Виварий/Vivarium

Ева просыпалась тяжело и долго, ворочалась, зарывалась в подушку, пыталась разлепить веки, но проваливалась обратно в сон. Тягучий. Смолянистый. Сюрреалистичный. Бесцветный. Ей снилось, как она стояла на лестничной клетке перед дверью. Ручка медленно повернулась вниз, дверь бесшумно приоткрылась, и в узкий просвет стал виден коридор. Пустой. Еве не по себе. Она смотрит в дверную щель. Вешалка. Скамейка. Обшарпанный деревянный пол. Тишина. Дежавю. Ева оглядывается, ей кажется, что она тут когда-то была, но когда? Наверное, если потянуть за ручку и войти внутрь, тишина внутри перестанет быть настолько таинственной и пугающей, но Ева стоит на месте, заворожено вглядываюсь в узкий просвет. Если она зайдёт — быть беде, а если нет… У Евы нет ответа, что произойдёт тогда. Она ворочалась, мучилась ожиданием, тянулась к ручке, но рука застывала возле неё, так и не прикоснувшись к прохладному металлу. Лишь тень от её руки легла на дверь и замерла в ожидании. Ева заволновалась. Отдёрнула руку, и тень тоже испуганно отпрянула. Ева попятилась, спустилась на ступеньку вниз, не поворачиваясь к двери и к узкому просвету спиной, будто не пустота коридора наблюдала за ней, а что-то таинственное. Или кто-то. Медленно, боком, держась за перила, Ева спускалась вниз, не сводя глаз с двери, пока та наконец не пропала из виду, и тогда Ева побежала вниз, вслушиваясь в свои же шаги, в эхо и в тишину, преследующую её. Она вынырнула из сна и помутнённым взглядом обвела сумерки вокруг себя. Откуда-то просочился луч света, и в его сиянии летала пыль. Ева повернулась со спины на бок, подложила под голову руку и уставилась на тёмную стену напротив. Стол. Силуэт пластиковой бутылки на нём. — Черри? — позвала Ева и приложила ладонь ко лбу, пытаясь вспомнить, что было вчера и куда их с подругой занесло сегодня. Тишина. — Черри, где мы? — в каком бы состоянии ни оказывалась Ева, она всегда отдавала себе отчёт, что нельзя позволять парням склеить себя. Её нужно добиваться, задабривать подарками, водить в кафе, подвозить на дорогой машине до дома, и то она подумала бы ещё, отблагодарить ли поцелуем благодетеля. Когда она приходила в тот или иной клуб, всегда находился кто-то, готовый угощать её коктейлями и оплачивать ей кальян или дорогие сигареты. И ей даже не нужно за это расплачиваться телом. Поэтому пойти ночевать к кому-либо из парней они с подругой не могли, Черри придерживалась того же принципа. Обычно они заваливались к Катрине, она сняла квартиру на шестой улице и дала подругам дубликаты ключа, но попросила вести себя тихо, чтобы соседи вдруг не пожаловались хозяйке. Сегодня они не у Катрины. Ева села, сонно взъерошила волосы и наконец встала с дивана. Прошлась по периметру комнаты: аскетично, невзрачно, дёшево. Под потолком над столом паутина. Единственное окно зарешёчено, Ева встала на цыпочки и заглянула в него — перед глазами виден только снег. — Черри, ты дурочка? Куда ты нас притащила? — Ева поморщилась. Подружка не отвечала, и Ева недовольно вздохнула, снова обошла комнату и остановилась у двери напротив дивана, слева от стола. Взялась за ручку, повернула её, но ничего не произошло. Дверь не открылась. Вот тебе и новости с утра! Дешёвые шуточки. Ева снова попробовала повернуть ручку, и так и эдак, и подёргала, потом постучала по двери и в конце концов крикнула: — Это не смешно! У меня вообще-то голова болит, а эта тупая шутка меня злит! Вернувшись ни с чем к дивану, Ева села на него и похлопала рядом с собой, потом пошарила под подушкой. Сигарет не было, как, впрочем, и куртки. Страсть как хотелось курить, от этого нервозность только возросла. К тому же голова и правда болела. Ева осмотрелась ещё раз, её белого рюкзачка из натуральной кожи тоже не видно, а там зеркальце. Ну вот, даже в порядок себя не привести, придётся ждать, когда идиоты шутники откроют дверь. — Черри, ты сука! — обиженно крикнула Ева. И снова ничего в ответ, кроме гробового безмолвия. Она шумно выдохнула и опять прошлась по периметру комнаты, не зная, чем ещё себя занять, пока бестолочи по ту сторону двери потешались над ней. Сигарет и телефона нет, поэтому коротать время придётся в скуке. Вскоре Ева вернулась к столу и налила из бутылки воды в пластиковый стакан. Принюхалась. Вода как вода, на вкус тоже. Подошла к окну, стала разглядывать снег, перекатываясь с носков на пятки и обратно. А окно уж больно высоковато расположено. Ева дотянулась до решётки и подёргала за неё — крепко-накрепко