Fckboy

Когда к Чангюну возвращается сознание, он ничего не чувствует. Но потом — мягкую подушку у лица и чьё-то тепло. Так он понимает, что его душа ещё не покинула тело, и начинает шевелиться, найдя свою руку под подушкой. Второй он тянет мягкое одеяло на плечи. Сегодня выходной, да? Класс… Он вытягивает ноги, и под коленями приятно покалывает. Поворочав ступнями, он вдруг чувствует что-то мягкое — должно быть, чужую пару ног — и в довершении всего тонет в утешительном осознании, что он не один. Но как можно было так набухаться, чтобы не помнить, кто с тобой лежит? Чангюн медленно продирает глаза и вдруг видит сонное лицо Хосока. — Ёбаный в… — Чангюн валится с кровати. — А-ай, блять, — бормочет он, сжав левое бедро и пытаясь подняться с пола. — Ты как? — сверху вдруг появляется лицо Хосока. Чангюн вдруг понимает, что не знает ни одной молитвы — и это точно не из-за сексуального хриплого голоса Хосока или этих великолепных растрёпанных волос, а ведь на нём ещё и нет верха. Его скульптурные плечи голые, поэтому Чангюн тут же касается своего живота — но на нём футболка есть. Что за… Он вздыхает, снова ложась на пол. — Я не знаю, — выдыхает он, глядя в незнакомый потолок. — Где я? — В моей спальне? — хмыкает Хосок. «Святая мать иронии, молю, дай мне сил, чтобы…» — Как я, блять, сюда попал? — На моей спине. — На твоей… чего? — Чангюн приподнимается на локтях, видя Хосока, который, оперившись на согнутую руку, ухмыляется ему. — Ты не помнишь? Как притворился спящим в такси, чтобы я потащил тебя до квартиры на спине? А он помнит, блять? Как он обвил спину Хосока с твёрдым намерением никогда не отлипать? — Готов поспорить, что ты мог донести меня и по лестнице, — пробормотал он, когда они ехали в лифте на седьмой этаж. — Мог, но вспотел бы уже на полпути. Не думаю, что ты хотел бы меня обнимать тогда. — А если я, блять, мечтал обнимать твоё потное тело… — Мечтал? — хмыкнул Хосок. — Ой, блять, прости. Прости, — заскулил Чангюн, зарываясь лицом в шею Хосока. — Пожалуйста, не клади меня спать на диване. Прошу. — Не волнуйся, волчонок. Я знаю, что ты будешь вести себя хорошо. Двери лифта открылись, и Чангюн сильнее прижался к спине Хосока, когда тот снова пошёл. — Ты знаешь, что мне это нравится… — пробормотал он, пока они проходили мимо чужих дверей по коридору. — Что нравится? — Нравится, когда ты называешь меня милыми прозвищами. — Да? Чангюн промычал что-то в его рубашку. Хосок так классно пах. — От этого я начинаю думать, что ты обо мне позаботишься… Никто никогда обо мне не заботился. — Ты хочешь, чтобы кто-нибудь позаботился о тебе? — …Я и сам могу. — Ага, я знаю, как ты можешь, — уверил его Хосок. — Но дело не в этом. Он ввёл код квартиры, и после этого Чангюн ничего не помнит. Он стонет, ложась на пол, и желает, чтобы земля разверзлась и поглотила его. — Нет, не помню. — Ты такой ласковый и тактильный, когда напьёшься, — мычит Хосок. — Ёбаный в рот, — бормочет Чангюн, закрывая лицо рукой, чтобы спрятаться и умереть. — Ну так что… ты вернёшься на кровать…? Мне кажется, на полу неудобно. Вернуться на кровать? Чангюн едва не начинает вопить, потому что какого хуя он вообще здесь делает? Что это за хуйня? — Я… Это значит, что мы…? — он не решается взглянуть на Хосока. — Мы что? — в голосе Хосока слышится удивление. — Ой, да ладно тебе, — стонет Чангюн, закрывая лицо. — Ты понял, о чём я. Куда ещё хуже? Он лежит на полу в спальне Хосока в одних боксёрах и футболке, которую не узнаёт, а Хосок с кровати показывает слишком много своего тела. Чангюну нужна помощь. — Нет, — наконец отвечает Хосок, и он вздыхает. Конечно, у них ничего не было… И всё равно — что ему теперь делать с этой информацией? — Мне ещё нужно перед кем-нибудь извиниться? — Не передо мной. Не перед ним. — Отлично, — бормочет Чангюн, уставившись в потолок. Потому что из-под тёмной пелены выглядывает воспоминание о потасовке с Кихёном. Он помнит большую часть — или нет? Блять, он надеется, что