Воин

Огромные и тяжёлые двери начинают открываться. Я делаю глубокий вдох, бросаю взгляд на пыхтящих солдат, что продолжают торжественно тянуть массивные двери и делаю шаг вперёд, внутрь ярко освещённого зала. Глубокое дыхание не помогло стать спокойнее, пытаюсь вспомнить все советы, но будто бы я не разговаривал с отчимом несколько часов без остановки о предстоящем событии. Он ведь тоже в зале и будет смотреть на меня, я должен собраться. Мне указывают на моё место в первом ряду, солидные мужчины в пиджаках будто бы напряглись, когда я сел рядом. Но мне хочется только побыстрее уйти из этой напрягающе-торжественной обстановки или остаться в кресле навсегда, стать с ним одним целым и никуда больше не идти. Но после вступительной речи верховного алхимика страны, было названо моё имя и я должен выйти на сцену и что-то сказать. Только я поблагодарил всех за то, что пришли и взглянул на руку, то понял, что все подсказки на руке смазались и придумывать нужно на ходу. — Я очень рад получить эту награду, спасибо большое всем. Неожиданно для самого себя я нашёл отчима среди других алхимиков и учёных, он улыбнулся и жестом показал, что я справляюсь. — Это был трудный путь. Я и мои товарищи со станции очень старались достичь хороших результатов и я, если честно, всё ещё не могу поверить, что наши старания наконец были замечены. Спасибо всем ещё раз. Я отстранился от микрофона и стал оглядываться, верховный алхимик вынес несколько украшенный коробок разных размеров. В одной из них оказалась табличка, что я теперь удостоен звания верховного алхимика севера. Другую при всех не открыли, просто вручили и проводили на место под бурные аплодисменты. После других награждений объявили, что можно расходиться, а меня нашёл отчим. — Справился на отлично, благодарностей, конечно, было многовато и волновался ты довольно заметно, а в остальном супер. Он обнял меня, похлопав по спине. — Спасибо, это всё благодаря вам всем. Я опустил взгляд в пол, он точно знает что я хочу сказать, но не решаюсь, поэтому начал сам. — Она бы гордилась тобой. На глаза тут же навернулись слезы. Да, наверное она была бы рада. Думаю, она одарила бы меня своей очаровательной улыбкой и хлопала бы громче всех, привлекая внимание. Да, она бы искренне радовалась тому, что я стал лучшим в своём регионе.

