Six sins

.

Грех пятый. Легкомыслие. Грех шестой. Отчуждённость.

Впервые чувства вспыхнули ещё в детстве. Возможно даже, в том возрасте, когда ребёнок и не задумывается о существовании любви. Просто тогда она ещё не могла осознать. Не понимала, почему при взгляде на бледное детское личико с вечно смеющимися глазами в душе что-то трепетно теплится. Почему её хрупкую руку сковывают мурашки, когда другая рука нечаянно с ней соприкасается. Почему становится так неловко и до невозможности приятно, когда они остаются вдвоём и говорят обо всём на свете. Выросшая с одной лишь строгой матерью, Лиза и допустить не могла, что девочку может привлекать другая девочка. Поэтому она класса до девятого жила и не понимала, что творится в её беспокойном, полном любви сердце. А Мишель как будто всё понимала с раннего детства. Ну или ей просто не хотелось задумываться о таких сложных вещах. Она всегда легко делала первые шаги. Всегда легко относилась к тому, что для Лизы было очень сложным. Лиза всегда с удовольствием помогала с домашними заданиями своей вечно весёлой подружке, которая наотрез отказывалась от прилежной учёбы. После уроков они шли к Лизе домой, садились за стол, и начинались долгие часы мучений для обеих. Лиза пыталась объяснить ей принципы решения уравнений, а потом замечала, что темноволосая макушка лежит на столе, а два любопытных сверкающих глаза бегают по её лицу. Лиза смущалась, пинала одноклассницу в плечо и продолжала бормотать что-то о таинственных иксах и игреках, в которых сама мало что понимала. Отчаявшись приобщить Мишель к точным наукам, Лиза вела её в свою комнату и читала вслух. Уроки литературы, впрочем, были увенчаны бóльшим успехом. Мишель клала свою голову на её ноги и лежала, не шевелясь и не издавая ни звука. А Лиза одной рукой держала книгу, с увлечением вчитываясь в текст, а второй – гладила девочку по гладким волосам, пропуская их между пальцами. А иногда они просто могли сидеть обнявшись и молчать. Обеим очень не хватало тепла в семье, и они искали его друг в друге. В компании они обычно держались отстранённо. Лиза чаще сидела чуть поодаль, читая книгу или молча наблюдая за неугомонной троицей, организующей очередное мракобесие, за которое потом следовала нотация классной и вызов родителей к директору. Но стоило им остаться наедине, Мишель сразу затихала, осторожно прислонялась лбом к её плечу и могла сидеть так долго-долго. Наедине с Лизой она мало говорила. Совсем не походила на себя. Лишь в более осознанном возрасте она словно перестала стесняться. Могла уснуть на Лизиных коленях при подругах, и совсем не смущалась, когда девчонки начинали дразниться. В восьмом классе на школьной дискотеке пригласила Лизу танцевать, обняла, положила голову на её плечо, и они неспешно кружились по актовому залу весь вечер, не замечая никого вокруг. Год спустя, четырнадцатого февраля, они сидели рядом на уроке. Мишель привычно лежала на парте, Лиза слушала. А потом ей под руку подсунули бумажку. Сердечко, вырезанное из тетрадного листа, на котором был нарисован до тошноты миловидный котёнок и шутливое признание в любви. Лиза от этой дурацкой записки покраснела до ушей, а Мишель лишь хитро улыбнулась, сонно хлопая глазами. Наверное, именно эта записка и стала переломным моментом. В тот день Лиза, кажется, сама себе призналась, что влюблена в свою загадочную подругу так сильно, что хочется разорваться на тысячи кусочков пульсирующего счастья. И ей вдруг резко стало плевать, правильно это или неправильно. Ей просто было хорошо от ответов на вопросы, не дающие ей покоя несколько лет. Та зима длилась долго. Снегопады накрывали город до середины апреля. Под одним из них, под особенно густым, пушистым и волшебным снегопадом, Мишель впервые поцеловала её. Прошло семь лет, а Лиза до сих пор не может вспомнить этот момент без трепета в чувственной душе. Она тогда была в своей крайней степени растерянности. В том состоянии, когда человек не в силах произнести ни слова, сдвинуться с места или дать адекватную реакцию на действия другого. Когда он просто врастает в землю с открытым ртом и глупо хлопает глазами, пытаясь осознать произошедшее. Дурацкие записки, неловкие поцелуи и скрываемые ото всех долгие