Весна моего сердца

* * *

      Скарамучча наблюдает из окна, как счастливые дети бегут навстречу любящим родителям, что забирают их со школы, и в горле возникает такой привычный ком зависти. Все это кажется для него уже привычной рутиной, когда благодаря госпоже Яэ и ее хорошим навыкам трансгрессии, они оказываются в месте, с которого все и началось. Юноша заходит в дом и в носу свербит, когда он пробегается глазами по слоям пыли на каждой поверхности: дома он старается появляться только на летних каникулах, и когда возвращается, чтоб проведать мать. Ни в Хогвартсе, ни дома — нигде он не чувствовал себя действительно так, чтоб сказать дома. Апартаменты, в которых он жил до происшествия не чувствовались родными, полностью пропитанные одиночеством и печалью, с запахом такого, казалось, далекого детства, вызывая воспоминания, от которых на сердце тяжелело, вызывая чувства, что он не мог разобрать. Тоска, перемешанная с горечью, которая оседала на кончике языка, вызывая желание вырвать его с корнем, в попытке вдохнуть такой противный, застоявшийся воздух помещения. Но даже это не могло сравниться с этой атмосферой.       Атмосферой, когда он сидел перед телом матери, что уже который год находилась в коме. Запах медикаментов забивался в ноздри и ему хотелось чихнуть, скрыться подальше от этого места, так пропитанного какой-то печалью и смертью. Да, больница — это место, от куда обычно выходят здоровыми, но сколько бы санитарок здесь не было, не смогут отмыть противное зловоние приближающейся кончины. Скарамучча пальцами поглаживал гладкую поверхность подвески, что как-то подарила ему мать на день рождения, полностью погрузившись в мысли, даже не замечая госпожу Яэ.       — Знаешь, Эи не всегда была такой. — Подала она голос, прерывая такую напряженную тишину. Юноша посмотрел на нее с вопросом, ожидая продолжения, и женщина не заставила себя ждать, подходя к койке, и поглаживая темные волосы Райдэн, на которых проглядывалась седина. — Еще до твоего рождения у Эи была сестра. Райдэн Макото. — И Скарамучча кивает, уже зная об этом с уст самой Яэ Мико. — После войны и смерти Гарри Поттера, министерство решило выбрать семь сильнейших магов, «столпов», «архонтов» для сохранения мира волшебников, и Макото была одним из этих магов, чему Эи была очень недовольна. — Яэ Мико присаживается на стул, рядом со Скарамуччей, опуская руку на его ладони, что так судорожно сжимали подвеску, до побеления костяшек, и это немного помогло, что заметила госпожа Яэ по расслабившемуся юноше, что до этого был напряжен и натянут, как струна. — И ее опасения не были напрасны: один из приспешников Темного лорда, что тогда преследовались и вылавливались из каждого закоулка, собрал достаточное количество соратников и устроил облаву на Семерых. Они едва могли потягаться с магами, выбранными министерством, но эти крысы… — Яэ Мико, казалось, и сама подавляла в себе злость, заставляя продолжить рассказ. — Всегда бьют в спину. — Женщина тяжело вздохнула. — И одна из крыс ударила противным заклинанием Макото, когда она прикрывала спину профессору Чжунли. — Скарамучча перевел взгляд на госпожу Яэ, наблюдая за эмоциями на молодом лице женщины, что продолжала смотреть на Эи. — Через время Макото скончалась. Эи в то время заканчивала седьмой курс на факультете Слизерина, — Яэ Мико с нежностью во взгляде посмотрела на Скарамуччу, и в ее взгляде читалась фраза «ты так на нее похож», что так и осталась неозвученной. — Она хотела пойти по стопам старшей сестры. Но узнав о произошедшем… Она бросила обучение, вернувшись в Инадзуму, и тогда появился ты. — Госпожа Яэ по-матерински потрепала по волосам юноши, и от этого жеста ему стало тепло на душе, каким бы неприятным не был разговор. — Я пыталась с ней связаться, но она как канула под воду: я не могла найти ни какого-либо упоминания ее имени или имени Макото. А когда поисковые заклинания сработали, тогда уже произошла авария. — Скарамучча почувствовал в словах госпожи Яэ тоску, и чувство вины. Он понимал, что женщина себя винила, что не смогла найти его мать раньше, поговорить с ней и помочь, а когда хотя бы нашла след… было уже поздно.       — Эта подвеска раньше принадлежала Макото. — Произнесла женщина, когда перевела свой взгляд на украшение, что так беспощадно перебиралось пальцами Скарамуччи, и эти слова заставили его сердце пропустить удар.       Его мать была… многогранной женщиной, к чему позже пришел юноша, анализируя свое детство и свою жизнь. Райдэн Эи не была тираном, но и прекрасной матерью тоже никогда не была и вряд ли теперь вообще станет. После каждой ее пощечины, она дарила ему что-то незначительное. И поначалу это работало, и юноша надеялся, что все станет лучше, только становилось наоборот. В далеком детстве, когда Скарамучче было лет 5, Райдэн пыталась быть заботливой матерью и проводить с сыном достаточно времени, но чем взрослее он становился, тем чаще были пощечины матери а на ее лице холод, как и их ссоры. И, думает Скарамучча, мать просто не могла видеть его, чаще пропадая на работе, что приносило достаточно хороший доход, несмотря на их прямое наследие Райдэн. А когда Скарамучче начали приходить письма с Хогвартса, Райдэн Эи стала суровее и требовательнее к сыну, разрывая каждое письмо на его имя. Жестче. В то время юноша видел презрение в глазах матери, зарождавшуюся ненависть. И в итоге даже их вечерний «семейный» ужин перестал быть традицией, когда еще совсем маленький Скарамучча, приходя с садика, с воодушевлением рассказывал о поделке, что сегодня смастерил на день Матери. Собирались они только на Рождество в молчании.       — Молчи и ешь, — холодно произнесла Райдэн Эи, даже не поднимая взгляд на своего сына, который начал рассказывать о праздничной ярмарке, которую устраивала их школа в честь Рождества. Это было предпоследнее застолье, которое было в их небольшой семье. Его мать стала чаще пропадать и не появляться дома, Скарамучча не знал, где она и что с ней, пока он не слышал ее шаги через неделю.       Наверное, поэтому сейчас предстоящие каникулы вызывали в нем такое одиночество и невыносимую тоску. На предстоящей неделе у него был единственный день с парой дисциплин, поставленных в начале дня, а дальше старшекурсники вместе с руководством собираются устраивать Святочный бал. Несмотря на трагедию на Турнире трех Волшебников в темные времена, состязание решено было оставить и позволить его проведение, а традиция устраивать бал старшекурсниками полюбилась слишком сильно, потому совет профессоров решил оставить его. Но Скарамучче эта традиция нравилась не так сильно: его никто не приглашал, и все старания найти партнера на танцы были провальными. Несколько лет он даже не решался пойти в одиночестве на бал, только в этом году Венти всунул ему в руки костюм, в прекрасном инадзумском стиле и голубо-синих тонах, с легкими узорами, похожими на порывы снежного ветра. Его друг задумчиво рассматривал Скарамуччу, что примерил одежды, оказавшиеся ему идеально в пору, потирая подбородок пальцами, пока сам юноша придирчиво крутился возле зеркала.       — Ты серьезно думаешь что я пойду на бал? — недоверчиво посмотрел на своего друга Скарамучча.       — Ты пойдешь и это не обсуждается, — строго сказал Венти, погрозив пальцем, на что Скарамучча издал смешок. Но в следующую секунду глаза друга загораются: — Я знаю! — выдал Венти, подходя к юноше. Даже не спрашивая и не объясняя ничего, он вытягивает заправленное в шорты хаори, делая его более расслабленным, благодаря чему открывается вид на подтянутую грудь и торс юноши. Ткань едва ли не съезжала с плеч. Венти отходит от Скарамуччи, осматривая свое творение, словно художник произведение искусства, но во взгляде все равно видно недовольство, что подтверждается поджатыми губами слизеринца. Скарамучча вопросительно смотрит на него и выжидает, явно не ожидая ничего хорошего: ему сама идея того, что он пойдет на Святочный бал не очень нравилась, потому что партнера он не искал и не надеялся найти. И в этот момент Венти щелкает пальцами, озаренный идеей, достает из комода ножницы, и Скарамучча нервно делает пару шагов назад в попытке отступить, но тут же его пересекает суровый взгляд друга. Юноша закатывает глаза, слаживая руки на груди, и наблюдает, как его друг портит его шорты, делая аккуратные, треугольные надрезы на бедрах, а после отходит, довольный собой.       — Никто не сможет отвести от тебя взгляд, это я тебе гарантирую. — И Скарамучча читает между строк, что Венти решил не говорить, что он привлечет взгляд алых глаз одного гриффиндорца. Скарамучча цокает языком, и решает посмотреть на творение его друга в зеркало, и сам подмечает, что выглядит довольно неплохо. Прозрачная безрукавка и неаккуратно надетое хаори отлично подчеркивают утонченные ключицы юноши, и, ох, вырезы на бедрах, неприкрытые ничем… Скарамучча даже не может найти слов, чтобы описать, насколько это действительно была хорошая идея, хоть и никогда не скажет другу этого. Мысленно он был благодарен ему.       Святочный бал всегда был отличной возможностью для старшекурсников снять напряжение, что накапливалось в течении года из-за учебы и экзаменов и был последним официальным днем перед долгожданными каникулами, чтоб после разъехаться в родные края. В это время Хогвартс становился куда тише и с какой-то стороны комфортнее для Скарамуччи: ему нравилась эта атмосфера, когда оставшиеся студенты не создавали столько шума или собирались вместе друг у друга в общежитиях в маленьких семейных кругах. Все каникулы юноша как обычно проводил в школе, иногда уделяя больше времени учебе, иногда просто самому себе. Скарамучча действительно не собирался даже с костюмом идти на бал, но он сам не знает, что на него нашло, когда он стоял перед зеркалом, делая аккуратные красные стрелки и немного закрашивая синяки под глазами. Дополнил он образ, нанеся на губы легкими движениями матовую помаду, украв ее у Венти. Сам же его друг в спешке и привычной взбалмошности тоже подготавливался к такому важному событию: в этом году его парой был Сяо, соответсвтенно и костюмы у них были парными. Несмотря на то, что у них были обычные смокинги, вместо скучных пиджаков у обоих были прозрачные накидки с росписью сессилий, а сам Венти подчеркнул свой образ корсетом, что делал отличный акцент на его талии. Обратив свой взгляд на Скарамуччу, который закончил с образом, Венти присвистнул: юноша и правда выглядел невероятно. Традиционные одежды Инадзумы отлично на нем смотрелись, подчеркивая его стройное и аристократичное юношеское тело. А тот самый легкий макияж заставлял задержать особое внимание на кошачьих глазах и вишневых пухлых губах.       — Черт, если бы я не был влюблен и не имел отношений, я бы был твоим главным фанатом. — Сказал Венти, похлопывая друга по плечам, поправляя одежды и задумчиво смотря на весь образ.       — Но вместо этого ты берешь на себя роль моей мамочки наседки, — с сарказмом ответил Скарамучча, чувствуя легкое волнение в похолодевших кончиках пальцев и немного колотившемся в груди сердце. Его друг казалось совсем не унимался, и после легкого взмаха палочкой, отошел на шаг, смотря на Скарамуччу и довольно кивая. Юноша снова посмотрел на себя в отражении, видя как на его волосах появились легкие блестки, оставляя на них легкое, сказочное сияние бриллиантового песка. И то белое хаори стало куда длиннее, немного волочась по полу, и теперь совсем стало прозрачным, переходя в сверкающий низ с завитками ветра на рукавах. Венти поправил ткань на плечах друга. Скарамучча чувствовал себя немного смущенным из-за такого открытого образа, но также понимал, насколько красиво он выглядит и благодарил своего друга и его отличный вкус. Пусть и у него не было пары на бал, настроение его улучшилось и чувствовал он приятное предвкушение.       