вставлена. Снова шумно выдохнув, она вернулась к двери и с силой пнула по ней. — Эй! А ну открывайте! Черри! — постояв немного в тишине, Ева со злостью громко крикнула: — Суки! Они хотят, чтобы она разрыдалась тут как сопливая школьница? Не дождутся! Она ушла к дивану и бухнулась на него, поёрзала и раскинула руки на спинке и голову положила на неё. Вспоминать вчерашнее совсем не хотелось: может, перепила или какой-нибудь урод подсыпал ей в коктейль один из этих наркотиков, которые для изнасилования. Но план не сработал. Или сработал? Ева нахмурилась и осмотрела себя. Вряд ли её стали бы одевать после изнасилования. Она прислушалась к телу, к низу живота — ничего не болело, не ныло, не доставляло дискомфорта. Значит, парня что-то остановило. Совесть? Или он не любит делать это девушкой в отключке? Ага, стало быть, придёт и потребует своё. Ничего-ничего. У Евы кулак набит уже на этих дешёвых и пафосных гандонов, не впервой по морде давать или промеж ног. Парни думают, что раз девчонка позволила себя угостить или улыбнулась, так она должна сразу в койку прыгать? Ага, щас. Давалку на панели найдут, а Ева даже папиков обламывала, куда уж мамкиным мажорчикам. Нет уж, Ева никого не заставляла себя угощать, не выпрашивала подарки — она выше этого, но если мужчины хотели завоевать её благосклонность, они сами знали, что нужно делать. Еве достаточно было показать характер, но при этом она не забывала про улыбку. Мужчины млели от её недоступности, а она вила из них верёвки. Ева замерла, когда услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине. Она сразу села, выпрямила спину и нахмурилась, глядя на дверь. Сердце застучало, припустило. Дверь открылась, и в комнату вошёл мужчина с холщовым мешком на голове. У Евы чуть челюсть не отвисла до пола и глаза на лоб полезли. После секундного замешательства она прыснула со смеху и сквозь хохот, поднявшись на ноги, попыталась заговорить, но слова вместе со смехом соскальзывали и растворялись в воздухе. Она даже согнулась пополам, не в силах остановить хохот. Наконец отсмеявшись, Ева саркастично фыркнула несколько раз, а потом не менее саркастично и насмешливо обратилась к вошедшему: — Чувак, ты себя в зеркале вообще видел? Ты на что надеялся? — снова фыркнув, она продолжила: — Ущемляйся сколько хочешь, но я не буду с тобой спать. Ева покрутила пальцем у виска и гордо пошла к выходу, намереваясь обойти странного чувака, а если он шевельнётся, она ему зарядит промеж ног. Будет знать. — Где мои сигареты и телефон? — Сядь на место, — ответил мужчина. Ева хохотнула и посмотрела на фрика так, чтобы понял, что она о нём думала. — Рот захлопни, неудачник, и дай пройти. — Сядь на место! — на этот раз в голосе мужчины звучала угроза. Но Еву не обдурить. — Ой да ладно, найдёшь себе серую мышку, которая даст тебе и ещё приплатит сама за «спасибо» и «пожалуйста». Она сдержала смешок, но не удержалась от ехидной ухмылки. — Так и быть, сигареты тебе оставлю, а телефон заберу, только не ной. Ева уже поравнялась с чудиком, как он повернул голову к ней. Ева сделала вид, что не заметила его, но негостеприимный мужчина вскинул руку. -Руки уб... Она не успела договорить и закашлялась. Удушливое молочно-белое облако окутало её, горьковатое, и сразу болезненный спазм сковал горло. Ева хотела дотянуться до мужчины, чтобы удержаться на ногах, но пальцы не дотянулись до него, лишь почти невесомо коснулись пиджака и соскользнули мимо. Она попыталась дойти до стола, но ноги подкосились, и Ева полетела вниз. На полу она продолжила закашливаться, то теряя сознание, то выныривая из небытия в пугающую реальность. Один раз вскрикнув, Ева потеряла связь с реальностью, ощутив перед окончательной потерей сознания пену на губах. Она стоит в потёмках, сминая в руках лямки кожаного рюкзака, и не решается пойти вверх по ступенькам. Потому что знает, что её ждало там. Дверь, ведущая в квартиру, в которую ни в одном из снов Ева так ни разу и не зашла. Сегодня она не у двери, а на лестничной площадке. Ева выглянула в пролёт и посмотрела наверх: до последнего этажа рукой подать, но она стояла на месте. Всё внутри неё кипело вопреки ожиданиям, Ева злилась на себя, на свою трусость и на свой страх. Надо взять себя в руки и подняться на последний этаж, туда, где дверь приоткроется сама собой, неслышно, когда ручка бесшумно опустится вниз. Жар сменился холодом, обдавшим Еву с головы до ног. Она ни разу даже не дотрагивалась до дверной ручки в своих