Я люблю твои грехи.

      Гоголь полюбил. Всем сердцем полюбил человека, который возвел вокруг себя святые, но весящие тонну колонны, за которые пытался держаться. Он встретил его, когда Сигму пытались ограбить в переулке, угрожая смертью. Он помнит, тот много плакал и боялся так сильно, что мог говорить только о том, что отдаст все, лишь бы его не убивали. А еще бредил про Бога и Библию, что так неправильно, что это будет смертным грехом… это забавляло нападавших и, к сожалению, самого Николая. Тогда он не хотел вмешиваться, предпочитая даже наблюдать, тихо потушив свою сигарету. Его не замечали, это была ночь, темный переулок, и темные домашние вещи сыграли на руку. Он просто вышел покурить, а тут такое. Какая жизнь все же веселая и непредсказуемая.       Но и все-таки, когда инцидент обернулся ударом по лицу Сигмы, Николай не стал продолжать оставаться в стороне. Ведь дети не могут ответить насилием в ответ, милые лица должны оставаться такими. А драка обретает более серьезные обороты. И когда в порыве гнева забивает чье-то лицо в мясо, хорошо отгребая и в ответ, его били из-за всех сил по спине, чтобы отдернуть, чтобы привести в себя. Было совсем не больно, будто в этом мире не все так потеряно. Гоголь только сейчас понимает, что не слышал криков и других попыток докричаться раньше.       Но это позади, Сигма его не помнит, он ушел тогда, не поблагодарив и сказав, что ненавидит таких людей, как он, пробудив интерес в медленно, но верно, тлеющем сердце пепельноволосого. Оно обрело новый огонь, и с каждым разом, с каждой односторонней встречей, желание приблизиться еще ближе подпирало. Такой красивый и святой, кажется, что он единственный такой на свете, но «свет» — это не для Гоголя. У него нет понятия, как «каждая жизнь дорога». Поэтому у него такая работа. А Сигма любит жить и верит в ценность жизни.

***

      Сигма получает каждый вторник букет цветов. Пионы. С фиолетовым оттенком, его любимые. Для них сразу есть ваза на столе, он стал ее ставить, когда понял последовательность дней. Он заранее знает, что их обязательно принесут, и шептал с легкой улыбкой «спасибо». Иногда там следуют записки, такие как «Вы очень милый, когда спите», «Вы пускаете слюни. Фу, как некрасиво.» Это всегда веселило Сигму, но однажды он все-таки задумался, почему позволяет… наблюдать за собой, ухаживать так близко. Они оба мужчины. И он не помнит человека, который бы знал о его любви к пионам.       «Испорченный мозг и душа», а Сигма не хочет быть таким.       Но ему до ужаса нравятся эти ухаживания. Что он интересен кому-то настолько, что за ним готовы наблюдать все свободное время, при этом не отвлекать от работы. Ему нравится, что за ним следят. Это заставляет его пытаться особенно хорошо выглядеть каждый день, а его сердце сильно бьется каждую ночь из-за чувства, что кто-то смотрит на него. Это болезнь.

