Маралья трава

      Карасукский госуниверситет встретил гостей классической гранитной облицовкой. Коричнево-серые колонны фойе и стены пестрели указателями, в какой аудитории располагается каждая секция. Заботливые студенты-тьюторы в футболках с эмблемами биофака — крылья бабочки слева, листья справа — провожали иногородних докладчиков.       Университет уже украсили к Новому Году. Под потолком, на окнах и вокруг перил вились ëлочные гирлянды с бантами и расписными шарами, а в главном корпусе была спроектирована фотозона с ёлкой, деревянными санями-лавочкой и горкой подарков.       Лия невольно улыбалась, заражаясь новогодним куражом. Она чувствовала себя наполненной до краёв пузырьками шампанского, которые игриво бежали струйками и время от времени лопались.       Секция зоологии располагалась в большой блочке. Выступающие подходили скидывать презентации на универовский компьютер и рассаживались по местам — кто друг с другом, кто с научниками.       Лия заглянула в программу секции. Доклады разделялись надвое кофе-брейком. Лия улыбнулась. Она любила зоологию и радовалась, что с ней так много людей. Интересно, много ли её коллег? Очень хотелось взглянуть на орнитологов из других вузов.       Эдик уже не мог править текст и теперь ходил возле стендов с докладами. Лия сама рассеянно разглядывала схемы с линьками крыльев и хвостов, как вдруг пахнуло табаком и к своим студентам подошëл Ильинский.       Лия постаралась спрятать улыбку и зардевшиеся щëки, а потом вспомнила, что Эдик всё знает. Кажется, что с самого начала знал, когда Лия только познакомилась с Ильинским во втором семестре первого курса и даже сама себе не могла ответить, есть или нет странный трепет в её душе при взгляде на доцента кафедры зоологии позвоночных.       — Перед самой поездкой я проверял коллоквиум у второго курса, — доверительно и как бы между прочим сообщил Ильинский. — Вы никогда не догадаетесь, на какие группы делятся рыбы.       — Так рыбы — это ведь жизненная форма, а не класс, — с улыбкой заметила Лия, тщательно подбирая слова. Когда Вадим Борисович заговаривал о науке, она сразу становилась первокурсницей, которая скорее всего ошибëтся.       — Совершенно верно, — Ильинский провёл по волосам, убирая с глаз упавшие пряди и заставляя сердце Лии биться чаще. — Так вот, по мнению, не скажу, чьему, рыбы бывают костные и хвощевые.       — А чего не папоротниковые? — прыснула со смеха Лия и добавила чуть укоризненно: — Обсуждать студентов неэтично.       «Встречаться с дипломницей тоже неэтично», — читалось отсветами ярких ламп в глазах Ильинского. Но вслух он только произнёс:       — Начало. Садимся. Потом картинки посмотрите и дурацкие вопросы позадаёте. Бога ради, только задавайте! Не молчите рыбами.       Представляя в голове сплетëнных из хвощей карасей, Лия села. И тут же встала, не успев испугаться. Первый доклад был её.       — После окончания гнездования у садовой камышевки начинаются кочёвки, которые переходят в миграцию. Подобное поведение у садовой камышевки описывается также орнитологами биостанции «Лосиная Курья» в Карасукской республике. В первую волну летят взрослые особи, а потом — молодые... — Лия докладывалась, сравнивала данные, полученные в «Тайге» с другими биостанциями страны, а перед глазами вставал родной стационар.       Умытое росой солнце поднималось из-за елей, берёз и холмов. Казавшийся бесконечным деревянный мостик уходил в заросли ив и рогоза. Идти по нему приходилось очень осторожно, временами между неплотно пригнанных досок проступала зеленоватая вода заболоченной поймы речушки Тайгинки. Вдоль мостков стояли одиночные паутинные сети, в чьи чëрные нити попадались синицы, зяблики и зимородки.       Лия любила утренние обходы, хоть и приходилось подниматься, когда ещё не было пяти. Она шла в дождевике и резиновых сапогах по отяжелевшей от росы траве и вдыхала холодный чистый воздух. Смотрела, как «Тайга» из серой становилась разноцветной, насыщалась красками и солнцем.       