Невеста Карачуна

      Тамошка брела в больших, не по размеру, валенках по заснеженной лесной тропинке. Идти в мороз неохота, но надо, куда деваться. Пропадет Маруся, как пить дать пропадет! Надо идти, выручать. А что одна она с клыкастыми не справится — не подумала. Авось да как-нибудь. Ну и прави́ло бочарное с собой захватила. В сенцах на бочке лежало. Чай, вернет потом.       Следы вели все дальше в лес. Вьюжило, видно слабо, еле-еле. А мороз все крепчал… — Тёточка! — пискнули сзади. Тамошка обернулась, глаза вылупила: Настенька! Идет, бредет в снегу по коленки, куклу свою тащит. А у самой носик уж посинел. — Ты чего тут потеряла? — накинулась на нее Тамошка. — Сгинешь ведь, чудо малое! Замерзнешь насмерть! — Я сестренку искать пошла, Марусюшку, — серьезно ответила девочка. — Ее же злой дядько забрал? А ты злого дядьку прогнала, значит, знаешь, куда он нашу Машу уволок. И сможешь отобрать.       Тамошка присела против девочки в снег, вздохнула. — Не я прогнала, то дедушко домовой был. Он котом оборотился, точь-в-точь как ваш котейко стал, и прогнал злого дядьку. А я… не знаю куда он утащил твою сестренку. По следам иду, вдруг да и найду. А ты бы шла домой.       Настенька насупилась. Но не заплакала. — Пойду с тобой. Вместе веселее будет. Я дядьке злому свою куколку отдам: она хорошая, платье у нее красное и башмачки настоящие, — Настя показала Тамошке куклу. — Понравится она ему, глядишь и отдаст нам Марусеньку.       Тамошка посмотрела: и впрямь хороша кукла! Волосики конопляные, золотые, в косы убраны, под платочек вышитый, на шее бусики, даже одна бусинка стеклянная есть! Клад, да и только. Кивнула: пойдем. Выменяем. Может, и правилом бить не придется никого. — Тёточка, а как тебя зовут? Меня Настенькой дома кличут. А ты кто? — спросила девочка, усердно семеня позади.       Тамошка задумалась. Ее имя — не людское ведь имя. Она ж теперь не кикимора, и звать ее надобно по другому. А как? — А как? — вслух подумала. — А не знаю. Нету у меня имени. Ты мне какое дашь?       Настенька не удивилась, закряхтела, задумалась. — Давай ты будешь зваться Верея. Красиво? — Красиво! — согласилась бывшая Тамошка, а теперь Верея. — Так меня и зови. Ох…       Девка нырнула за разлапистую елку, дернула за собой девочку. — Прячься! — шикнула было новонареченная Верея, но Настенька вдруг звонко крикнула: — Маруся! Маруся, мы тут! — и неловко, как котенок, поскакала через снег. Верея, фыркнув, поспешила за ней: не оставлять же еще и дитё врагу за съедение?       Маруся и пятеро нечистых стояли в кружок на полянке под луной, только пришла, видать, Маруся-то. Стояла, глядела вперед, сама как неживая.       Скрюченный старик оглянулся, все пятеро оглянулись, оскалились: — Это что у нас за гости пожаловали?! — причмокнул жених. — Свадебный пир своими ногами пришел? — Дедушка… Дедко… — спотыкаясь, Настя вбежала в круг. — Отпусти ты нашу Марусеньку домой, к матушке и батюшке! Я тебе взамен лучше невесту дам, красивее!       И она протянула вперед свою драгоценную куклу.       Черти глянули, завыли, захохотали. — Вот потеха-то! Вот и невеста! И впрямь: лучше не найти!       Верея стиснула в кулаке прави́ло: отбить бы хоть малу’ю! Ох, разорвут их, только клочки по поляне останутся!       Настя все держала куклу, вытянув вперед. Тут вдруг облачко сползло с круглой, пузатой луны. Серебряный лучик упал на бусинку стеклянную на груди куклы, бусинка заиграла, засияла, как звездочка.       Ахнули черти.       Протянул когтистую руку жених, схватил жадно: — Гр-р-р…       Верея не растерялась. Дернула обеих сестер за руки, едва не уронив Марусю: — Хороша невеста, жениху да свадебке под стать: не живая да не мертвая, молчаливая, зато смешливая, любить век станет, на иного не взглянет. Бери, старый, не сомневайся, свадьбу играй, да здесь боле не появляйся.       Пока черти зачарованно любовались куклой, бывшая кикимора волоком тащила за собой застывшую Марусю, понятливая Настя бегом бежала впереди.       Они уже выбегали из лесу, когда далеко в чаще страшно завыло на разные голоса. Но кромка леса уже подернулась серо-жемчужным светом: скоро встанет солнышко. Ночь Карачуна закончилась.       Скорей домой.       Вдруг вдохнула, закашлялась Маруся, очумело завертела головой. — Ой! Холодно как! Где это я? Настасья, ты почему без рукавичек на улице?       Тамошка-Верея услышала, засмеялась.       Вот и славно. Вот и кончилась эта долгая, больно уж долгая ночь.