полуболезненных снах. Просто стояла, онемевшая и растерянная. Наконец она преодолела три ступени, но остановилась и снова выглянула в пролёт. Что за чушь? Только что до последнего этажа было рукой подать — подняться на этаж вверх, а теперь между ней и таинственной квартирой два этажа! Ева смелее поднялась выше, считая ступени: раз, два,.. одиннадцать, двенадцать. Снова посмотрела наверх. На этот раз последнего этажа не видно, он утонул в обилии пролётов. Объёме лицо рукавом кофты, Ева быстро побежала по ступеням наверх, обещая себе, что пока не добежит, не остановится. Тщетно. Ева понимает, что ей не только не добежать до последнего этажа, так как он будто нарочно уносится всё выше и выше, но теперь ей вряд ли удастся выбраться отсюда вообще. Не теряя надежды, она сначала не спеша пошла вниз, осторожно, будто переживая, что могла спугнуть кого-то, а потом ускорила шаг, через один пролёт перепрыгивала через ступеньку, а ещё через пролёт побежала, уже понимая, что внизу тоже ничего нет. Мимо мелькали одни и те же двери, одни и те же надписи на стенах. Подъезд словно закольцован. Останавливаясь на каждом этаже, Ева барабанила во все двери, прислушивалась, снова била кулаками. Ничего. Померещилось, что за одной из дверей кто-то шевельнулся. Ева прислушалась, даже закрыла рот ладонью, чтобы дышать тише, но больше не было ни звука. Тогда она забарабанила сильнее и закричала, запричитала, умоляя пустить её. Всё-таки послышалось. Больше не доносилось ни звука, ни малейшего шороха. Дом будто мёртв. Её захлестнула паника. Ева распахнула окно, около которого остановилась, и закричала: — Я не могу отсюда выбраться! Но за окном царили холод, снегопад и полное безмолвие. Запаниковав, Ева запрыгнула на подоконник и, не глядя вниз, высунулась из окна, разжав пальцы. Ева мотнула головой и закашлялась. В горле до сих пор першило, к тому же очень хотелось пить. Она бы не отказалась от воды, а потом, когда голова перестала бы кружиться — от сигареты. Ева провела ладонью по лицу, проверяя, жива ли, не сон ли. Жива. Рука дрожала, держать её на весу тяжело, пришлось уронить на себя. Ева тяжело дышала, но кое-как, еле-еле ей удалось повернуться набок. Комната плыла, стены покрывались рябью, так что приходилось как следует проморгаться, чтобы всё вновь становилось нормальным. Пить. Единственная мысль. Ева свесила голову с дивана и посмотрела на пол: около дивана, у изголовья, лежала кислородная маска. А чуть поодаль стоял старый небольшой таз, дно и стенки его перепачканы рвотой. Ева поморщилась и легла обратно на диван. Она в том же помещении, в котором проснулась накануне. И сразу вспомнился фрик с холщовым мешком на голове. Придурок. Ева несколько раз глубоко вдохнула, а затем крикнула: — Эй, ты! Воды принеси! — голос немного охрип, пришлось немного откашляться, отчего пить захотелось ещё сильнее. Теперь к злости прибавилось переживание: что случилось тем вечером и почему она здесь? Ева раз за разом прогоняла в воспоминаниях злополучный вечер, но ничего не могла вспомнить, кроме того, как пришла к клубу, ждала открытия, потом воспользовалась приглашением вип-персоны, чтобы не толкаться в общей раздевалке, а отнести верхнюю одежду в комнату отдыха для персонала. Если Ева хотела, чтобы какие-то двери перед ней открылись, она находила способы, как этого добиться без ущерба себе. Например, всегда манила надеждой, что «скоро, совсем скоро, милый, я буду твоей». В меру сучка, в меру стерва, приправить обворожительностью и милашностью. Парни таяли, shugar daddy верили и дрочили на её сладкие, томные обещания. И кому какое дело, что у неё за душой ни цента? Её всё равно возили на дорогих машинах, ей покупали выпивку и дорогие подарки. Если кто-то из знакомых узнавал об этом и возмущался, Ева и Черри пожимали плечами и спокойно отвечали: «Это не проституция, мы ни с кем не спим». Ева умудрялась выворачивать отношения так, что мужчины воспринимали простой невинный поцелуй как манну небесную, как нечто драгоценное, за чем когда-нибудь обязательно последует что-то большее. У-уф! Голова шла кругом. Где там это чучело? А может, это кто-то из обиженок решил на ней отыграться? Типа не дала, вот какая плохая, ай-яй-яй! — Принеси воды и ущемляйся дальше, сколько влезет! — крикнула Ева и приложила ладонь ко лбу. Слишком энергозатратно кричать, голова ещё больше закружилась. Когда наконец послышалось, как открывается дверь, Ева нарочито громко вздохнула и драматично прокомментировала: — Ну наконец-то!