Маралья трава

      — Ты?! Зачем? Нахрена?! Что я Маргарите Алексеевне теперь скажу? Сволочь!.. — Лия захлебнулась подкатившими к горлу рыданиями бессильной злобы и непонимания.       Лия старалась не думать о настойке, отодвигала мысль, что придётся что-то решать, до отъезда, а тут оказалось, что виновник всё время был у неё перед носом! Да ещё так спокойно целовал и говорил красивые слова...       — Лиенька, девочка моя, прости меня! — быстро зашептал Ильинский и попытался обнять её, но она сбросила его руки и отступила на шаг. — Я сейчас всё объясню...       — А я не пойму! — мстительно бросила Лия, возвращая столько раз произносимые им слова. — Не пойму, зачем ты всё это сделал! Зачем тихушничал и вообще... — Она без сил опустилась на пол. Насыщенный вечер давил на плечи, опьяняющая и окрыляющая лёгкость ушла. Вот тебе и мгновения, раздающие позор.       Фигура Ильинского темнела на фоне оконного проёма. Он провёл рукой по волосам, убирая упавшие на лоб пряди. У Лии ëкнуло сердце, но она отвернулась и уставилась в пол.       — Лия... — заговорил Вадим Борисович, опустившись рядом. — Мне пятьдесят восемь лет. Песок с меня ещё не сыпется, но только благодаря турнику и «Тайге». А когда Каргина заговорила о настойке, я сразу вспомнил все её свойства, и как наши кафедральные мастодонты после поездок в Сибирь из старых академических лошадей превращались в молодых кентавров. Вот я и решил... Что не будет страшно только попробовать... Ведь этого маральего корня в Карасукской республике как грязи!..       — Ну так и купил бы любую настойку в винной лавке, — буркнула Лия, не глядя на Ильинского. — Зачем было портить подарок? Ты что, вандал?       — Я — идиот, — повинился он. — Я не верю во весь этот волшебный шаманский мир, но Каргина... Господи, ты сама её видела! Таким веришь вопреки всему! Она как цыганка. Вот я взрослый человек, жизнь видел, а повëлся...       — И решил, что именно эта настойка заменит молодильные яблоки. — Лия понимала, что потом ей будет стыдно, но сейчас слова сами ложились на язык.       — Ты моложе меня на тридцать шесть лет, мне хотелось как-то тебе соответствовать. — В глуховатом голосе Ильинского сквозила неловкость.       — А я об этом просила? — с горечью отозвалась Лия. — Я хоть раз сказала, что меня что-то не устраивает?       — Мы оба молчуны. Я ведь понимаю, что во многих аспектах уже не так вынослив, как был хотя бы десять лет назад. — Лия чувствовала смущение Ильинского. И, несмотря на злость, в ней начало просыпаться любопытство.       — И много было ублажëнных? — Лия никогда не думала об этой стороне жизни Ильинского. Вернее, запрещала себе даже вспоминать. Это сразу нагоняло на неё тоску и дурноту. Нет, ну в самом деле, не в вакууме ведь он жил!       — Несколько, — лаконично отозвался Ильинский.       Лия усмехнулась. В их орнитологической градации на стационаре количество птиц обозначалось как «одна», «две», «три», «несколько», что было больше или равно пяти, «много» — больше десяти, «очень много» и «туча». За годы в «Тайге» Лия никогда не видела мифическую «тучу».       — И как, помогла настойка силушку богатырскую вернуть? — Лия устала говорить гадости, но по-другому сейчас общаться с Вадимом Борисовичем просто не могла.       — Не знаю. — В приглушëнной темноте Лия увидела улыбку на губах Ильинского. — То одно, то другое, Мельникова рядом, мальчики — не пробовал.       — Лучше бы придумал, как настойку вернуть, — буркнула Лия. — Пойдём с повинной к Ярославе Ростиславовне. — На миг она представила разочарование в узких раскосых глазах шорской шаманки, и стало не по себе.       — Лия, я всё исправлю, — прошептал Ильинский, наклоняясь к Лии. — Исправлю. — И он впился в её губы поцелуем.       Не успела Лия возмутиться, как оказалась уже на ногах, почувствовала под лопатками стену. Ильинский держал её за плечи, обнимал крепко и нежно, так как Лия ещё весной не могла представить в самых дерзких фантазиях. Да и не думала она раньше о... таком. Слишком странно, трепетно и почти страшно, чтобы воплотиться в реальности. Что вот сейчас Ильинский с ней... вот так.       Вихрь смазанных мыслей улетучился из сознания, когда Ильинский повëл Лию в комнату. В квартире не оказалось кровати, только диван, но Лии было всё равно. Они остановились посреди гостиной-студии, и Ильинский принялся раздевать Лию, избавляя от кофты и блузки. Лия, мало соображая, расстëгивала рубашку Ильинского и вдруг поразилась, отчего раньше не задавалась вопросом, почему он в хорошей форме?       — Турник, — хрипло произнёс Ильинский, опускаясь на колени и стягивая с Лии брюки. — Лечебная физкультура с одиннадцати лет. Не буду заниматься, меня совсем скрючит, как после энцефалита.       Лия кивнула, не думая, что в темноте этого не видно. Ильинский прижал её к себе и опустил на диван, так, что Лия вздрогнула от прикосновения кожаной обивки. Покопавшись в кармане брюк, Ильинский стянул их и отправил к куче лежавшей на полу одежды. А затем разом оказался сверху, уперевшись ладонями над плечами Лии.       Поцелуи, тесные объятия, такая близость, кто, казалось, между телами не осталось границ. Частое дыхание и рваные приглушëнные стоны — всё это наполняло Лию, а каждое ритмичное движение отдавалось сладким, сводящим с ума блаженством. Так было в первый раз в «Тайге», а затем десятки других. После возвращения в город в октябре Лия и Ильинский редко бывали близки, и вот теперь сполна наслаждались друг другом.       Лия прижалась к Ильинскому, когда он, испустив долгий удовлетворëнный стон, прильнул к ней, уткнувшись лицом в её спутанные влажные волосы. Она гладила его по спине и думала, что всякие кафедральные сплетники, универовские поборники морали и прочие болтливые генетики могут катиться ко всем чертям. Ведь он только её Вадим Борисович. Вадим...       — Я люблю тебя, Вадим, — прошептала Лия, всё ещё по-дурацки спотыкаясь на имени без привычного отчества. — Ты даже не представляешь, как мне сейчас...       — Если бы кто-то год назад сказал мне, что я буду с тобой, я бы ответил, что он так себе шутник. — Ильинский поднял голову и посмотрел на Лию. В его глазах успокаивалась страсть и разгоралась нежность.       — Мне и сейчас порой кажется, что я в какой-то своей собственной Нарнии, — призналась Лия. — Зима, где-то строит козни злая колдунья, а ещё вокруг ходят добрые создания. Маргариту Алексеевну и Ярославу Ростиславовну, уж прости, я буду считать настоящими чародейками!       — Ведьмы они, — беззлобно буркнул Ильинский, поднимаясь с дивана и присаживаясь на ковёр. — Как есть ведьмы.       — Мы уже определились, что ты — Иван-дурак, — напомнила Лия, вытягивая из кучи одежды рубашку Вадима Борисовича и присаживаясь рядом с ним. — И я всё ещё злюсь из-за настойки.       — Если я сказал, что всё исправлю, значит — исправлю, — твёрдо отозвался Ильинский. — А теперь давай всё же поспим. Уже почти утро. И, Лия, не кидайся завтра никуда. Подожди вечера.       Они всё же сумели расстелить диван, но Лия никак не могла уснуть, взбудораженная всем, что произошло за вечер и ночь. Ненадолго мысли обращались к Олесе и мальчикам. Интересно, чем же закончилась их "рюмка водки"? Ильинский уже давно спал, и Лия была этому рада. Слишком хорошо она помнила, как в "Тайге" он едва прикладывал голову перед рассветом на полтора-два часа. Говорил, что просто не мог спать. И, когда Лия спала в комнате Ильинского, то всегда радовалась, что ему удавалось каждую ночь уходить вместе с ней по дороге сна.       Слова Ильинского, что он всё решит с настойкой, вселили в Лию уверенность. Быть может, на самом деле не так важно, где настойка сделана? Но всё равно в глубине души Лия была уверена, что только настойка от Ярославы Ростиславовны — настоящая.