объятия слишком быстро переросли во что-то намного более серьёзное, взрослое. Превратились в то, к чему обе не были готовы. Лиза, психологически бывшая в разы старше всех своих подруг вместе взятых, уже достаточно созрела для настоящей любви. И она была тем самым человеком, который любил настолько, что готов был вечно закрывать глаза на холод в свою сторону, пренебрежение своими чувствами, лёгкое отношение к этому «серьёзному и взрослому». Она нуждалась в ответной нежности и заботе острее, чем кто-либо другой. Из кожи вон лезла, лишь бы заполучить наконец желанную теплоту. Мишель же в душе всё ещё оставалась беспечным ребёнком. В романтической близости она всегда была смелее. Её бойкий взрывной характер позволял без капли страха и сомнений всё больше и больше переступать черту дозволенного. Но вот любить она так и не научилась. Она чувствовала лишь прозрачное подростковое влечение. Но она никогда не любила в ответ. Не могла и вполовину возместить то, что давала ей Лиза. Да она даже не осознавала этого. Мишель знала, что она может прийти к этой тихой девушке в любой момент. И она приходила. Молча забиралась на её кровать с ногами, а Лиза садилась рядом, обнимала. В те ночи, когда Лизина мать работала в сутки или уезжала в командировки, а Мишель не ждали дома, они так и засыпали вместе. Не сказав друг другу ни слова за весь вечер. Лиза молча обнимала её, Мишель прятала лицо в её футболке и лишь порой всхлипывала тихонько. Не было ни единого раза, чтобы они поменялись ролями. Слезы Лизы ощущала её подушка и слышали стены старенькой квартиры. После окончания школы девушки разошлись по разным университетам и всё пошло только хуже. С каждым разом их встречи становились всё молчаливее, а интервалы между ними возрастали в геометрической прогрессии. Лиза каждое утро находила минутку для того, чтобы по телефону пожелать ей хорошего дня и спросить, как дела. Мишель отвечала кратко, бросала шаблонное «тебе тоже удачи» и выходила из сети. Первая она никогда не писала. Её такое странное спокойствие при Лизе и совершенно не наигранная весёлость и развязность при других заставляли задуматься о неискренности. Ненароком оброненные, невинные шутки, на которые губы улыбались, а душа плакала, зачастую звучали на общих встречах бывших одноклассниц. Полное отсутствие ответной поддержки разбивало сердце окончательно. Лиза устала ежедневно напоминать Мишель о том, как сильно она её любит, а следом осознавать, что этой фразы она из уст своей девушки не слышала никогда. Первый и последний раз – та самая записка на день всех влюблённых. И то, Мишель не произнесла вслух. Просто написала и забыла. Лиза устала от её апатии, холода и тяжёлого молчания. Устала от колких шуток, что звучали лишь при слушателях, от долгой разлуки и осознания того, что она повзрослела слишком рано. Возможно, если бы в силу возраста она не смогла полюбить её до такой степени, если бы они, будучи любопытными четырнадцатилетними девочками, пару месяцев поигрались бы в отношения, а потом так же благополучно разошлись, всё бы обернулось совсем иначе. Но у их истории не было счастливого финала из американских фильмов. Одна любила настолько сильно, что позволила медленно убивать себя этим равнодушием. А вторая была настолько беззаботна и легкомысленна, что даже не осознавала ценность того, что она имеет. Девушки долго не могли прийти в себя. Лежали на пыльном полу, мелко вздрагивая. Вой за дверью стих. Не было слышно ни звука больше. Тишина звенела в ушах. Мишель оклемалась первая. Приподнялась, дрожащей рукой достала телефон и включила фонарик. Лиза зажалась в позе эмбриона, обхватив свою голову руками, и тихо всхлипывала. Сердце вдруг кольнуло сострадание. Мишель неловко погладила её по плечу, пытаясь подобрать слова поддержки. Но, казалось, что бы она сейчас не сказала, всё будет звучать тошнотворно-банально. – Ну не плачь ты, – только и выдавила она. Аж самой стало противно от этой фразы. – Всё будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Лизе очень захотелось расплакаться ещё больше. Гордость не позволила. Девушка незаметно вытерла слезы, поднимаясь и оглядывая комнату, чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться. Это было тёмное