больше ничего не было, потому что голова уже становится тяжелой, а кишки сворачивает — ему становится очень плохо. — Где у тебя ванная? — Первая дверь налево. Чангюн поднимается с пола, избегая смотреть на Хосока, потому что он в жизни не чувствовал себя таким безоружным — весь путь до ванной похож на ебаную дорогу позора. Он хотя бы не блюёт. Желудок избавляет его от такого унижения. И всё же Чангюн обещает себе, что больше никогда ни капли алкоголя в рот не возьмёт… ладно, может не прям никогда, но пока не справится с этой тупой влюблённостью похотью — точно нет. Это так нелепо. Какого хуя он решил набрать Хосока? Чангюн стонет, открывая кран. Он плещет водой себе в лицо, чтобы избавиться от воспоминаний, которые собрались за спиной, но в голове застревает момент, когда он прижался к груди Хосока, пока тот гладил его по голове… Блять. Снова этот незнакомый трепет. Эта беспокойная дрожь, этот жар, эта блядская тоска. По чему? По чему он, блять, тоскует? Это реально нелепо. Ему нужно найти штаны и уёбывать. Нужно удалить номер Хосока и… Сука, он даже не знает, где оставил телефон. Он снова стонет, закрывая воду. «Собери себя в руки, говно», — ругает он себя. Нужно перестать вести себя как дурачок, и сделать вид, что он проснулся после очередного одноразового перепихона. Его зовут факбоем, а он смущается от каких-то объятий. Кихён оборжался бы. Или нет. Чангюн не знает, может ли теперь с ним разговаривать, но узнавать как-то не хочется. Нужно найти телефон и уходить. Поэтому он выходит из ванной и, к облегчению, видит Хосока в гостиной — тот роется в кухонных шкафах, отделённых от остального пространства небольшой перегородкой. Чангюн пользуется моментом и крадётся обратно в спальню на поиски штанов. Он находит их на полу около кровати и, надевая их, замечает свою кофту на стуле у письменного стола. Но понюхав ткань, он скидывает её в мусорку под столом, потому что чёрт, от неё ужасно несёт спиртом и сигаретами — он не может пойти в этом, поэтому вынужден будет украсть футболку, что сейчас на нём надета. Уж извините. Он глядит на стол, ища телефон, и находит его за стопкой книг и бумаг, справа от ноутбука. Но вместо него он берёт фотографию в рамке, которую замечает у стены. Так странно видеть Хосока более юным и худым. Даже эта широкая беззаботная улыбка не напоминает ему собранного зрелого мужчину, которого он знает. Хосок стоит в середине, между двумя мальчиками. Чангюн узнаёт того, что слева. Он выглядит младше, но на его лице такое же недовольное выражение — Чангюн ухмыляется. А вот кто справа? Шум блендера заставляет Чангюна забыть об этом. Он быстро ставит фото на стол, а потом берёт телефон. Взглянув на экран блокировки, он видит, что уже почти два дня, ему пять раз звонил и несколько раз писал Кихён — последнее сообщение отправлено час назад. Эй идиот Уёбок чёртов Ааааа Прочитай свои сообщения сука Гюна АААА Чангюн фыркает, снова глядя на экран. Значит, они ещё разговаривают. Приятно знать. Но сейчас он не будет разбираться с этим. Он проходит в гостиную, где Хосок (с прилизанными волосами и накинутой рубашкой) стоит у кухонной тумбы, открывая контейнер блендера. — Привет, — улыбается он Чангюну. — Всё хорошо? Чангюн тут же отводит глаза. — Выживу, — отвечает он, осматривая другую часть комнаты. Большой телевизор, стандартный диванчик, два джойстика на чёрном кофейном столе, покрытом пылью. Ничего примечательного. Тут чисто — хоть и не так, как у Кихёна. — Слушай, — начинает он, кладя телефон в карман. — Прости, что позвонил тебе и… заставил приехать и забрать меня… — у двери он видит свои ботинки, видимо, снятые впопыхах. — Я правда не хочу отвлекать тебя, поэтому пойду. — Не вредничай, иди сюда и садись. Я приготовил завтрак, — Хосок переливает содержимое контейнера в стакан. Какая-то синяя жидкость. Синяя, блять. Кто пьёт синее на завтрак? Это напоминает Чангюну коктейль, который он однажды пил, и от мысли об алкоголе ему снова становится