Когда все подготовления были закончены а до начала празднецтва оставалось не так много времени, в их комнату заглянул Сяо, заходя за своей парой, и вместе с ними Скарамучча тоже направился в Большой зал. Даже не успев переступить порог помещения, слизеринец замер в восхищении: зал и правда был невероятно красиво и празднично украшен. Особенно учитывая, что это был его первый Святочный бал, он и не знал что думать. Весь зал будто погрузился в прекрасную сказку из маггловских книг, типа Золушки, которые юноша любил читать в детстве, когда она прибывала на королевский бал: все словно сияло в своем легком и нежном шарме дополняя каждую деталь и делая ее еще более достойной восхищения. По всему залу были расположены множество маленьких столиков, на которых уже была подготовлена еда и напитки, которые также выглядели словно в какой-то сказке.       — Ты выглядишь превосходно. — В своем восхищении интерьером, Скарамучча и не заметил, что и сам стал объектом восхищения, когда к их маленькой группе присоединился Кадзуха. Только теперь он перевел взгляд своих аметистов на гриффиндорца, который затмил его дыхание. Честно, Скарамучча старался не выдавать особого восхищения, но приоткрытые губы (на которые Венти перед выходом добавил немного блеска) говорили сами за себя: Каэдэхара был одет в белый смокинг, расшитый кленовыми листьями и выглядел точно принц из сказки, на которого хотелось смотреть как на произведение искусства.       — Спасибо, — прочистив горло, смутился Скарамучча, отводя взгляд. — Ты тоже без пары? — вопросительно спросил слизеринец, так и не заметив никого рядом с юношей.       — Чтоб наш принц Кадзу-Кадзу и без пары? — прервал их атмосферу Кэйа, что был одет в обычном смокинге, и немного хихикая, явно подвыпив. Венти недовольно окинул лисьим взглядом как Кадзуху так и Кэйю, вопросительно смотря на гриффиндорца, на что тот в ответ виноватым взглядом отвечает Венти, пожимая плечами. Скарамучча сперва не понял такой реакции, когда подле Каэдэхары появился такой же блондин, что был одет уже в более традиционные одежды. — Я долго гадал кто составит ему компанию, но видимо бывших парней особенно из слизерина не существует, да Кадзу? — явно перегибая палку, что заметно по острым кинжалам взгляда кинутого на Кэйю сразу и Каэдэхарой и Венти.       — Ах, Томо! — Венти кажется сразу узнал парня, и несмотря на явно сокрытую неприязнь, улыбался знакомому. — Я думал, что ты уже давно перевелся назад в Шармбатон и отпустил прошлое и больше не бегаешь за Кадзухой. — С некоторой угрозой в голосе и сощурив глаза закончил слизеринец.       — Я перевожусь только в следующем семестре, к сожалению. — Ответил юноша, что стоял рядом с Каэдэхарой. Он метнул взгляд темных глаз на слизеринца, что Скарамучча чувствовал как некоторая ревность и чувство собственничества начинают поедать его изнутри, но все же старался это старательно скрыть за легкой улыбкой и отстраненностью. — Я не мог найти с кем пойти на бал, — он закинул руку Каэдэхаре на плечо, улыбаясь, и хоть сам Кадзуха не показывал этого, но атмосфера была слишком напряженной, что казалось ее можно было разрезать. — Спасибо вот Кадзу, что согласился.       — Я не собирался идти с тобой на бал, Томо. То что ты меня притащил сюда, не значит что я этого хотел, — Каэдэхара скинул со своего плеча руку, скрестив руки на груди.       — Да ну, правильно сделал, что вытянул тебя, это такой праздник! — сказал Кэйа, явно не понимая всей ситуации. Венти, пытаясь разрядить заметно накалившуюся обстановку и чувствуя, как Скарамучча старался не выдавать недовольства, и только и мог что стрелять глазами то в Кадзуху, то в его этого друга Томо, стараясь заглушить это ужасное чувство ревности, старательно тащил всех ближе к сцене и месту, отведенному танцам.       Открытие бала прошло также великолепно: старосты сделали отличное введение бальным танцем, после затаскивая всех желающих танцевать. Скарамучча мог лишь смотреть, как счастливо выглядел дуэт его друга и Сяо, искренне радуясь и восхищаясь их гармонии, и завистливо кидать взгляды, словно острейшие клинки в Кадзуху и Томо, которые также танцевали вальс вместе с другими учениками. Юноша чувствовал, как ему нужно выпить и был уверен, что большая часть напитков на сегодняшнем балу с алкоголем, благодаря Кэйе и Тарталье, что в тихую принесли его, несмотря на запрет. Он не мог наблюдать, как открыто Томо касался Кадзухи, а последний словно привык к такому, никак не реагировал, шепча что-то на ухо партнеру. Поэтому за одним обжигающим пуншем последовал и второй, пробираясь в само его сердце, которое так питало надежды в сторону Каэдэхары и выло сейчас волком, когда под первую мелодию все отвальсировали. Скарамучча хотел спрятаться куда подальше или вообще сбежать, но что-то его держало, и это что-то сейчас о чем-то разговаривал со своим Томой, чье имя слизеринец в мыслях произносил с максимальным ядом, желая отравить того бедного парня. Глубоко выдохнув, Скарамучча немного успокоился, хотя все также чувствовал нытье сердца, а алкоголь начал действовать. Юноша отыскал праздного Венти, который был в толпе танцующих студентов, говоря другу что устал и хотел бы уже отдохнуть. И хотя Скарамучча и поймал обеспокоенный взгляд изумрудных глаз, кажется Венти без слов все понял.       Слизеринец шел в одиночестве по пустынным коридорам, напоминая когда-то Елену Когтевран, что одиноким призраком пугала младшекурсников своим гордым видом. Он не знал куда пойти, потому что за такой короткий период времени, все его любимые места напоминали о Кадзухе и их проведенном времени вместе. Юноша и не знает, что вызвало у него такую реакцию и кошек, что своими проворными ноготками, скребли душу, но он сразу сложил все факты и понял, что Томо и есть тот самый возлюбленный, про которого писал гриффиндорец.       