***

Она внесла огромное количество прояснений в историю нашей страны, рассказывала о прошлом, постепенно вспоминая о нём. Выяснилось, что некоторые схватки были совершенно по другим причинам. Да, по началу историки и некоторые учёные были недовольны тем, что наша станция без разрешения переписывает историю. Было много разногласий и осуждений, но в итоге её и всю нашу команду исследователей временно поселили в центральном регионе и разрешили дальше расспрашивать её о событиях войны. «Для научных целей» — говорил один из местных начальников, но все мы понимали, что им выгодно держать нас рядом с собой. Там я впервые ушёл с головой в алхимию, нашёл себе учителя и получил официальный статус начинающего. С ней мы виделись реже, потому что она часто бывала на приёмах у крутых учёных и алхимиков, но мои чувства не угасали. С каждой нашей встречей я видел, как она расцветала и всё больше вливалась в культуру. Если раньше она носила одежду, максимально покрывавшую тело и похожую на броню, то теперь её стиль стал более свободным, но оружие она продолжала носить с собой всегда. А потом что-то случилось. Мне нужно было уехать на запад для практики на два месяца и, когда я вернулся, она изменилась. Говорила, что набрала вес и пытается что-то сделать с этим, но её худоба не казалась мне здоровой. Отчим заверял меня, что никакой опасности нет и, судя по анализам, она в порядке. — Как и многие девушки в наше время она озаботилась своей фигурой, — говорил он. Я стал пропускать занятия, ходил к ней и проверял хорошо ли она ест. Предлагал готовить для неё, но она уверяла, что может сама. В один день я нашёл еду в мусорке и будто бы слетел с катушек. Подбежал к ней, сгрёб с кровати и обхватил её талию. С ужасом осознал, что пальцы почти касались друг друга. Она брыкалась и говорила, что больно, но я пообещал себе, что буду делать всё, чтобы эта хрупкая девушка ела. Только вот, насильно запихивать в неё еду я не мог. Отчим тоже был обеспокоен, но уже моим состоянием. Я бегал вокруг неё, приносил всё, что попросит, в то время как он убеждал меня, что она с самого пробуждения мало ела и я надумываю. Со своей стороны, я не понимал, как они не видят, что она падает, не доходя до кухни и прячет сильную худобу под одеждой на пару размеров больше. Спустя пол года я уже не помнил, когда держал руны в руках, в памяти отпечаталась только она с трубками из носа, впавшими глазами, острыми скулами, бледной кожей и капельницей у кровати. Её выписали и я настоял, чтобы мы жили вместе. Сердце обливалось кровью, когда я видел клочья волос на подушке утром и её руки палки. Но она хотя бы двигалась сама и соглашалась выходить на прогулки. Никого другого я к ней не подпускал, ведь они не видели её состояния пока оно не стало критичным. Даже с отчимом я перестал нормально общаться, винил его в бездействии и говорил, что буду делать всё сам. Спустя неделю после выписки, нас перевели обратно на север, ведь она не могла уже дать никакой информации. Вместе с ней мы все стали бесполезными. Я старался не отходить от неё и видел, как ей становилось лучше. Даже когда я слёг с простудой на неделю и не имел возможности её видеть, ей не стало хуже — она вполне могла справляться сама. Я вспомнил о своих чувствах утром, когда проснулся с ней в одной кровати. После её болезни я отказался переезжать в свою комнату, пока она не будет на 99% здорова. Тогда я заботился только о её здоровье и опасался, что ей может стать плохо ночью, а я не смогу услышать, но сейчас понял, как двусмысленно это выглядит. Мне стало казаться, что, пока мы живём вместе, у меня есть все шансы признаться и получить хотя бы «подумаю». А она продолжала улыбаться мне каждое утро, интересовалась моим самочувствием и состоянием, чем придавала уверенности. — Не бойся, расскажи ей, — подбадривал меня отчим, когда я поделился своими переживаниями. Он тогда долго извинялся передо мной за то, что пытался остановить от лечения и никак не помогал. Я принял его извинения, да и не обижался долго. С того разговора мы стали действительно близки, я стал чувствовать в нём опору и прислушиваться. Спустя неделю я всё-таки собрал себя в кулак и решил приготовить еды на ужин. Она не выходила из своей комнаты целый день, но после моей просьбы всё же выползла. Мы поели, я всё ещё тщательно следил за тем, чтобы она съела хотя бы половину порции и планировал предложить прогуляться после этого. Но у неё оказались другие планы, ведь после пары кусочков мяса она свалилась со стула без сознания. Больше я не видел ни её улыбки, ни слёз, ни сияющих глаз. Хоронили тихо, никто не плакал, кучка мужчин как-никак, но увидеть горечь и боль можно было и без слёз. Все исследователи сильно привязались к ней, для кого-то она как дочь, кому-то близкий друг и товарищ. В воздухе крутились только два слова: булимия и анорексия. Никто на станции не поднимал эту тему, только вытирали скупые слёзы. Я же виделся со всеми только на похоронах. Остальное время сидел в комнате, заперевшись изнутри. Вина и сожаление поглотили меня полностью, глаза не высыхали, а руки начали трястись. Отчим молча приносил мне тарелку с едой, стучал в дверь и уходил: он не стал лезть ко мне и дал время на то, чтобы побыть одному. Я винил себя в том, что недостаточно старался и не смог вылечить её, слепо поверил в её хорошее самочувствие и отдался чувствам, напрочь забыв проверять мусорное ведро и продукты. После недельного самоизолирования я ударился в камни снова. Мной владела мысль о том, что она мечтала стать выдающимся алхимиком, но судьба определила её в мечники и мечта осталась неосуществлённой. Мне хотелось сделать для неё всё, будто бы это не её желание, а моя цель жизни. Я не вылезал из книжек и тетрадей, не замечал никого и ничего вокруг. Ещё при жизни она пыталась объяснить мне как именно работает заклинание, при помощи которого она смогла вспомнить Агиса, ведь я впервые слышал о таком, чтобы можно было при помощи камней вспомнить о ком-то. Вот и решил развивать эту тему и в итоге создал новое заклинание, позволявшее при помощи рун узнать информацию о живом или мёртвом человеке, достаточно знать лишь имя и дату рождения. Количество полученных данных зависело от близости человека и алхимика при последней встрече. За это открытие меня и наградили.

***

Уже на родной станции я открыл вторую коробку, обнаружив в ней блестящие алхимические камни. Они явно стоят кучу денег и пользоваться такими должно быть честью для меня, как и носить знак. Но я лишь убрал камни в коробку и положил на полку: предпочёл более удобные и привычные, пускай немного затёртые. А на знак у меня уже был отдельный план. Я направился в другой конец нашей не хило разросшейся станции, там находился выход в небольшой сад, где её и похоронили одиннадцать месяцев назад. Я встал на одно колено перед ухоженной могилой, опустил голову и поздоровался. В голову ударило множество запахов, от всевозможных цветов, до газировки и пряностей. Все на станции знали, что она любит и каждый приносил ей что-то. Мало кто смог отпустить её. Я встал, подошёл ближе и принялся рассматривать улыбку, навсегда запечатлённую на фотографии. Никаких памятников делать ей не стали: никто из нас не знал её отношение к религии. Я тяжело вздохнул и положил знак «Высший алхимик Севера» на землю и проглотил ком в горле. — С днём рождения, любовь моя. Я всё-таки не сдержался и разрыдался. Больше в моей жизни не осталось никакого смысла.