плохо. — Я… эм, я не завтракаю… — Фактически это обед, и это даже не еда, поэтому… давай, садись. Чангюн колеблется. — Что там? — спрашивает он и приближается к кухонной половине, сам того не замечая. — Попробуй, и, может, тогда я тебе скажу, — Хосок двигает к Чангюну стакан, и тот, вздохнув, кладёт телефон на тумбу и садится на стул перед собой. Он поднимает стакан к носу (пахнет каким-то шпинатом, ох) и делает глоток. От запаха хочется закрыть нос. — Это яд? — Нет, — усмехается Хосок. — Считай, что это лекарство. Для желудка будет полезно. Как твоя голова? Не болит? — Эм, на самом деле… нет, — Чангюн даже не заметил, что обычная тупая боль не наступила наутро. — Это хорошо. Я дал тебе обезболивающего перед тем, как ты уснул. Рад, что подействовало. — Ой, — Чангюн уставился на синюю жидкость. — Спасибо… — он делает ещё один глоток, чтобы занять себя чем-нибудь, но на вкус всё так же отвратительно — Хосок хихикает. — Ну так что, щеночек, — говорит Хосок, опуская голову на локоть. — Хочешь поговорить об этом? — О чём? — Почему ты избегаешь смотреть на меня? — Что? Не избегаю. — Тогда что насчёт прошлой ночи? — Что там обсуждать? — Чангюн стучит пальцами по стакану. — Я набухался, наговорил много глупостей, проснулся в чужой кровати. Обычное дело. — Но твои друзья волнуются, — проговорил Хосок. — Это уже не обычное дело. — Ты собрался читать мне лекции? Я знаю, что обосрался, — фыркает Чангюн. — Тебе повезло увидеть меня в худшем виде. — Ты переживаешь из-за этого? Что я увидел тебя таким? — Не знаю. Наверное, — Чангюн наклоняет стакан, будто это синее нечто поможет ему понять, что происходит, но он даже не знает, почему эта жидкость имеет такой цвет. — Не беспокойся. Если это твой худший вид, тогда я переживу. Что это, блять, значит? Чангюн молчит, поставив стакан обратно. Это не черника. От неё цвет был бы мутный и в лучшем случае фиолетовый… — Я рад, что ты позвонил, — добавляет Хосок. — Ты такой милый, когда пьяный, ты знал? — У меня такое чувство, что в твоих глазах я всегда милый, — хмыкает Чангюн. — Не переживай, ты всё ещё главный милашка. — Ты опять со мной флиртуешь? — удивлённо охает Чангюн. — Да, если честно, да. — Подожди, что? — Чангюн поднимает глаза на улыбающегося Хосока. — Привет, — Хосок машет ему — сейчас их взгляды впервые за день встретились, и Чангюн чувствует, что будто бы падает со стула, но всё никак не приземляется на пол. Во всём виноваты глаза Хосока, которые сверкают так же, как на мосту в ту ночь. Мысленно возвращаясь туда, Чангюн думал, что в них просто отражались огни города, но что если всё было наоборот, и тёмные воды так и не вынесли его на берег? Не значит ли это, что он всё ещё тонет? Он ставит ноги на пол для опоры, чтобы удостовериться, что он в безопасности. Но он не чувствует безопасность, возвращая взгляд к смузи перед собой, и даже он вгоняет его в ступор, потому что Чангюн представить не может, какой ингредиент даёт такой ядрёный синий цвет. — Мне не нужно уходить? — он прочищает горло. — Я не отвлекаю тебя от… не знаю… чего-нибудь? — Да нет. Минуту назад Хёнвон решил поехать домой, а я планов не менял пока что, — говорит Хосок. — Поэтому почему бы тебе не остаться? Можем заказывать что-нибудь и поиграть в игры или фильм посмотреть. Чангюн колеблется. Он столько раз представлял, что хочет сделать с Хосоком, но ни разу не думал о том, чтобы просто… провести вместе время… вау, ему становится плохо. — Можно, — отвечает он. — Отлично. Тогда допивай, а я посмотрю, нет ли для тебя чего-нибудь сладенького, — Хосок кладёт грязный контейнер в раковину и уходит в спальню. «Ёбаный в рот», — стонет Чангюн про себя, закрывая лицо руками. Теперь он знает, что синий напиток не ответит ни на один его вопрос. Поэтому он сдаётся и берёт телефон. Ты чмошник Серьёзно так и будешь не читать? ХОРОШО ИГНОРЬ ТУПАЯ СВОЛОЧЬ

[изображение]

почему он синий?

Че блять?

что там такое что такой цвет?

Это спирулина, долбоёб Что с тобой не так?