Ментол

Без пятнадцати полночь. Нераспутанные от лени наушники упираются своим узлом под горло. Среда. Большой палец сильнее давит на верхнюю кнопку сбоку. На экране мобильного всплывает системное окно: «Высокая громкость может вызвать потерю слуха». Снизу мелким шрифтом — «Уши необходимо беречь. Увеличение громкости выше этой отметки может вызвать необратимое нарушение слуха». Две кнопки: «Разрешить» и «Не разрешать». Тэхен хочет нарушить свой слух таким образом, чтобы мысли, прилипшие к стенам черепной коробки, растворились в громкости. Он впервые за эту неоконченную неделю разрешает себе сделать то, что хочет, а не то, что покажет его хорошим другом, приятным человеком или примерным сыном. Мелодия, ранее казавшаяся ему спокойной, вдруг душит. Вымученный тон исполнителя, просящий лишь «дышать» и «продолжать дышать», ощущается насмешкой. Перед закрытыми веками — море. Все как и в прошлый раз, но он больше не ощущает себя сторонним наблюдателем. Он сам занял место парня у берега робких волн. Вода начинает волноваться; с повышением громкости мелодии она стремится к его ногам, пенится буйственно, словно пытается донести не только свой холод, но и нечто за ним. Когда она все-таки касается замерзших пальцев на ногах, находясь на грани, она находит выход из глаз. Струится по всему телу вверх, как по порталу между вселенными. Из разыгравшегося воображения добирается в реальность и жжет Тэхену щеки. Тело вздрагивает от неожиданного резкого звука. Уведомление. И почему ему пишут, стоит захотеть послушать музыку? Можно просто оставить в покое? Пальцы неохотно снимают блокировку и заходят в мессенджер. Ким не хотел снова задеть Чимина тем, что не выходит на связь. С другой стороны, всегда можно соврать, что лег спать, ну или… Чонгук: — Привет. Выдыхает рвано. Покрасневшие от морской воды глаза в секунду раскрываются чуть шире. Словно подыгрывая его сердцу, следующая песня начинается ярко и играючи, пуская струны бас-гитары в жужащую изнутри голову. Он смотрит на ещё не открытый диалог и заторможено моргает. Строчки про жизненный кошмар в тексте автора даже не доходят до слушателя. У него внутри какофония; снаружи — сообщение от человека, который, думалось, никогда не проявит малейшую инициативу. Да и не нужна Тэхену эта инициатива! Разве он сам её хоть раз проявлял, не считая лестничной клетки? И то, прошу заметить, случайность. Он хотел позвонить Чихену. Не его вина, что перед глазами всё плыло. …А Чонгук написал по случайности? Открытие чата — как шаг в глубокую пропасть. Он мнется у самого края, печатает и стирает. Печатает и стирает. «Привет, ты как????» Печатает и стирает. «Почему ты не писал столько времени, лол?» Печатает и стирает. «Йо! Кстати, я тут слушаю твой плейлист.» Печатает и стирает. «Почему ты слушаешь такое грустное дерьмо?» Печатает. «Ну, не в смысле, что ты слушаешь дерьмо, песни, типа, хорошие, но грустные.» Печатает. «Знаешь, когда я слушал Radiohead, я даже заплакал, прикинь.» Печатает и стирает. «А тебе понравилось со мной целоваться?» Печатает. «Мне очень.» Стирает. Голова болит. Подпись под контактом вдруг оповещает, что пользователь больше не в сети, и Тэхен прыгает вниз в страхе его упустить. Не уходи, пожалуйста, больше не делай так… черт! Вы: — Ку. Чонгук снова онлайн. Чонгук: — Что делаешь? «Не знаю» снова пролетает в мыслях. Вы: — Лежу. Чонгук: — На чем? Брови сводятся к переносице. Вы: — На волнах, вот уже третий день. Думаю, они ещё не поняли, что я не дельфин. Чонгук: — Хах. Вы: — Ты ужасный собеседник. Чонгук: — Почему? Мне было смешно. Вы: — Кто сказал, что это шутка? Несмотря на то что Тэхен действительно простебывал свою тревожность, от флегматичных ответов губы неуверенно тянулись в улыбке. Чонгук: — Ну хорошо, если не дельфин, то кто ты тогда на этих волнах? Может быть, неловкий пингвин или загадочный краб? Ким провел большим пальцем по нижней губе, размышляя над ответом. Происходящее сейчас походило на сон. Эта непринужденность, шутливая манера и глубокая ночь. Вы: — Потерявшийся