А потом Лия — вымокшая и с полными карманами птиц — возвращалась в лабораторию орнитологии, где её ждал Ильинский.       Сердце неистово забилось от нахлынувших воспоминаний. Лия на миг сбилась и поглядела на Ильинского. Он смотрел на неё, но она оказалась не в силах поймать его взгляд и просто продолжила доклад.       Лия помнила, ощущала прикосновение больших ладоней Ильинского, когда он, забирая у неё клевучих птиц, заключал её руки в свои. Надолго. Слишком надолго для простых касаний и предосторожности, чтобы юркая пеночка не вырвалась раньше, чем получит колечко и номер в журнале отловов.       В такие мгновения Лия замирала и молила небо, чтобы эта хрупкая близость никогда не кончалась. А потом Ильинский размыкал ладони, и возмущëнная таким обращением синица норовила ущипнуть его за палец, негодующе вереща.       Лия до сих пор не всегда верила, что они с Ильинским теперь вместе. Происходящее казалось ей сладким сном, пробуждение от которого подобно смерти. Обманчивая грёза Страны Снов, которая умрёт, как настанет рассвет. И всё снова возвратится на круги своя.       — Спасибо за внимание, готова ответить на ваши вопросы, — скороговоркой произнесла Лия и оглядела снизу вверх расходящиеся амфитеатром парты со зрителями.       — Скажите, пожалуйста, вы проводили исследования только в «Тайге» или бывали на Куршской косе или Байкальской станции? — Лия подняла взгляд и увидела русоволосую девушку лет двадцати пяти в больших очках-стрекозах, так некстати напомнивших ей Лизоньку. Но это была не она. Поэтому Лия ответила:       — Нет, пока я работала только в «Тайге». Её местонахождение в междуречье делает её прекрасным коридором для кочëвок и миграций птиц.       — Спасибо. Вы так содержательно рассказывали, и я подумала, что вы бывали на других станциях кольцевания, — ответила девушка.       Ещë Лия получила вопрос в стиле «болтануть чепуху» от Эдика, также парочку от парней на галëрке и от жюри: зав.кафедрой зоологии, молодого председателя местного энтомологического общества и начальницы Департамента охраны природы. А потом объявили перерыв.       — Я хорошо выступила? — порывисто произнесла Лия, когда они с Ильинским взяли чай и слойки с сыром и ветчиной со шведского стола.       — Я ничего не понял, но мне понравилось, — отозвался Вадим Борисович, озираясь явно в поисках курилки.       — В смысле? — опешила Лия. Слойка в её пальцах надломилась, и крошки посыпались на рюши белой блузки.       — Я его столько раз слышал, что забыл. — Ильинский не смотрел на Лию, и вдруг за спиной раздалось хмурое:       — Вадим!       Лия и Ильинский разом обернулись. К ним шёл, прихрамывая, высокий грузный неопрятный седовласый мужчина лет шестидесяти.       — Здорово, Илья Николаевич. — Вадим Борисович пожал протянутую руку. — Ты покажешь мне курилку?       — За этим и пришёл, — буркнул в косматую бороду Илья Николаевич. — Ты ещё Каргину искал. Она в камералке.       — Её не я искал, а Лия, — поправил Ильинский. — Лия, это — Илья Николаевич, орнитолог и териолог, хранитель местной биостанции «Лосиная Курья». Илья, это Лия — моя дипломница.       — Здравствуйте, Илья Николаевич, — вежливо произнесла Лия, стараясь особо не подходить к новому знакомому, от которого пахло невообразимой смесью табака, чая, старых вещей и пота.       Илья Николаевич угрюмо посмотрел мимо Лии и кивнул. Затем мотнул головой и направился к переходу между корпусами.       — Колоритная личность, — улыбнулся на немой вопрос Лии Ильинский. А затем последовал за Ильёй Николаевичем.       В соседнем корпусе, вмещавшем биофак, истфак и кусок юрфака, стоял лютый мороз. Студенты выходили с лекций в куртках, в кабинетах работали обогреватели.       