***

      Он знает, он взрослый, вырос из игр, стал самостоятельным и самодостаточным. Но каждый раз парень, приходящий в это Богом забытое место, заставляет вновь и вновь появляться странному безумному азарту в чужих глазах. Это все «цветочки», будет ужасно, если кто-то услышит, как разговаривает Николай, если кто-то увидит, в каком виде сидит Николай, одними отрицаниями Сигме не отделаться.       Он помнит их первую встречу, она была наполнена вдоль и поперек страхом, но, к сожалению, и интересом.       Семь вечера и поистине проклятая книжка «Церковное право». Честно говоря, еще немного, и парень готов был выругаться. В прошлый раз он провалил экзамен по этому предмету. И в этот раз отец согрешил из-за него — разозлился и ударил. Вспоминая это, глаза становятся стеклянными, а строки скользкими, нечитаемыми. Взгляд просто водит по строкам, а в голове ничего. Но это не впервой, отец часто злился, и доходило до такого. Он каялся, Сигма прощал.       Здесь очень темно, и он даже еще не дошел до должности, чтобы быть тут, но сказали, что больше некого поставить в исповедальню, а для Сигмы будет неплохой опыт. Он пользуется небольшим ручным фонариком, чтобы читать книгу, занимая себя хоть чем-то. Потому что, на самом деле, сюда не так много людей приходят.       — Я пришел исповедаться, — внезапно говорит чей-то голос, и Сигма как можно скорее, на истинктах, отключает фонарик — испугался, — Я совершил ужасный грех.       Это молодой юноша, это ясно сразу по голосу. Обычно кого-то гложет вина только уже в возрасте, поэтому это немного удивило. И, ожидая продолжения, которое отсутствует уже около четырех секунд, он открывает рот, чтобы сказать «продолжайте» и показать, что он слушает, но идею перебивают.       — Я влюбился в мужчину. И хотел бы с ним интимной близости.       Лицо Сигмы превращается в месиво из смешанных эмоций, точнее, они просто исчезают на нем, потому что, связывая чужие слова в что-то цельное, в голове отчаянно бьется: «Гомосексуалист!»       — Может быть, у вас, святой отец, найдется управа на этот позор?       «Нет, не найдется! Что это вообще такое?! Разве с этим приходят в исповедальню?! Меня Библия такому не учила!» — все больше закипает краской Сигма, вопросительно смотря на свои руки, сжатые на обороте книги, пытаясь выйти из в какой-то мере шока и уложить все это в своей голове. Такое у него впервые, хоть и, конечно, знает о таком роде любви. Он не особо узучал эту тему — попросту неинтересна, да и Сигма считал до этого момента ее бесполезной. Однако сейчас он совсем не понимает, что должен сказать, ведь молчание растягивается, и то, что не торопят, очень напрягает.       — Каждый день я очень устаю на работе. А когда меня начинает это злить, я не могу остановить свою фантазию.       А чужой голос ни капли не смущен, даже в каком-то смысле бодрый, но ему пытаются придать интонацию задумчивости и действительной усталости. Интересно. Ужасно интересно посмотреть на этого человека. Есть ли у него вещи, присущие только таким как он? Или, может быть, особый взгляд на вещи? Хочется сидеть и допрашивать его.       Но этот человек… по какой-то причине кажется «свободным». Словно они разные миры. Чувство, словно Сигма только что узнал о людях снаружи и то, какими они разными бывают.       — Т-то есть так вы снимаете свою агрессию? — будет слишком неловко, если человек продолжит говорить о своих фантазиях, он должен уже как-то сменить тему, — О, вы знаете, есть очень хорошая кофейня прямо за левым поворотом перед выходом из церкви!       Секунда. Еще секунда…       — О-ой! То есть… Я не это имел в виду! Я не выгоняю вас!.. — Господи, он сейчас сгорит от стыда, что распространяется по всему телу жаром. Хочется просто упасть на колени и извиниться за такую выходку.       Показалось, что он услышал смешок.       — Нет. Я не снимаю так свою агрессию. Агрессию я могу снять прямо на работе. Она у меня такая, — ему как ни в чем не бывало, невозмутимо отвечают, не обращая внимания на неуклюжие слова священника, — Просто представляю, как мне дарят любовь после тяжелого рабочего дня.       «Работа, на которой можно снять стресс.» Что это за работа такая? Из доступного и более-менее разумного приходит только какой-нибудь… Публичный дом?..       Сигма распахивает глаза и дергается, когда додумывается до этой мысли. Нет, нет, это наверное просто какое-то хобби, которое доставляет удовольствие и расслабляет…       — Ухм… В-вы признавались этому человеку?..       — Во-первых, я вас спрашивал о том, как искоренить это, а не дать мне любовный совет. Во-вторых, отвечая на вопрос, с этим человеком я еще знакомлюсь.       Как грубо. Выглядит грубо и звучит грубо, даже не смягчили интонацию. Кажется, этот человек сложный… и странный.       — Он любит пионы, — слово «пионы» заставляет повернуться в сторону собеседника и удивиться; Сигма тоже любит пионы, — И по-настоящему чудесно пахнет ими. Лишь от легкого осязания этого запаха, я готов вознестись на небеса. Понимаете, о чем я? Это проблематично, видите ли.       «Каков наглец!» — думает про себя Сигма с ужасно красными щеками и ушами, он по какой-то причине несознательно скрывает это все злобой, сводя к переносице брови и сильно сжимая ткань одежды на колене. Мысли о том, что этот запах может вызывать у кого-то такие чувства… Сводит Сигму с ума, заставляет чувствовать себя почему-то распутным, ведь пахнет так же. И еще это навязчивое чувство… будто играет в игру и вот-вот попадется с поличными.       — Хватит… Пожалуйста, воздержитесь от подробностей. Это не очень…       — Ха-ха… Да! Именно! Он такой же милый, как вы!       Сигма дергается от такой резкой смены настроения. Но старается не думать сейчас о них и быть наготове для, возможно, следующей странной речи. Он удивленно смотрит напротив, а в окошко подкладывают что то непонятное.       — Что ж, до встречи, святой отец, — со стула с копашением встают, и слышается пара шагов, — До следующей… пятницы, — с задумчивостью, следуют еще шаги, и еще.       Беря в руки предмет, Сигма смотрит на него — это оказывается сухоцвет белой розы.