***

      — Она съела все куриные шеи! Опять идти в магазин что ли!       — Посмотри, она уже нормально себя чувствует. Наверное, просто намёрзла. Выпустим её и дело с концом.       — А чего она нам под ноги кинулась? Птицы спят ночью вообще-то!       Лия с интересом остановилась у двери в комнату мальчиков. Олеси у себя не оказалось, поэтому Лия отправилась на поиски. Решив, что хуже не будет, она открыла дверь. Перед Лией открылась изумительная картина маслом: Андрей и Эдик сидели на полу и предлагали большой чёрной вороне, расхаживавшей по постеленным на полу текстам докладов, куриные шеи. Олеся, сложив на груди руки, смотрела на них, как на полудурков.       — Вы где ворону взяли? — нарушила молчание Лия. — И, главное, зачем?       — У хостела, — ответил Андрей. — Сидела в снегу, замёрзла, наверное. У Олеси переночевала и вот теперь здесь. Тихая. Даже вежливая. Не разбойничала.       — По-моему, с птицей всё в порядке. — Лия не была знатоком ветеринарии и медицинской помощи диким птицам, но ворона выглядела бодрой, гладкой и смотрела ясными глазами, с удовольствием, очень аккуратно, заглатывая воду из миски. — Наверное, правда подмёрзла.       — Ну раз так, то давайте её отпустим, — отозвалась Олеся. — Не разбойничала она! Я слышала, как эта птица шарилась по комнате, пока я спала! Чуть ли не в вещах копалась!       — Тебе показалось, — махнул рукой Андрей. Он умудрился открыть окно и посадил ворону на подоконник. Та расправила крылья, огляделась, отряхнулась, негромко каркнула и была такова. Лишь только ветки елей качнулись там, где она пролетела.       Лии показалось, что она уже видела эту ворону — та походила на Каргу, которую они с Ильинским и Оляпковой встретили в ОблСЮНе. Но мало ли, где летала ворона. Птицы всё же самые мобильные позвоночные животные. А ещё Карга напомнила о Ярославе Ростиславовне. Вздохнув, Лия захватила шоппер и отправилась в универ: попросить новую настойку. До Ильинского Лия не дозвонилась и не достучалась, поэтому пришлось идти одной, хоть он и просил её подождать до вечера. Но утром у них самолёт, а Лия уже не могла ждать.