Лия быстро замëрзла в хлопковой блузке, юбке-карандаше и капроновых колготках. Хорошо хоть осталась в зимних сапогах. Лия хлюпнула носом и обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться.       В следующий миг на её плечи лёг тëплый пиджак Ильинского, в котором Лия утонула. Она подняла голову и поймала лëгкую улыбку Вадима Борисовича.       — Пришли, — мотнул косматой головой Илья Николаевич и отворил тяжëлую деревянную дверь с табличкой «Кафедра археологии. Камеральная». И ниже — «к.и.н. Каргина Ярослава Ростиславовна».       Стеллажи, уставленные коробками с образцами керамики, костей, каменных орудий, оружия и монет уходили под потолок и к дальней стене. На окне стояло прямоугольное кашпо с ягелем. А за столом под яркой лампой, зарисовывая лошадиные кости, сидела настоящая шаманка.       Лия с удивлением уставилась на высокую черноволосую женщину азиатской внешности, одетую в долгополый кафтан с бахромой на рукавах, вороте и подоле, расшитый перьями, монетами, костями и ракушками-каури.       — Камлаешь? — пробурчал Илья Николаевич, но его водянистые глаза смотрели по-доброму.       — Грэюсь, — ответила Ярослава Ростиславовна низким гортанным голосом. — Дубак. Олэнина нэ таэт. Скоро мамонты завэдутся. — Она поднялась, выключила настольную лампу и произнесла: — Ты, должно быть, Лия. Маргарита говорила, что ты пэрэдашь мнэ оказию.       Чëрные узкие глаза Ярославы Ростиславовны смотрели пытливо и тепло. Лия расправила шоппер, вытащила из него объемную коробку. Маргарита Алексеевна не сказала, что там, а Лия и не спрашивала.       Ярослава Ростиславовна приняла подарок, положила на стол и распаковала. Из-за вороха упаковочной бумаги и высоты стола Лия не сумела рассмотреть, что в «чемоданчике Марселаса Уоллеса», но пошутила:       — Ярослава Ростиславовна, вы счастливы?       — А? Да, — улыбнулась белыми зубами Каргина, явно оценив отсылку. — Для Громовой у мэня тожэ коэ-что эсть. Пэрэдашь. — С этими словами она полезла в ящик стола, откуда достала запечатанную воском бутылку, полную прозрачной красноватой жидкости. — Маралий корэнь. Цэлэбноэ растэниэ. Хвори и нэмощь враз уйдут, силы прибавится.       — Спасибо, — произнесла Лия, убирая бутылку в шоппер. — С наступающим.       Ярослава Ростиславовна наклонила голову, глянула краем глаза на Лию и вдруг стала удивительно похожа на ворону. Похлопала себя по бокам, извлекла из складок кафтана пачку «Примы» и произнесла:       — Мы — шорцы — вэрим, что у всэго на свэтэ эсть духи. Дух камня, дух рэки, дух травы. Бывают духи добрыэ, а бывают — злыэ. Маралий корэнь поможэт отогнать злых.       — Я передам. — Лия во все глаза смотрела на Ярославу Ростиславовну.       Когда ещё ей доведётся поговорить с шорской шаманкой! А в том, что Каргина настоящая, Лия почему-то не сомневалась.       Конечно, Ильинский её засмеëт. Он и её рассказам о Стране Снов и собственных морфеевых грёзах добро улыбался.       — А для тэбя, рэчэнька, у мэня только совэт. — Ярослава Ростиславовна испытующе поглядела на Лию. — Тэпло у сэрдца. — Она протянула руку и коснулась пальцем с коротким ногтем скрытой пиджаком Ильинского груди Лии. — Эго слушай. Голова замэрзаэт быстро. — И Каргина удалилась в курилку-препараторскую, позвякивая монетами и ракушками-каури шаманского облачения.       Вадим Борисович и Илья Николаевич отправились следом, а Лия, чтобы не наглеть, осталась в коридоре. Мысли метались потревоженными ласточками.       Ярослава Ростиславовна откуда-то знала, что имя Лия переводится как «горная река». И ещё прикосновение...       Лия сунула руку за ворот блузки и нащупала цепочку, на которой носила вместо подвески серебряный ключ. Тот, что подарил ей Вадим Борисович весной, когда отработал свой последний день перед увольнением. А потом уехал в «Тайгу», куда его пустили по старой дружбе и чтобы кто-то откольцевал сезон.       Лия сжала тёплый ключ, умещавшийся в ладони. Вадим Борисович не понимал её увлечение творчеством Лавкрафта. Но подарил сделанный на заказ серебряный ключ. Который открывал не врата сна, но Лиино сердце.       