной трухе. — Так, так, что за шум? — раскатисто раздался густой, низкий голос.       Кикиморы тут же прыснули в стороны. Тамошка потупилась. Хорга незаметно вытацила из зубов клок волос. — Прости, дедушко… — промямлили они почти в один голос.       На пороге сарая стоял низенький, едва ли с аршин, старичок. Сивая борода его волочилась по полу, на маленькие черные глаза была надвинута большая лохматая шапка. Из-под длинного кафтана виднелись ловко сшитые сапожки. Дедушко овинник — нрав крутой. Даже самого хозяина в строгости держит. Малым и вовсе спуску не дает. А уж что нежити мелкой за баловство учинит…       Тамошка хотела незаметно припрятать свою находку, но дедушко сразу ее заприметил. Подошел, поглядел… Нахмурился. Тучка грозовая выглянула из-под косматых бровей. — Украла?       Тамошка обмерла. Еле-еле покачала головой — нет, мол. Хорга взвизгнула: — Она, она это! Не я! — и, мелькнув пятками, убежала. — Не крала я, дедко… — чуть слышно прошептала. — Само на меня упало… В дому, молочка хотела… а там котейко… — сбивчиво затараторила она: а ну дед на мороз выгонит со двора. Но он только головой покачал. — Само, говоришь… Ну, раз само… Чудные дела творятся… Не простой это гребешок. — А? — подняла перепуганные глаза кикимора. — Не простой, говорю. Есть у него тайна: раз ты и вправду его не украла, я тебе расскажу…