***

      Ярослава Ростиславовна сидела за компьютером и раскидывала по папкам летние фотографии шурфов. Лия плохо разбиралась в археологии, но знала, что такие метровые «могилки» закладывали на местах строительства, чтобы удостовериться, что на территории нет исторических памятников. Куча отщепов и осколков керамики в пакетиках на столе у Ярославы Ростиславовны говорили, что какие-то ценности для науки они всё же нашли.       — Заходи, нэ стой в двэрях. Ты жэ нэ дух, разрэшэниэ войти спрашивать. — Низкий голос шорской шаманки странно успокаивал.       Лия присела на свободный стул, сжимая бутылку с настойкой через ткань шоппера. Собравшись с духом, Лия произнесла:       — Ярослава Ростиславовна, тут такое дело... Напортачили мы с настойкой... Можно, пожалуйста, новую? — Она подняла полный мольбы взгляд на Каргину. Лицо той оставалось неподвижным, только губы чуть изогнулись, словно трещина пошла по камню.       — Что нэ так? Покажи. — Ярослава Ростиславовна повернулась к Лии.       Не чувствуя рук, Лия потянулась к сумке и, стараясь не смотреть на початую бутылку, вытащила настойку.       — Цвэт нужный, — произнесла Ярослава Ростиславовна. Её голос едва пробивался сквозь бешеный стук сердца в ушах Лии. — Бутылка полная. Воск цэлый. Что тэбэ нэ по душэ?       — Как... Как — целый?.. — Лия с изумлением поглядела на настойку. И правда. Восковая печать на месте, бутылка полнëхонька.       — Какой был, такой остался, — изрекла Ярослава Ростиславовна. — Пэрэдай Маргаритэ Алэксээвнэ вмэстэ с пламэнным привэтом. — И, давая понять, что разговор закончен, Каргина отвернулась к компьютеру. — Эщё дэсять тысяч фотографий раскидывать...       Плохо соображая и всё ещё сжимая в руках настойку, Лия вышла в коридор. Она не успела ничего подумать, как хлопнула дверь курилки, и оттуда показался Ильинский.       — У меня телефон разрядился, — смущëнно признался он. — Зачем ты сюда попëрлась? Я же сказал, что всё сделаю. — Вадим Борисович сунул руку за пазуху и вытащил из внутреннего кармана пиджака... настойку маральего корня. Такую же, какую держала Лия.       — Ты где её взял? — вырвалось у неё.       Потрясение за потрясением, отдававшие какой-то мистикой, были слишком сильны, и Лия прислонилась к стене. Ильинский тут же подошёл к Лии и заглянул ей в глаза.       — Обменял у Николаича на десять блоков сигарет. Он сказал, что у Каргиной было три таких: одну она ему подарила, другую — Громовой, а третью себе оставила. Лия, ты чего? А это откуда? — Вадим Борисович, наконец, заметил в побелевших пальцах Лии бутылку.       — Не знаю... — прошептала Лия. — Вадим, я правда не знаю. Ворона подбросила! — выпалила она, вспоминая слова Олеси, что подобранная ворона шарилась по комнате.       Что если... Да нет, нет! Это же волшебство, такого не бывает! Впрочем, отношений Лии и Ильинского тоже быть не должно. А они есть. Сотворились яблочным глинтвейном и песнями Маргариты Алексеевны. А она — подруга Ярославы Ростиславовны.       — Наверное, Каргина вчера мальчикам и Мельниковой передала, а они подложили тихонько. — Ильинский привлёк к себе Лию и поцеловал в макушку. — А они, пьяные, проболтались. Я думаю.       — Да, — тихо отозвалась Лия, не в силах спорить от радости. — Наверное.