помещение, практически пустое. Лишь у одной одной стены стоял огромный шкаф, да какие-то коробки складировались по углам. Мишель встала с пола, подошла к двери, дёрнула за ручку. Та, ожидаемо, не поддалась. – Как думаешь, если я её пну, потом будут серьёзные последствия? – спросила девушка. – Ты стала задумываться о последствиях? – не удержалась от нотки язвительности Лиза. – Пребывание в этой преисподней идёт тебе на пользу. Мишель, на удивление, промолчала. Беспомощно скатилась по стене, пусто уставившись в стену. Лиза же прислонилась к противоположной стене, роняя голову на колени. Они сидели в тяжёлом молчании очень долго. Обе ловили себя на мысли о том, что они лучше бы оказались взаперти в одной комнате с призраком слепого старика, нежели со своей бывшей. Мишель сверлила взглядом то стену, то Лизу. Лиза, интуитивно ощущающая это, больше всего на свете хотела провалиться сквозь землю. С каждой секундой тишина становилась всё более неловкой, а выдавить из себя хоть слово было всё сложнее. – Сколько у тебя зарядки осталось? – наконец пробормотала Лиза, не поднимая головы. – Процентов сорок, – живо ответила Мишель, внутренне ликуя тому, что Лиза первая начала разговор. – На пару часов хватит. – Что будем делать эти пару часов? – глухо спросила Лиза. – Надо думать, как выбраться. – Если отсюда вообще возможно выбраться, – вздохнула Мишель. – Мы должны что-то сделать, – продолжала рассуждать Лиза, поднимая голову, но не решаясь взглянуть на собеседницу. – Чего они от нас хотят... Как возможно за пару часов исправить ошибки, которые мы совершали на протяжении многих лет? – Ну, видимо, мы должны постараться. Ведь многие наши проблемы можно решить разговором... – Думаешь, всё так просто? – Лиза холодно усмехнулась. – Для первого шага... наверное, этого достаточно, – Мишель не отводила от неё взгляда. Лиза упорно игнорировала. – Просто собраться и поговорить. – Нам что, есть о чем разговаривать? – с показным равнодушием спросила Лиза. Мишель даже улыбнулась уголком губ на то, как девушка пытается строить из себя майора зло. А потом новая волна стыда захлестнула с головой. До неё только сейчас начало доходить, что она уничтожила в Лизе невероятно тонкую, ранимую, нежную душу. Эта ночь стала её личным озарением. – Есть о чем, – тихо сказала она. Лиза промолчала. – На меня Кира наорала, – не сдавалась Мишель. – Не утруждайся, я слышала каждое слово. От ваших воплей стены тряслись. – Я к тому, что только сегодня, буквально за последние два часа, я осознала столько... Не знаю даже, смогла бы я столько осознать, не попади мы в этот чертов дом, – продолжала девушка. – Мишель, мне неинтересны твои осознания, – отрезала Лиза. – Не морочь мне голову. – Лучше же поздно, чем никогда, – пробормотала Мишель. – В нашем случае лучше уже никогда, – подытожила Лиза. – Да, я понимаю, – игнорируя её попытки свернуть диалог, распиналась Мишель, – невозможно простить, забыть и стереть следы того, что я сделала. Но я... даже не понимала, что поступаю неправильно. Как и не осознавала ценности того, что имею. Поэтому, когда ты исчезла, я обиделась. Ощущала себя брошенной. Мне кажется, я только сейчас поняла, что всё плохое в нашей жизни произошло только по моей вине. Она помолчала немного, словно подбирая слова. Лиза молчала, стеклянными глазами глядя в стену. – И да, нет смысла говорить, что я на самом деле тебя любила, просто не могла показывать это, – перешла на совершенные откровенности Мишель. – Не любила я. Да, я тобой пользовалась. Ты просто была моей подушкой для слез. Я поступала, как последняя... В общем... Я не знаю, чем я могу себя оправдать... – Не надо оправдываться, – наконец подала голос Лиза. По длинным ресницам скатились две холодные слезинки. – Знаю. Это не оправдать, – Мишель вдруг встала с места, пересекла комнату, села напротив Лизы. Лиза наконец повернула голову, глядя ей в глаза. Карие в карие. – Смысл обсуждать это сейчас? – спросила она тихо-тихо. – Ну не сложилось. Что теперь, до конца жизни мусолить? – Потому что я вижу, что тебе до сих пор тяжело, – Мишель осмелилась взять её за руку. Лиза вздрогнула и попыталась вырваться. Мишель не отпустила. – Я думала, что если перестану возникать в твоей жизни, если