пират. Ответ не приходил в течение нескольких минут, однако за все это время одноклассник не вышел из сети. Как будто, это лишь предположение, он печатал и стирал фразу, но не в текстовой строке, а в мыслях. Так же, как и Тэхен, взвешивал, стоит ли. Когда в наушниках вновь раздался звук уведомления, ресницы красноволосого дрогнули. Пытаясь проморгаться, он снова и снова видел один и тот же вопрос. Чонгук: — Грабишь других на поцелуи? Чшш… Вакуумный купол, накрывший пространство. Тишина. Жар по всему телу. Закрыли в железном ящике и подожгли. Краснота прилипла к щекам и ушам. Сердце билось так сильно, что он мог почувствовать его удары, отражающиеся от рёбер, но вот странное — не слышал его звука. Никакие динамики не справлялись с его забитой головой. Ни одно предупреждение системы не оправдало обещанных угроз. Чонгук, не дождавшись ответа и вышедший из сети, справился за пару сообщений.

***

Лучший друг, застрявший у зеркала с курьезным выражением лица, подставлял к голым бедрам то одни джинсы, то другие, бурча под нос нечто нечленораздельное. Тэхен же, развалившись на педантично заправленной постели, пытался подключить маленькую красную колонку. Она спорила с ним на механическом английском: «Пи… Пи… Лоу батаре… Пи… Лоу батаре…» По комнате одновременно раздалось недовольное цоканье: — Ебанная колонка! — Ебанные джинсы! Чимин поворачивается к Киму, когда тот сдается и врубает свой плейлист через телефон. — Скини, — он прикладывает к себе узкие черные джинсы с рваными коленками, — или бегги? — затем подносит темно-синие, которые выглядят больше на пару размеров, с мотней по бокам. Тэхен пробегается по образу друга с прищуром, подпирая подбородок динамиком мобильного. — «Верните мой две тысячи седьмой» или «Я беру в рот»? — уточняет красноволосый. — Тэхен! — в него кидают те, что с дырками на коленах. — Ну чего тебе… — нарочито ноет и сворачивает джинсы на манер подушки, чтобы лечь на них. — Юнги все равно не будет, к чему тебе наряжаться, курочка? Не понима-а-ю… — Для того, вредный петух, что я хочу пиздато выглядеть не для кого-то, а, в первую очередь, для себя, — объясняет брюнет, натягивая на спортивки с железным человеком, — те, что парные у них с Кимом, — бегги джинсы. — Тебе тоже не помешает, — фыркает Чимин, разглядывая себя в зеркале. — Боже, на такое тело грех надевать футболку. — Пока Тэхен жестом двух пальцев показывает рвотные позывы, лучший друг продолжает, — Серьезно, бро, когда ты последний раз мыл голову? А все из-за чего? — Он показушно кашляет в кулак, — прошу простить, кого? Дед-инсайда с гитарой? Приведи себя в порядок, приятно же будет. — Приятно в постели будет, — закатывает глаза Тэхен. — С грязной головой там ты точно вряд ли окажешься, ну только если не, — друг изображает фрикции ладонью над своим пахом, — в таком контексте. Взгляд у красной тоники на это жгучий и обиженный. — Тэхен, — поменявшись в тоне, пытается вызвать к разуму, — я хочу, чтобы мой любимый лучший друг сегодня прекрасно выглядел, много выпил и стер со своей моськи эту тоску по мефедроновым членам, окей? — Чимин преодолевает расстояние в пару шагов и садиться рядом. Следует глубокий выдох. — Ты конфетка, над которой не один гитарист слюни пускать будет. И, знаешь, ну раз так ты по этому лошпеду тоскуешь, значит сделаем его твоим. Значит придумаем нормальный план, сведем вас как два пальца обосцать. Только… — улыбка выходит немного дерганой, — для этого нужно силы иметь, действовать, стать самураем и идти по своему пути, — он неловко толкает друга в плечо. — Отдохни от самогонора, потуси сегодня со мной, а завтра мы вместе подумаем, как решить все твои проблемы. — Обещаешь? — побитой собакой бурчит Тэхен куда-то в джинсы. — Нет, блять, по фану тут танцы с бубном устраиваю, — он хлопает ладонью по чужому затылку, — конечно обещаю, дурень. Красная тоника переворачивается на спину и выдыхает, когда его губы выражают нечто отдаленно похожее на благодарную ухмылку. — Лан, собирай мне шмот из своего куриного шкавчика, я пока в душ схожу.