Скарамучча не замечает, как оказывается во внутреннем дворе. Он смотрит, как на руку медленным танцем опускаются снежинки, мгновенно встречая свою погибель. Где-то там по стенам Хогвартса отливает музыка, доносящаяся с Большого зала, и он нисколько не жалеет, что сейчас под снегопадом. Ему не холодно, хоть его одежды в инадзумском стиле, с изобилием разных тонов голубого и синего, не настолько теплые, как хотелось. Он был глубоко погружен в свои мысли, что даже не заметил, как перед ним ни с того ни сего появился Кадзуха, протягивающий ему ладонь:       — Потанцуем? — с теплой улыбкой и нежностью во взгляде произнес он, как идеальный джентльмен ожидая ответа с вытянутой рукой, но Скарамучча смотрел на него, даже не веря своим глазам. Слизеринец недолго думая и очевидно под воздействием воспаленного печалью и алкоголем мозга, переплел пальцы с чужой ладонью, и Кадзуха тут же притянул его ближе к себе, другую руку кладя на талию, что заставляет Скарамуччу одновременно покрыться румянцем и почувствовать боль в сердце, чувствуя обжигающее тепло гриффиндорца, и искренне радуется, что лунного света не достаточно, чтоб разглядеть эмоции юноши. На волосах и ресницах Кадзухи собирался снег, так и не желая таять, благодаря чему тот был похож на принца, готового забрать и отвоевать сердце слизеринца в любой битве, какой бы жестокой и тяжелой она не была. Каэдэхара медленно вел Скарамуччу в танце, и сердце юноши также заходилось в бешеном ритме, не под стать бальной музыке, которая добивалась через пустынные коридоры. Казалось, весь мир застыл, наблюдая за зимним танцем двух юношей, затаив дыхание, как и сам слизеринец, боясь сделать вздох, чтоб не разрушить эту волшебную атмосферу, созданную вокруг них. Но к сожалению, любой пир подходит к концу, и прекрасная, подошедшая к концу, мелодия заставила студентов остановиться, так и застыв в изначальных объятиях, не желая их разрывать. Скарамучча смотрел в алые глаза, пытаясь высмотреть на дне предрассветно-алых глаз хоть что-то, но он не смог долго выдержать взгляд, отводя его, и на шаг назад отошел от гриффиндорца.       — Спасибо за танец, — искренне сказал Скарамучча, застыв столбом, когда Каэдэхара подошел к нему.       — У тебя снег на волосах, — Кадзуха сощурил глаза и улыбнулся, проводя рукой по волосам, и смахивая большие снежинки, что продолжали сыпаться на голову юноше. Гриффиндорец так и не убирал руку со щеки Скарамуччи, разглядывая на его лице легкий румянец.       — Ты и сам весь в снегу, замерзнешь. И заболеешь. — Скарамучча сложил руки на груди в защитном жесте, но встретил только хитрый взгляд Кадзухи, который в следующий момент отошел от юноши. Слизеринец следил взглядом за действиями Каэдэхары, и снова засмотревшись за легкой и изящной поступью, был выдернут из мыслей снежком, который попал ему в плечо, из-за чего снег посыпался ему под одежду, заставляя юношу поежиться от неприятного и резкого холода и зашипеть. Кадзуха заливается в смехе, сгибаясь пополам и хлопая самого себя по коленям. И Скарамучча пытается убрать улыбку, что так в ответ расцветала на его лице, натягивая недовольство и раздражение, и в ответ у него возникает такая же шаловливая мысль. Он разбегается, желая опрокинуть Кадзуху в сугроб, но только не рассчитал, что под слоем снега может быть лед, из-за чего находясь совсем рядом с гриффиндорцем, поскальзывается, сам падая в сугроб и утягивая Каэдэхару за собой, с громким вскриком. Но юноша только сильнее заливается смехом, утыкаясь в плечо Скарамуччи и обдавая открытую кожу горячим дыханием, вызывая толпу мурашек. (И слизеринец так и не чувствовал холода от снега из-за обжигающего Кадзухи, что нависал над ним, раскаленной лавой)       Скарамучча задерживает дыхание, в очередной раз забывая как дышать, когда ловит взглядом чужие алые глаза, напоминающие листья клена. И он не выдерживает его, рассматривая свою ладонь, что лежала на чужом плече. По хорошему, им бы подняться, чтоб не валяться потом с температурой в новогоднюю ночь и все рождественские каникулы, но мысли об этом сразу же выбиваются, стоит только слизеринцу ощутить, как чужая горячая ладонь ложиться ему на щеку, задевая кончиками длинных пальцев волосы, что сейчас одновременно напоминали и воронье гнездо, и были мокрые, от растаявшего снега. Кадзуха резко сокращает расстояние между ними, прикасаясь своими мягкими губами, цвета спелой вишни и легкого вкуса шампанского, что так хочется испить, к чужим. И Скарамучча сетует: как у Каэдэхары получилось сохранить свои губы такими нежными, когда он тоже любит их кусать, как и слизеринец, чьи губы были покрыты трещинками, которые саднили при каждой улыбке? Но он подумает об этом позже, а сейчас в его голове мысли бьют красной тревогой, ведя обратный отсчет до отключения полного контроля над ситуацией. Кадзуха его поцеловал, и ему стоило бы его оттолкнуть, помня о Томо. Скарамучча делает судорожный вдох: его разум окончательно плывет, и он забывается, позволяя себе сделать эту ошибку, упасть в этот омут с головой и оставляет чувство вины на будущее. Зарывается своей ладонью в присыпанные снегом волосы Каэдэхары, от чего так старательно убранный хвост распадается, и сам со всем жаром и любовью отвечает на поцелуй, точно дыша им, иначе не описать, от чего легкие так пылают ярким огнем, обжигая не только губы, но и все естество. Слизеринец хочет чтоб этот момент длился вечно. Но Кадзуха, нежно проведя ладонью, и оставляя последний поцелуй на губах, отстраняется, заглядывая на дно аметистовых радужек, а Скарамучча только и может, что отвернуться, находя интерес в проектировке здания Хогвартса, не переставая заливаться румянцем и чувством отвращения к самому себе. А Кадзухе он напоминает котенка, который и ластиться к руке, и в следующий момент нервно машет хвостом, желая укусить.       — У тебя нос ледяной, давай возвращаться. — Говорит Каэдэхара, но не спешит подниматься, когда Скарамучча заправляет его, выпавшие из хвоста щекочащие его лицо, волосы за ухо.       — Ну так, естественно, мне холодно. Из нас двоих я лежу на снегу, а кто-то на мне. — С максимально возмущенной интонацией отвечает Скарамучча, на что гриффиндорец только усмехается, и, поднявшись, протягивает руку юноше. Слизеринец не знает, то ли он настолько бесстыдник, то ли то количество алкоголя, что он выпил, так влияет на него, но в его мыслях появилась идея для шалости, которую он, когда проснется и будет вспоминать сегодняшний вечер, точно не простит. Скарамучча принимает руку помощи Кадзухи, поднимаясь, и тут же оступается и летит в объятия Каэдэхары, который взволнованно хмуриться.       — Черт, я, кажется, подвернул ногу. — Врет Скарамучча и не краснеет, показательно начиная шевелить ступней и шипит, будто ногу пронзает тысячи игл. Правильно говориться в той пословице: с кем поведешься, того и наберешься, иначе сам слизеринец не мог найти оправдание своему навыку актерской игры, что сам подцепил от Венти.       — Идти сможешь? — Кадзуха обеспокоенно поддерживает юношу за руку, позволяя попробовать ступить, но после этого Скарамучча прихрамывает, едва не падая, в мгновение ока будучи подхваченным Каэдэхарой. Юноша мысленно визжит, когда понимает, что его ужасная игра работает, и старается скрыть победной выражение лица, когда Кадзуха подхватывает его на руки, заботливо позволяя уткнуться ему в шею.       — Опусти меня на землю, Каэдэхара! — Скарамучча продолжает тянуть комедию ужасного актера, но юноша его не слушает, продолжая нести, и слизеринец успокаивается, вдыхая аромат морозной свежести, что перемешан с нотками алого клена, встречающего свой закат, убаюкивая его. И он действительно чувствует, как провалился в сон, сильнее прижимаясь к чужому плечу в теплых объятиях, и вовсе не замечает, что Каэдэхара стоял посреди его с Венти комнаты, аккуратно стараясь разбудить слизеринца. Но Скарамучча приходит в себя только когда юноша аккуратно опускает того на одеяло, и сам не отдавая себе отчета в своих действиях, в полусне зацепляется за длинный рукав гриффиндорца, утягивая за собой. Кадзуха вздыхает, и слизеринец просто надеется, что он утром не вспомнит, каким ужасно бесстыдным и позорящим самого себя и такого светлого человека, был Скарамучча этим вечером, или ночью? Юноша уже давно потерял счет времени, находясь в такой невероятно приятной компании Каэдэхары. Чувствуя одновременно и вину и печаль, он решает насладиться этими моментами с Кадзухой, чувствуя, что они будут последними.       Кадзуха откидывается, занимая место рядом со Скарамуччей, прикрыв глаза и положив руку под голову. Слизеринец поворачивается, сталкиваясь носом к носу с светловолосым, и чувствует как его сердце пропускает удар и снова заходиться в бешеном ритме, когда он находиться в такой непростительной близости к своей весне, имея возможность сосчитать каждую пушистую россыпь ресниц. Кадзуха почувствовал внимательный взгляд аметистовых глаз, и ловит его своими алыми закатами, из-за чего Скарамучча смущается и хочет отвернуться, но его тело предательски подводит, и замирает, когда Каэдэхара приблизился еще и нежно стыкается своим носом с чужим в эскимосском поцелуе, и слизеринцу хочется посмеяться от такой детской забавы, но кажется он сегодня совсем потерял свой разум: юноша зарывается пальцами в этот нежный шелк волос, и чужие губы цвета спелой вишни прижимаются к его, целуют, покусывают нижнюю губу, тут же проводя по ней языком. Когда Кадзуха нависает сверху над ним, расположив свои ладони на бедрах, проводя по нежной коже, которая так предательски выглядывала из-под задравшихся свободных шорт, не прерывая поцелуя, Скарамучча без сопротивления позволяет ему делать все это. Ему сносило крышу от распирающего чувства любви и весны, что цвета в его груди, распаляя сердце, но и в следующие секунды принося боль, которая одним огромным крюком вынимала все внутренности, напоминая, что он не тот человек, и сжимает пальцы на плечах гриффиндорца, пока Каэдэхара в ответ зализывает нижнюю губу слизеринца, покрытую ранками, и проникает ему языком в рот, углубляя поцелуй. Скарамучча не сдерживает предательский стон, когда пальцы Каэдэхары пробираются под боковые вырезы на его шортах, задевая нежную кожу.       Стон, который тут же приводит их в себя, заставляя Кадзуху лениво отстраниться от юноши под ним. Скарамучча вкладывая все недовольство в свой взгляд смотрит в такие любимые глаза Кадзухи и тушуется, осознавая масштабы ошибки, которую он себе позволил. Проходит некоторое время как они смотрят друг на друга в тишине, когда Каэдэхара все же решается разорвать ее, но не успевает ни звука вырваться с его покрасневших и зацелованных губ, как в комнату врывается другая парочка, явно не замечавшая никого. От неожиданности парни отскакивают друг на друга занимая более прилежные позы и пытаясь разглядеть нарушителей. И Скарамучча даже не знает как реагировать, когда сразу же распознает заливистый и игривый смех Венти.       — Какого черта? — недоуменно спрашивает Скарамучча, заставляя Венти оторваться от Сяо и подпрыгнуть от неожиданности. Его друг выглядел и правда испуганным и прижимал руку к сердцу, стараясь отдышаться.       — Это я должен спрашивать какого черта! Я из-за тебя чуть инфаркт не получил! — возмущается Венти и свечи в комнате зажигаются, позволяя разглядеть лица всех присутствующих. Только теперь в глазах Венти играет озорство, которому он не позволяет просочиться, когда видит Кадзуху и своего друга, что были достаточно потрепанными а на их лицах играл румянец, говорящий все.       — Ты не подумал что это общая, а не комната для ваших развлечений с Сяо? — пытаясь скрыть смущение и неловкость, перешел в наступление Скарамучча, поднимаясь с кровати и шагая к Венти, тыча пальцем ему в грудь. Но реакция его друга была незамедлительной: на его лице читалась некая оскорбленность, которая также была видна в его изогнувшейся в вопросе брови и сложенных на груди руках. Не успела перепалка зайти дальше, как ее прервал недовольное фырканье Сяо, который тут же поспешил вмешаться в спор, чтоб он не успел перерасти в нечто большее:       — Вы ссоритесь как старая замужняя пара, я даже ревную.       — Предатель! — Венти выглядел крайне преданным, тут же переключаясь на Сяо, пока Скарамучча прыснул от смеха и закатил глаза. Он как никогда был благодарен Алатусу, ведь его фраза и правда помогла прервать неловкое напряжение и грядущую ссору. Не получив никакого ответа от своего парня, Венти и сам захихикал.       — Уже довольно поздно и я пожалуй пойду, — подметил Кадзуха, выдыхая неловкость и сам улыбаясь теперь разряженной атмосфере. Он поднялся с кровати и задержался взглядом на Скарамучче, который проигнорировал его, сдерживая подступающий от смущения румянец. Только сейчас его подвыпивший мозг осознал что произошло и какие всему этому последствия, которые он пока не готов был решать. Вместе с Кадзухой комнату покинул и Сяо, оставляя двух друзей наедине. И только теперь Венти словно отрезвел и бросил на Скарамуччу серьезный взгляд.       — Хочешь поговорить? — спрашивает Венти, и юноша думает что последнее, чего ему сейчас хотелось это обсуждать произошедшее, поэтому он отрицательно машет головой и трет немного виски: не то от выпивки, не то от произошедшего за весь вечер, его голова начала болеть.       — Я… — Скарамучча не знает, что сказать и чувствует себя каким-то нашкодившим котенком. Чтобы скрасить неловкость и выбить мысли и вопросы из головы друга, он подходит к нему вплотную и крепко обнимает Венти, утыкаясь тому носом в плечо и вдыхая запах сессилий, которые стали ему такими родными за все эти года. Он чувствует, как друг сперва будто не знает куда деть руки, но после он решает отложить разговор на потом и крепко сжимает в объятиях Скарамучча. — Может ты останешься на каникулах, и мы напьемся сливочным пивом и будем подшучивать над младшекурсниками?       — Это будут самые ужасные каникулы, ведь мы оба раскиснем тут, если я останусь и ты это знаешь. — Проговаривает Венти и немного хихикает, начиная щекотать друга — К тому же, я буду присылать тебе открытки. — Юноша отстраняется, заглядывая в оскорбленные глаза темноволосого, в которых начинает медленно проявляться улыбка, на сказанные слова.       — О Мерлин, давай только в этот раз без этих ужасных твоих открыток, — Скарамучча улыбается и вся та атмосфера, которая царила с тех пор как Венти с Сяо появились на пороге комнаты, испарилась уступая место той семейности, которая была между этими двумя слизеринцами, что уже так долго и хорошо друг друга знали. — Давай спать, уже довольно поздно. Ты же уезжаешь совсем рано утром. — Заканчивает Скарамучча, видя как Венти зевает, ведь было уже далеко за полночь.       — Я все еще не понимаю, почему ты отказался от моего предложения провести эти каникулы с моей семьей, но это твое решение. Просто знай, что ты можешь мне написать в любой момент. И вообще! Жду от тебя тоже писем! — Венти угрожающе указывает пальцем, и у обоих на лицах улыбка, через которую пробиваются смешинки.       — Да, мам, — подыгрывает другу Скарамучча.       — И не забудь про горячее молоко перед сном! — и после этой фразы оба взрываются смехом, заваливаясь на кровать Венти. — Сон в обнимку? — Скарамучча закатывает глаза на вселенскую мольбу в лазурных глазах, и откидывается на кровать с протяжным стоном, пиная пяткой ногу Венти, но по итогу соглашается, и они оба засыпают на одной кровати.       На утро Скарамучча едва ли не стаскивает Венти с кровати, когда тот активно протестует и не желает просыпаться. Только когда он понял, что времени у него почти не осталось, он в панике начал мельтешить по комнате, не зная, куда себя деть, но уже чуть менее чем через час был собран и готов к отправке. Венти смотрел на Скарамуччу со слезами на глазах, будто они расстаются не на пару недель, а на всю жизнь, без вероятности свидеться снова. Поэтому Скарамучча только и мог, что развести руки, чувствуя в следующую секунду тяжесть чужого тела, что вцепилась стальной хваткой ему в шею.       — Это всего лишь две недели! — говорил больше для себя, чем для друга Венти, потираясь щекой о чужую щеку. Скарамучча чувствовал, как воздух постепенно перекрывается, и едва находя в себе силы произнес:       — Если ты меня сейчас задушишь, то расставание будет навсегда.       — Какой противный, — после замечания, Венти и правда отпускает друга, но не перестает вытирать нос. Его глаза были ужасно красные, как и в целом его лицо, поэтому Скарамучча и сам обнял друга, чувствуя, как мантия на плече постепенно намокает все больше. Он позволяет Венти выплакаться, хотя и не понимает причины такой драмы, которую устраивает тот. Их идиллию прерывает тактичный стук в дверь.       — Венти, нам уже пора. — Голос, кажется принадлежал Сяо, и только услышав его, Венти повеселел, и чмокнул Скарамуччу в щеку, на что юноша в очередной раз закатил глаза и сложил руки на груди, наблюдая как друг выскакивает за дверь и начинает звонко щебетать о чем-то своему парню.       — Отвратительные. — Морщит нос Скарамучча, падая на свою кровать, и оглядывает заметно опустевшую комнату.

