Камелия

      Туманный вечер и тусклая, ради создания некой атмосферы, керосиновая лампа, редеющий свет которой оплакивал слегка влажные от недавно выпитого алкоголя жестяные банки. Не то, чтобы выпить сильно хотелось, вернее сказать, напиться хотелось чертовски почти каждое утро, однако не для данного случая. Сегодня был слишком важный день, чтобы не прибухнуть немного, так что выпивка была основной частью празднования этого невьебического события. Стационарная фаза луны происходит всего-навсего раз в 18 лет, а это означало, что узнать намёк о том, кем же является твоя родственная душа можно было лишь раз в почти что две десятки лет. Повезло, если ты, ещё будучи ребёнком уведал этот намёк. Не повезло подросткам, родившимся совсем недалеко от последней фазы, ведь эта пора жизни одна из самых влюбчивых, и таких бедняжек гложит неизвестность: влюбились ли они в того человека? кто же их соулмейт?.. а есть ли он вообще?.. Мир так жесток, поскольку люди, не имеющие родственной души, по умолчанию были счастливее. Такие люди не были привязаны к определённому человеку незримой красной нитью, им не было проклятья вечного поиска того самого человека. И нет им бремени вечного осуждения со стороны партнёров (это касается в основном людей более старших поколений), прознающих о том, что у них уже есть человек, с которым судьба умудрилась опутать их, но несмотря на это, пытаются они сойтись с совершенно иными людьми. Скарамучча не до конца понимал, желает ли он такой участи. С одной стороны, ты осознаёшь, что у тебя есть тот самый, и ты никогда не будешь одинок, но с другой... Это как играть в лотерею: ты никогда не узнаешь, каким человеком окажется твой соул, да и искать его среди всей Земли - не самая востребованная цель. Встречать этот момент здесь, на задрыпанном чердаке Тартальи, где вечно царил бардак в виде кучи недоеденных корочек от пиццы, порванных носков и всякой нёрдовской дребедени наподобие музыкальных пластинок гранж-рока и геймерского мерча, было лучшим решением. Оставалось всего пять минут. Луна почти достигла того самого мгновенья...        Тарталья отпил из банки, кислотно-зелёный цвет которой говорил о дешевизне этого пива и заставлял глаза немного побаливать. Рыжий улыбнулся и отвёл взгляд от вечереющей улицы в окне. Переведя его на Скару, он слегка расплылся в хитрой улыбке. А спустя секунду в Куни(ку)дзуши прилетает тяжёлая перьевая подушка, сбивая уже чужую банку из рук. Пиво моментально расплескалось по паркету, а выражение лица парня выражало смесь недоумения с напущенной ненавистью. — Ты придурок что ли?! Уебан блять, — Скар был готов придушить рыжего, он было замахнулся ради дружеского избиения, однако Тарталья перехватил его кулак ладонью. — Нахуя так сделал? — Тише-тише, просто у тебя лицо, как говна поел. А ведь такое событие, такой праздник!  — Тарталья по-доброму ухмыльнулся, и Скарр театрально закатил глаза, усаживаясь обратно на пол, поднимая упавшее пиво да вновь делая небольшой глоток. — Как думаешь, если у меня будет соулмейт, какие цветы на нём будут вырастать? — Гортензии какие-нибудь или нарциссы сто пудов. А ты хочешь соула что ли? Ни разу от тебя не слышал. — Скарр снова отпил, украдкой взглянув на лужу, оставленную после выходки Чайльда, и  сделал вид, что её не существует.  — Да не особо хочу. Сам же знаешь, сколько баб вокруг вертится. Если узнают, что у меня соул есть, никакого мне счастья. — В конце фразы Торт ещё раз усмехнулся. — О, минута осталась.        Скар посмотрел на часы, перевёл взгляд на безмятежное лицо друга, после — на пивную банку, и осознал, что тревожность накатила его с головой. Стало так невыносимо внутри, будто что-то плохое произойдёт с минуты на минуту. Он отхлебнул ещё пива, и ещё, пока жестянка не опустела до конца. Сильное волнение ушло не до конца, и Скар непродолжительно посмеялся, как вдруг осознал кое-что.  — А если у моего соула нет шрамов? Откуда цветы собираются... — Скар не успел договорить, потому что насыщенный алый цвет спутника Земли моментально обволочил его с пят до макушки, забираясь под кожу, внутрь костей, держа путь к самому сердцу. Скар мгновенно зажмурил глаза, то ли от самого процесса (он не хотел помешать судьбе выбирать ему родственную душу), то ли от страха перед неизвестностью. Скарамучча буквально чувствовал, как свет луны проникает в органы, и ему было жутко от этого, он весь съёжился, казалось, что тело непроизвольно дрожало.       