***

На тусовке душно. На удивление, не из-за комментариев Чимина про какие-то теории относительности. Все окна открыты, в отличии от балкона — это чтобы дымом в зал не несло. Большая часть народа скопилась именно там. Из закрытой стеклянной двери приглушенно доноситься новая попса от очередного репера, в ноздри ударяет дым чужого парламента, а Пакова кожанка Тэхену неприлично идет. Он расселся на кресле, задрав одну ногу себе под задницу, обтянутую скинни, которые так и не надел друг. Меж пальцев плотно зажата сигарета с ментолом, в голове гуляют приглушенные алкоголем мысли, на щеках блестит легкий румянец. Слова терялись в шуме вечеринки, но в его голове звучали неформальные фразы, как эхо переживаний, которые он не мог выразить. Тэхен ощущал, как теплый ветер обдувает его лицо, унося прочь все тревоги и создавая иллюзию свободы. Потоки воздуха, словно учуявшие подростковое веселье, поднялись на тринадцатый этаж, чтобы заплести длинноволосым девчонкам волосы, а Тэхену наоборот — задрать челку. И, обрати на него внимание, сразу поймешь — красивый. До одури. Такой, как если травой накуриться, залить все джинтоником и выйти под моросящий дождь. Одна из так и обращает. — Скучаешь? — на подлокотник садиться девчонка в рваных колготках, как будто сама часть хаоса, привнесенного в вечер. Ким не помнит, как ее зовут. — Отдыхаю скорее, — отвечает он мутным разумом, очерчивая взглядом ее колготки. Выше — шорты, короткие, ели прикрывающие две округлости. Холодно, наверное. Согреть, что ли? — А ты? — Ким наклоняется к ней чуть ближе, выдыхая дымом в сторону, как сквозь. — А я хочу потанцевать, — просит она, и Тэхен согласен. Сегодня согласен на все. Она нежно схватила его за руку, и в этом жесте было что-то, что напоминало о том, что они могут разделить мгновение, полное легкости и радости, и ведет в сторону выхода с балкона. Аккуратно перешагивает босыми ногами через небольшой порожек, и влечет за собой. Ну как манит пальчиком. Колдует с мальчиком? А впрочем… Как под ситуацию включается глупая песня про любовь с дикой бочкой и битами. Красная тоника подходит в плотную и целует в шею, закрывая глаза, когда там все не те образы попадаются. Талия тонковата, губы слишком большие, ресницы неприятно щекочат щеку. Она двигается в такт, в ритм, а Тэхен все мимо нот и пьян. Старается подыгрывать, обнимает ее крепче, движения повторяет, отдаться пытается. Забыться. Почувствовать себя нужным хоть кому-то. Девчонка с радостью принимает, зарывается пальцами в волосы, на ухо шепчет, но разобрать не получается — слишком громко и душно. Из всей этой пелены слабо вырывает лишь высокий голос девочки с алиэкспресса. Она громко взвизгивает имя пришедшего, приветствует, радуется, и Киму на секунду кажется, что имя она назвала до боли знакомое. Такое, что по ночам пишет, грустную музыку слушает и обладает приятным тембором. Но Тэхен не в коридоре, он здесь, с девчонкой с паралелли, ее бедрам подыгрывает. Вправо, влево, вправо… Из коридора выходит фигура. Черные волосы, водолазка, широкие джинсы, — о, родинка под губой. Родинка под губой это красиво. Как, наверное, приятно там целовать. Школьник танцует дальше. Влево, вправо — все так же за чужими бедрами. На губах все еще не стлел вкус сигарет, и стирать его не спешат. Все ходят вокруг да около, шепчут, танцуют, играют. Музыка заканчивается и переключается на следующую. В глазах немного