буду грубой и холодной, то что-то исправлю. Но сейчас понимаю, что делаю только хуже. – Мишель, хватит, – Лиза снова отвернулась. Понимала, что ещё хоть слово и она расплачется. – Это уже неважно. – Мне раньше было неважно. А сейчас важно, – по щеке девушки вдруг потекла слеза. Она быстро смахнула её и продолжила говорить. – А ещё я знаю, что твои чувства никуда не делись. Вижу, что ты так и не смогла остыть. – Что? Ты совсем уже?! – воскликнула Лиза. – Размечталась! Казалось, она близка к тому, чтобы дать нахалке звонкого леща. Мишель ласково улыбнулась, блестящими глазами глядя на девушку. – Знаю, я поступала эгоистично, совершенно непростительно, – дрогнувшим голосом зашептала она. – Я не ценила ту поддержку, заботу, сострадание, которое ты мне отдавала. Воспринимала это как должное. Я была глупым легкомысленным ребёнком, который просто не дорос. Тогда я ещё не приобрела мудрость, честность, мягкость и терпение, необходимые для того, чтобы уметь любить. Я не смогла бы по-настоящему полюбить ни тебя, ни кого-либо другого. – Да я понимаю, – Лиза слабо улыбнулась, уже не пытаясь вырвать своей руки из её. – Ты просто поздно повзрослела. Мне тоже нужно было думать головой и оттолкнуть тебя прежде, чем всё закрутилось настолько сильно. – Не пытайся отбелить меня, – Мишель немного подвинулась, садясь рядом с ней. – Я же правда, сама того не осознавая, стала причиной качества, из-за которого к тебе придрались обитатели дома. Если бы я дала тебе хоть каплю ответных чувств, сейчас ты не была бы такой недоверчивой, холодной, замкнутой... – Я всегда была одиночкой, – вздохнула Лиза. – Ты здесь не при чем. – Не такой одиночкой. Ты всегда была нашей весёлой, просто немного застенчивой Лизой. А сейчас ты настолько сломлена внутри... – Я не могу сердиться на тебя, – сдалась Лиза. – Я старалась. Не получается. – Прости меня, – Мишель положила голову на её плечо, бесшумно всхлипывая. Лиза молча погладила её по мягким волосам, окрашенным кровью, понимая, что она снова стоит на перекрёстке. Дать шанс и оказаться под угрозой вновь быть оставленной или оттолкнуть и потом всю жизнь жалеть о выборе второго варианта? – Всё хорошо, – девушка машинально уткнулась лбом в её макушку, мягко обнимая. В этот момент она словно вернулась в прошлое. Мишель помотала головой в разные стороны, всхлипывая чуть громче. – Да, всё хорошо, – продолжала уговаривать её Лиза. Ей вдруг словно мешок на голову упал: Мишель раскаивается. По-настоящему. Так искренне и по-взрослому жалеет о совершенных ошибках. Наверное, впервые в своей жизни. Дверцы шкафа вдруг угрожающе заскрипели. Снова повеяло холодом. Раздались тихие, знакомые Лизе вздохи. Она вцепилась в руку Мишель, зажмуривая глаза. Она устала бояться. Слишком много страха за эту ночь испытали беспечные подруги. – Не бойся, – прошептала Мишель, быстро вытирая слезы и закрывая девушку собой. Лизе захотелось стать маленькой-маленькой, сжаться в комочек, спрятаться. Мишель обняла её за плечи, злобным взглядом сверля слегка дрожащую дверцу. Ржавые петли жалобно заскрипели, сквозь щель в комнату полился тусклый свет. Фонарик на телефоне Мишель мигнул и погас. Вновь темнота, разгоняемая лишь мерцанием бесплотного тела призрака. Лиза испуганно и до мурашек доверчиво уткнулась лицом в плечо девушки. От её одежды до сих пор, как и три года назад, пахнет сигаретами, кофейными зёрнами, а теперь ещё и пылью заброшенной усадьбы. Мишель накрыла её голову своей рукой, гладя по волосам и не давая отстраниться. Неожиданно произошла смена ролей. Дверь шкафа тем временем медленно раскрылась, проливая бледное свечение на грязный пол. Сначала из-за створки показался край длинного платья, затем костлявая прозрачная рука, а затем и вся фигура девушки, которая уже являлась Лизе около двух часов назад. Мишель вжалась в стену, отворачиваясь и прижимая трясущуюся девушку ближе к себе. Лиза позволила обнять себя, укрыть. Впервые не она защищала, а её защищали. Призрак молодой обитательницы поместья вышел из шкафа. Бледная, полупрозрачная фигура проследовала в другой угол комнаты. Там она бесшумно опустилась на старый деревянный ящик. Своими огромными светлыми глазами уставилась на прижавшихся друг к другу девушек.