Когда Ильинский вышел из курилки, от него отчетливо пахло табаком и спиртом. Лия сморщила нос, но удержала рвущийся с языка подкол.       Правильно Ильинский говорит: ни к чему давать ищущим повод. Хотя Лии было по большому счёту плевать, но проблем для научного руководителя она не хотела.       Хотя Ярослава Ростиславовна и Илья Николаевич не выглядели как сплетники. Но бережëного Бог бережëт.       — ... в последнее время некоторым подвидам птиц присваивают статус самостоятельных видов. Особенно остро этот вопрос стоит в роде Мотацилла, в котором есть группы «жёлтых», «желтоголовых» и «белых» трясогузок, которые зачастую живут на одной территории.       Лия и Ильинский опоздали самую малость и обнаружили за кафедрой ту самую русую девушку с вопросом о географии Лазаревских исследований. Тихой сапой они прошмыгнули на место и сделали вид, что ничего не было.       — Трясогузчица, — хмыкнул Вадим Борисович, и Лии в его голосе почудилось одобрение. — Они прокляты. Никто этим семейством птиц нормально заниматься не может. Кто-то уходит с кафедры или отчисляется, кто-то — в декрет. — Он усмехнулся в бороду, а Лия представила, как вытянется лицо её отца, если она объявит, что берёт академ.       Трясогузчица доложилась, и Лия после её выступления потеряла интерес к секции. Зимнее солнце клонилось к закату, а после завершения последнего доклада жюри попросило всех выйти для подсчёта баллов.       Активисты развлекали гостей мастер-классом по расписыванию тканевыми красками шопперов, а Лия всё сильнее чувствовала тянущее беспокойство.       Она не переживала за место на конференции вообще, а теперь разом затряслась от ожидания. Нет, Лия особо ничего не ждала, народ выступал и покруче, но...       Кого она обманывает! Хотелось получить далеко не благодарственное письмо за участие. Да ещё Ильинский куда-то исчез, а когда вернулся, был уже явно навеселе.       — Могли бы подождать до вечера, — прошептала она Вадиму Борисовичу. — Мы ещё ничего не выиграли!       — Слушай, — мотнул головой Ильинский, отчего пепельные пряди упали на лоб, вызывая неодолимое желание отвести их. Но Лия и так с трудом отдала Вадиму Борисовичу пиджак, поэтому остановила себя и обратилась в слух.       Третье место — никого знакомого. Эдик, кажется, пролетел. Второе...       — ... награждается Оляпкова Мария Ильинична!       Трясогузчица с улыбкой вышла за грамотой и пакетом с призами. У Лии на душе заскребли кошки, как вдруг...       — ... Лазарева Лия Дмитриевна!       Не чувствуя ног и опасаясь запнуться, Лия получила презент и пожала лапищу зав.кафедрой. Тот придержал её за локоть, и Лазареву с Оляпковой запечатлели для памятной фотографии.       — Поздравляю! — улыбнулась Оляпкова, сверкнув карими, такими же, как у Лии, глазами.       Лия улыбнулась в ответ и поглядела на Ильинского. Тот смотрел на обеих девушек и радовался.

***

      — Ба-алдë-ëж! — радовался Андрей, потрясая грамотой за первое место, как ребёнок.       Олеся и Эдик ничего не заняли, но выглядели довольными. Они накрыли поляну у парней в комнате, и с минуты на минуту должен был прийти Вадим Борисович.       — Я забыл «Капитана Мог'гана» у девчонок! — вдруг засуетился Эдик, раскладывая пиццу.       — Я принесу. — Лия на крыльях вылетела из комнаты и вытащила из тумбочки бутылку рома. — Йо-хо-хо!       Взгляд упал на шоппер с подарком Ярославы Ростиславовны. А ну как рассказать друзьям о встрече с шаманкой и показать маралий корень! Лия схватила сумку и вошла к парням, где уже сидел Ильинский, со словами:       — Вот что через меня передала шорская шаманка! — И достала бутылку.       — А то, что она початая, это так и надо? — осторожно заметил Эдик.       Ещё не осознавая произошедшего, Лия поглядела на бутылку. Восковая печать была сорвана, а настойка — отпита.