***

      Кап! Кап! Кап!       Весенняя капель настукивала звонкую песенку. Яркое, уже почти по-летнему теплое солнышко играло в сосульках, рисовало узоры в слюдяных оконцах.       Толстый черный котище важно растянулся на нагретом на солнышке, добела выскобленном крылечке. Временами лениво потягивался и переваливался, грея другой бочок. На заборе сохли новые, свежевытканные белёные полотна. Из амбара доносился весёлый стук — работают хозяева!       Хорошо, тепло. Весна пришла.

***

— Смотри, смотри! Мой впереди всех! — Не твой это! Это Пронькин! — А вот и нет! — Ой, потонет, потонет!       Детишки бежали по бережку, с хохотом и гомоном, тыкали чумазыми пальцами в щепочки, плывущие по ручью. Да не щепочки это, а ладьи прекрасные, мчатся по разлившейся Большой реке, до самого Синего моря! Вот и Настенькин челнок, маленький, да зато с парусом, ладным, берестяным!       Только парус и сослужил злую службу. Налетел ветерок, дернулся славный челнок, да и ткнулся в упавшую в ручей ветку. Потрепыхался, потрепыхался, да и нырнул вниз, на дно.       Убежали ребята вперед. А Настя осталась стоять под кустом: глядела на ручей с обидой — как так? Ведь кораблик её такой быстрый был! Верно, быстрей всех доплыл бы до большого ручья у Черной Ели! А теперь нету…       Девочка опустила голову и из глаз невольно слезки закапали. — Ты чего сырость тут разводишь? — послышалось сзади. Настя обернулась.       Позади стояла старуха — высокая, крепкая. В руке держала длинную сучковатую палку. Смотрела хмуро, но не зло. — Вон, сколь наревела уже! — старуха кивнула на ручей.       Настя замотала головой. — Это не я! Это… Это Зимушка наплакала! Уходить не хотела, — и девочка развела руками. — Уходить не хотела, говоришь, — коротко хохотнула старуха. — Это ты верно подметила. На, держи гостинец, и не реви больше.       Она протянула Настеньке маленький, с кружечку, туесок. Настя открыла, ахнула: густо запахло мёдом. — Зайка серенький тебе передал, наказывал не плакать боле, матушку слушать, кота не обижать. — Благодарствую! Пойду, дома всех угощу! Гостинцем от заиньки!       Старуха усмехнулась, пошла дальше, опираясь на свою палку. — Будь здорова, бабушка Ольга! — уже издалека закричала девочка. — Я тебе вечером сметанки принесу! — На мосточке не поскользнись, — тихо шепнула Игрениха. — Ручеек по весне глубокий…