Рейс LA — Tokyo

      В комнате тихо. Настолько тихо, что тишина режет слух. По всем законам физики, это невозможно, но Сенку чувствует сломы физики на своей собственной шкуре.       Учёный смотрит на заваленный бумагами стол. Сидит, не шевелится, даже не думает прикасаться к этим завалам, хотя дэдлайн уже завтра, а он до сих пор не отправил работу.       — Сенку, ты это, может, займёшься чем-нибудь?       Присутствие Тайдзю хоть как-то успокаивает. Он не чувствует себя настолько беспомощным, когда кто-то рядом. Пусть даже это Тайдзю.       — Не могу. Голова не работает, — говорит Сенку, продолжая сидеть к другу спиной. Оборачиваться без надобности, он и так прекрасно чувствует этот взгляд. Тайдзю смотрит так, словно на его глазах раздавили котёнка. Грузовиком.       — Может, чаю?       Они на пару выдули уже шесть кружек. Сенку молча кивает. Он бы предпочёл кофе, но старается пить его меньше. Не потому что так говорит Асагири, а потому что Сенку учёный и сам знает, что плохо для его сердца.       Асагири — вот, что, блять, плохо.       Они вернулись домой в три часа ночи по токийскому времени, и до сих пор он не сомкнул глаз. Сейчас, на секундочку, десять утра. Он не идёт на работу, но отвечает на звонки, из-за чего ещё больше нервничает.       «Сенку, ты видел, что в новостях?»       «Сенку, это правда?!»       «Я тебе ссылку скинул. Скажи, что это фейк».       И всё в таком духе. Да, он видел новости, и да, ему плевать с высокой колокольни, как он получился на фото и с кем. На что ему не плевать, так это на валяющегося в отключке Гена в соседней комнате. Придурок. Какой же придурок этот Ген! Знает же, что не переносит алкоголь, знает же, что Сенку ненавидит, когда его игнорируют, так нет, он попёрся в бар, он выключил телефон. Чёртов Ген. Ген хорош и Сенку не лучше: так переживает за своего недалёкого, что не может ничего больше делать, кроме как переживать.       Тайдзю возвращается с кухни с двумя чашками чая. Пьют в тишине пару минут, но Тайдзю всё-таки не Сенку, чтобы такое терпеть.       — Так ты, получается, любишь его… этого Асагири?       Сенку поднимает голову и прижимает Тайдзю взглядом, после которого грузовик котёнку покажется невесомым.       — Без понятия.       Тайдзю смотрит на Сенку, как баран на новые ворота.       — В смысле?       — Да в прямом, Тайдзю, в прямом. Не знаю я, что я к нему чувствую и чувствую ли что-то вообще.       Но Тайдзю не понимает. Для него «любишь» и «не любишь» — категории настолько прозрачные, что он как понял их в детском саду, так с тех пор в его жизни ничего не изменилось.       Как можно не знать такое?       — Но вы же живёте вместе.       — Живём. И что теперь?       — Уже год. До этого ты ни с кем не был дольше месяца.       — Просто сошлись предпочтениями, — говорит и сам же в голове приводит тысячу и один аргумент, почему это НЕ «просто сошлись».       — Ты подвозишь его на работу.       — Время от времени.       — И сломя голову несёшься забирать его чёрт пойми откуда посреди ночи по первому же звонку.       — …       Сенку запускает пальцы в волосы и оттягивает, очевидно, с намерением что-нибудь себе выдрать.       Он не знает, он правда, блять, не знает.       — Ты, конечно, извини, но, мне кажется, тут всё очевидно.       Тайдзю искренне верит, что Сенку его разыгрывает. Всё же так просто.       — Очевидно, говоришь… Пожалуй, я для таких вещей глуповат.       Слышать от Ишигами Сенку «Я для таких вещей глуповат» не многим лучше, чем от олимпийского спортсмена «Что-то у меня с выносливостью проблемы» или «Растяжка слабовата». Невольно сравниваешь себя с инфузорией-туфелькой.