* * *

      Первый день Скарамучча слоняется по Хогвартсу без дела, похожий на всех призраков, даже не зная, чем себя занять. Он даже не знал, хотел ли поговорить с Кадзухой насчет произошедшего, чувствуя пустоту где-то в сердце, но, к его счастью, судьба решила за него и поиски гриффиндорца не были успешными: Итэр, занятый делами старосты даже во время каникул, был удивлен, что Каэдэхара ничего не сказал про то, что проводит Рождество в кругу семьи. Поэтому слизеринцу было слишком скучно, а голова неприятно болела от всего анализа их отношений, и юноша хотел просто забыться на время. Обычно они собирались вместе с профессором Яэ в отличном инадзумском ресторане, пытаясь почитать традиции семьи Райдэн. Но в этом году все было немного иначе: из-за огромного количества дел великая кицунэ не могла выделить свободного времени, хотя и пообещала что после праздников они обязательно почтут традиции. А до тех пор слизеринец пытался хоть чем-то себя занять, чувствуя себя хуже плесени, которая начала появляться на старых булочках, что оставил после себя Венти, за которым он скучал и даже жалел, что не согласился провести с ним каникулы.       Новый год был совсем близко и все в притихшем Хогвартсе сияло атмосферой праздника и домашнего уюта, которого юноше часто не хватало. Он прогуливался по улочкам Хогсмита, на которых изо всех сторон были слышны хоры, поющие новогодние песни. Скарамучча любил останавливаться и слушать их, ведь не всегда в безумном ритме нашей жизни появляются такие короткие моменты спокойствия, когда знакомые всему миру мотивы проникают в сердце, окутывая его теплом в зимний холод. Последнюю неделю он зачастил прогулками в этот небольшой городок, что так удобно располагался рядом со школой волшебства, набирая немного корма для сов, которых любили подкармливать он с Кадзухой, и ничего не мог поделать с тем, какое приятное чувство дарил Хогсмидт, немного затмевая чувство одиночества, которое грызло его душу особенно сильно на праздниках. Вот и сейчас он чувствует себя все также печально и одиноко, вспоминая детство и мать. Он скучает по ней, какой бы она не была.       Накупив себе достаточно сладостей и глинтвейна для новогодней ночи, Скарамучча решает возвращаться в Хогвартс, когда на улочках Хогсмидта затихает последняя песня, а люди, что раньше так спешили домой, к любящей семье, уже и вовсе готовятся встречать приходящий год. Также и в замке: несмотря на небольшую суету оставшихся учеников и учителей, все уже готовы к новому и надеются на счастье и приятный вечер в кругу друзей или близких. Праздничный ужин, что был приготовлен эльфами был воистину превосходным и даже приподнял поникшее настроение, но все также не заглушил тоску и печаль в сердце. Погрузившись глубоко в свои мысли и застыв взглядом на огромной елке, что ежегодно была украшена в первоклассных традициях школы, Скарамучча даже не заметил, что к нему подсели. Из мыслей его вырвало свое собственное имя, произнесенное знакомым голосом.       — Кадзуха? — не веря уставился слизеринец в такие любимые алые глаза, которые смотрели на него с некоторой насмешкой и теплотой. Скарамучче казалось, что у него уже от одиночества крыша поехала и он видит галлюцинацию или вообще спит, но еще ни один сон, каким бы приятным он не был, не задевал кончиками пальцев его ладонь, ненавязчиво поглаживая, от чего прикосновения жаром разносились по всему телу. Скарамучча решил это проигнорировать, ведь некоторое чувство смущения или стыда словно поставило барьер, а в сердце начала разгораться паника смешанная со страхом. — Разве ты не должен быть с семьей?       — Должен, но я вернулся раньше. Долгая история. — Отмахнулся Кадзуха, нежно улыбаясь. — Ты выглядишь каким-то грустным, у тебя все в порядке? — и только сейчас, выйдя из какого-то транса Скарамучча также заметил и беспокойство в глазах напротив.       — Все в порядке, тебе не о чем беспокоиться. — Скарамучча допивает остаток миндального чая, что согревает его и окутывает уютом и вопросительно смотрит на Кадзуху: — Что за история?       — Не особо интересная и не достойная быть услышанной. Просто небольшие недопонимания с отцом, вот обычно я и не задерживаюсь дома слишком долго. Да и Томо просил помочь с переездом, — Каэдэхара ерошит свои волосы в неуклюжем жесте от чего из его привычной прически выбивается прядь, которая цепляет взгляд аметистовых глаз. И слизеринец себя не сдерживает, заправляет ее за ухо и только тогда осознает свои действия, тушуется под взглядом алых глаз, и не успевает отнять свою руку, как оказывается в ловушке чужой ладони, которая переплетает пальцы с чужими. Скарамучча прочищает горло, стараясь избегать чужого взгляда:       — Я пожалуй пойду. — Говорит он, пытаясь вырвать свою ладонь из чужой хватки, что было безуспешно. Пальцы Кадзухи всегда были нежными и теплыми, и ему казалось что он плавится в этом горячем контакте, а где-то в груди также и его весна испепеляет сердцевину сакуры, которой хоть бы хны: распускает цветы только сильнее. На щеках юноши появляется румянец, и он корит себя: ведь не Райдэн Скарамучча собирался обсудить с Кадзухой события того вечера? Да и более того, почему Кадзуха ведет себя с ним именно так? Чувствуя напряжение, сейчас только и может что делать вид, будто ничего не было, хотя и сам не может сдержать эту бурю в его груди, которая грозила снести его полностью и без сожалений. Скарамучча чувствует себя очередной игрушкой, с которой сейчас пытаются поставить спектакль.       — Ты не хочешь поговорить? — спрашивает Кадзуха и все же ловит чужой взгляд своим алым морем. Он успокаивающе поглаживает большим пальцем чужую ладошку, но и сам не знает, что не делает этим лучше.       — О чем поговорить? — Скарамучча хочет прикусить себе свой язык за такую тупость, ведь даже не знает что будет для него большим ударом: если он сам признает факт той ночи и всего произошедшего или его поставят перед фактом.       — О том вечере после Святочного бала? — вопросом на вопрос отвечает Кадзуха, сам чувствуя волнение и некоторое смущение. Он очень много анализировал ту ситуацию, и в каком-то роде благодарен Венти и Сяо, что появились так неудачно, подарив ему не только время, но и возможность для отступления, чтоб все обдумать и осознать.       — О чем еще говорить? Мы тогда были оба пьяны, всякое бывает, — отвечает Скарамучча, поджимая губы и освобождая свою руку из чужой хватки. Паника и страх окутывают его и он понимает, что так по больному и глупому сбегает, чувствуя себя неприятно. Несмотря на всю храбрость и самоуверенность, что он показывал ранее, он все еще остается тем самым ребенком со страхами, что его бросят так же, как ранее мать — человек, который должен быть опорой; тем самым ребенком, которого подставили новоиспеченные друзья уже в Хогвартсе и тем самым ребенком, который знал, что у Кадзухи уже был человек сердца. И именно этот глупый и отвратительный ребенок, которого Скарамучча и сам в себе терпеть не мог, шепчет и заставляет убежать в безопасное место, к границам комфорта, из которых не хочется выбираться. Он набирается уверенности и смотрит в глаза Кадзухи, в которых читается недопонимание и что-то еще, что и у самого в груди обрывается от печали. И он не понимает сам такой реакции от Каэдэхары, ведь тому должно быть наоборот лучше и легче, ведь вот: проблема решена и его влюбленности и отношениям с Томо, а значит и репутации ничего больше не угрожает.       — Ты прав. — Прочистив горло, находит в себе силы на ответ Каэдэхара, но и не может позволить себе показать грусть или печаль, поэтому натягивая улыбку, переводит тему: — Как собираешься проводить Новый год?       — Думаю, что лягу спать. Я не привык как-либо отмечать, — выдыхает Скарамучча, уходя от темы. Он старается не обращать внимания как все ноет в груди, но и продолжает себя уверять, что так и должно быть: такой как он никогда не станет чем-то большим для Каэдэхары. Ком в горле растет и слизеринец чувствует, что еще немного и совсем не выдержит и разрыдается прямо в Большом зале, тут, перед Кадзухой, перед тем, с кем не хотелось терять лицо и перед кем хотелось выглядеть только лучше, поэтому он позорно сбегает, кидая гриффиндорцу какую-то фразу на прощанье и забирая с собой письма, полученные от Венти сегодня.       И он так и проводит новогодний вечер в самокопании и слезах, смотря «Один дома», пытаясь хоть немного поднять себе настроение, которое кажется совсем невозможно спасти. Он кидает взгляд на свой ноутбук, который по правилам Хогвартса разрешено использовать только в свободное от учебы время и на каникулах, и вспоминает как еще младшекурсникам профессор Яэ отвечала на вопрос.       — Госпожа Яэ! Почему, несмотря на то, в каком продвинутом мире мы живем, в Хогвартсе не используется новейшая техника с мира людей? — прозвучал голос студентки на аудиторию, и профессор хмыкнула, присев за стол.       — В твоем вопросе уже есть ответ: техника является из мира людей. Школа магии и волшебства Хогвартс надежно скрыта от людского глаза и мира, поэтому здесь не ловит связь на ваших телефонах, и не используется новейшая техника. — начала рассказывать женщина, подперев одной рукой подбородок, а другой жестикулируя. — Кроме того, министерство магии давно провело исследование и заключило, что социальные сети и техника забирают огромный магический ресурс, что для вас, студентов младшекурсников, крайне небезопасно. Вы не являетесь волшебниками даже низкого ранга, а добровольная отдача ресурса может вызывать болезни. — Заключила Яэ Мико и увидела, как глаза студентов расширяются в испуге и по классу слышны перешептывания. — По вопросам касательно этой темы вы можете обратиться к нашим трем дорогим профессорам: Минчи, Сайно и Тигнари — именно они провели исследования и до сих пор изучают влияние новых технологий на волшебников и пути лечения болезней, вызванные чрезмерным использованием гаджетов. — по классу прошли восхищенные и удивленные вздохи, и профессор Яэ откинулась на спинку стула, решая добавить масла в огонь: — Особенно осведомить вас сможет профессор Сайно, поскольку является прямым представителем Министерства Магии.       Аудитория погрузилась в молчание, явно не ожидая подобной информации.       — Но… Госпожа Яэ! Мы не знали, что профессор Сайно работает в министерстве!       — Вы и не могли знать о генерале Махаматре больше чем положено.       — Генерале Махаматре?! — послышался шокированный оклик.       Естественно все знали о Генерале Махаматре: тот самый могучий волшебник, который напал на хвост тех магов, что все еще следовали за Темным Лордом, и их было довольно не мало. Тогда Генерал собрал всех Семерых для облавы: в тот день были задержаны тысячи пожирателей смерти! И все благодаря Генералу Махаматре и Архонтам. Позже никто и не знал, чем занимается Генерал, личностью он всегда был скрытной, но никто не ожидал, что он заделается в преподавательский состав Хогвартса! И тогда еще не сменившийся штат сотрудников был крайне недоволен этим, в том числе и Тигнари. Благодаря исследованию влияния новых технологий человечества, трое волшебников были приглашены в Министерство Магии для дальнейшей работы в нем, но из них только Сайно решил стать на путь ищейки, в то время как Тигнари постоянно получал письма в надежде на положительный ответ. И когда он услышал первый слух, который гулял из уст в уста среди профессоров, он, только вернувшийся с отпуска, захотел сбежать куда-нибудь подальше, ведь не ожидал ничего хорошего. В тот момент пост директора заняла госпожа Кусанали, которой доверяли также, как и Генералу. Именно благодаря Сайно и сменился преподавательский состав: кто-то недовольный сотрудничеством с ищейкой из Министерства уволился сам, а кого-то обличил коррупции и разжигании ненависти среди учеников сам Генерал, положив конец чужой карьере. И собственно это и была его цель, по достижению которой он хотел распрощаться с преподаванием, но директор Кусанали попросила его остаться. И неизвестно, какими силами, но у нее это получилось.       Воспоминания и заставили юношу немного хихикнуть: тогда было для всех младшекурсников огромное удивление в открытой правде и большинство побаивались профессора Сайно. Но и этот небольшой страх дал свои плоды: ведь мало кто решался прогуливать лекции Генерала Махаматры и добавило больше поклонниц и даже поклонников среди учащихся. Но позже также для всех стало известно, что такие хорошие отношения Сайно и Тигнари были обусловлены десятилетней годовщиной свадьбы, факт и знание чего окончательно отбило всех поклонников.       Скарамучча задумался, но из мыслей его вырвал стук в дверь комнаты. Он и понятия не имел, кто мог прийти к нему в столь поздний час да еще и в такую ночь, но отворив дверь, слизеринец увидел Кадзуху, что все также нежно улыбался, а еще держал в руках разные сладости и закуски. Каэдэхара выглядел неуверенно, но пытаясь подавить в себе это, спросил:       — Ты не против со мной встретить Новый год?       Слизеринец и не знал, что ответить на это. Появление Кадзухи оказалось для него крайним удивлением, и если честно он был крайне неуверен в правильности времяпровождения с ним. В его груди да и мыслях воцарилась целая битва, которая на деле не продлилась и минуты. Скарамучча неловко кашляет, но все же пропускает гриффиндорца в комнату. Несмотря на все, Кадзуха все еще оставался отличным другом и прекрасным собеседником, и сам юноша был уверен в себе достаточно, чтоб не переходить границы. И на само удивление юноши, этот вечер проходит действительно приятно и безмятежно, как сам себя уверял слизеринец, стараясь не обращать внимания на ноющее сердце. Встретив Новый год и обменявшись заранее подготовленными и обговоренными подарками в виде теплых шарфов, остаток ночи они смотрели фильмы и так и заснули под утро.