двоиться. Как же душно. За руку кто-то хватает. Рука цепкая, грубая, сильная. — Я отведу его умыться, кажется, ему нехорошо, — голос вкусный. Тэхен бы его съел. В доказательство своим мыслям он облизывает губы. Та, что в рванных колготках, понятливо кивает и переключается на другую песню, танцевать одна — вошла в кураж, видимо. Картинки перед глазами скоро меняются. Вот гостинная с дешевой подсветкой, вот темный коридор, где он спотыкается о чьи то ботинки, и, ауч, белый свет в ванной. Ким не любил белый цвет. Он больничный какой-то, яркий слишком, болезненный. Его голову опускают в раковину и умывают. Виски пульсируют. Бедра, бедра, где право где лево? Холодная вода скатывается к шее, ощущать руки там же было бы круче. А потом — бац! Он промаргивается и ерошит свои красные пряди. Какие бедра? Право там, где рука, в которой ручку держишь. А он чью ручку держит? Поворачивается вправо и замирает. — Блять, — говорит, что думает. Да и видит в принципе то же, что говорит. — Здравствуй, белочка, давно не виделись, как твои орешки? Чонгук смеется. Это еще круче, чем накуриваться травой, пить джинтоник и выбегать под дождь. — Отвечу, только если расскажешь как там дела у дельфинов, — и улыбается. Тэхен сейчас трусы снимет нахуй. Сердце предательски учащает свои bpm, и несмотря на ледяные капли воды, стекающие по подбородку, становится еще жарче. — Хуево, — честно признается, опираясь поясницей о раковину, — я хуею, — уточняет, глядя на Чонгука во все глаза. На скулы, густые брови, крупный нос, чернючие ресницы, мягкие до вздохов губы. Смотрит-смотрит-смотрит. Социопат становится ближе, наступает, опирается руками по обе стороны на раковину. Голова чуть в бок, как у какой-то собаки. Хаски. Чонгук похож на хаски. — От чего? «От тебя» — думает. От запаха, голоса, жилистых рук, темных прядей, водолазки, черных глаз, т-е-б-я, Чонгук. Ноги становятся будто ватными, и Ким подминается под него, плавится, стекает. Рот открывается и закрывается. Тэхен если и хотел что-то сказать, то забыл как это — говорить. — От чего, Тэхен? — повторяет вопрос одноклассник, сокращая расстояние. — О-от… — мнется он, и конкретно залипает. Тупит. Слоупочит. Люто. Водолазка склоняется к шее, горячие дыхание обжигает кожу. Ким клянется, еще сантиметр — и он заискриться. Поцелуй чуть ниже скулы. Взрыв. Дрожащий стон слетает с подрагивающих губ. Тэхен испытывал оргазм. Собственноручно и с помощью, под алкоголем и трезвым, накуренным и подавленным, взрывным и спокойным, но ни один не был сравним с этим ощущением теплых губ на своей коже. Тэхен неосознанно зарывается в темные пряди и оттягивает, словно искал в них ответы на свои вопросы, которые так и не находил. Шаровой молнией Кима пронзает мгла чужих глаз. Черная дыра. Красная тоника туда упала и потерялась безвыходно. Из таких не вылезают, в них тонут добровольно-принудительно. — Можно… я тебя съем? — он все еще не научился говорить, в словах спотыкается, значения путает, но суть передаёт. — А ты мне что? — Чонгук дышит загнанно, словно сквозь него ровно так же пропускали электрические разряды. — Свои волны, — выдыхает рвано и чуть ли не падает на чужие губы. Рвет, кусает, мажет, лижет, электризует, топит. Вода с молниями — настоящее комбо. Ладони гуляют по телам в неизвестном танце, они прижимают, давят, наверняка оставляют синяки и обжигаются. Двое парней друг в друге сгорают. Душно. Сладко.