Однако спустя пару секунд всё прошло. Парень поднял взгляд на переживающего Тарталью, который вприсяди держал его за плечо, попытался улыбнуться, открыл было рот чтобы сказать что-то, но внезапно осознал, что его сейчас вырвет, и это не остановить. Скар отпихнул рыжего, попробовал закрыть рот рукой, чтобы рвота не вышла наружу, впрочем, это не помогло, и из уст Скары высеялись множественные бутончики пунцового цветка, похожего на паучьи лапки. Багровые лепестки выхаркивались с трудом, всё вокруг было в слюнях парня, сопли текли, словно лесной ливень, дышать было трудно, но избавиться от этих проклятых цветов - ещё труднее. Скара на несколько минут впал в дикий кашель, пытаясь избавиться от режущих горло цветов внутри лёгких. Изнутри выходили лишь эти ублюдские красные бутоны, и никакие другие. Самое-то смешное — название их Скарамучча даже не знал. Один за другим, один за другим, они заполняли чуть ли не квадратный метр в комнате. У Тартальи в какой-то момент даже проскочила мысль: а не помрёт ли его друг такими темпами, однако через время всё прекратилось.        Кунидзуши еле привстал, оглядел эти букеты вокруг, присел обратно, облокотился о грудь рыжего, падая тому прямо в руки от истощения, и пробубнил что-то в духе «вот пиздец».  — Т-ты как? — Произнёс Тарталья на вдохе дрожа голосом. — П-пойдёт.. А... Сам-то? — Парень слегка прикрыл глаза, расслабленно устраиваясь на коленях Тартальи и стараясь вообще ни о чём ни думать. - Чё голос д-дрожит? У тебя.. тоже соул есть? — Нет, луна... Она обошла меня стороной короче.  — Ты огорчён? — Нет, вообще ни сколечки.       Тарталья с печальным взглядом, полным боли, посмотрел на Скару, а потом, совсем нехотя поднимая эту тему, спросил: — Скар... Ты знаешь, что это... за цветы?  — Нет, а ч-что? — Это хиганбана, ликорис иначе говоря. — Тарталья дрогнул голосом на последнем слове, переводя взгляд куда-то в окно.        Скарамучча будто отупел за эти минуты. Он не понимал происходящего, да и, честно сказать, не пытался. Всё вокруг казалось сладким сном, сюрреалистичной галлюцинацией или наподобие. К чему сейчас вообще обращать внимание на то, какие именно цветы выблевал Скара? — И к чему ты это сказал, деб?       Тарталья промолчал с минуту, в его горле стоял болезненный ком. А после, поглаживая Скару по лбу, видимо, стараясь убедиться, что температуры у него нет, вымолвил полный бред. — Эти цветы, понимаешь, символизируют смерть. Да и в принципе странно то, почему они не проросли на коже из шрамов, а вышли изо рта. И ещё...  — Погоди-погоди, — Скаре стало чуть легче, так что он приподнялся. — Этот, ээ... Ликорис? Короче, он пророс. Пророс у меня в лёгких. Я чувствовал это. Не особо приятно.        Тарталья недоумённо взглянул в лицо такого спокойного Скары. Он не понимал его реакции, ведь если бы цветами его соула были какие-то смертельные цветочки, он бы помер от переживаний. Молчание повисло до тех пор, пока, в конце концов, Тарталья не поднялся, схватив ещё пару банок алкоголя. Он передал Скаре его порцию, отпил из своей и лёг на спину прямо на пол, отчего тот мучительно проскрипел. Скара тоскливо взглянул на выблеванные цветы, думая о том, что надо бы прибраться, тоже отпил пива и прилёг головой рядом с другом. Так, в позе валета, парни провалялись некоторое время.  — Знаешь, за секунду до церемонии, я почувствовал своего соулмейта. Душу или что-то типа того. Поэтому я и был уверен, что он у меня есть, значит... Значит у него и правда нет шрамов, как я и ощущал.        Тяжкий лунный свет опускался на букеты ликориса на полу, а так же на лица парней, прямо на без того сонные глазницы, заставляя желать поскорее лечь спать. Рыжий тяжело выдохнул, глядя в потолок. Прошло ещё некоторое время. — Не могу представить человека, у которого нет шрамов вообще. А чё именно лёгкие тогда?  — Понятия не имею, — Скарамучча меланхолично улыбнулся, поднявшись. Он обнял свои колени, усыпанные синяками, и, допив последний глоток такого отвратительного на вкус напитка, лёг обратно на пол, окончательно заснувши.       ​Казалось, вся его жизнь полетела к чертям.